Предпоследние трюки Кэтлин

В Синем море есть дворец,

В нём — русалочий ларец.

Ты — тритон, ты — водяной,

Выходи нырять за мной!

Считалочка

1. Златовласка в Тайном замке

Милый друг!

Мне пришлось немало путешествовать и, опрашивая десятки свидетелей, провести большое расследование, чтобы рассказать тебе эту историю. Пусть же начнётся она в пригожий летний день, когда все ещё живы.

В то утро, как говорили мне, из зарешёченного окна Тайного замка, — а окно это располагалось на третьем этаже и выходило во внутренний двор, — лились чудесные звуки арфы.

Дрессировщик Гэл-цыган уже выгулял под присмотром охраны лошадок и теперь учил пуделя прыгать через обруч. Серый Мим тасовал колоду, добавляя в неё карты из рукавов или шляпы. Джил и Кэтлин разминались, водрузив правые ноги на плечи друг другу и поворачиваясь, выгибаясь в разные стороны. Кэтлин, мне думается, это упражнение давалось труднее. Ведь плечо брата находилось выше её головы, да и его нога в сапоге из красной кожи с отвороченными ботфортами тяжела, верно, для девичьих плеч, даже для раздавшихся в ширину плеч циркачки.

Открывались и затворялись ворота — в Тайный замок съезжались его нынешние и бывшие тайнослужители, захватив с собой приятелей, собутыльников и домочадцев.

Палач оставил неухоженными в подвале жуткие инструменты, бросил их чистить, смазывать и точить. Он поднялся на воздух и присел на крылечке. В те дни, когда ему приходилось бывать по службе в городе, туда не заезжал цирк. А нынче уже месяц подследственные циркачи тренировались прямо в замковом дворе. Палач стащил с головы маску, он плакал и промакивал ею слёзы. Кэтлин и Джил прошмыгнули у него за спиною в каморку, имеющую отдельный выход во двор. Ключи от неё палач давно отдал труппе Серого Мима под цирковой реквизит и место переодеться.

Арфа стихла. Серый Мим оглядел гостей сегодняшней репетиции, — репетиции в Тайном замке были дозволены циркачам, — и торжественно произнёс:

— Невесомая как птаха

Семенит, не зная страха —

Взобралась и укротила,

Да по кругу припустила

На хребте не лошадином,

А дощатом, громыхливом.

— Ну-ка, кто из вас скажет, на каком дрессированном звере выступит наша гимнастка? — прокричал через прутья решётки Шон О`Нил — арфист, скрипач и флейтист труппы.

Стены Тайного замка имеют свойство смущать зрителей, поэтому никто из них не успел выкрикнуть ответ на загадку до выхода во двор Кэтлин и Джила.

А там — на брусчатку выкатила бочка. Кэтлин удерживала равновесие перебирая ногами. Подбоченясь и помахав зрителям рукой, гимнастка пустила бочку по кругу.

— Златовласка! — вздохнул палач.

К ловкости девушки он уже привыкал, только вот на тренировках волосы у неё были заплетены в косы и плотно уложены под косынкой.

Шон О`Нил наверху заиграл на флейте мелодию из цикла баллад о Златовласке.

Джил ходил вокруг бочки колесом. Кэтлин приподняла вперёд чуть согнутую ногу и, играя в такт музыке подолом тонкой юбки, управляла теперь бочкой одной ногой.

Кто там? Как пробрался он в Тайный замок?

Палач схватился за сердце. В третьем ряду зрителей он видел чёрный бесобойский балахон с островерхим капюшоном. В том, что вытворяли дети Серого Мима, нетрудно было бы заподозрить и вмешательство иных сил. Хватило бы суеверности. Его Кленовое Величество не привечал на острове братьев-бесобойцев, но он и не делился с палачом планами насчёт циркачей.

А тем временем, Джил докатился колесом до крыльца. С этого возвышения он ушёл в высокий кувырок, прямо над Кэтлин, в пол мгновения скользнув полусогнутой кистью по приподнятому бедру сестры. Зрители ахнули. Джил, приземлившись, повернулся к ним и поднял руку. Кэтлин засеменила вокруг брата на бочке, чуть пританцовывая в такт аплодисментам. А когда хлопки стали стихать, Джил свистнул, и пудель принёс ему холщовый мешок. Джил уселся с ним возле ног палача, неспешно развязал верёвку и показал публике, что в мешке лежат деревянные кольца. Их, когда бочка приближалась к нему, он стал метать по одному Кэтлин, а девушка принялась жонглировать. На выступлениях в городах Кэтлин чаще брала кинжалы и факелы, но при расположении в Тайном замке, этот реквизит был у циркачей изъят. Круг из летящих колец дорос до второго этажа, когда Джил при очередном приближении бочки к крыльцу, сделал сальто спиною вперёд, пройдя при этом сквозь круг жонглируемых сестрой предметов. Публика забыла дышать, а Джил, приземлившись, полушутя поклонился зрителям и принялся принимать у Кэтлин кольца, которые та стала сбрасывать себе за спину. Собрав все кольца, Джил притормозил сапогом бочку и подал сестре руку, чтобы та сошла на поклон.

Публика ревела. Кэтлин смеялась. Гэл-цыган сунул в зубы пуделю шляпу и отправил его на первый сбор монет.

Пёс едва удержал вес, когда брат-бесобоец положил ему увесистый кошель. Шляпа качнулась, немного денег рассыпалось, зрители присели собирать их обратно. Гэл-цыган входил присмотреть в толпу, когда бесобоец снял капюшон.

— Ваше Величество! — первым ахнул конюший, да так и застыл с раскрытым ртом и медяками в руке.

— Ваше, ваше, чьё же ещё? — проворчал король, — Зрителей по камерам. Цирк ко мне во дворец!

— Неужели всех зрителей, Ваше Величество? — низкий учтивый реверанс выдал, что под личиной молоденькой торговки зеленью скрылась знатная особа.

— Всех, всех! — подтвердил король, — И ты, доченька, до завтрашнего вечера посидишь — попечалишься — подумаешь, как это бросать меня во дворце одного.

— Папенька, — упрямо встала принцесса Римма, — а это оказалась она,— Извольте дать распоряжение, кто будет нас охранять.

— Кто в цирке не был, тот и встанет на дежурство.

— Вы хотите сказать, Ваше Величество, — подал голос палач, — что Тайный замок будут караулить сегодня три запертых в подземелье фальшивомонетчика?

2. Приговор его Кленового Величества

О договоре Серого Мима с правителем Кленового королевства я могу поведать немного.

В молодости Серый Мим слыл королём поэтов и принцем гимнастов. Однако, после того как злые невежественные люди ответили ему на хулу дубиной, он навсегда утратил гибкость позвоночника, переквалифицировался в фокусники, и промеж плетения вирш, стал учить акробатике сына и дочь. Покровителем его труппы стал герцог Пин Тридесятый Сосновский. Не время пока поднимать тему, какие его поручения выполнял Серый Мим. Скажу лишь, что в Кленовом королевстве, прибывшую цирковую труппу тут же сочли шпионами герцога. Впрочем, его Кленовое Величество карал в тот год не только за шпионаж в пользу соседа, но и за само знакомство с герцогом, за наличие сосновских денег и даже за провоз писем от сосновских дам.

Серый Мим верил, что старая слава его защитит, либо же он откупится от Кленового короля некой услугой, не направленной против покровителя. И оказался прав. Подержав их в Тайном замке с месяц, без должной строгости, король решился предложить циркачам освобождение в обмен на помощь в опасном предприятии.

Ещё будучи принцем, король сумел отвоевать скалистый островок, на котором ютилось селение ловцов жемчуга. Доходу от него было мало, но далеко на юге, за Синим морем, за Конкистадорским архипелагом, жила на Стражьем острове в море Кудесном волшебница Никта-София. Её колдовство могло бы принести ловцам жемчуга удачу, а королевству — налоги с их промысла.

А казна нуждалась в пополнении.

Волшебница Никта-София слыла долгожительницей. Она приходилась крёстной прабабушке принцессы Риммы и состояла с девушкой в дружеской переписке. Который раз она звала её пожить на Стражьем острове несколько лет, чтоб обучить хотя бы самым азам колдовства. Римма подозревала, что за обучением кроется услужение и связи с нечистой силой и не спешила к ней в гости. Однако, год назад Никта-София написала в письме об изготовленных ею волшебных предметах трёх новых видов: о золотистых нитях, из них, переплетённых с обычной шерстью можно связать свитер, не позволяющий, пока не протрётся до дыр, утонуть надевшему его владельцу; о серебристых кулонах, одев которые, час можно дышать под водой и о красно-пурпурном эликсире, позволяющем видеть жемчуг сквозь раковины и тела моллюсков.

Римма решилась погостить у крёстной своей прабабушки пару недель, и король предложил двум циркачам из труппы отправиться на Стражий остров в её свите, а если принцессе не удастся договориться с волшебницей о подарке, то выкрасть хоть одну из волшебных вещей, такую полезную его новым подданным для жемчужного промысла.

Мне говорили, будто бы Кленовый король собирался послать на Стражий остров Серого Мима и Джила, а Кэтлин, Гэла и Шона запереть в Тайном замке до их возвращения. Но Серый Мим рассудил иначе. Он сказал королю, что сделался стар для похищений и побегов, зато дети его гибки, сильны, сработались в паре и понимают друг друга с пол вздоха.

Так, через пару недель Серый Мим вместе с Гэлом и Шоном вернулись в Тайный замок, а Кэтлин и Джил принесли клятву верности принцессе Римме и отправились вслед за сорока её гвардейцами и капитаном в гавань, где ждало их судно 'Голубоглазый дракон'.

3. Путь на Стражий остров

О путешествии на 'Голубоглазом драконе' я могу рассказать тебе немного.

Джил расположился в рубрике вместе с матросами и сорока гвардейцами.

Кэтлин жила в одной каюте с принцессой Риммой. Девушки вместе читали и шили. Кэтлин разучила с Риммой пару мелодий на флейте. Покуда 'Голубоглазый дракон' не дошёл до Конкистадорского архипелага, — гнева братьев-бесобойцев девушки остерегались, — принцесса, переодевшись в юношу из простонародья, успела даже выступить на площади вместе с гимнастами. Она созывала народ, объявляла номера, играла на флейте и маленьком барабане и собирала в шляпу деньги.

Сорок гвардейцев со своим капитаном проводили досуг в тавернах. Оттуда они приносили рассказы о пиратах и самой жестокой пиратке Кудесного моря — ведьме Сангвии-Марии. (Джил перевёл её имя, как 'Кровавая Мэри'.) А ещё: о русалках, которые топят корабли и утаскивают в пучину спасшихся от пиратов моряков; о тритонах, которые трубят в морские раковины непогоду и о братьях-бесобойцах, которые начали ставить на водную нечисть сети.

Принцесса Римма больше боялась волшебницы Никты-Софии, чем русалок и пиратов. С первыми она надеялась договориться, от вторых отбиться или же откупиться. Братьев-бесобойцев принцесса избегала, но рассчитывала, что, случись чего, от их обвинений её выручит слава доброго имени.

Страшнее было место, куда они плыли. К замку Никты-Софии на Стражьем острове не подступали ни охочие до сокровищ пираты, ни враги чёрной магии — бесобойцы. В долгих ночных разговорах про волшебницу Кэтлин обнимала принцессу и дрожала с ней вместе от ужаса. Утром бледная и несчастная принцесса Римма выходила к борту и храбро глядела вдаль. Только Джил нашёл средство приободрить и утешить госпожу. Он пообещал ей, что не оставит её против тёмных чар волшебницы и прочей нечисти. А если не выйдет защитить, то найдёт способ убить принцессу.

К вершине лета 'Голубоглазый дракон' как раз дошёл до Конкистадорского архипелага. Принцесса запретила гимнастам сходить на бесобойский берег и сама осталась на корабле. Новости о судьбе волшебницы Никты-Софии она получила от капитана сорока гвардейцев. В том, что он не вник во все подробности случившегося, не перепроверил обстоятельства по горячим следам сам, не вина принцессы.

Мне рассказывали, будто бы капитан доложил, что волшебницу Никту-Софию утопили. Она рискнула приехать на архипелаг под чужим именем, чтобы показать какие-то свои изобретения на съезде алхимиков. Была разоблачена и схвачена братьями-бесобойцами, обвинена в колдовстве и заперта в подземелье. Совет магистров-алхимиков попросил бесобойцев испытать её. Как водится, Никте-Софии связали за спиною крестом руки и ноги и опустили вниз лицом в реку. Многие из присутствовавших на испытании достоверно знали о том, что волшебница и вправду зналась с тёмными силами. Однако, вопреки их ожиданиям, вода не отвергла её. Никта-София камнем пошла ко дну, более того ровное до сего дня течение реки вдруг нежданно взбурлило и уволокло ведьму. Так, что и тела её не нашли.

Доложившись, капитан сорока гвардейцев предложил принцессе, что поскольку ей нет теперь нужды просить подарок у крёстной своей прабабушки, отправить на Стражий остров одних гимнастов, а самим подождать их на архипелаге.

Римма пристыдила капитана, сказав ему, что ещё никто из Кленового клана не прятался в кустах от опасности. Ни один вождь из Кленового клана не оставался позади подданных, позвав их в поход.

4. Проклятие Кэтлин

Жители Кудесного и Синего моря помнят проклятие Кэтлин. Оно стало одной из песен, которую поют русалки, когда им делается так горько, что хоть плыви топить бесобойские корабли.

В недобрый час заговорила в Кэтлин кровь Серого Мима.

При выходе из пролива, соединяющего Синее море и Кудесное, на 'Голубоглазого дракона' направилась 'Гарпия' — шхуна Сангвии-Марии с десятью пушками на каждом борту. Морские разбойники нередко встречали в этом проливе корабли. Обыкновенно путешественникам удавалось откупиться, вступать в бой пираты предпочитали не в такой опасной близости от скалистых берегов. Принцесса Римма не сомневалась, что с 'Голубоглазого дракона' возьмут золотом и пропустят. А может быть, и серебром с медью. Ведь в этот раз на фладштоке 'Гарпии' выше чёрного пиратского флага краснело знамя Стражьего острова. В подзорную трубу был хорошо различим не только голубой на красном фоне круг, но и вышитый по центру этого круга ворон, несущий в лапах змею.

