Предпоследние трюки Кэтлин

Янтаринка видела, как мундир капитана сделался убежищем крабов. И кормом, и домом.

Занятая скорбными делами, Янтаринка ничего не знала о преступлении, потрясшем подводное царство. Когда тритоны спускали на неё сторожевых угрей, она раскачивалась на волнах и пела:

Где твоя подводная клеть?

Где же, братец, твой выход на бис?

Как сорвался последний наш трюк?

Когда девять тритонов поднялись над волнами и окружили её, Янтаринка-Кэтлин продолжала свой плач:

Милый братец, медовый наш свет

Льётся звоном фальшивых монет.

Когда сторожевые угри обвили её по рукам и ногам и поволокли ко дну, она выводила куплет:

Милый брат, как вернуть мою смерть?

Братец милый, где труп твой раскис?

Где, скажи, придавил тебя тюк?

У самых обломков 'Гарпии' плач излился и песня была завершена:

Не прибудет прощальный привет —

Милый братец, тебя больше нет.

Янтаринка оставалась безучастна к тому, как её волокли во дворец Морского Царя, отчего тритоны уверились, что кару девушка заслужила и, как мне рассказывали, были с ней очень грубы.

7. Обвинение Янтаринки

Опутанная сторожевыми угрями, Янтаринка предстала перед Морским Царём:

— Ты возвращалась вчера с юга.

Янтаринка молчала. Понятно, что она возвращалась с юга: там находилась могила Риммы, там нужно было долбить надпись на стене.

— Ты ненавидела Лазуриту, — щёлкнул чешуйчатым хвостом Морской Царь.

Янтаринка молчала. А за что ей полюбить ведьму, погубившую брата и госпожу?

— В твоих покоях вечно не проплыть — не проползти. Обе комнаты забиты верёвками и сетями, — сторожевые угри, разнюхав всполохи царского гнева, стянули девушку так, что суставы захрустели, а заломанные за спину руки вышли из плеч.

Янтаринка молчала. Сам бы он что ли попробовал взгромоздить бочку на скалы или растаскивать обломки 'Гарпии' без помощи верёвок и сетей.

— Это ты погубила Лазуриту! — рявкнул Морской Царь, а один из сторожевых угрей хлестнул девушку хвостом по лицу.

— У меня не было времени этим заняться, — ответила Янтаринка.

— Я не стану выяснять, где ты нашла время, — свирепел царь, — Тут и последнему мальку очевидно, что некому больше связать Лазуриту и подбросить её в сети, расставленные бесобойцами. Это ты смогла просчитать, что, вытащив из воды, они сожгут её на плоту.

— Лазуриты больше нет? — перебила царя Янтаринка.

Позже она рассказывала мне, что сладкий голос, принятый ей за голос надежды, пел ей в тот миг столь явственно, что девушка в те мгновения даже перестала чувствовать боль. Вот он выход из пучины! Вот её смерть!

— Лазурита умирала долго и мучительно, — отвечал царь, — Ты последуешь за ней.

Тут Янтаринка не удержалась от шумного выдоха.

Царь же, оглядев её, покачал головой и крикнул сторожевым угрям:

— Поослабьте хватку.

— Ты, девонька, предала Лазуриту бесобойцам? — спросил Морской Царь.

— Я не предавала никого ни в жизни, ни в смерти.

— Кто это, думаешь, мог сделать?

— Какое мне до этого дело?

— Ты ближе всех была знакома с Лазуритой при жизни. Твоё проклятие привело её ко мне во дворец. Не найдёшь мне, кто связал её и подбросил бесобойцам, — а я по счастливым глазам твоим вижу, знаешь, о ком идёт речь — будешь уничтожена.

— Всевышний с тобой, — улыбнулась Янтаринка.

— Ты думаешь, я подкину тебя в сети к твоим приятелям бесобойцам? — царь зашёлся зелёными пятнами от ярости, и, уловив его настроение, сторожевые угри принялись тянуть и выламывать девушке руки, — Ты не видела ещё, как в Подводном царстве проводят казни? Я расскажу. Тебя, девонька, упакуют в бочку с проливной водой. И ты будешь томиться там до тех пор, пока чешуя не вырастет до бровей. Тогда угри достанут тебя из бочки — вынут только для того, чтобы протащить тебя по дну ради веселия и в назидание моим подданным. А потом затолкают обратно. И ты будешь томиться в бочке с проливною водой сто — двести — триста лет — до тех пор, пока не обратишься в рыбину. Хватку ослабьте, гады плавучие! Вы ей мешаете слушать.

