В гостях у сказки.

Дальнейший путь до Машиной (так звали девочку) деревеньки мы проделали в дружеской беседе, вольготно развалясь на тёплой печи. Я расспрашивал Машутку о её житье-бытье, о родителях и, особенно, о мачехе. Не секрет, что в сказках мачехи как на подбор, все злые, только и мечтающие о том, как бы им извести мешающую падчерицу. А вдруг и эта такая? Одним словом, порог Машиного дома я переступил будучи предубеждённым, но глядя с какой доверчивостью девочка приникла к вышедшей нам на встречу прихрамывающей женщине, а главное, с какой заботой та обняла малышку, я вздохнул с облегчением  похоже, что тут всё в порядке.

Хотя и не совсем: у Машеньки тяжело болел отец. Сейчас он лежал в соседней комнате, откуда до нас долетало его тяжёлое дыханье, перемежавшееся надсадным кашлем.

 А что врачи говорят?  поинтересовался я.

 Так нет у нас в сельце ни лекаря, ни травницы, а в город ехать не на чем. Опять же, в городе господа живут ученые, книги мудрые читают, к ним без подарочка невместно являться.

Я окинул взглядом подстывшую горницу. Да, бедновато. Хозяйка уже суетилась у печи, укладывая в топку принесённый Машуткой хворост. По тому, как невеликая кучка была экономно разделена на три части, было ясно, что "бедновато", это ещё мягко сказано. Словно извиняясь, хозяйка посетовала на трудные времена. Мол, муж расхворался, а ей нога не позволяет самой в лес сходить. Вот только тем хворостом и согреваются, что Маша насобирает. Я поманил Емелю в сени.

 Слушай, друже!  опередил он меня,  Надобно помочь людям. Не гоже их в нужде бросать!

 И я так же думаю. Ты, Емеля, намекни своей щуке, чтоб дровишек прислала, ну, мучицы там мешок, мясца малость. В общем, сам реши, что надо. А ты, Макар,  Я обернулся к ворону,  бери крылья в руки и дуй за Ягой, она душа добрая, а мужика лечить надо. Уж больно он плох!

Спустя полчаса, мы с Емельяном вовсю кололи дрова из приковылявших с опушки деревьев, а Машутка с приёмной мамой накрывала на стол, добывая снедь из двух объёмистых мешков. Чего там только не было: и пироги, и блины, и утка с яблоками, даже горшочек каши, и тот отыскался! Наложив полную миску, женщина убежала к мужу, но вернулась расстроенная отсутствием аппетита у болящего. Когда мы заканчивали укладывать поленицу, появился Макар и не один. Позади него, на бреющем, заходила на посадку ступа с лихой пилотессой.

Войдя в дом, Яга скинула полушубок, оставшись в меховой душегрейке, и сразу прошла в комнату к больному. Вернулась она спустя минут пятнадцать и присела к столу, с крайне озабоченным лицом.

 Плохо дело, шибко хвор ваш мужик. Но дело поправимое, излечить можно. А чем ты меня за это наградишь, красавица?  Вдруг капризно обратилась ведунья к хозяйке.

 Что хочешь бери, только вылечи!

 Что хочешь, говоришь? Ну что ж, ладно! Вот девку твою я и заберу, согласна?

 Не дам!  Испуганно обхватила Машеньку мачеха, закрывая собой. Но девочка вывернулась и выкрикнула:

 Бери меня, токмо тятеньку излечи!

 Коль тебе раба нужна, так бери меня, а не её!  опять выступила вперёд хозяйка.

 Так тому и быть!  недобро прищурилась ведьма.  Обоих заберу: девку сейчас, а тебя, красавица, по весне к себе жду. Что встали столбом?! Идите Машкины вещички собирайте!