Мне рассказывали, что принцесса Римма вышла, как и следовало, к борту для переговоров, за какой выкуп Сангвия-Мария согласится пропустить в Кудесное море 'Голубоглазого дракона'? Вот только вопреки обычаям атаманша Сангвия-Мария не пожелала вести переговоры ни с принцессой, ни с капитаном корабля. Она согласилась говорить лишь с капитаном сорока гвардейцев, встретившись с ним в шлюпках между кораблями. Когда же капитан сорока гвардейцев, с дозволения госпожи, прибыл на встречу, платой ему морская разбойница назначила саму принцессу Римму. Пусть передаст её на 'Гарпию' и следует, куда пожелает.

Римма, дочь Кленового клана, выбрала принять бой.

Капитан сорока гвардейцев не решился обнажить оружие против госпожи и попросил у пиратов позволения покинуть 'Голубоглазого дракона' вместе со всем своим отрядом на шлюпках. Позволение было получено. Более того, вместе с гвардейцами на шлюпках ушла и половина моряков из команды 'Голубоглазого дракона'.

С оставшимися бой был коротким.

Описание того сражения ты легко отыщешь в сагах Кленового клана или в балладах Конкистадорского архипелага. А для истории произнесения проклятия Кэтлин важен лишь тот момент, когда капитан 'Голубоглазого дракона' уже был убит, часть его команды полегла, кто-то выпрыгнул в воду, спасаясь от пиратских сабель. Несколько моряков, циркачи и принцесса оказались захвачены в плен. Моряков пираты пустили по доске, а Кэтлин и Джила ведьма приказала связать, заковать в кандалы и оставить пока на палубе 'Гарпии'.

Может быть, в колдовских замыслах Сангвии-Марии нашлось место и для гимнастов. А скорее, она посчитала, что её пираты на берегу рады будут позабавиться над циркачом и развлечься с циркачкой.

Только, чтобы она не решила на счёт Джила и Кэтлин, решила это она себе на беду.

В самые ближние планы Сангвии-Марии входило вызвать дух волшебницы Никты-Софии, перенять её силу и взять почившую в наставницы. Принцесса Римма была выбрана в качестве жертвы за то, что она с юных лет обменивалась с волшебницей приветами, а сейчас плыла по её приглашению в гости.

Привлекательная жертва, приятная, добрая.

Зная, что Никта-София нашла свою смерть в воде, ведьма решила не дожидаться выхода на берег, а приступить к обряду прямо среди волн. Пентаграмму она начертила углём на палубе 'Гарпии', расставила по углам чёрные факелы и приказала положить в центр знака связанную принцессу.

Джил стоял всё это время у правого борта, а Кэтлин сидела у мачты. Оба они отделались в бою царапинами: Джила пираты захватили, оглушив, а у Кэтлин выбили из рук шпагу и, навалившись, прижали к палубе и связали. Он успел уже под шумок отомкнуть замки на ножных кандалах, — спасибо Гэлу-цыгану за науку, — оба они сумели освободиться от верёвок, о чём дали понять друг другу взглядами. Оба делали вид, что продолжают оставаться связанными.

Вернее всего, наши циркачи успели сговориться взглядами о том, как они станут выпутываться из беды, как они будут выручать Римму ещё до того, как Кэтлин начала произносить первые строки о тяжкой участи своей принцессы:

Небо в чёрных тучах, сжалься

Над моею госпожою!

Размети корабль в щепки!

В море ведьму и разбоев!

Как захохотала тогда Сангвия-Мария.

А Кэтлин продолжила:

Волны в серой пене, сжальтесь

Над моею госпожою!

Утопите к угрям, к ракам

Судно, полное разбоев!

Как схватились пираты от смеха за животы!

Соль и порох, ветер, сжальтесь

Над моею госпожою!

Траур ваш — багряный пурпур

Да с чернотами от крови.

На глазах принцессы Риммы заблестели слёзы.

Кэтлин слагала дальше:

Нет пощады ни от ветра,

Ни от волн и нет от неба,

Смерть и та — предаст нас ведьме,

Не увидеть больше света.

Римма подтянула к лицу связанные руки и вцепилась в них зубами — она не хотела радовать врагов рыданиями.

Джил указал глазами сестре на один из трапов, уходящих в темноту трюма всего в нескольких шагах от неё. Кэтлин кивнула брату и запела:

Волны с ветром, пролетайте

Мимо яблочного сада —

Без принцессы сбережённой

Нашим вздохам там не рады.

Пираты во главе со своей атаманшей закивали в такт этим строкам:

Не дразни нас больше, небо

Звонким клином журавлиным —

Лишь в утробе у акулы

Обретём покой с могилой.

Видя, что публика довольна и занята представлением, Джил тихонько скользнул к принцессе.

А Кэтлин пела:

Ветер в порохе и соли,

Запах крови сделай следом —

Разнеси всем тварям водным

Приглашение к обеду!

Джил погладил принцессу по волосам, поцеловал ей руку и быстро-быстро собрал расставленные вокруг факелы.

Пираты улюлюкали.

А Кэтлин продолжила:

Царь Морской, моим проклятьям

Отзовись глухой пучиной,

Помоги корабль злочастный

Мне в твои объятья кинуть!

Джил поднялся во весь рост.

Кэтлин завершила обращение к Морскому Царю эффектным жестом.

Никто из зрителей не обращал внимания на то, что у неё развязаны руки.

Джил метнул сестре первый факел.

В щепах рей, в обломках борта

Скрой принцессу, спрячь и ведьму —

Созывай угрей и крабов

Нашей падалью обедать!

Пираты не успели оторопеть, как Кэтлин жонглировала тремя факелами.

При этом она продолжала проклятия:

Тьма, сгустившаяся к ночи,

Долгой ночи, без зари,

Коль пришла по наши души,

Ведьму тоже забери!

Глядя в глаза брату, Кэтлин улучила мгновение сложить пальцами жест, обозначающий у них сальто, и показала глазами на борт.

Джил кивнул.

Кэтлин продолжила:

Жги, терзай, калечь, дави

Сводом ледяных глубин —

Ворожбу и заклинанья

Ведьме в пасть её вдави!

Сангвия-Мария захихикала, услыхав новое воззвание о себе.

Кэтлин жонглировала уже пятью факелами:

Духи тьмы и духи ночи,

Все, слетевшиеся к ведьме,

Окрылите мне проклятья,

Дайте силы им отведать!

Джил отходил к борту.

А Кэтлин пела:

Проклинаю всех пиратов

Нас схвативших с госпожою!

Утопитесь все гвардейцы

Нас предавшие разбоям!

Принцесса Римма мечтательно улыбнулась.

А Кэтлин завершила песню:

Ведьма, взласканная роком,

Атаманша у разбоев,

Тебя трижды проклинаю

Скорбью, кровью и ...

Русалки Синего моря поют далее: 'волною!', русалки Кудесного моря: 'слезою!', от тритонов я слышал вариант: 'войною!', в тавернах на Конкистадорском архипелаге: 'злой судьбою!'

Сама же Кэтлин ничего произнести не успела, потому что факелы, которыми она жонглировала, летели в пороховой погреб, местонахождение которого вычислил Джил, и как раз в завершении проклятия, один из факелов достиг цели.

5. На дне.

В недобрый час заговорила в циркачке кровь Серого Мима.

Никогда прежде Кэтлин не срифмовала ни одного куплета, даже в прощальной записке поклоннику-ухажёру, которому позволила распускать корсет и забраться руками под блузку. Виданное ли дело, чтобы начинать виршеплётстсво с проклятия? Да не с какого-нибудь, а со свершившегося в полную силу. Впрочем, если бы девушка его не сотворила, мы бы не познакомился с ней, а я бы потом не собирал вам, странствуя по свету, воспоминания про Кэтлин и не рассказывал тебе, малёк, её историю.

Так слушай!

Кэтлин выбралась из вихря крови, досок, щепок, изувеченных тел, оторванных рук, голов, и ног. Девушка приводнилась на дно. Съёжившись за валуном, она разглядывала светлые брюшки проплывающих рыб: одни из них спасались от тонущей 'Гарпии', другие принюхивались к мутному облаку. Кэтлин пыталась вспомнить, дала ли брату сигнал, что пора прыгать за борт. Вдруг он задержался, понадеявшись забрать с собою принцессу? А заклинание на тех строках уже исторгло из Кэтлин душу, поток его истончался. Там и внимание публики ослабнет. На ногах — кандалы. Лейся, песня! Не выйдет другого шанса циркачам, чтобы уберечь госпожу!

Бурые водоросли на валуне неистово колыхались, подхватываемые токами воды, расходящимися от корабля.

Принцесса! В рою разбоев!

Отмахнув с пути стайку любопытствующих рыбёшек, Кэтлин нырнула в мутный от крови, и липкий от взметнувшегося ила вихрь, сложенный из обломков 'Гарпии'.

Как она вышла потом на чистую воду, девушка не помнила.

Мажордом Морского Царя — тритон Бакланя, посланный привести во дворец новую подданную, рыскал за ней со сторожевым угрём на поводке. Ослепшая от слёз, не замечая собирающуюся бурю, Кэтлин металась вблизи поверхности, прижимая к груди разбухающее тело принцессы Риммы и две её оторванные руки.

Девушка отмахнулась от повеления Морского Царя прибыть ко двору, сказав, что ей нужно найти сперва укромное место, где она сможет похоронить госпожу.

Царь Морской, получив от мажордома такой ответ, стукнул по полу трезубцем, а русалки Опалица и Ониксачка попросили его не серчать. Они сказали, что поплывут сейчас наверх, что покажут новоприбывшей пещеру русалки Изумрудки и найдут ей бочку из под рома. В бочку она сможет уложить пока свою утопленницу. А там, после представления ко двору, или сама забудет про неё или, освоившись в море, найдёт, куда получше запрятать.

Царь Морской велел им ступать. К вечеру русалки вернулись без новенькой, а утром Морской Царь снова послал мажордома Бакланю со сторожевым угрём на поводке найти и привести к нему новую подданную.

В этот раз Бакланя обнаружил девушку среди осевших на дно обломков 'Гарпии'. Дремавшую, уткнувшись лицом и обняв сапоги из красной кожи с отвёрнутыми ботфортами. Девушка отмахнулась от повеления Морского Царя прибыть ко двору, сказав, что ей нужно сперва разыскать тело брата.

Царь Морской, получив от мажордома такой ответ, стукнул по полу трезубцем, а русалки Гранатица и Малахитица попросили его не серчать. Гранатица сказала, что будет петь, качаясь на волнах, вместе с новенькой самые скорбные песни, а Малахитица предложила одолжить ей, пока сплавает ко двору, для охраны обломков 'Гарпии' своих ручных осьминогов.

Царь Морской велел им ступать. К вечеру, в сопровождении Гранатицы, Малахитицы, мажордома и угрей к нему во дворец приплыла новая русалка.

Сторожевые угри елозили по плитам пола, они чуяли гнев монарха и распалялись, предвкушая, как их сейчас спустят с поводков. Тритоны, пощёлкивая чешуйчатыми хвостами, пялились на тощий стан, крошечные груди и непропорционально широкие плечи. Было бы из-за чего трижды гонять мажордома. Хвост у новоприбывшей вырос тонким и угловатым. Обычно, когда ноги преобразуются в две гибкие опорные хорды, в хвост стекает с живота весь лишний жир. А у новенькой — проклятущей и стекать оказалось нечему. Гимнастка!

Дамы отнеслись к девушке благосклонно — не соперница! Хохотушки Агата и Гагата уверили его Величество, что помогут девочке нагулять жирок. Великолепная Сапфирида стянула с её головы косынку, распустила косы и похвалила роскошные длинные волосы — волны цвета спелой пшеницы. Было что похвалить, хотя превращение в русалку успело их только уложить так, чтобы они выглядели волнистыми, пушистыми, не промокшими. Ни одного аккорда подводной магии ещё не было вложено в их совершенство. Благородная Изумрудка — единственная русалка в собрании с седыми локонами и юным лицом — вздохнула и сказала, что с такими-то пустыми глазами волосы у девочки тоже скоро станут седыми. Томная Бирюза горько-горько вздохнула. А Рубиновая Ундина, возлегающая на ракушечнике в окружении одомашненных морских змей, предложила познакомить новенькую с хулиганкой Хризолитессой — пускай носится с ней по морю и избудет печаль.

Мне рассказывали, что, приплыв во дворец, девушка глядела перед собой, будто бы ничего не видя. Она даже не пыталась прикрыть рукой грудь, как это обыкновенно делают новоприбывшие, когда их принимаются разглядывать тритоны. Впрочем, у циркачки мог быть опыт выступления в сильно обтягивающей или прозрачной одежде.

В ответ на приветствие Морского Царя девушка только спросила:

— Кто это? — и указала рукой на русалку, сидящую на ступенях трона.

— Это твоё сбывшееся проклятие, — ответил Морской Царь, — В подводном мире её зовут Лазурита.

Русалка, бывшая в прошлой жизни атаманшей пиратов 'Гарпии', поднялась и поклонилась бывшей противнице. Новенькая ей не ответила:

— Можно я поплыву? — спросила она у Морского Царя.

Подводный монарх нахмурился, и сторожевые угри заелозили по полу, натягивая поводки.

— Ты не хочешь узнать, как нам звать тебя?

— Мне всё равно.

— Неси ларец! — рявкнул царь мажордому.

И пока тот сплавал в дальние покои дворца, Сапфирида прильнула к девушке и завязала ей глаза.

Русалочий ларец, как это известно тебе, хоть и не велик размером, но бездонен. Новоприбывшую русалку в синеморском царстве узнают по тому, какой камень она вытянет. Что и предложили сделать новенькой. Девушка вынула кольцо, а за ним — браслеты, гребни и ожерелья:

— Янтаринка! — ахнула Сапфирида.

