Московский Лес-1. День Ботаника. Глава 2

— Но ведь Лесная Аллергия...

— А я о чём? Нормально жить снаружи такие люди не могут — спятят, или покончат с собой. Выжить можно только в узкой, пару километров шириной, полосе вдоль МКАД. А вот если у человека Зелёная Проказа — тогда всё, прямая дорога в спецсанаторий.

— Зелёная Проказа? Это ещё что такое?

Фомич скривился — то ли брезгливо, то ли от горечи, будто раскусил зёрнышко чёрного перца.

— Слушай, давай сменим тему, а? Неохота об этой пакости.

"Не много ли накопилось загадок? Зов Леса, сильваны, спецсанаторий, проказа какая-то зелёная... Рано или поздно придётся с этим разбираться, если, конечно, хочешь сделать то, ради чего явился в Московский Лес...

...и кое-кто сильно удивился бы, узнав — ради чего именно..."

V

Возле Новоспасского моста почти не осталось целых домов. От двух— и трёхэтажек постройки начала прошлого века и плоской индустриальной коробки Лес оставил кучи строительного мусора, укрытые толстыми подушками мха и дремучим кустарником. Уцелела, разве что Г-образная восьмиэтажка, одним фасадом выходящая на въездную эстакаду моста а другим — на набережную. Там, возле опоры моста, дожидался Сергея вызванный из Нагатинского затона лодочник.

Пирога была хороша. С ротанговым каркасом, обтянутым древесной корой, она радовала глаз жёлтым, солнечным оттенком и индейскими узорами на высоких гребнях носа и кормы. Сергей закинул внутрь рюкзак и осторожно забрался сам. Лёгкое судёнышко сильно качнулось, и он едва не полетел в воду.

— Полегче, Бич! — засмеялся лодочник. — Я не собирался принимать ванну — вода холодная!

Посылая белку к адресату, егерь не зря назвал его "индейцем". Николай Воропаев, известный обитателям Москвы-реки как "Коля-Эчемин" попал в Лес не через Речвокзал или ВДНХ. Он пересёк МКАД в районе Лосиноостровского парка и бесстрашно углубился туда, куда, куда далеко не всякий коренной обитатель Леса отважился бы явиться незваным. Коле повезло: после долгих, изнурительных скитаний он добрался до селения Пау-Вау, на юге Сокольников — куда, собственно и стремился, планируя это рискованное путешествие.

Матёрый экстремал-каякер, прошедший самые сложные сплавные маршруты планеты, Коля всерьёз увлекался индеанистикой. Вместе с другими поклонниками образа жизни североамериканских аборигенов, он ежегодно раскидывал шатёр-типпи на "Российской радуге". И, как многие в этой среде, грезил Московским Лесом, где обосновалась интернациональная община "индейцев".

Лесная Аллергия, непреодолимая для подавляющего большинства обитателей планеты, Колю пощадила. Обитатели Пау-Вау — так называются собрания коренных американцев, а заодно, фестивали любителей "индейской" культуры — приняли его легко. Здесь радовались любому, кто готов был следовать их немудрёным правилам.

С ними Коля прожил около года. Получил новое имя "Эчемин", обзавёлся ножом "бобровый хвост", мокасинами, штанами и рубахой из оленьей замши и отрастил длинные волосы. Их он заплетал в косицы, свисающие до плеч — с крупными бусинами и пёрышками выпи, своего тотемного животного. Но главное, построил пирогу, которая и дала ему новое имя: на языке племени наррангасе?т "Эчемин" означает "человек, плывущий на лодке".