Угри перестали мучить Янтаринку, девушка опустила горящие плечи, склонила голову ко дну и громко выдохнула.

— Ну? — потребовал ответа царь.

Янтаринка подняла глаза:

— Я не знаю, я не догадываюсь, кто погубил Лазуриту, но я попробую это выяснить для тебя. С моей стороны будет одно условие.

— Ты, новообращённая полурыбина, хочешь ставить условия Морскому Царю?

— Не желаешь слушать меня — кати сюда свою бочку, древнейший и царственный полумуж-полурыб-полузмей!

Сторожевые угри тревожно завертели хвостами.

А подводный монарх первым отвёл глаза. Зашвырнув в стену проплывавшую камбалу, он грузно перевёл дух и спросил:

— Что ты хочешь, девонька?

Позже истинную причину заданного вопроса царь находил в старинной мудрости, гласившей, что первым идёт мириться не самый виноватый, а самый умный.

Условия, поставленные нашей русалкой, не были тяжелы для исполнения. Янтаринка-Кэтлин всего лишь попросила у царя поставить, пока она будет искать убийцу, возле обломков 'Гарпии' охрану, чтобы уберечь от крабов, раков и прочих морских трупоедов тело Джила.

8. Начало расследования.

Янтаринка добралась домой на спине, распластав руки и гребя тихонечко одним хвостом. Сети с верёвками как раз пригодились, — как она позже мне рассказывала, — чтобы зацепиться за них раздвоённым плавником на конце хвоста и, повиснув так в толще воды, дать отдых плечам и рукам.

Величество драное! Угорь недочищенный! Тварь придонная и страхолюдная! Вздумал полурыб-полузмей отвлекать её от брата и от госпожи!

Ёё, полурыбицу, к каждому выступу на надводных скалах подтягивающую хвост, когда карабкается в ту пещеру.

Угодив в поручение Морского Царя и немного им отвлёкшись от скорби, Янтаринка обнаружила и то, что ничего до сих пор не знает о подводном обществе.

Первую встречу почти не помнит. Хризолитессу не расспрашивала. Других русалок видела в основном, проплывая мимо.

Кто же тут убивица коварная? Судя по ярости Морского Царя, так сводить друг с другом счёты на дне не в обычае. Хотя может быть, не в обычае только лишь привлекать для сведения счётов бесобойцев? Нет бы медузу какую ядовитую в суп покрошить жертве... Только что тогда нежити от ядовитой медузы сделается? Вдруг ещё и окрепнет?

Вот бесобойцы, получается, могут освободить душу. Занырнуть, как все дела закончатся, в сети к ним? А? Страшно? Зато быстрее, чем сколько-то там столетий в бочке, а потом ещё — рыбий век.

С кем общалась на дне Лазурита? Что её здесь волновало? Кто мог выманить бывшую атаманшу 'Гарпии' в неприметное место и связать? Да и какие тут есть неприметные места?

Её же и волочь ещё до бесобойских сетей. Тоже не ближний свет.

Ночью? Всё равно, риск нарваться на русалок, которые выплыли плескаться да петь под луной. Даже Хризолитессу был риск повстречать.

Получается, Лазуриту кто-то выманил ночью ли, днём, но почти к самому кораблю бесобойцев и связал уже там?

С кем она успела подружиться? Или, может быть, кого полюбила? Полюбила! Сангвия-Мария, пожалуй, полюбит...

И когда всё у них случилось? Может быть, надо просто пересчитать русалок да тритонов — кто из них пропадал из виду в самое подходящее для преступления время?

А как здесь измеряется время?

С Хризолитессой они использовали людские названия чисел, месяцев и дней недели. Но ведь та могла и подстроиться, чтобы просто удобнее было её неопытной спутнице.

А сколько дней уже прошло под водой?