— Янтаринка Вторая, — мрачно откликнулся царь.

Сапфирида сняла у нарекаемой с глаз повязку и помогла надеть украшения.

— Я могу плыть?

— Погоди, Янтаринка, — велел царь.

Бывшая циркачка и сама чувствовала, что публика обескуражена, едва ли не напугана тем, какой она вытащила из ларца самоцвет.

— Не успеешь, девочка, поседеть, — вздохнула Изумрудка.

— Вы казните меня за проклятие? — спросила у царя Кэтлин-Янтаринка.

— За проклятие, которое привело ко мне во двор двух прекрасных дам, за проклятие, которое прокатилось по морю бурей и до сих пор доставляет развлечения моим подданным, я бы наградил тебя, девонька, если бы только ведал чем.

— Я поступила неправильно, вынув из ларца янтари?

— Что вложила тебе в руку судьба, то и вынула, — пожал плечами Морской Царь, — Просто у янтаря здесь дурная репутация. Хотя... Правда же ей идёт, Бакланя?

Мажордом, осмотрел новопринятую русалку с кончиков хвоста и до завитков янтарных гребней, спереди осмотрел и сзади, а затем довольно кивнул. Сторожевые угри, уловив в голосе монарха благосклонные нотки, свернулись под скамьями в уютные клубки.

Царь вздохнул:

— Сгинула у нас первая Янтаринка. Вот учёнейшая наша Рубиновая Ундина думает, что дело было в испарениях янтаря. Не зря же на севере люди крошки янтарные жгут вместо ладана. Водяные мои, правда, говорят на то, что пили они с этими людьми. Джек Синий Нос дымом, прущим к столу от лампадки, даже их самогон занюхивал — протрезветь не помогло, но и беды его здоровью не случилось. Я-то думаю, что янтарь, раз он — солнечный камень, просто сам по себе — дурная весть для жителя Подводного мира. Также, девонька, как встреча со старухой с порожним ведром — дурная весть для жителя мира Наземного.

6. Плач Кэтлин

Эту песню Янтаринка пела над волнами, когда Царь Морской послал в погоню за ней девять тритонов с науськанными сторожевыми угрями.

К этому времени девушка уже освоилась в новом теле, а главное — познакомилась с вернувшейся из южных морей Хризолитессой — бодрой спутницей дельфинов, юной, веками не матереющей. С единственной русалкой из синеморского царства плавающей с голым станом, без браслетов и ожерелий, блёски мелких хризолитов зеленели мельком только в чешуях хвоста и опадали на дно, по мере того, как хвост Хризолитессы линял. Древняя русалка с девчоночьими повадками и лицом. Путешественница, бывшая в надводной жизни горной рекой.

Хризолитесса помогла подруге найти известняковую пещеру для принцессы Риммы. Приделав к хвосту крюки, выточенные из острых раковин и подтягиваясь на руках, Янтаринка сумела вскарабкаться наверх, поднять туда бочку с Риммой, скатить её в подходящее углубление и завалить камнями. На стене русалки оставили надпись: 'Здесь спит Римма, отважная и верная принцесса правящего Кленового клана'. В будущем Янтаринка собиралась найти способ передать Кленовому королю карту с указанием скал, где находится могила его дочери.

Тело брата оставалось под обломками 'Гарпии', верно, поеденное уже раками и крабами. Каждое утро Янтаринка возобновляла поиски, каждый вечер ревела, уткнувшись в красные сапоги с отвороченными ботфортами.

Чуть-чуть развеселила её гибель капитана сорока гвардейцев. Буря, поднявшаяся вскоре после гибели 'Гарпии', разбила обезлюдевшего 'Голубоглазого дракона' и разметала по морю шлюпки с гвардейцами и моряками. Одни из них дали течь, другие выбросило на скалы.

Проклятие сработало.

А капитан сорока гвардейцев пошёл на дно последним.

Плывя за Хризалитессой, чтобы осмотреть обещанную пещеру или перенося в скалы верёвки, нужные для того, чтобы поднять наверх бочку с принцессой, Янтаринка каждый раз замечала предателя в обществе русалок. То она слышала, как капитану, оставшемуся без сорока гвардейцев, поёт печальные песни Бирюза. То, приподнявшись над волнами, смотрела, как Агата и Гагата с хохотом пытаются подтолкнуть плот с ним в направлении течения, которое должно было бы вынести его к архипелагу. Капитан захлёбывался кашлем на ветру и хрипел русалкам, что 'Гвардия умирает, но не сдаётся'. Жизнь предателя оборвалась, когда Лазурита решилась опробовать русалочью силу и поднялась в лунную ночь над волнами. Часами пела она капитану, гремела ему браслетами из лазуритовых пластинок, водила плечами, перебрасывая с груди на грудь лазуритовые бусины. В самый же тёмный, предрассветный час она сманила его за собою с плота в пучину.

Янтаринка видела, как мундир капитана сделался убежищем крабов. И кормом, и домом.

Занятая скорбными делами, Янтаринка ничего не знала о преступлении, потрясшем подводное царство. Когда тритоны спускали на неё сторожевых угрей, она раскачивалась на волнах и пела:

Где твоя подводная клеть?

Где же, братец, твой выход на бис?

Как сорвался последний наш трюк?

Когда девять тритонов поднялись над волнами и окружили её, Янтаринка-Кэтлин продолжала свой плач:

Милый братец, медовый наш свет

Льётся звоном фальшивых монет.

Когда сторожевые угри обвили её по рукам и ногам и поволокли ко дну, она выводила куплет:

Милый брат, как вернуть мою смерть?

Братец милый, где труп твой раскис?

Где, скажи, придавил тебя тюк?

У самых обломков 'Гарпии' плач излился и песня была завершена:

Не прибудет прощальный привет —

Милый братец, тебя больше нет.

Янтаринка оставалась безучастна к тому, как её волокли во дворец Морского Царя, отчего тритоны уверились, что кару девушка заслужила и, как мне рассказывали, были с ней очень грубы.

7. Обвинение Янтаринки

Опутанная сторожевыми угрями, Янтаринка предстала перед Морским Царём:

— Ты возвращалась вчера с юга.

Янтаринка молчала. Понятно, что она возвращалась с юга: там находилась могила Риммы, там нужно было долбить надпись на стене.

— Ты ненавидела Лазуриту, — щёлкнул чешуйчатым хвостом Морской Царь.

Янтаринка молчала. А за что ей полюбить ведьму, погубившую брата и госпожу?

— В твоих покоях вечно не проплыть — не проползти. Обе комнаты забиты верёвками и сетями, — сторожевые угри, разнюхав всполохи царского гнева, стянули девушку так, что суставы захрустели, а заломанные за спину руки вышли из плеч.

Янтаринка молчала. Сам бы он что ли попробовал взгромоздить бочку на скалы или растаскивать обломки 'Гарпии' без помощи верёвок и сетей.

— Это ты погубила Лазуриту! — рявкнул Морской Царь, а один из сторожевых угрей хлестнул девушку хвостом по лицу.

— У меня не было времени этим заняться, — ответила Янтаринка.

— Я не стану выяснять, где ты нашла время, — свирепел царь, — Тут и последнему мальку очевидно, что некому больше связать Лазуриту и подбросить её в сети, расставленные бесобойцами. Это ты смогла просчитать, что, вытащив из воды, они сожгут её на плоту.

— Лазуриты больше нет? — перебила царя Янтаринка.

Позже она рассказывала мне, что сладкий голос, принятый ей за голос надежды, пел ей в тот миг столь явственно, что девушка в те мгновения даже перестала чувствовать боль. Вот он выход из пучины! Вот её смерть!

— Лазурита умирала долго и мучительно, — отвечал царь, — Ты последуешь за ней.

Тут Янтаринка не удержалась от шумного выдоха.

Царь же, оглядев её, покачал головой и крикнул сторожевым угрям:

— Поослабьте хватку.

— Ты, девонька, предала Лазуриту бесобойцам? — спросил Морской Царь.

— Я не предавала никого ни в жизни, ни в смерти.

— Кто это, думаешь, мог сделать?

— Какое мне до этого дело?

— Ты ближе всех была знакома с Лазуритой при жизни. Твоё проклятие привело её ко мне во дворец. Не найдёшь мне, кто связал её и подбросил бесобойцам, — а я по счастливым глазам твоим вижу, знаешь, о ком идёт речь — будешь уничтожена.

— Всевышний с тобой, — улыбнулась Янтаринка.

— Ты думаешь, я подкину тебя в сети к твоим приятелям бесобойцам? — царь зашёлся зелёными пятнами от ярости, и, уловив его настроение, сторожевые угри принялись тянуть и выламывать девушке руки, — Ты не видела ещё, как в Подводном царстве проводят казни? Я расскажу. Тебя, девонька, упакуют в бочку с проливной водой. И ты будешь томиться там до тех пор, пока чешуя не вырастет до бровей. Тогда угри достанут тебя из бочки — вынут только для того, чтобы протащить тебя по дну ради веселия и в назидание моим подданным. А потом затолкают обратно. И ты будешь томиться в бочке с проливною водой сто — двести — триста лет — до тех пор, пока не обратишься в рыбину. Хватку ослабьте, гады плавучие! Вы ей мешаете слушать.

Угри перестали мучить Янтаринку, девушка опустила горящие плечи, склонила голову ко дну и громко выдохнула.

— Ну? — потребовал ответа царь.

Янтаринка подняла глаза:

— Я не знаю, я не догадываюсь, кто погубил Лазуриту, но я попробую это выяснить для тебя. С моей стороны будет одно условие.

— Ты, новообращённая полурыбина, хочешь ставить условия Морскому Царю?

— Не желаешь слушать меня — кати сюда свою бочку, древнейший и царственный полумуж-полурыб-полузмей!

Сторожевые угри тревожно завертели хвостами.

А подводный монарх первым отвёл глаза. Зашвырнув в стену проплывавшую камбалу, он грузно перевёл дух и спросил:

— Что ты хочешь, девонька?

Позже истинную причину заданного вопроса царь находил в старинной мудрости, гласившей, что первым идёт мириться не самый виноватый, а самый умный.

Условия, поставленные нашей русалкой, не были тяжелы для исполнения. Янтаринка-Кэтлин всего лишь попросила у царя поставить, пока она будет искать убийцу, возле обломков 'Гарпии' охрану, чтобы уберечь от крабов, раков и прочих морских трупоедов тело Джила.

8. Начало расследования.

Янтаринка добралась домой на спине, распластав руки и гребя тихонечко одним хвостом. Сети с верёвками как раз пригодились, — как она позже мне рассказывала, — чтобы зацепиться за них раздвоённым плавником на конце хвоста и, повиснув так в толще воды, дать отдых плечам и рукам.

Величество драное! Угорь недочищенный! Тварь придонная и страхолюдная! Вздумал полурыб-полузмей отвлекать её от брата и от госпожи!

Ёё, полурыбицу, к каждому выступу на надводных скалах подтягивающую хвост, когда карабкается в ту пещеру.

Угодив в поручение Морского Царя и немного им отвлёкшись от скорби, Янтаринка обнаружила и то, что ничего до сих пор не знает о подводном обществе.

Первую встречу почти не помнит. Хризолитессу не расспрашивала. Других русалок видела в основном, проплывая мимо.

Кто же тут убивица коварная? Судя по ярости Морского Царя, так сводить друг с другом счёты на дне не в обычае. Хотя может быть, не в обычае только лишь привлекать для сведения счётов бесобойцев? Нет бы медузу какую ядовитую в суп покрошить жертве... Только что тогда нежити от ядовитой медузы сделается? Вдруг ещё и окрепнет?

Вот бесобойцы, получается, могут освободить душу. Занырнуть, как все дела закончатся, в сети к ним? А? Страшно? Зато быстрее, чем сколько-то там столетий в бочке, а потом ещё — рыбий век.

С кем общалась на дне Лазурита? Что её здесь волновало? Кто мог выманить бывшую атаманшу 'Гарпии' в неприметное место и связать? Да и какие тут есть неприметные места?

Её же и волочь ещё до бесобойских сетей. Тоже не ближний свет.

Ночью? Всё равно, риск нарваться на русалок, которые выплыли плескаться да петь под луной. Даже Хризолитессу был риск повстречать.

Получается, Лазуриту кто-то выманил ночью ли, днём, но почти к самому кораблю бесобойцев и связал уже там?

С кем она успела подружиться? Или, может быть, кого полюбила? Полюбила! Сангвия-Мария, пожалуй, полюбит...

И когда всё у них случилось? Может быть, надо просто пересчитать русалок да тритонов — кто из них пропадал из виду в самое подходящее для преступления время?

А как здесь измеряется время?

С Хризолитессой они использовали людские названия чисел, месяцев и дней недели. Но ведь та могла и подстроиться, чтобы просто удобнее было её неопытной спутнице.

А сколько дней уже прошло под водой?

И с кем бы здесь поговорить о подводной жизни и подводных обычаях?

Хризолитесса гоняет с дельфинами тунца. Да она и не поможет разобраться в недавних событиях — тоже отсутствовала.

Царя стоит расспрашивать только в самом крайнем случае.

Кто у него собирается?

Когда угри волокли её во дворец, на Янтаринку взирало много глаз. И когда она вынула из ларца перстень — первый из янтарей — народу была полная зала.

Кто они?

'Щеночек ты мой ласковый, кутёночек мой послушный', — уговаривала себя Кэтлин, — 'Тело вспомнит. Пробуй!'

Какое такое тело? Полурыбье?

'Алле!'

Хвост струной, макушка к вершине неба.

Кэтлин подняла руку, приветствуя аплодисменты новых зрителей.

Галантные тритоны. Русалки в драгоценных каменьях. Усталый царь. Это гнев его устал и осел в глубины души, осталась тревога и скорбь по Янтаринке Первой.

Кто богат — кто щедр? А не на медь нынче — на знание, на заботу! К кому подплыть?

Вот роскошная Сапфирида.

Рука привычно развернулась в приглашающий жест открытой ладонью вверх.