И с этого момента Коля-Эчемин оказался потерян для Пау-Вау. По Яузе он добрался до Москвы-реки, и там встретился с "речниками" — обитателями Нагатинского затона, крепкой общиной, прибравшей к рукам сообщение по водным артериям Леса. Здесь Коля быстро стал своим и проводил в Нагатинском затоне куда больше времени, чем в типи, на берегу Богатырского пруда. Впрочем, он регулярно наведывался в гости к соплеменникам, участвовал в их ритуалах и с удовольствием сидел у большого костра, где передавали по кругу курительные трубки и кувшины с саговым пивом. Он даже обзавёлся постоянной подругой, вдовой соплеменника, погибшего на охоте, которую звал Моема — "сладкая" на языке индейцев. Коля привозил женщине безделушки, изготовленные лесными умельцами, а та в ответ расшила его рубаху пёстрыми индейскими узорами, знак прочности их отношений.

— Ну что, Бич, как договорились, на Речвокзал? Да ты устраивайся поудобнее, плыть долго.

— Туда. Вот, нарыл кое-что из Третьяковки, везу заказчику.

Коля неодобрительно покачал головой.

— Вы, егеря, все чокнутые — лезете в самые гиблые места. Было хоть, ради чего?

— Это как посмотреть. По мне, так всем дряням дрянь, и чем быстрее она покинет Лес, тем лучше. Но, видать, кому-то сильно занадобилось, раз так башляет...

— За что башляет-то — не скажешь?

— Не могу, условия сделки. Вот разойдёмся краями с заказчиком — тогда, может, и расскажу...

Каякер кивнул.

— Если хочешь, я тебя на Речвокзале подожду. Обратно вместе и двинем, идёт?

— Идёт.

Сергей уложил рюкзак под спину, пристроил рогатину и лупару так, чтобы они всегда были под рукой, и осторожно потыкал каблуком днище пироги. Он не в первый раз путешествовал с Колей, и всякий раз удивлялся, каким прочным материалом может быть берёзовая кора — если, конечно, взята от правильного дерева, правильно обработана и пропитана горячим маслом — тоже правильным. Насколько егерь помнил, Коля ни разу не продырявил днище — на ровной, шелковистой на ощупь коре не было ни одной заплатки.

Каякер протянул пассажиру весло, короткое, с поперечиной на обратной стороне рукояти и остроконечной, в форме древесного листа со всеми положенными прожилками, лопастью. Коля собственноручно вырезал пару таких из ясеневых досок, по образцу вёсел эльфийских лодок, подсмотренных в древнем, начала века, кинофильме.

— Ну что, отчаливаем? Только, Бич, скоро придётся заночевать. Чернолес мы засветло проскочим, да и Крымский мост, пожалуй, тоже. А дальше всё — выше Нескучного сада русло с обеих сторон сильно заросло, течение на стремнине — ой-ой-ой. В темноте туда соваться — гиблое дело.

Сергей задумался.

— Можно переночевать у Кузнеца.

— Лады, так и сделаем.

VI

Зверь появился неожиданно. Секунду назад ничего не было — колыхались тени, весело цокали по широким листьям капли, солнце играло на глянцевой зелени — и вдруг из густого, зелёного полумрака уставились на людей жёлтые, с вертикальными щёлками зрачков, глаза. Огромная кошка беззвучно разинула пасть, сверкнули изогнутые клыки, каждый длиннее ладони.

"Смилодон, саблезубый тигр? — только и подумал Егор. Отстранённо подумал, будто не на него смотрел в упор невесть откуда взявшийся хищник. — Вон, и хвост обрубком... нет, пожалуй, мелковат..."

Зверюга издала низкий вибрирующий рык.

Рука сама, без его участия, нащупала в складках плащ-палатки ракетницу.

Фомич выставил рогатину перед собой, зажав её под мышкой, и отставив локоть, словно собирался стрелять. Костяшки пальцев побелели от напряжения, руки мелко тряслись — дрожь передавалась лезвию, и солнце весело вспыхивало в капельках воды на полированной стали.

"...кисточки на ушах, бакенбарды, пятна... саблезубая рысь, вот это кто! Но до чего здорова..."