И с кем бы здесь поговорить о подводной жизни и подводных обычаях?

Хризолитесса гоняет с дельфинами тунца. Да она и не поможет разобраться в недавних событиях — тоже отсутствовала.

Царя стоит расспрашивать только в самом крайнем случае.

Кто у него собирается?

Когда угри волокли её во дворец, на Янтаринку взирало много глаз. И когда она вынула из ларца перстень — первый из янтарей — народу была полная зала.

Кто они?

'Щеночек ты мой ласковый, кутёночек мой послушный', — уговаривала себя Кэтлин, — 'Тело вспомнит. Пробуй!'

Какое такое тело? Полурыбье?

'Алле!'

Хвост струной, макушка к вершине неба.

Кэтлин подняла руку, приветствуя аплодисменты новых зрителей.

Галантные тритоны. Русалки в драгоценных каменьях. Усталый царь. Это гнев его устал и осел в глубины души, осталась тревога и скорбь по Янтаринке Первой.

Кто богат — кто щедр? А не на медь нынче — на знание, на заботу! К кому подплыть?

Вот роскошная Сапфирида.

Рука привычно развернулась в приглашающий жест открытой ладонью вверх.

Верёвки и сети всколыхнулись от движения русалочки-циркачки, а Кэтлин произнесла:

Благосклоннейшая дама —

Сердце и покой царя —

Отсыпай-ка, Сапфиридка,

Три горстОчки серебра!

Хвост струной!

Янтаринка рассказывала мне, как заломило у неё в тот момент крестец — встретившись в воображении глазами с достославной Сапфиридой, она вспомнила о том, как была доброжелательно принята при дворе Морского Царя. А воскресив в памяти своё появление при дворе, Янтаринка вспомнила и тот миг, когда обнаружила себя русалкой. Пока металась по волнам с телом Риммы, пока разбирала обломки 'Гарпии', Кэтлин не замечала ещё, что с ней сделалось:

Пышнотелая зазноба —

Милость, доброта царя —

Мне, Гранатица, отворишь

Красной меди закрома?

Стих замер и истончился.

Как признаться роскошной Сапфириде, что ни одного из тритонов Кэтлин не различает по именам? Да её-то саму сумела вспомнить только применив старый трюк Серого Мима.

Как подплывать расспрашивать Гранатицу? Та русалка ей напевала, рассказывала что-то, пока вместе с воркующей да причитающей Малахитицей сопровождала во дворец. Что это было? О чём?

Зато Янтаринка как наяву видела теперь огромную сумку Малахитицы: одетую через плечо,обклеенную, как водится, малахитовыми бляшками. Из неё всю дорогу выплывали и снова прятались внутри маленькие ручные осьминоги. Янтаринка вспоминала живот Гранатицы — большой, белый, в маленьких рыжеватых точечках — пышный, нависающий над толстым основанием хвоста. Насмотревшись, как он колышется над чешуйками, Кэтлин заметила тогда и свой собственный хвост. Но вот о чём они говорили? Что Гранатица и Малахитица рассказывали ей?

Вот он великолепный двор!

Тело поклонилось и сочло, что плыть на знакомство с местными порядками и новостями ему стоит лишь к Изумрудке: русалке-отшельнице, редко бывающей при дворе, седовласой даме с юным лицом. Из особенностей убранства девушка вспомнила её плетёный пояс с серебряными кольцами и сверкающими зелёными камнями.

Изумрудка, как ты знаешь, живёт в огромной многоярусной пещере, расположенной в скале, заросшей актиниями и бурыми водорослями.

Поседевшая поймёт.

Отстрадавшая свою утрату — поддержит.

Не высмеет. Не запутает.

Подаст.

Поделится.

9. Подозреваемые русалки

Когда Янтаринка стремительно всплывала к верхнему, сухому ярусу пещеры Изумрудки, мы как раз только-только расположились с закуской на ракушечниковой террасе и потягивали из раковин самогон, настоянный на можжевеловых ягодах.

Мы это — боцман Дик и двое водяных: Джек — Синий нос и твой покорный слуга — Билл — Красный нос. В этот день мы как раз вернулись с севера Синего моря, где по указанию Морского Царя вели перепись речных водяных, а также речных и болотных русалок. Самогон на можжевеловых ягодах был, вестимо, оттуда.