Верёвки и сети всколыхнулись от движения русалочки-циркачки, а Кэтлин произнесла:

Благосклоннейшая дама —

Сердце и покой царя —

Отсыпай-ка, Сапфиридка,

Три горстОчки серебра!

Хвост струной!

Янтаринка рассказывала мне, как заломило у неё в тот момент крестец — встретившись в воображении глазами с достославной Сапфиридой, она вспомнила о том, как была доброжелательно принята при дворе Морского Царя. А воскресив в памяти своё появление при дворе, Янтаринка вспомнила и тот миг, когда обнаружила себя русалкой. Пока металась по волнам с телом Риммы, пока разбирала обломки 'Гарпии', Кэтлин не замечала ещё, что с ней сделалось:

Пышнотелая зазноба —

Милость, доброта царя —

Мне, Гранатица, отворишь

Красной меди закрома?

Стих замер и истончился.

Как признаться роскошной Сапфириде, что ни одного из тритонов Кэтлин не различает по именам? Да её-то саму сумела вспомнить только применив старый трюк Серого Мима.

Как подплывать расспрашивать Гранатицу? Та русалка ей напевала, рассказывала что-то, пока вместе с воркующей да причитающей Малахитицей сопровождала во дворец. Что это было? О чём?

Зато Янтаринка как наяву видела теперь огромную сумку Малахитицы: одетую через плечо,обклеенную, как водится, малахитовыми бляшками. Из неё всю дорогу выплывали и снова прятались внутри маленькие ручные осьминоги. Янтаринка вспоминала живот Гранатицы — большой, белый, в маленьких рыжеватых точечках — пышный, нависающий над толстым основанием хвоста. Насмотревшись, как он колышется над чешуйками, Кэтлин заметила тогда и свой собственный хвост. Но вот о чём они говорили? Что Гранатица и Малахитица рассказывали ей?

Вот он великолепный двор!

Тело поклонилось и сочло, что плыть на знакомство с местными порядками и новостями ему стоит лишь к Изумрудке: русалке-отшельнице, редко бывающей при дворе, седовласой даме с юным лицом. Из особенностей убранства девушка вспомнила её плетёный пояс с серебряными кольцами и сверкающими зелёными камнями.

Изумрудка, как ты знаешь, живёт в огромной многоярусной пещере, расположенной в скале, заросшей актиниями и бурыми водорослями.

Поседевшая поймёт.

Отстрадавшая свою утрату — поддержит.

Не высмеет. Не запутает.

Подаст.

Поделится.

9. Подозреваемые русалки

Когда Янтаринка стремительно всплывала к верхнему, сухому ярусу пещеры Изумрудки, мы как раз только-только расположились с закуской на ракушечниковой террасе и потягивали из раковин самогон, настоянный на можжевеловых ягодах.

Мы это — боцман Дик и двое водяных: Джек — Синий нос и твой покорный слуга — Билл — Красный нос. В этот день мы как раз вернулись с севера Синего моря, где по указанию Морского Царя вели перепись речных водяных, а также речных и болотных русалок. Самогон на можжевеловых ягодах был, вестимо, оттуда.

Разлёгшись на сходящих к воде широких ступенях укрытых водорослями и поросших лишайниками, мы, прихватив на вилки закуски, внимательнейшим образом следили, как по глади проплыва в подводные залы пещеры сперва пронеслась рябь, затем оформились круги, а после — хлынули волны. Да такие, что одна из них, выплеснувшаяся на ступени, смыла у меня с вилки кусочек селёдки.

— Госпожа Изумрудка! Эй-эй, есть ли здесь кто живой? — звала Янтаринка из глубин проплыва.

— Дзинь-дзинь-дзинь! Тук-тук-тук!

Есть ли кто живой здесь вдруг? — поддразнил девушку Джек — Синий нос.

— Никого живого нету!

Крутим из живых котлеты! — прорычал в ответ я.

Мелькнул хвост, показалась русалочья голова. (Русалочью голову, показавшуюся из воды, как ты знаешь, не перепутаешь ни с какой другой — волосы у неё не обвисают мокрыми лохмами, а сохраняют свой пышный, воздушный вид):

— В самый смертный час притом

Не нальём мы самогон! — поприветствовал девушку боцман Дик.

А Изумрудка расхохоталась:

— Ну вот вам и ещё одна подозреваемая!

— Извините, что вторглась на вашу вечеринку, — произнесла Янтаринка, — Я плыла попросить вас о небольшом одолжении. Я не знала, что вы заняты. Если позволите, я заплыву к вам в другой раз.

— Не позволю! — отвечала Изумрудка.

— Хорошо. Простите за беспокойство.

— Да куда же ты, девочка? — допились! — уже и циркачка не понимает наш юмор, — ты выныривай живо и бери раковину!

Вот так я познакомился с Янтаринкой-Кэтлин. Позже мы разобрались, что чувство юмора и чувство слова оставалось у неё и у нас на высоте. Просто повстречались мы в очень уж тяжёлый для неё день.

Как говорят у нас, не бывает тяжёлой толща забот, а случается только мало выдержки у рома. К самогону это не меньше относится, а он, надо тебе сказать, был отличный.

Боцман Дик подливал девушке раковину за раковиной. А пока она не готова была рассказать о своём горе: и убивицу нужно искать, и порядков здешних не знает, и нечисть местную не различает (кроме нас, конечно), мы втроём подначивали Изумрудку, какая она для этого дела самая подходящая во всём Синем море злодейка.

Ну, смотри. Лазурита пропала скорее всего в понедельник. Во всяком случае, хватились её во вторник. Так что, в понедельник она могла ещё не пропадать, а плавать куда-то по своим делам. Сожгли её в четверг, обложив на плоту дровами и хворостом. Нашлись русалки, слышавшие проклятья, а потом — долгие крики над морем, от которых немели у них руки и хвост. Когда в стороне от обугленного плота всплыли тритоны, они разглядели на нём только печёную рыбу. Выручать им было уже некого, а как потом бесобойцы с этой рыбой, сверкающей лазуритовыми бляшками, поступили, ведает только бездна, пожравшая их души.

Так вот, мы-то в понедельник и вторник шныряли по протокам сфагнумового болотца, в среду и четверг — плыли домой, а Изумрудка сидела дома. Сидела али нет — при дворе не бывала.

Так бы у нас лучшим подозреваемым был боцман Дик. У него и опыт бесобойский есть. Раз нанимался он на их кораблях шкипером, да так исстрадался иметь дело с ними, что допился в первом же порту до зелёных водяных. Только водяные те ему не примерещились — он и вправду им проиграл в карты трёхсотлетнюю службу Морскому Царю.

Как честный моряк боцман Дик должен был ненавидеть пиратов, а как угодивший на триста лет на дно, — пусть и не стареет он в этот срок, — мог бы не взлюбить и разную подводную нечисть. Лазурита же, в надводной жизни — атаманша Сангвия-Мария как раз была и одной его ненавистью и другой. Вот только и на болоте, и в море Дик с нами надолго не расставался. Это Изумрудка сидела дома и, кто её знает, какие плела на других русалок сети, пока ждала его из похода.

Изумрудка смущённо кивала, мол, да, сидела дома, плела на русалок сети.

А Янтаринка, опустошив раковину и вскинув руку в широком торжественном жесте, стала предлагать нам своих подозреваемых:

— Да что вы набросились на Изумрудку? Давайте подозревать всех!

— Всех — это кого? — поинтересовался Джек — Синий нос — У кого ещё столько счётов к пиратам?

— Я предлагаю Агату с Гагатой.

— Месть? Для таких-то легкомысленных особ? — возразил я.

— А глядите, — настаивала Янтаринка — вот не зря у нас говорят, что не бывает недостатка идей, случается только неподнесённая вовремя раковина с коньяком, — но наш-то можжевеловый самогон будет получше твоего коньяка, — Агата и Гагата старались выручить капитана, оставшегося без сорока гвардейцев. Они даже подталкивали его плот к течению, которое должно было вынести капитана на юг. А Лазурита взяла и сманила их избранника в пучину, утопила его.

— Ну, распробовала девушка силу голоса, — пожал плечами Джек — Синий нос.

— Нет, — возразил ему боцман Дик, — Нашла повод грудями перед капитаном гвардии потрясти. После столько-то лет застёгнутой по любой жаре на все пуговицы среди своих головорезов.

— Повод для мести? — настаивала Янтаринка.

— Агате с Гагатой? Хохотушечкам в коралловых веночках? — закричал Джек — Синий нос.

— В понедельник и вторник они вместе со мной селёдку чистили, — поддержала защиту Агаты и Гагаты Изумрудка.

— Значит не они, — вздохнула Янтаринка.

— Как это не они? — Джек — Синий нос утих и даже, разливая самогон, подмигнул боцману Дику — Кто вместе с Изумрудкой селёдку чистил, тот с нею заодно Лазуриту в сети к бесобойцам и подкинул.

— Может быть, Бирюза? — предложила Янтаринка.

— Почему Бирюза? — удивился Джек — Синий нос.

— Эта томная-то наша утопленница-то? — осторожно спросил я.

— Бирюза тоже пела капитану, оставшемуся без сорока гвардейцев, — объяснила Янтаринка, — А томным возвышенным особам приходят в голову, необъяснимые и опасные мысли.

— Бирюза заплывала ко мне вторник выпросить кусочек-другой селёдки, — сказала Изумрудка.

— Вот! — подытожил Джек — Синий нос — за кусочек жирненькой селёдки наняли бедолагу Бирюзу, чтобы нашла она, поймала и связала многоопытную головорезку, — и обновил в раковинах самогон, — Ну, Изумрудка, за закуску!

— Но кого-то нам надо подозревать! — обиделась Янтаринка.

— Я предлагаю подозревать Хризолитессу, — сказал боцман Дик.

— Хризолитессу подозревать не надо! Она моя подруга! — запротестовала Янтаринка, — Она моя единственная подруга здесь.

— И что с того? — спросил я.

— У неё не было возможности. Мы почти не расставались.

— Зато она там вместе с тобой ближе всех находилась к 'Золотой Лилии', — подхватил идею Джек — Синий нос, — А если у Хризолитессы ещё и был сообщник, который поднёс ей поближе связанную Лазуриту, то, думаю, она могла и отлучиться ненадолго, чтобы подбросить русалку в сети.

— Отлучаться Хризолитесса, конечно могла, — признала Янтаринка, — Да хотя бы, когда караулила наши вещи внизу, пока я лазила по скалам и строила для нас удобный подъём в пещеру. И помощник ей если бы и понадобился, то лишь для того, чтобы выманить Лазуриту поближе к 'Золотой Лилии'. Одна незадача. Нет у неё причин для убийства.

— Её причина — ты, — подсказал я.

Джек — Синий нос так и замер, не донеся селёдку ко рту. Он прежде всех понял, что я не шучу.

— Я? — возмутилась Янтаринка.

— Твоё отчаянье. Твоё проклятие. Твоя боль, — поддержал меня боцман Дик.

— Я не просила Хризолитессу ни о чём таком, у меня и мыслей не было о мести.

— Зато твоего проклятия хватило, чтобы вызвать бурю, твоей скорби, чтоб не заметить русалочий хвост, а твоего отчаянья прибыло столько, что сам Морской Царь со всей его свитой оказался рядом с ним мелкой галькой, — рассудила нас Изумрудка.

— Но это моё личное, моё собственное проклятие, — возразила Янтаринка, — Хризолитесса не стала бы вмешиваться в мою беду без спроса. Правда, не стала бы. Она чуткая, она верная подруга. Вы не знаете, какая она!

— Мы не знаем? — глазки-щёлочки Джека — Синего носа так и выпучились, так и округлились.

— Хризолитесса, — принялся я объяснять девушке, — в отличии от других русалок не жила никогда ни человеческой жизнью, ни вылуплялась из икринки в русалочьей семье. Пару тысяч лет назад она была горной речкой на Тероне. А когда землетрясение раскололо остров, и он ушёл под воду, она обернулась русалкой. Хризолитессе совсем небезразлично, кто тут мутит бурю. Если уж она признала твою правоту, то могла бы устранить Лазуриту просто во избежание новых проклятий в Синем море.

— Мне кажется, Хризолитесса предложила бы поединок, — заступилась за русалку Изумрудка.

— А вот я бы не стал драться с падалью, — сказал Джек — Синий нос, — Да ещё и ругаться из-за неё потом с Морским Царём. А Хризолитесса за две тысячи лет не стала разве мудрее меня?

— Мудро было бы не втягивать в свои подводные дела бесобойцев, — парировала Янтаринка.

— Почему? — спросил Джек — Синий нос.

— Слишком подло. Слишком глупо натаскивать бесобойцев на русалок.

— Вот это точно, — согласился Джек — Синий нос, — Я бы на месте бесобойцев Лазуриту развязал и испытания на ней проводил. Да хотя бы, чтобы ловчие русалочьи сети усовершенствовать.

10. Обвиняемая Хризолитесса

Никого из нас не обрадовало открытие, что бывшую пиратку Лазуриту погубила звонкая Хризолитесса.

Дошутились.

Кто же знал.

В неловкой, склизкой тишине водяной Джек — Синий нос поднял новый тост:

— За любовь к истине!

— Не стану я за такую истину пить, — боцман Дик поставил свою раковину на стол.

Джек — Синий нос нахмурился и привстал.

— Охолонись! — попросил я товарища и даже потянул его за хвост, чтобы тот присаживался пить обратно.

— Не ссорьтесь, мальчики! Ну? — Изумрудка прильнула к боцману Дику, — Никто из нас не скажет про Хризолитессу Морскому Царю. Правда?

— Да ясно, что не скажет, — вздохнул Дик, — Только бы поговорить с ней надо, пускай больше не впутывает посторонних в наши дела.

— Я объясню ей про бесобойцев, — кивнула Изумрудка.

— Объяснишь? Что ты ей объяснишь? — водяной Джек — Синий нос выпучил левый глаз, — Две тысячи лет девчонке!