Заревев в голос, мачеха с падчерицей вышли в другую комнату. Я разозлился и уже хотел высказать Яге всё, что о ней думаю, как старуха посмотрела на меня и ехидно заявила:

 А вот такая я, вредная! Я же, чай, нечисть!  А потом добавила, уже совсем другим тоном:  Им сейчас лишний рот токмо в обузу встанет. Опять же, во всей округе нет ни лекаря, ни травницы. Вот за весну да лето я хозяйку и обучу силу трав да кореньев понимать. Первой в здешней общине станет, коль соседей излечивать научится. А Машутка у меня за зиму кой-какому ремеслу натаскается: прясть, иль холсты ткать. И не сверби меня взором укоризненным! Поверь, касатик, так оно лучше будет.

Не знаю почему, но я поверил Яге. Может потому, что очень хотел поверить? Не знаю. Да и ведунья сумела успокоить семейство, по крайней мере, слез не было, когда ступа скрывалась за тёмным лесом, увозя Ягу и Машутку. После внезапных проводов, ужин у нас получился не очень веселым. Каждый думал о своём, разговор не клеился. Хозяйка постелила нам с Емелей на полатях и мы тихо уснули.

А вот проснулся я от громкого шепота прямо в ухо:

 С Новым годом, дядя Андрей! Ты подарки смотреть будешь?  Я подскочил с дивана. Так это был сон? Такой яркий, сочный, что даже и не верится. А может это я сейчас сплю? Не долго думая, быстро натянул штаны, выскочил на улицу и кинул в лицо горсть снега. Бр-р-р! Вот теперь я точно не сплю. Вокруг кипела обычная сельская жизнь: кричали петухи, мычали коровы, цепные псы сопровождали лаем тарахтевший по улице трактор, а из дома доносился приглушенный звук телевизора.

И тут вдруг мне стало жаль. Жаль, что всё случившееся только привиделось, а не произошло со мной на самом деле. Как всё-таки здорово было побывать в гостях у сказки! Пусть не надолго, но это так чудесно!

* * *

Что ни говори, а Новый год всегда был особым праздником! Вот скажите, в какой другой день львиная доля нашего населения беззастенчиво давит подушку до обеда, потом медленно выползают из кроватей, чтобы приняв стопку и закусив "прошлогодним" оливье, придти в себя только к закату? А в какой другой день наши дети пребывают в ступоре от внезапно свалившейся свободы, когда им позволено всё, то есть абсолютно всё, лишь с одним маленьким условием  не шуметь и не мешать родителям отсыпаться?!

Безжалостно поднятый племянниками, я с некоторой завистью посмотрел в сторону спален, откуда доносился храп с тонким посапыванием, и сел завтракать. Племяши уселись рядом и принялись сосредоточенно перемалывать бутерброды. Я покосился в их сторону: чинно сидят, жуют, аккуратно чай из кружечек прихлёбывают, прямо ангелочки во плоти. Вот только почему, когда я глажу их по голове, рука неосознанно одёргивается, опасаясь наткнуться на острые рожки, которые наверняка припрятались в русых волосёнках? А пару раз мне даже хвостики мерещились...

 Мы пойдём на санках покатаемся.  Деловито проинформировал меня старший, отставив кружку с недопитым чаем.

 Идите!  Я не стал возражать, мыслями возвращаясь к своему сну. Захотелось взять карандаш и записать всё увиденное по горячим следам, пока не поблекла яркость воспоминаний. Не откладывая в долгий ящик, я ухватил дежурный блокнот и сосредоточился.

 Дядя Андрей!  ворвался с улицы младший,  А у нас санки не едут! Снег настолько рыхлый, что они тонут, там даже снегокат на широких лыжах проваливается.

Нет, эти бесенята мне покоя не дадут, скорей бы уж их родители просыпались. Словно отвечая на мои мысли, братишкин нос за дверью вывел особо звучную руладу. Делать нечего, я оделся и вышел на двор, прихватив стоящий в углу аккумулятор. Воткнуть его на минитрактор было делом одной минуты и скоро, выкинув вверх клуб чёрного дыма, холодный дизель затарахтел на весь двор. Я оглянулся на окна дома. "А нечего спать, когда я проснулся!"  промелькнула ехидная мыслишка.

Проехавшись туда-сюда по уклону огорода несколько раз, тракторёнок укатал широкую дорожку, вполне достойную быть санной трассой. Которую мальчишки тут же и опробовали, уговорив меня присоединиться к их дуэту. Потом на крыльце появился заспанный отец.