Разлёгшись на сходящих к воде широких ступенях укрытых водорослями и поросших лишайниками, мы, прихватив на вилки закуски, внимательнейшим образом следили, как по глади проплыва в подводные залы пещеры сперва пронеслась рябь, затем оформились круги, а после — хлынули волны. Да такие, что одна из них, выплеснувшаяся на ступени, смыла у меня с вилки кусочек селёдки.

— Госпожа Изумрудка! Эй-эй, есть ли здесь кто живой? — звала Янтаринка из глубин проплыва.

— Дзинь-дзинь-дзинь! Тук-тук-тук!

Есть ли кто живой здесь вдруг? — поддразнил девушку Джек — Синий нос.

— Никого живого нету!

Крутим из живых котлеты! — прорычал в ответ я.

Мелькнул хвост, показалась русалочья голова. (Русалочью голову, показавшуюся из воды, как ты знаешь, не перепутаешь ни с какой другой — волосы у неё не обвисают мокрыми лохмами, а сохраняют свой пышный, воздушный вид):

— В самый смертный час притом

Не нальём мы самогон! — поприветствовал девушку боцман Дик.

А Изумрудка расхохоталась:

— Ну вот вам и ещё одна подозреваемая!

— Извините, что вторглась на вашу вечеринку, — произнесла Янтаринка, — Я плыла попросить вас о небольшом одолжении. Я не знала, что вы заняты. Если позволите, я заплыву к вам в другой раз.

— Не позволю! — отвечала Изумрудка.

— Хорошо. Простите за беспокойство.

— Да куда же ты, девочка? — допились! — уже и циркачка не понимает наш юмор, — ты выныривай живо и бери раковину!

Вот так я познакомился с Янтаринкой-Кэтлин. Позже мы разобрались, что чувство юмора и чувство слова оставалось у неё и у нас на высоте. Просто повстречались мы в очень уж тяжёлый для неё день.

Как говорят у нас, не бывает тяжёлой толща забот, а случается только мало выдержки у рома. К самогону это не меньше относится, а он, надо тебе сказать, был отличный.

Боцман Дик подливал девушке раковину за раковиной. А пока она не готова была рассказать о своём горе: и убивицу нужно искать, и порядков здешних не знает, и нечисть местную не различает (кроме нас, конечно), мы втроём подначивали Изумрудку, какая она для этого дела самая подходящая во всём Синем море злодейка.

Ну, смотри. Лазурита пропала скорее всего в понедельник. Во всяком случае, хватились её во вторник. Так что, в понедельник она могла ещё не пропадать, а плавать куда-то по своим делам. Сожгли её в четверг, обложив на плоту дровами и хворостом. Нашлись русалки, слышавшие проклятья, а потом — долгие крики над морем, от которых немели у них руки и хвост. Когда в стороне от обугленного плота всплыли тритоны, они разглядели на нём только печёную рыбу. Выручать им было уже некого, а как потом бесобойцы с этой рыбой, сверкающей лазуритовыми бляшками, поступили, ведает только бездна, пожравшая их души.

Так вот, мы-то в понедельник и вторник шныряли по протокам сфагнумового болотца, в среду и четверг — плыли домой, а Изумрудка сидела дома. Сидела али нет — при дворе не бывала.

Так бы у нас лучшим подозреваемым был боцман Дик. У него и опыт бесобойский есть. Раз нанимался он на их кораблях шкипером, да так исстрадался иметь дело с ними, что допился в первом же порту до зелёных водяных. Только водяные те ему не примерещились — он и вправду им проиграл в карты трёхсотлетнюю службу Морскому Царю.

Как честный моряк боцман Дик должен был ненавидеть пиратов, а как угодивший на триста лет на дно, — пусть и не стареет он в этот срок, — мог бы не взлюбить и разную подводную нечисть. Лазурита же, в надводной жизни — атаманша Сангвия-Мария как раз была и одной его ненавистью и другой. Вот только и на болоте, и в море Дик с нами надолго не расставался. Это Изумрудка сидела дома и, кто её знает, какие плела на других русалок сети, пока ждала его из похода.