— А тебе сколько сотен лет дураку? — возразил я другу, — Она-то в душе до сих пор — чистая горная речка. Ей, что бесобойца напоить, что вон Дика, когда Царь Морской домой его отпустит. Подружилась с Янтаринкой, вот и утолила её боль. Как сумела, как придумала.

— Если уж нашла способ выманить Лазуриту в глухое место и связать, то могла бы её и в трюме каком замуровать, — проворчал Джек.

— Это, чтобы у нас в Синем море проклятий добавилось? — вопросил я его.

— А у бесобойцев на корабле, думаешь, без проклятий обошлось? — возразил боцман Дик.

И я видел, как он сжимал кулаки, спрятав их за седыми кудрями Изумрудки.

— Я думаю, что Хризолитесса рассчитывала, что бесобойцы окажутся мастерами своего дела и избыточных проклятий не допустят, — ухмыльнулся Джек — Синий нос.

— Это чистая-то горная речка рассчитывала на мастерство бесобойцев? — спросила Изумрудка.

— Думаю, что её просто замутило страданиями Янтаринки, а как русло наполнилось, поток понесло, — объяснял тогда я.

— Хризолитесса была со мною доброй, чуткой, предупредительной, приветливой, — Янтаринка выхлестнула из раковины самогон и тут же потянулась к бутылке.

Предупреждая желание девушки, я налил ей до самых краёв, да обновил заодно в раковинах у других собутыльников:

— Ты видела тёплые блики на поверхности рек, — утешал я тогда девушку.

— Быть может, за солнце? — подняла тост Янтаринка.

Джек — Синий нос завращал было выпученным правым глазом, но я быстренько ущипнул его за хвост, чтобы хоть в этот раз друг промолчал:

— Я выпью с тобой, девочка, и за солнце. Оно сблизило вас. У Хризолитессы, когда над морем стоит ясный день, в пепельных кудрях играют солнечные блики, а ты, милая, из ларца взяла солнечный камень — янтарь.

— Я не хотела, чтобы так. Клянусь, я не хотела!

— Ты молода и светла, моя златовласая. Ты не умеешь пока вглядеться в двухтысячелетнюю глубину.

Думаю, что слова мои немного утешили девушку, потому что вскорости она возвратилась к обсуждению, как нам теперь быть. После ещё пары раковин, выпитых в тишине, Янтаринка, единственная из всех нас, сообразила:

— А что мы будем делать, если Морской Царь обвинит в убийстве Лазуриты кого-то невиновного?

— Да кого же тут обвинишь? — спрашивал я, — Никаких улик, никаких следов.

— Так вона сколько подозреваемых нашли! — улыбнулась мне девушка.

— Это мы любя, — улыбнулся в ответ боцман Дик.

— Но меня-то царь обвинил по-настоящему!

— А ведь права Янтаринка, — закивала Изумрудка, — Я сама, когда про Лазуриту узнала, первое, что подумала, это как хорошо, что ты, Дик, на севере. Возвратись пораньше, хвост даю, отобрал бы у тебя Морской Царь перстень.

— А что за перстень у Дика? — спросила Янтаринка.

— Волшебный он, из лунного серебра — объяснил Джек — Синий нос, — Боцман Дик же — во всём человек, разве что триста лет подневольный царю, а перстень позволяет ему дышать под водой.

— Как бы нам поостеречься от невинных обвиняемых? — спросила нас Изумрудка.

Боцман Дик нахмурился и насупился. Джек — Синий нос тяжело вздохнул, мол, судьба. Я смущённо развёл руками.

И вот тут выступила Янтаринка.

Девушка выхлестнула полную раковину самогона и, сметя со стола очередным торжественно-театральным жестом вазочку с мидиями в креветковом соусе (прежние её жесты не достигали посуды), храбро объявила:

— Я попробую предостеречь Морского Царя от ошибки.

Мы с Джеком опасливо переглянулись.

А вот боцман Дик тут же пересадил у себя на коленях Изумрудку так, чтобы стало удобнее наклониться к девушке и спросил:

— Помощь тебе какая нужна?

Янтарника задумалась:

— Боцман Дик, а ты помнишь корабельное ремесло? Сможешь мне реквизит смастерить?

— Конечно, милая. Чем смогу. Да больше всех у нас Джек — Синий нос на все руки мастер. Тоже поможет.

Мой друг кивнул:

— Что нужно, Янтаринка?

— Мне нужны надёжные кошки и крючья. А ещё я хотела бы обшиповать себе железом хвост.

— Нарисовать сможешь, что надо? — спросил девушку Джек, — Я пришлю тебе досок и грифелей.

— Думаю, да. К утру.

Надо тебе признаться, что от вида того, как Янтаринка разглядывала свой хвост, верно вообразив его уже ошипованным железом, у меня аж зачесались заушные жабры!

Ветра в пещере не было, водоросли на них не повисли. Зачесались они просто от чувства надвигающихся неприятностей.

— Что ты задумала? — поинтересовался я у нашей новой собутыльницы.

— Я потихоньку ночью проберусь на 'Золотую Лилию' и выкраду у бесобойцев протоколы суда над Лазуритой и судовой журнал. Да, мне ещё будет нужно что-то непромокаемое, чтобы притащить бумаги сюда. В них везде должно быть указано время. Почитаем их — прикинем, в какой период Лазуриту могли подбрасывать в сети. Думаю, этот период не в три дня выйдет, а куда меньше. А ещё нужно будет учесть время, необходимое на дорогу до 'Золотой Лилии' и обратно. Одно дело, доказывать, что не плавал к бесобойцам все три, а то и четыре дня. Другое — что появлялся где-то на виду в нужные нам несколько часов. Даже сюда за селёдкой ведь не только Бирюза заглядывала? Правда?

Изумрудка закивала.

— Русалки не лазают по надводным кораблям, — говорил тогда я.

— Я — акробатка, — возразила Янтарнка, — У меня сильные руки, да и хвост подтягивать я уже натренировалась.

В заушных жабрах мне сделалось в тот момент так щекотно, что, сознаюсь тебе, стал было прикидывать, не прикинуться ли мне спившимся простаком и не вытряхнуть ли из жабр детрит прямо там, где мы пьём и едим.

Таки да! Этот орган меня не подвёл!

— Рыбью кожу на обёртки и сумку из неё же мы тебе, конечно, найдём, — сказал боцман Дик, — Только в нашей компании принято беречь девушек. А поэтому мы отправимся на 'Золотую Лилию' все вместе.

11. 'Золотая Лилия'

Следующую неделю мы с Джеком и Диком готовили инструменты или, как это назвала Янтаринка, 'реквизит' для вылазки на 'Золотую Лилию'. Наши дамы тем временем терпеливо расспрашивали русалок и тритонов о том, кто, где и когда видел Лазуриту, не ссорился ли с ней и где находился сам в момент её пропажи и убийства. Я попросил Изумрудку найти нам побольше подозреваемых. Не найдём ничего оправдывающего наших русалок на 'Золотой Лилии', так хоть собьём Морского Царя с толку количеством потенциальных убийц. Всех он в бочку не закатает, кто виноватее не выберет, а Хризолитессу никто из нас выдавать не хотел.

Хорошо ещё, наша двухтысячелетняя девочка не появлялась пока при дворе.

Надо сказать тебе, что поиск Лазуритиных врагов был для Изумрудки с Янтаринкой нетрудным делом. Бывшая пиратка обернулась на дне весьма склочной особой.

К среде мы насчитали уже: пять тритонов, отхлёстанных хвостом по щекам; двух тритонов, связанных хвостами и двух тритонов, не давших себя побить: первому из них, дедушке Пану Гусичу просто повезло — Лазурита в тот день ещё осваивалась в водной среде и в новом теле, а вторым был мажордом Бакланя — он, говорят, ещё мальком умел прекращать русалочьи свары.

Обидевшихся на Лазуриту русалок мы нашли восемь: обозванных грязными словами Агату и Гагату, избитых Опалицу и Ониксачку, Малахитицу с выдранными локонами, покусанную Гранатицу, доведённую до истерики Бирюзу и Сапфириду с прищемлённым раковиной хвостом.

Конечно, за такие обиды никто не стал бы губить русалку. Но согласись, каждая из них выглядела убедительнее, чем претензии царя к Янтаринке или даже его возможные обвинения Хризолитессы, которые с покойной не только не ссорились, но и даже не разговаривали и не виделись при дворе.

Боцман Дик выцарапывал на обломке раковины бочку, в которую сторожевые угри заталкивали всех обиженных из нашего списка. Изумрудка пеняла ему, что не стоит так шутить над усопшей. А Янтаринка спрашивала:

— Почему?

На что Изумрудка отвечала:

— Мы собираемся читать протоколы её допросов. Нам будет стыдно сначала смеяться над её пиратскими выходками, над тем как она пыталась самоутверждаться при дворе, а потом узнать, как её мучили.

— Мне не будет стыдно, — отвечала Янтаринка, — Мне будет хорошо.

— Это правильно, малявка, — подержал девушку боцман Дик, — На таких широких плечах, как у тебя, в самый раз вынести и скорбь, и ненависть.

— Плечи у меня широкие, потому что я — акробатка. А почему малявка? — спросила Янтаринка.

— Потому что и месяца ещё не проплавала в море — самый что ни на есть — малёк.

— Янтаринка Первая проплавала в море три года, — вздохнула не в лад Изумрудка.

— А потом? — спросила её Кэтлин — Янтаринка Вторая.

— Истончилась от янтаря.

Я в то вечер сидел точил шипы там же, а потому видел, как испугавшись Изумрудки, — а может быть, даже не испугавшись, а, напротив, обрадовавшись, что вот он — выход из волн, — наша девочка ухватилась за ожерелье, но потом медленно опустила руки, оглаживая живот и верхнюю, мясистую часть хвоста:

— За три года я всё успею.

Вот Джек — Синий нос — тот только головою покачал на русалочье суеверие:

— Я не думаю, девочка, что дело было во вредных эманациях камня. Янтаринка Первая попала, мне кажется, в какую-то очень скверную историю. Во-первых, она надолго покидала дворец. Причём одна, и моря не зная, а подруг у неё так и не завелось. Потом у неё, говорят, был роман с капитаном почтового судна. А ещё за пару месяцев перед тем, как уплыть навсегда, она как-то вернулась с юга с коротко остриженными волосами. Царь Морской тогда лютовал, но она отмолчалась на его гнев. Только заверила царя, что она сама, что никто ей не наносил никакой обиды.

Вот за такими разговорами мы и готовились к вылазке на 'Золотую Лилию'.

А тем временем во дворец возвратилась Хризолитесса. Я-то распереживался, как бы она не наговорила чего лишнего, как бы не запутала нам её оправдание. Но находчивый боцман Дик частично посвятил её в наши планы, сказав, что мы собираемся пробраться тихо на 'Золотую Лилию'. Он объяснил, что мы не можем рассказать больше, тайной царского расследования. Дик попросил Хризолитессу выйти в дозор: присмотреть, не снимется ли 'Золотая Лилия' с якоря, не появятся ли в опасной близости от неё другие корабли бесобойцев. Нам, и правда, не мешало бы знать, как меняется обстановка на поверхности. Но, главное, у Хризолитессы теперь не было времени на обеды у Морского Царя, а значит и возможности рассказать о себе что-нибудь лишнее.

'Золотая Лилия' оставалась на месте. Заплывая к Изумудке на раковинку самогона, Хризолитесса хихикала, как при каждом колыхании поплавков бесобойцы бегут теперь к борту — всё надеются, что в сети снова попалась русалка.

— Вот и есть мне, чем занять дурней, пока вы на корабль полезете, — сказала Изумрудка.

— Кто будет пойманной русалкой? — спросил боцман Дик.

— Я думаю, что я и акула, — ответила Изумрудка, — я буду петь, а акулу пускай тащат на палубу.

— Я припасу вам акулу-лисицу, — сказала Хризолитесса.

Три ночи перед тем, как мы пробрались на 'Золотую Лилию', Изумрудка кружила у самых бесобойских сетей и пела. Плескаясь на лунной дорожке, выгибаясь и приподнимая грудь навстречу стареющему месяцу, Изумрудка играла волосами. А в её седых локонах, перебивая даже порою пение, позвякивали серебряные колокольчики.

На третью ночь бесобойцы два раза поднимали сети, чтобы вызволить из них своих свалившихся за борт собратьев. А на четвёртую ночь, нырнув очередной раз, Изумрудка не поднялась над поверхностью, зато вскоре над волнами заметались поплавки сетей, а тонкий звон колокольчиков сменился их глухим нескладным бренчанием, металлическим стуком, доносившимся из воды.

Янтаринка Вторая — гимнастка Кэтлин вскарабкалась по борту до иллюминатора капитанской каюты. Дождавшись, когда тот выйдет на палубу, она бросила нам в воду верёвку. По ней на судно поднялись и боцман Дик и двое твоих верных водяных с коротенькими руками и ногами.

Первая удача — в капитанской каюте нашлось, чем надёжно подпереть изнутри дверь.

Снова удача — и бортовой журнал 'Золотой лилии', и 'Дело о первой изловленной в Синем море ундине' лежали в одном ящике стола, притом, из него даже торчал ключ

Однако, нам нужно было убедиться, что все нужные записи на руках. Поэтому, пока боцман Дик торопливо изучал бумаги, Янтаринка осуществила ещё один план по отвлечению бесобойцев.

На дне мы припасли пару амфор с оливковым маслом. Погрузив их в ранец, девушка подняла их на борт и, разбив, разлила масло по палубе.

Бесобойцы, столпившись у противоположного борта, — кто-то из них был занят подъёмом сети с бьющейся и рвущей узы акулой, кто-то смотрел, как рыбачат другие, — мало того, что не замечали, что творится у них за спиной, — они ещё и несколько накренили шхуну в свою сторону. Так, благодаря их усилиям, маслу легко оказалось растечься по палубе и сделать её очень скользкой к тому моменту, как на ней начнёт метаться и кусаться добыча.