 Дедушка, давай к нам!

Не чая души во внуках, батяня почти не упрямился и сдался сразу. Он взгромоздился на санки и лихо скользнул по склону, воткнувшись под конец в сугроб у погреба. Туда же вписались племянники, летевшие во след деду. Я, как ни старался увернуться, вынужденно припарковался в обшей куче-мале.

 Э, народ! Дудулю не подавите!  нарочито строго прикрикнул выползший на визг и хохот братец.

 А ты там не бухти, как пенёк замшелый, присоединяйся. Вон, снегокат тебя дожидается!

Денёк выдался на славу! Все, от мала до велика, резвились, смеялись, кувыркались в снегу, промокнув, бежали в дом переодеваться и снова выбегали во двор, чередуя беготню с краткими перекусами. А старшее поколение ещё и к рюмочке прикладывалось. Впрочем, та рюмка моментально выветривалась на морозце, оставляя лишь задорный кураж. Неудивительно, что с наступлением вечера, большая и шумная семья уснула, растратив все силы в борьбе на снежной трассе.

 Вставайте, гостьюшки дорогие, солнышко уж высоко поднялось!

Я открыл глаза, обвёл взглядом крестьянскую избу, глянул на посапывающего рядом Емелю и чуть не подпрыгнул от радости. Ура, я снова в сказке! Значит, когда я сплю, приключения продолжаются? Вот здорово!

 Емеля! Просыпайся, лежебока!

 А мне неохота.  Зевнул он, и натянул тулуп на голову. А ведь верно, он же по сказке лентяй был ещё тот!

 Вставай, лежебока. А то счастье своё проспишь!  Я принялся тормошить соседа, но деревенский увалень отбивался стойко.  Ты куда ехал-то?

 Да, к царю-батюшке. Он, сказывают, дочку замуж отдаёт, отовсюду женихов скликает, вот я и удумал к ней посвататься. Стану зятем царским, буду как сыр в масле кататься!

 А пока ты здесь спишь, так царевну уже и просватают! Гляди, чтоб поздно не было!

Емеля сел на полатях, подумал минутку, и вновь улёгся, свернувшись калачиком.

 По щучьему велению, по моему хотению, ступайте дровишки в печь да займитесь там жарким пламенем!  донеслось из-под тулупа.

 Это зачем ещё?  не понял я.

 А что мне, на настывшей печи до стольного града ехать?  Вопросом на вопрос ответил лодырь.

Скрипнула дверь и мимо изумлённой хозяйки в горницу промаршировал десяток поленьев. Чуть не вынеся заслонку, они запрыгнули в топку и там вспыхнули, словно обильно смоченные бензином. Я расхохотался: наш простак забыл уточнить, какую печь протапливать, домашнюю или ту, что на дворе стоит. Емеля чертыхнулся, пожелал затопить и вторую печь, а сам вновь с головой закутался в овчину.

 Емельян, вставай, завтракать будем!  я не удержался и пощекотал торчащую из-под полы голую пятку.

Пока он поднимался, плёлся к столу, не торопясь набивал живот и одевался, прошло достаточно много времени, а выехать мы попробовали лишь час спустя. Заметьте, попробовали! И ничего не вышло, поскольку ночью была метель, навалившая высокие сугробы по всей деревне. Печь, конечно, удобный транспорт, но вот с проходимостью у него не очень  увязает намертво!

 Давай ты сани заставишь в столицу ехать, пускай они нас повезут? Всё же лучше, чем пешком!  предложил я своему попутчику.

 Ну, пусть так, токмо править ими ты сам станешь, а то мне неохота!

Я согласился, не подумав. Ой, дура-ак! Эти сани слушались голосовых команд буквально, словно дешевая радиоуправляемая машинка. Скажешь "вперёд", они и рвут с места во всю прыть, скажешь "стой"  они тут же замирают, как вкопанные. И повороты эта отрыжка косорукого плотника выполняла резко, по крутой дуге, не оставляя в головах седоков иной мысли, кроме как удержаться. А что самое гадкое, так это то, что санки старались доставить нас в столицу по кратчайшему пути, то есть через лес. Может, стремились побыстрей от нас отделаться? Не знаю, но направить их по окружной дороге не получалось  как ни старался, они упрямо лезли в самую чащу.