Егор вскинул ракетницу, одновременно оттягивая большим пальцем ударник. Но за мгновение до выстрела рысь перетекла в сторону, фыркнула совершенно по-кошачьи — и исчезла, оставив после себя едкий, мускусный запах крупного зверя. Хлопок, ракета, разбрасывая красные искры, ширкнула вслед. В ответ из зарослей прилетел злобный мяв — больше для порядка, чтобы поставить на место возомнивших о себе двуногих.

— Ну, ни хе... себе сюрпризы! А говорили — безопасно..

— Кто ж знал-то? — Фомич опустил рогатину и прислонился к мохнатому, укутанному бурыми волокнами, стволу древовидного папоротника. Лаборанта колотило.

— ...они раньше не то что к крыльцу, во двор никогда не забирались, а тут на тебе! Совсем страх потеряли, пора учить...

"Ты, пожалуй, научишь! Тоже мне, Зверобой — кожаные памперсы..."

— Что это за тварь такая? Не бывает же саблезубых рысей!

— В Лесу всё бывает.— лаборант уже справился с тремором, только глаза затравленно бегали туда-сюда. — Подумаешь, эка невидаль — баюн! Раньше за Косыгина, на Воробьёвых, их было полно, это сейчас золотолесцы повыбили...

— Баюн?

— Ну, кот-баюн, из сказок, неужели в детстве не читал? Здоровенный такой котище с колдовским голосом. Сидит себе на столбе, а как увидит путника — непременно заговорит, усыпит, а потом убьёт и сожрёт!

— Что съест — это я ещё могу поверить... — хмыкнул Егор. — Но чтобы говорил?..

— Не слышал ты, как они перекликаются в зарослях на полнолуние... Чисто нежить, вроде русалок...

-...или леших?

— Ты лешаков не трожь! — Фомич построжел. — Лешаки — наше всё, без них мы бы хрен чего тут наисследовали. Вот отправят в дальнюю вылазку — сам всё узнаешь.

— А отправят? Я же только-только поступил, ещё на испытательном сроке...

— Куда ты нахрен денешься? В лаборатории у тебя одного полная невосприимчивость к эЛ-А. Так что готовься к подвигам во славу микологии — Шапиро тебе не даст штаны просиживать, не для того на работу брал!

Привычное амплуа наставника молодёжи вернула Фомичу душевное спокойствие.

— Ладно, пошли, а то нас, поди, заждались...

Из-за завесы проволочного вьюна, заплетавшей крыльцо корпуса "В" — и когда он успел затянуть прореху, двух часов ведь не прошло? — послышался встревоженный голос.

— Эй, мужики, вы там живы, што ль? Отзовитесь!

— Охранник... — лаборант зло сплюнул. — Опомнился! Вот сожрали бы нас у самых дверей — так бы и давил на базу в обнимку со своим пулемётом, сволочь... Вот закончим дела — напишу на него докладную. Нефиг на посту спать!

VII

Д-дут! Д-ду-ду-дут! Д-ду-ду-ду-ду-дут!

Звук прокатился над водой и увяз в сплошной стене чёрно-зелёной растительности. Сергей невольно вжал голову в плечи — умом он понимал, что стрельба с крепостной стены не представляет для них опасности, но, поди, объясни это инстинктам! А те настойчиво требуют сжаться в комочек на дне пироги, потому что по перепонкам долбят очереди "Владимирова" и бледные на фоне дневного неба трассеры мелькают над самой головой.

Д-дут! Д-дут! Д-ду-ду-дут!

Но сжиматься нельзя. Надо изо всех сил орудовать веслом, выгребая против течения, чтобы поскорее миновать опасный участок. А ещё — не забывать о том, что опасность грозит совсем с другой стороны...

— Заряд! — заорал каякер. — Дождёшься, мать твою впоперёк, что нас тут сожрут!

Коля-Эчемин и в спокойной-то обстановке не пытался изображать невозмутимость, приличествующую истинному индейцу.

— Чего застыл, собака бледнолицая? Кидай!

Д-ду-ду-ду-ду-дут! Д-ду-ду-ду-ду-дут! Д-дут!