Добыча не подвела. Мы упаковывали в рыбью кожу судовой журнал 'Золотой Лилии', дело с протоколами допросов лазуриты, а заодно и найденный на полочке трактат 'Гарпун русалок', смакуя проклятия бесобойцев, слушая удары, крики и доносившиеся с палубы вопли боли и ужаса. Акула-лисица может метаться по палубе пол дня, если бесобойцы не сумеют её раньше прикончить. А это на скользкой палубе не так-то легко. А акула-лисица станет пока сносить им руки, ноги и головы не только смыкаясь на них челюстями, но и фехтуя могучим хвостом.

А ещё иногда нам удавалось расслышать тихий звон колокольчиков. Их Изумрудка с Хризолитессой привязали к бесобойским сетям. Теперь сети были подняты (и, верно, изодраны акулой), вода больше не препятствовала тонкому звону. А с противоположной стороны, с моря, из распахнутого иллюминатора, мы слышали пение и счастливый смех Изумрудки.

Мы уже собирались было возвращаться в воду, когда в иллюминаторе показалась голова и руки Янтаринки. Акула, как выяснили наши русалки, была жива и почти невредима. Хризолитессе сделалось жаль её, и она попросила подругу пробраться в трюм и прорубить днище корабля, чтобы оставить рыбе шанс уйти в море, если она ещё какое-то время продержится против бесобойцев.

Чтож, трюм был под нами. Топора в каюте не нашлось, но нам подошёл и найденный там палаш. Прорубив пол в каюте, мы спустили в трюм Янтаринку, палаш и боцмана Дика и остались сидеть ждать, не позовут ли на помощь. Ковырять дно палашом — всё ж таки долгое занятие, за это время бесобойцы могли бы и сообразить, что надо бы битьсяне только с акулой, но и отражать наше нападение. Но удача этой ночью снова была с нами. В трюме нашёлся топор, боцман Дик быстренько прорубил им пробоину. Палаш в руках Янтаринки выступил только в качестве вспомогательного орудия. Когда вода хлынула в трюм, мы вытянули друзей на верёвке обратно в капитанскую каюту и все четверо покинули её через иллюминатор.

Палаш Янтаринка унесла с собой. Этот трофей до сих пор висит на стене в одном из надводных залов русалочьих пещер.

12. Улики из протоколов бесобойцев

Собираясь на 'Золотую Лилию', мы не намеривались её топить.

А если бы ещё и разобрались сразу, что Хризолитесса не была причастна даже к гибели Лазуриты, так, может быть, и её уговорили бы сохранить корабль. Смогли бы тогда, ежели чего, прихватить с него пару бесобойцев и доставить их на допрос к Морскому Царю.

Думать о таком варианте, скажу я тебе, нам нужно было бы до того, как о том, что 'Золотая Лилия' тонет, прослышали тритоны и русалки во дворце.

Они выплывали нам навстречу — взлохмаченные, раскрасневшиеся, расзеленевшиеся. Мы с Джеком — Синим носом только успевали их предупреждать, чтобы брали с собой ножи, дабы было чем, ежели чего, разрезать сети.

Мне рассказывали о том, как наши дамы хохотали, пели, плескались вокруг 'Золотой Лилии', и как весело они раскачивали, ухватив за борта, лодку в которой спасались с тонущего судна бесобойцы и моряки.

Хризолитесса тем временем отправилась присмотреть за акулой-лисицей. Увести её, чтоб не набросилась ни на кого из своих. Оберечь, чтоб и на акулу не нападал никто, пока рыбина не оклемается от пережитого страха и не отбрыкается от масла, тянущегося теперь за ней мутноватым шлейфом.

Усталые и довольные вылазкой, мы устроились у Изумрудки на заросшем лишайником и застеленном водорослями ракушечнике в самом верхнем, воздушном зале её пещеры. Высвободили из водонепроницаемых обёрток бумаги и разлили по раковинкам самогон.

— За добычу! — поднял тост боцман Дик.

— И пускай она не подведёт нас так, как подвела добыча бесобойцев — поднялся с раковиной Джек — Синий Нос.

Изумрудка выставила на стол и селёдку, и устриц, и крабов. Вот только Янтаринка, едва подняв с нами раковину, уже оборачивалась на бумаги.

Позже она рассказывала мне, что ещё надеялась в тот момент, что в 'Гарпуне русалок' или в протоколах может найтись какая-то разгадка, как завершить ей по-человечески существование под водой, если вдруг и вправду янтарь её не истончит.

Я так думаю, что если бы в своей прежней надводной жизни Янтаринка не тренировала бы пальцы, раковинку в руке она бы у нас в тот час раздавила. А то и не одну.

Что ж делать? Над водою плыл аромат можжевельника и юной сосновой хвои. На столе блестела в масле селёдка, заветривались крабы, густела устричная слизь. А на каменной полке — на площадке выдолбленной в известняке ниши — нас ждали протоколы. И никто из нас не мог допустить, что малявка откроет их одна. Только куда же нам было торопиться отвлекаться от завтрака и усаживаться читать про раскалённые разделочные ножи, про крючья, ломающие рёбра и хорды хвоста, про очищенную чешую, про тиски, щипцы и иглы.

Изумрудка позже говорила мне, что она бы так превратилась в рыбину задолго до костра.

Куда нам в протоколы, когда свой кураж не отошёл?

Вот боцман Дик и поднял тост: 'За аккуратных и кропотливых капитанов!' и, подхватив на вилку крабью клешню, скомандовал нам начинать поиски сроков похищения Лазуриты с записей судового журнала.

Мудрое решение!

События того понедельника, когда исчезла Лазурита, оказались в журнале детально изложены. Утром два бесобойца получили взыскания за то, что вместо надлежащего их званиям поведению во время проводимого на палубе обряда, глазели на играющих за бортом дельфинов.

Позднее выяснилось, что дельфины, играя и рыбача, нагнали в сети, расставленные на русалок, тунцов.

Сети пришлось вынимать, выбирать рыбу, расправлять их, сушить. Лишь пол шестого вечера сети были снова опущены в воду. А около семи вечера вахтенный сообщил, о том, что в море снова затрепыхали поплавки. В этот раз бесобойцы подняли на борт русалку, размером и весом, как они оценили, несколько более крупную, чем принято считать средними для особей такого рода водной нечисти.

— В бездну этих рыболовов! — выругался боцман Дик.

— Ну, за аккуратного и кропотливого капитана? — помню, передразнил его я, — Добрых крабов его косточкам, шустрых осьминогов в рёбра на новоселье!

— Не, давай лучше за нашу добычу! — попросил боцман Дик, — Окажи уважение.

— Всем добычам-добыча, — раковину на стол я, однако, ставить не стал, понимая, что боцман Дик может плохо соображать просто по причине усталости.

Вот Изумрудка — женщина мудрая, она сразу всё поняла и спросила:

— Хризолитесса знает, что вы утащили с 'Золотой Лилии' судовой журнал?

— Да кто же это у нас под водой ведает, что она знает, а что нет, — отозвался мрачный Джек — Синий нос.

— А в чём дело? — встревожился всё ж таки Дик.

И раковину сам поставил.

— У нас очень маленький интервал времени для похищения Лазуриты и подбрасывания её в сети к бесобойцам, — объяснил Джек — Синий нос, — Пол шестого вечера её там явно ещё не было — сети были развешены на палубе, а в семь бесобойцы уже поднимали её на борт. Учитываем время на дорогу. Выплывать нужно было среди бела дня. А в такой небольшой период наверняка всех или почти всех обиженных Лазуритой русалок с тритонами кто-нибудь да видел. Нам не набрать такую большую компанию подозреваемых, чтобы Царь Морской отказался от расследования, увидев, что оно невозможно.

— Если Хризолитесса не знает, что журнал у нас, можно сказать, что мы его не нашли или перепутали или собирались сперва вынести протоколы, а потом вернуться за журналом на корабль, — сказала Изумрудка.

— Так корабль уже на дне — возвращайся — не хочу, пока чернила не размыло, — вздохнул Джек — Синий нос.

— А давайте скажем, что обронили журнал по дороге. Пусть ищут со сторожевыми угрями.

— Янтаринка?

— Кэтлин?

— Малявка?

А Янтаринка, малявочка наша, вдруг заинтересовалась, как следует, селёдкой и самогоном на можжевеловых шишках. Протянула боцману Дику свою раковину, выхлебнула, нюхнула сельди. А после, переведя дух, произнесла:

— Хризолитесса невиновна. До шести, а то и позже немного, — солнце уже клонилось к горизонту — мы с ней долбили надпись про о принцессе Римме. Хризолитесса держала светильник. Пока спустились со скалы. Пока попрощались. Уплыла она не раньше, чем без четверти семь. До 'Золотой Лилии' от нас было не меньше часа добираться.

— Невиновна, выходит, — подвёл итог Джек — Синий нос.

— Будем искать, кто погубил Лазуриту? — спросил боцман Дик.

— Я обещала помочь Морскому Царю, — вздохнула Янтаринка-Кэтлин.

— Вряд ли случится так, что и новый убийца окажется нам так дорог, что мы возьмёмся его защищать, — поддержала подругу Изумрудка.

— Только где нам его искать? — вздохнул Джек.

— Судовой журнал! — вскрикнула Янтаринка и раскрасневшаяся, взлохмаченная, протянула раковину за новой порцией самогона.

— Мы конечно почитаем и другие записи в судовом журнале 'Золотой Лилии'. Вот только шансов, что мы найдём там улики, как кто-то подманивал Лазуриту к бесобойскому кораблю, я думаю, никаких, — говорил тогда, помнится, я.

— Нет! Я же вам про судовой журнал 'Гарпии'! До своей гибели Лазурита — атаманша Сангвия-Мария управляла кораблём. Она совсем недавно на дне. Тоже, как бы вы сказали, 'малёк'. Может быть, её убийца как-то связан с ней был в её прежней, надводной жизни? От неё могли остаться записи в судовом журнале — если, конечно, их ещё не совсем разъело водой, карты. Нужно только тихо-тихо осмотреть 'Гарпию'.

— Значит, закусываем, охлаждаем головы в море, а там — получасовая готовность на выход, — решил боцман Дик, — Нынче же — самая тихая ночь на дне. Все наверху шумят, все заняты утоплением бесобойцев.

13. В обломках 'Гарпии'

Руины 'Гарпии' охраняли сотня сторожевых угрей и один тритон из гвардии Морского Царя — смешливый дедушка Пан Гусич.

Оставленный в одиночестве на дежурстве, он прилёг на валун, заросший бурыми водорослями, и был занят тем, что заплетал себе бороду в три косички, да ещё играл сам с собою в крестики-нолики, рисуя их на песке кончиком свивающегося в кольца хвоста.

Сторожевые угри шныряли окрест 'Гарпии' и бдили. Трое из них закружились над нашей компанией, едва только мы приблизились к кораблю.

Янтаринка сказала Пану Гусичу, что она здесь по делам расследования, а мы — с ней за компанию и тут же была допущена к обломкам судна. Девушка отлично знала покорёженные помещения корабля. Следуя за ней, мы, не теряя времени, проплыли в каюту Сангвии-Марии.

Размокший багровый бархат, покорёженное кресло, сваленные на полу клинки, покосившиеся стропила, расколовшийся дубовый стол.

В его перекошенных ящиках мы и нашли судовой журнал с размягшими склеившимися страницами и карты — уже разбухшие в воде бумажные и — пергаментные, вполне сохранные. Изумрудка аккуратно завернула находки в обёртки из рыбьей кожи, а Джек — Синий нос прихватил заодно приглянувшуюся массивную шкатулку — вроде как захотел отмычки подобрать, чтоб отомкнуть её сложный замок.

'Гарпия' опустилась на дно всего в нескольких милях от дворца, однако вода не доносила до нас ни песен русалок, ни гудения бубнов, ни перебранки тритонов — боцман Дик верно сообразил, что нынче на дне настала самая тихая ночь.

Увы, мой друг, не только для нас.

Едва успели мы уложить добычу, как снаружи загремели трещётки — то дедушка Пан Гусич подавал сигнал тревоги.

Янтаринка первая взмыла наверх — пусть причин оберегать покой Подводного Царства у неё было меньше, чем у каждого из нас, зато беспокойное человеческое сердце не позволяло ей проплыть мимо неприятностей. Мы с Джеком рванули за малявкой, а боцман Дик обнял Изумрудку, чтобы, придержавшись за неё, поспеть за нами следом. Зря он так торопился — должен был думать о том, что в своём человеческом теле оставался очень неуклюж под водой.

На 'Гарпию' спускалась огромная, с человеческий рост, амфора. А из амфоры одна за другой выплывали чёрные змеи. Одни змеи набрасывались на сторожевых угрей, кусали их и душили, другие — самые крупные — обрушивались на доски 'Гарпии', рвали их, раскачивали, вплывали внутрь останков корабля.

Янтаринка кричала:

— Джил! — и я едва успел оттолкнуть её от борта 'Гарпии', когда она кинулась оттащить от корабля двух ядовитых змей за хвосты.

Джек — Синий Нос ловил сторожевых угрей и швырял их к Пану Гусичу, наказывая, чтобы строились оборонять его. Ему же, укрыть пока в кольцах хвоста, он передал и мешок с нашей добычей.

Изумрудка сняла с себя пояс — никакого другого оружия ни у кого из нас поначалу не было — и отмахивалась от змей, прикрывая, насколько удавалось, боцмана Дика. У того под водой, хотя он и первым вооружился доской, не было против змей ни единого шанса.

— Отступаем, пока не раздразнили? — крикнул Джек — Синий Нос, — Гадам явно нужно что-то на корабле, а не мы.

— Да как-то оно не по-человечески отступать перед гадами, — возразил боцман Дик.

— Янтаринка, — окрикнул я тогда нашу малявку, — сможешь раздобыть нам оружие?

— Попробую! — отозвалась она.

— Я прикрою, — крикнула Изумрудка и, оставив на меня боцмана Дика, проскользнула за подругой в проём 'Гарпии'.