 Емеля, помог бы!  Куда там! Парнишка вцепился в меня сзади как клещ, не жив не мёртв от страха. Ну конечно, у него-то нет такой байкерской подготовки, как у меня!

Проехать удалось лишь до середины леса, а потом я всё-таки не справился с управлением и мы вмазались в развесистое дерево, поломав сани и стряхнув на землю прикемарившего на суку мужика в бордовом армяке. Тот упал на четвереньки, поднял на меня затуманенные глаза и с чувством произнёс "ох-ити-жи-матушки".

Я замер, разглядывая мужика: из-под замызганного заячьего треуха клоками пакли торчали кустистые брови, маленькие круглые глазёнки часто хлопали воспалёнными ресницами над косматой бородой неопределённого цвета. Из верхней части бородищи пробивалась зрелая слива носа. Когда мужик встал на ноги, я заметил, что у него за верёвкой, заменяющей ему пояс, заткнута увесистая дубинка.

Мой взгляд пробежал по его оружию: рукоять отполирована неравномерно, до блеска у бечевочной петли на одном конце, и совсем тёмное дерево на другом, возле утолщения. Это говорит о том, что дубинка редко выпускается из рук, а шипы, торчащие из набалдашника, наводили на мысль о сфере интересов хозяина. Что-то мне стало неуютно, рядом с такой колоритной фигурой. Я начал отступать, подталкивая Емелю, а мужик, наконец проморгавшись, взревел дурным голосом. Ух, и бас у него, у меня аж левое ухо заложило!

На его призыв из-за кучи бурелома выскочил ещё с десяток таких же персонажей, отличающихся лишь мелкими деталями: то иной цвет армяка, то зубы подвязаны несвежей тряпицей. А вот дубинки у всех были словно близняшки той, что торчала за поясом дозорного. Прежде чем мы с Емелей рванули прочь, я успел заметить последнего из лесных разбойников. Тот был одноногий и довольно шустро ковылял в нашу сторону, опираясь, вместо костыля, на развилку заострённой рогатины. Блин, Джон Сильвер местного разлива, вот только попугая на плече и не хватает для полноты картины!

Бежали мы долго, целых сто метров, а потом Емеля начал задыхаться  сказался сидячий образ жизни. Ну конечно, он же с печи-то век не слазил, не привык ножками перебирать! И ведь не бросишь, а погоня-то всё ближе! Смотрю: две возвышенности, одна рядом, высокая скала с почти отвесными склонами, а другая поменьше, пологая, в километре от нас.

 Емеля! Ты б попросил бы щуку, чтоб она нас до той горушки подкинула?! А то не оторвёмся. Вон, гляди, совсем нагоняют!

Емельян на бегу пошептал себе под нос, потом меня что-то дёрнуло вперёд, лес вокруг слился в серые полосы, в лицо ударил ветер и вот мы уже стоим на самой верхушке... скалы!

 Емеля! Маму твою! Нет, ты явно бледнолицый на всю голову! Поскольку только бледнолицый может дважды наступить на грабли! То ты забыл уточнить какую печь топить, то горушку не указал. А как мы спускаться отсюда станем, ты об этом подумал?  Распекал я его, бегая по краю плоской верхушки скалы и посматривая вниз с высоты шестого этажа. Одно утешенье  разбойничкам сюда ни в жизнь не влезть.

 Кстати, о разбойниках. Емельян, а откуда у вас столько разбойного люда? Вчера Соловей, сегодня эти персонажи? Словно из фильма "Морозко" выбрались.

 Так по лесам на Руси отродясь было полно лихого люда! А у вас что, не так?

Я хотел было отрезать, что не так, но прикусил язык, вспомнив о недоброй памяти лихих девяностых. Да и двухтысячные особым порядком не отличались, что бы нам ни вещали с голубых экранов.