Если ты спросишь у меня, мой тритонистый друг, почему таким опасным делом на вылазке занялись наши дамы, то я распахну тебе пальто и попрошу внимательно посмотреть на мои короткие руки и ноги. Морские водяные могут пролетать с большой скоростью огромные расстояния под водой. Но на 'Гарпии' среди нагромождения досок, нужны были ловкость и гибкость. И никто, кроме русалок, не вынес бы нам оружия скорее и умелее. Более того, напомню я тебе, что Янтаринка — Кэтлин лучше всех ориентировалась в этом месте.

Морские змеи, на наше счастье, были только ядовиты, но не сообразительны. Покуда они раздирали обшивку корабля да кидались на Пана Гусича и сторожевых угрей, Изумрудка и Янтаринка сумели вынести из недр 'Гарпии' палаши, кинжалы и шпаги. Теперь нам было чем рубить змеиные головы, и мы дали гадинам бой.

Конечно же, после первой отрубленной головы змеи отвлеклись от корабля и набросились на нас. Но с нами был боцман Дик и он быстро сообразил, как нам нужно расположиться среди камней, чтобы хорошо видеть движения змей и оберегать друг-друга.

Когда вода развеяла кровь загрызенных и зарубленных угрей и змей, когда осела муть, а бурые водоросли стали качаться помедленнее, над нашими головами уже прояснялся небесный круг. Наверху светлело.

Мы уселись на валун перевести дух.

— Совсем немного погнулся! — Изумрудка протягивала боцману Дику свой ажурный, оправленный изумрудами пояс, чтобы тот подправил его, согнул — разогнул, где надо, да потом застегнул на ней.

И Пан Гусич поднял бороду от тушек своих боевых угрей. Вместе с Янтаринкой он уставился на живот Изумрудки. Ну, Янтаринка-то хоть — малявка, ей всё в море в диковинку, а служивый тритон мог бы, я думаю, и догадаться. Голову, например, задрать, чтобы проверить, не идёт ли к нам на обед косяк сельди.

Все местные жители знали, отчего Изумрудка носит такой огромный пояс. Выше основания хвоста она начинала зарастать рыбьими чешуйками. Располагались они по её телу редко, все мы надеялись, что со временем они облупятся и обвалятся — на новых же местах они пока не росли. Пояс с изумрудами скрывал этот изъян.

Никто не знал только, какая беда с Изумрудкой случилась.

Где-то в море. Верно, с кем-то из её моряков. В самом русалочьем возрасте, когда прожив уже около пяти веков в море, Изумрудка обрела наконец рыбье сердце и наращивала в себе потихоньку способность метать икру.

Не достало ей насмешливости и холодности. В один день она возвратилась ко двору седой. А другие следы случившейся с ней беды скрывал с тех пор ажурный пояс с вправленными в него изумрудами.

Не зачем было Пану Гусичу её разглядывать.

Море светлело.

Оставив сторожевых угрей догрызать остатки змей, если какие из них укрывались ещё в недрах корабля, а Пана Гусича считать убытки угриной стаи, мы направились в пещеру Изумрудки. Нас, водяных и боцмана Дика поджидал там недопитый самогон, а наши дамы, немного отдохнув, принялись за разбор и просушку судового журнала и карт.

Точнее будет сказать, что спасением бумаг занималась вскоре одна Изумрудка — Янтаринку она убедила принять ещё пару раковинок и лечь отдыхать.

Девушка уснула прямо в сухих водорослях на лишайниковом ракушечнике. Во сне она хмурилась, била хвостом и сжимала правый кулак так, словно бы держала в нём рукоять кинжала. Изумрудка подходила к ней, разметавшейся во сне, гладила по волосам, поправляла покрывало — в надводных залах пещеры спать раздетыми было мёрзко — а то, наклонившись к затихшей девушке, манила подойти боцмана Дика:

— Ты прикоснись, как стучит!

Боцман Дик обожал Изумрудку, он с готовностью умилялся с нею тому, как в хвостатом теле Янтаринки-Кэтлин бьётся человеческое сердце.

А какому ему ещё было бы пульсировать у малявки?

14. Новая подозреваемая

В обед к нам приплыли тритон Бакланя и тритон Пан Гусич.

Бакланя говорил, что Царь Морской гордится нашим подвигом и, как только мы появимся при дворе, спросит, какой мы желаем награды. Помнится, мы тогда переглянулись с Джеком — Синим носом и, не сговариваясь, принялись тараторить о том, что надо бы нам попросить царя найти для нас новое поручение на северных берегах и реках, а главное найти его нам до того, как, допив привезённое, мы опять перейдём на ром.

Пан Гусич раскланялся и протянул Изумрудке вязанку чёрных змей — нашу долю трофеев, большая часть которых ушла, разумеется, на угощение верных сторожевых угрей. Мы ещё прикинули тогда, что часть змей надо бы перекрутить на фарш, а из пары экземпляров пожирнее попросить Изумрудку сварить нам змеиного супчика.

А потом под эти разговоры проснулась Янтаринка. Не успев толком потянуться, она уставилась на вязанку змей, а потом села и, указав на них, вместо 'доброго утра', сказала нам:

— Рубиновая ундина!

— Думаешь, она? — недоверчиво спросил Джек — Синий Нос.

— Я думаю, что кто здесь плавает со змеями, та и амфору с ними на 'Гарпию' подкинула. А кто амфору на 'Гарпию' подкидывает, у той и были, значит, и причины, чтобы погубить атаманшу 'Гарпии'.

— Чем же ей, по твоему Лазурита дорогу перешла? — спросил боцман Дик

— Ладно ещё перейти дорогу. Но мы тут, вроде, решили, что Лазуриту неудобно было бы волочь связанной до сетей — проще позвать, чтобы она сама приплыла поближе к кораблю.

— Значит, Рубиновая Ундина позвала Лазуриту приплыть к кораблю бесобойцев, — решила Янтаринка.

— Чем она её туда поманила? — спросил боцман Дик, — Она же сама ещё в море обитает недолго.

— И не общались они — не ссорились, — сам я тогда тоже не поддерживал версию нашей малявки.

— Да надо нам просто проверить, где и когда Рубиновая ундина была, — сказал Джек — Синий Нос.

— А если её саму кто-то отвлёк куда-то отплыть в нужное время? — спросил мажордом Бакланя.

Вот так взял и спросил, не приторно вежливо, не расшаркиваясь, не спрашивая, дозволено ли ему будет произнести речь.

— Она-то кому понадобилась в вашем омуте тихом? — вздохнул боцман Дик.

— Это надо бы послушать, поспрашивать, присмотреться, — покачал головой мажордом Бакланя, — Но пока, видится мне, кто-то пытается запутать ваше расследование и подставить Рубиновую ундину.

— Ты не видишь бездны в её глазах, — приняла сторону Янтаринки Изумрудка.

— А ты, сидя у себя в норе, не знаешь её историю, — возразил Бакланя.

— Не ссорьтесь вы, — попросил Пан Гусич, — Лучше селёдкой угостите. Я так думаю, что не было бы у неё бездны за душой, так не вытащила бы она из ларца рубины. Вот только не пойму я, Бакланя, чем это история её появления при дворе снимает с неё подозрения в убийстве?

— А дозвольте заметить вам, — важно произнёс тритон Бакланя, — что для совершения убийства были использованы бесобойцы. А Рубиновая ундина не вылупилась, как многим известно, русалочьим мальком и не обернулась русалкой по причине должных обстоятельств её смерти. Она получила русалочье существование под водой по договору с нечистой силой. Она и дорогу сама отыскала в синеморское царство. Это нынче она — самая блестящая из дам, так пол года ещё не прошло, как она добралась до нас вся синяках и с изрезанными ракушками руками. Это другие русалки могут ходить в серебре, есть чеснок и умываться святой водой, а против Рубиновой ундины на самом деле могут действительно подействовать все заблуждения бесобойцев. Со смертельным для неё исходом. Если бы она и желала погубить кого из русалок, то скорее бы нашла яды или опасные места в море, но никак не стала бы приближаться к бесобойскому кораблю.

— За новую подозреваемую? — подмигнул боцман Дик как только тритоны ушли.

— Или подозреваемого? — спросил Джек — Синий Нос, — Что это Бакланя так оправдывает Рубиновую ундину, что мы оттого ещё больше её подозревать начинаем? У него и повод есть — удалить из своего хозяйства конфликтный элемент, избавить себя от лишних забот при дворе.

— Вы и правда думаете, что не зная историй двора, мы распутаем клубки их интрижек? — спросила Янтаринка.

— А что нам ещё остаётся? — спросил в ответ боцман Дик.

— Попросить появиться при дворе Морского Царя Изумрудку, присмотреться там, а самим тем временем, следовать за уликами, которые мы найдём в судовом журнале и картах 'Гарпии'. Рубиновая ундина или какой-то другой преступник явно пытался уничтожить след, на который нас могло навести обследование 'Гарпии'. Если мы опередили его, если мы его правильно взяли, то нужно, не теряя времени, следовать в том направлении.

— Верная мысль, — поддержал девушку боцман Дик, — изучим сейчас страницы журнала с 'Гарпии' и карты, потом ещё раз изучим их повнимательнее, как только бумаги просохнут. И — снова в путь.

15. Плот с запряжёнными в него водяными

Как видишь, мой друг, на Стражий остров мы отправились не из интереса к колдовству и не из любви к дальним странствиям, — из любви к дальним странствиям мы бы предпочли как раз противоположное, северное направление, — а лишь потому, что туда явно указывали карты и записи судового журнала с 'Гарпии'.

Понимая, что нам придётся пробираться в замок, выходить для того на сушу, лазить по крепостным стенам и скалам мы запаслись самым разным 'реквизитом'. Под перевозку его мы построили плот и тщательно привязали вещи к нему. Более того, на подводной стороне плота мы укрепили два толстых столбика, а между ними — прибили перекладину и привязали ремни. Это было устроено для того, чтобы в подводной части плота в него могли бы впрягаться водяные.

Путь до Стражьего острова был спокоен. Пока море было пусто, Янтаринка нежилась на солнце, и янтари горели на её коже. По несколько часов в день гимнастка занималась разминкой хвоста. Нам, водяным, особенно было по сердцу, как она жонглировала, используя кроме рук и его.

Однажды под вращение круга предметов Янтаринка прочитала нам старую загадку Серого Мима:

Факел, яблоки, кинжалы,

Пять ножей и семь бокалов —

Сколько у жонглёрки рук,

Чтоб вертеть предметов круг?

— Две или три — неправильный ответ, — сразу же подсказала нам девушка.

— А почему три? — спросил Джек — Синий нос.

— Так хвостом же! — догадался боцман Дик.

— Дурак ты, боцман, у меня на суше ноги были. И ногой я тоже подбрасывала в круг предметы.

— А почему тогда не три?

— Так Джил ещё подбрасывал мне предметы в круг. У него тоже — две руки и две ноги.

— Я тоже такое загадать могу, — сказал Джек — Синий нос. Вот послушайте:

Свитки золотой кудели

Янтарями заблестели,

По стене ползут. Притом

Рыбьим лязгают хвостом.

Что это такое?

— А почему 'что'? — спросила девушка.

— А чтобы не подсказывать! — отвечал водяной.

Как-то раз мимо нас пронеслась стая дельфинов, и среди них мы разглядели Хризолитессу. Янтаринка сиганула к ней с плота. И брызги, взметнувшиеся с её золотых волос, на мгновение заиграли радугой. Глянув в этот миг по ту сторону ясной разноцветной завесы, я увидал, как тоненькая девочка с длинными золотыми волосами, осторожно пробует ногой студёную воду под маленьким водопадиком. Водяной поток пенится и журчит, он обдаёт её руки и грудь холодными брызгами. Над горной речкой встаёт радуга. Шаг в воду, ещё шаг, а потом, взлетев среди брызг, девочка побежит — помчится, вверх, к слепящему солнцу, мокрыми пятками по радужному мосту.

Я переглянулся с Джеком — мы друзья с ним две сотни лет, нам часто случается понимать друг друга без слов, — я понял, что в ворохе радужных брызг он разглядел точно такую же картину:

— Права, выходит, была Изумрудка об эманациях янтаря, — вздохнул Джек — Синий нос, — Истончится наша малявка.

— Да она только рада этому.

— Пусть.

— И не в янтарях дело.

— Ты прав, Билл — Красный нос. Янтари на ней только для блеска, а солнца и своего уже хватает.

— Ещё нет.

— А для скорби её под нами есть пучина — аж целая бездна.

— Эх, если бы скорбь её было бы так просто утопить!

— А я думаю, Билл, что-то или кто-то ей скоро в этом поможет. Может быть, радость. Может быть, ужас. Может быть, вера и верность.

16. Стражий Остров.

Самый добрый поход.

Путь на Стражий Остров к замку Никты-Софии протекал безмятежно.

Это не считая маленькой истории, когда мне с Джеком пришлось мирить боцмана Дика и Янтаринку.

Сначала мы думали, что они поссорились из-за того, к каким скалам нам пристать на два дня пред тем, как выдвинутся к Стражьему Острову: Янтаринке нужно было что-то поотвеснее, чтобы тренироваться скалолазить — потренироваться, чтобы орудуя ошипованным железом хвостом, влазить в замок Никты-Софии. Боцману же Дику был нужен удобный пляж в закрытой от посторонних глаз и ветров маленькой бухте, чтобы перебрать, смазать, наточить, подогнать и опробовать наш 'реквизит'.

Нет, ругались они по причине того, что Янтаринка стала подозревать боцмана Дика в том, что это он погубил Лазуриту. Только поэтому она не соглашалась на выбранную им заранее бухту — вдруг и нас там бесобойцы ждут.

Подозрение Янтаринки основывалось на том, что боцман Дик мог бы по её расчётам доплыть до места преступления, воспользовавшись одним из речных водяных.

Нам с Джеком — Синим носом пришлось немало попотеть, чтобы доказать нашей малявке, что Дик — не мог.

Не мог снова связаться с бесобойцами — раз поучаствовав в их делах он как раз и напился до зелёных водяных, а напившись, поставил на кон свою свободу против службы Морскому Царю и, как водится, проиграл.

Не мог, потому что время совершения злодеяния мы судовому журналу с 'Золотой Лилии' выяснили точно, а ни на какой подходящий для похищения Лазуриты и подбрасывания её в сети период, боцман Дик не пропадал из поля нашего с Джеком зрения.

Многие знают, что окрестности Стражьего Острова — местность, располагающая к недоверию и ссорам. Это Янтаринка наша ещё слишком мала, чтобы заметить, как изменились вокруг небо, воздух и волны. А боцман Дик — тот вообще человек, ему природой его моряцкой и человеческой думать о таких очевидных вещах не положено. Разве что потом когда-нибудь, если ещё за триста лет Изумрудка его чуток образует — обтешет.

Когда-нибудь я ещё сложу песню о том, как пробивались мы в замок Никты-Софии.

В первый раз нас отогнали от острова огромные вОроны с железными когтями и клювами. Нам пришлось отойти к скалам, возле которых покоился остов старинной шхуны. Сделать второй плот — приманку для воронов и направив его под действием прилива им на растерзание, тихо пронести свой плот к Стражьему Острову под водой.

Раз уж вОроны отгоняли нас от берега, мы решили войти в замок через подводную пещеру — она была обозначена на картах 'Гарпии', вход в неё мы с Джеком к тому времени уже успели разведать.

Но на подводном входе в замок нас встретили наши старые знакомые — чёрные ядовитые водяные змеи. Мы приняли бой, и Джек — Синий нос кричал нападавшим гадам о том, как крутил вчера на фарш их прабабушку.

Дорубив змей, мы с Джеком остались досмотреть, все ли ядовитые гадины лежат у нас безголовыми. Боцман Дик и Янтаринка всплыли тем временем в верхнюю часть пещеры, где у Никты-Софии, как оказалось, были устроены приводные лаборатория и кабинет.

В эти смежные помещения у проплыва из моря мы влетели, услышав крик Янтаринки.

Светлый уровень. Кабинет. Занавешенный тканью шкаф, через которую вроде как льётся из шкафа тусклый свет. На полу, полосе света, идущей от шкафа лежит Янтаринка. Замершая. Онемевшая.

Боцман Дик шлёпает её по спине и животу:

— Нет! Не так! Нельзя так! Кричи! Вой!

Мелкая чешуя на полу. Есть ли смысл сшибать её, если уже прорезалась? Маленькие, белёсые в крошечных кровоподтёках чешуйки, высыпавшие по спине и животу:

— Не молчи, Янтаринка! Излей сердце! Вылей в словах!

— Помоги — приподнявшись на локте, Янтаринка протянула руки боцману Дику.

Конечно, не держит воздух. На суше русалке не на что опереться. Только на плечи друзей.

Мы с Джеком — Синим носом ещё не смотрели, что это так расстроило Янтаринку в шкафу, зато нам было видно, что боцман Дик, глянув туда, остолбенел, побледнел, отвёл глаза и, похоже, сам не скрючился на полу только потому, что придерживал девушку.

— Поверни к ней, — попросила Янтаринка, — и, как умолял её боцман Дик, выпустила в мир новую песню:

Моя сестрица по пучине,

В воде, а некому омыть —

Двум бусинкам в подводном мире,

Не жить янтаринкам, не всплыть.

Подобравшись к шкафу, мы увидели, что это не шкаф, а гигантский стеклянный сосуд, обращённый задней стенкой к окну.

Моя сестрица по измене,

Гвардейцы бросили на смерть

Меня. Потом нас в цепь одели.

Тебя поймали, верно, в сеть?

В сосуде плавали рядом отрезанный русалочий хвост с обнажёнными от мышц боковыми хордами, с частично содранной чешуёй и туловище русалки, у которого была вскрыта грудная клетка.

Моя сестрица по расплате,

Тебя предавшу нелюдь ту

Сожгли, не слушая проклятий,

У бесогонцев на плоту.

Остриженные золотистые волосы ещё до того, как мы сумели всмотреться в перекошенное лицо погибшей, подсказали нам, что перед нами останки пропавшей Янтаринки Первой.

Моя сестрица по безлюдью,

По нечисти — нам веры нет,

По дну — там и мечтать не будем

Увидеть тёплый вышний свет.

17. Разоблачение

Вопреки горестному финалу песни об ужасе Кэтлин, чешуйки, прорезовавшиеся на её теле, не смогли закрепиться. Часть из них сразу сшлёпал испуганный боцман Дик, часть девушка выдрала, часть отвалились сами — важно, что они не вернулись и не закрепились на коже. Такое, если уж чешуя пошла в рост, бывает нечасто.

Наше расследование завершилось, когда Янтаринка обнаружила в замке портрет волшебницы Никты-Софии, а Джек — Синий нос отыскал её лабораторный журнал.

Волшебница и вправду не старела — в пыльном приёмном зале мы легко узнали на портрете Рубиновую ундину, вот только одета она была в узкое платье со шлейфом и высокий многоуровневый белый складчатый головной убор. Левая половина её платья была зелёная, а правая — чёрная. Всё по моде двухвековой давности.

Оставался вопрос, почему её защищал Бакланя. Мы посидели и решили, что не вменим ему этого в вину и вообще умолчим о том разговоре при царе. Кто его знает? Может быть, вельможный тритон просто примеривался заделаться фаворитом Рубиновой ундины.

Записи в лабораторном журнале объясняли и пропажу Янтаринки Первой и мотивы убийства Лазуриты.

Русалка была нужна Никте-Софии для приготовления снадобий.

Тех самых, не зная ингридиентов которых, Кленовый король посылал просить у волшебницы свою дочь Римму.

Золотистые нити, вплетённые в простую шерсть, свитер из которой не давал обладателю утонуть, пока не изотрётся до дыр, оказались заклятыми русалочьими волосами. Волосы эти Янтаринка Первая отдала волшебнице добровольно в обмен на помощь любимому капитану.

Серебристые кулоны, одев которые, можно час дышать под водой, делались по рецепту Никты-Софии из русалочей чешуи и русалочьих хорд — гибких стержней по боковым сторонам хвоста. Ясно, что Янтаринка Первая не собиралась давать отрезать себе хвост. В замок на Стражьем острове её манила та же мечта, что едва не подтолкнула Янтаринку Вторую броситься в сети к бесобоям — найти простое средство, чтобы выйти из моря. Обманула её в том, что такое средство у Никты-Софии есть и заманила в ловушку атаманша 'Гарпии' Сангвия-Мария.

А основой для красно-пурпурного эликсира, позволяющего видеть жемчуг сквозь раковины и тела моллюсков было в рецепте Никты-Софии русалочье сердце.

После того, как и волшебница Никта-София и атаманша 'Гарпии' Сангвия-Мария превратились в русалок и встретились при дворе синеморского царства, Рубиновая ундина — Никта-София в надводной жизни стала бояться разоблачения и искала любой способ, чтобы погубить свою прежнюю сообщницу.

Чёрная бездна, принявшая её душу, пускай разберётся, вправду ли для неё были опасны бесобойские средства, а если нет, верила ли в их опасность сама Рубиновая ундина. Возможно, гнев Морского Царя пугал её в случае разоблачения куда больше, чем серебряные пули или святая вода.

Нам оставалось снарядить в последний путь Янтаринку Первую и упаковать для Морского Царя все улики на Рубиновую ундину.

Янтаринка Вторая ждала возвращения к обломкам 'Гарпии'.

По дороге домой мы не знали ещё, что 'Гарпии' больше нет. Толи Рубиновая ундина не поняла, что мы забрали с корабля записи и карты Сангвии-Марии и разобрались по ним, где искать след, толи на корабле оставались какие-то более явные, не замеченные нами улики, которые бывшая волшебница желала уничтожить. Просто, когда мы вернулись домой, обнаружилось, что дно, где покоился корабль, было перепахано метавшимися по нему гигантскими скатами, все окрестные валуны опрокинуты, а останки пиратской шхуны и погребённые под ними кости, разметены по всем окрестностям.

Ты представляешь, как мы испугались за нашу малявку?

А Янтаринка плакала, потом смеялась и снова плакала — перепахавшие дно скаты освободили её от толики тяжкого бремени.

18. Путь домой

Передав Морскому Царю станки Янтаринки Первой и все собранные в замке Никты-Софии записи, которые свидетельствовали против Рубиновой ундины, мы снова собрались в пещере Изумрудки. Никому из нас не было дела до того, как Царь станет запечатывать Рубиновую ундину в бочку.

Переглянувшись с Джеком — Синим носом, мы кивнули друг другу о том, как совсем немного дней нам остаётся провести с малявкой.

Вот, едва пригубила раковину!

Царь Морской нисколько не обиделся нашему отсутствию на суде. Напротив, на следующий день он сам навестил нас в пещере Изумрудки, вынырнув в надводный зал под руку с великолепной Сапфиридой. Изумрудка поднесла им по раковине самогона и, подняв тост за долголетие собравшихся, Морской Царь спросил, какой виры желает Янтаринка за несправедливое обвинение.

— Отпусти душу на покаяние! — попросила она.

— Да разве же я в силах тебя удержать? — возмутился царственный тритон, — Думай неделю, думай месяц, думай год, что ты ещё от меня пожелаешь?

— Я придумаю, — улыбнулась ему наша малявка, — А если не придумаю, не обижайся.

Царь пошёл было зелёными пятнами, но тут Сапфирида прильнула к нему и затараторила о том, что девушке надо бы дать и отдохнуть после такого дела, а с вирой ещё успеется.

Царь позволил себя увести. Изумрудка нырнула проводить их до выхода из пещеры.

— Вы поможете мне, друзья? — Кэтлин спросила об этом, когда Изумрудка уже возвратилась наверх, когда разгладились круги на воде, поднятые раздражённым ударом хвостом.

— Если ты только не собираешься расставаться с Подводным Царством при помощи бесобойцев, — хмыкнул Джек — Синий нос.

— Конечно, не собираюсь, — успокоила его наша малявка, — Я не хочу быть ни печёной, ни жаренной, ни вареной, ни даже сырой рыбой. Я хочу к своей принцессе и к брату.

— У тебя есть план? — спросил боцман Дик.

— У меня нет плана. Но я хочу попросить, чтобы вы сняли с меня ношу, без неё я попробую найти дорогу домой.

— Выкладывай, — попросил тогда я.

— Парни, вы ведь ещё будете по службе на северных берегах Синего моря? — спросила Кэтлин.

— Ещё бы! — хмыкнула Изумрудка, а боцман Дик демонстративно вдохнул аромат можжевельника и свежей сосновой хвои, воспаряющий от полных раковинок.

— Мне нужно передать два письма — его Кленовому величеству: в нём рассказ о том, как погибла его дочь и карта, где искать могилу принцессы Риммы, а ещё — письмо моему отцу. Найдёте Серого Мима?

— Не беспокойся ни о чём. Брось свою скорбь, оставь свою ярость для бездны — пусть остывает там. Одолжи тяжкую ношу старым водяным. Лучше уж порезвись пока, поиграй с дельфинами, погуляй по морю напоследок.

Запись от руки на полях:

'Вот такой совет, Джил, я дал тогда твоей сестре Кэтлин.

Никто из нас не знал тогда, что ты жив, что тебе помогла добраться до берега Хризолитесса. Она и сама не поняла, кого выловила тогда среди волн и передала близ берега стае дельфинов. Ей, горной речке в надводной жизни, не терпелось тогда вернуться, войти в сердце поднявшейся бури и усмирить, насколько это примет море, выпущенные людьми проклятия.

Думаю, что свиток с моим рассказом — именно в таком виде он хранится у нас на дне -сколько-то развеял твою скуку в тюремной камере.

Мы с Джеком — Синим носом строим план, как будем вызволять тебя от бесобойцев, пока ты ещё почти невредим.

Держись, мой мальчик!

Преданный тебе Билл — Красный нос'.

19. Возвращение Кэтлин.

Прошло несколько дней, и Янтаринка заплыла в пещеру Изумрудки, обняла её и шепнула: 'Мне пора'.

Девушка сняла с себя украшения, вложила их в ладони подруги, а самое большое ожерелье сама надела ей на шею.

Русалки поцеловались, и Кэтлин, вынырнув из пещеры, направилась к поверхности — раскрытыми ладонями в светлеющий в предрассветных сумерках круг.

Боцман Дик рассказывал мне потом, что обнаружил Изумрудку скрючившейся на камне. Приняв с испугу в полутьме приставшие к её спине частицы детрита за новые рыбьи чешуйки, он принялся ощупывать подругу со всех сторон. Изумрудка уворачивалась и ревела. В какой-то момент она устроилась плакать у него на коленях. Боцман Дик гладил и утешал её, пока не заподозрил что-то неладное. Прижал руку. Прислушался. Вены под янтарным ожерельем пульсировали у Изумрудки в лад человеческому сердцу.

Нашу малявку на дне Синего моря никто больше не видел.

Хризолитесса рассказывала мне, что встретила её в то утро на поверхности. Кэтлин плыла навстречу солнцу, а в волосах её блестели янтарные брызги.

Хризолитесса до сих пор любит петь её последнюю песню:

Через сколько таверн, постоялых дворов

Доберусь я в последний приют?

Помяну тех, кто жив, тех, кто бодр и здоров,

Выйду в сад, где давно меня ждут.

В пепельных волосах Хризолитессы сверкают с той встречи капельки горной воды. Такое случается в лучшие дни русалки, в лучшие дни горной речки Терона.

Белым ветром слетевших навстречь лепестков

Я умоюсь, оденусь, взбодрюсь.

Сладкой мякотью яблок, красою плодов

Я напьюсь, и утолится грусть.

Мне не рассказывали об этом надёжные свидетели, но я знаю и верю, что в самый тихий утренний миг Хризолитесса пролилась к подруге звонким водопадиком, а Кэтлин вбежала по его струям на самый верх, смеясь и отталкиваясь от брызг голыми пятками.

Моя гибкость вернётся упругостью струн,

Мои слёзы — колками для арф.

Ты подтягивай их, чтобы звук вышел юн —

Золотою струёй на волнах.