"...очередями, говорите, нельзя? Удачи не будет? А вот "кремлёвские" молотят, почём зря, и плевать им на все приметы со Спасской башни..."

Сергей схватил подрывной заряд — половинку семидесятипятиграммовой тротиловой шашки со вставленным взрывателем. Выдернул проволочную чеку, швырнул заряд за борт и пригнулся. Самодельные взрыватели, изготавливаемые умельцами Нагатинского затона из стреляных гильз, нередко срабатывали раньше положенной шестисекундной задержки.

"...двести двадцать три, двести двадцать два, двести двадцать один..."

На счёт "двести двадцать" в днище пироги ударил великанский кулак. Река метрах в десяти от борта вспухла метровым горбом и выбросила вверх грязно-пенный фонтан. По воде расползлась клякса придонной мути, в ней мелькали неопрятные серо-зелёные клочья.

— Накрыли! — довольно рассмеялся Коля. — В клочья, как Тузик грелку! Теперь не скоро сунутся, клык на холодец! Дальше, до самого Большого Каменного, кикимор нет. Считай, проскочили!

Кикиморы обитали в переплетениях корней гигантских чёрных вязов, совершенно разрушивших гранитные парапеты Софийской набережной. Главное гнездо было напротив Тайницкой башни Кремля, отсюда хищные октоподы расползлись по затопленным подземным коммуникациям до самой Павелецкой. Но если там они предпочитали нападать исподтишка, то здешние твари до такого не опускались. Проходящим мимо Чернолеса лодкам приходилось, подобно конвойным эсминцам, отбивающимся от субмарин, глушить кикимор самодельными "глубинными бомбами". Помогали и стрелки со стен и башен: увидав приближающуюся лодку, они занимали места у крупнокалиберных пулемётов и ЗУшек и, не жалея боеприпасов, поливали огнём заросли на чернолесском берегу.

Д-ду-ду-дут! Д-дут! Д-ду-ду-ду-ду-дут!

— Куда это он лупит? — осведомился Сергей. — Вроде, гнездо ниже по течению?

— А я доктор? Может, выдру на мосту увидел?

— Не хотелось бы...

Здоровенные, до двух метров в длину, выдры, чёрные, как, ночь, подобно большинству чернолесских тварей, быстро сообразили, что нападать на проплывающие мимо лодки вплавь — себе дороже. И прыгали сверху, из путаницы лиан и проволочного вьюна, свисавшей с Большого Каменного моста. К счастью, выдр осталось не так много — пулемётчики Водовзводной башни знали своё дело и соревновались в счёте подстреленных монстров.

О том, что на самом деле происходит в Кремле, обитатели Леса могли только гадать. Все знали, что его территория находится под контролем официальных властей Российской Федерации, а вот что там творится на самом деле — это была тайна. Как и то, почему расчёты пулемётных гнёзд и зенитных скорострелок, в изобилии усеивавших старинные стены и башни, не жалея патронов, прикрывают проплывающие лодки.

Руины Большого Каменного моста миновали без приключений — то ли пулемётчик не промахнулся, то ли выдра им померещилась. Когда опасность осталась позади, Коля-Эчемин приободрился и занялся любимым делом извозчиков, таксистов и лодочников: стал травить байки. Сергею это не нравилось: до уродливого чугунного истукана, за спиной которого начинались владения Чернолеса, ещё грести и грести, и лучше бы "индейцу" не чесать языком, а смотреть по сторонам.

— ...днём хорошо плавать, с башен плотно держат берег. Стоит какой твари шевельнуться — сразу огонь! А вот ночью беда, сунешься — вмиг сожрут. Никто и не суётся. Пули, они не от всякой напасти помогают!

— Чёрный рой? — понимающе кивнул егерь. Чернолес периодически выбрасывал из себя сгустки, облака, целые тучи насекомоподобной мерзости, пожирающей на своём пути всё живое. Егерь не раз находил очищенные от плоти скелеты людей, оленей, даже шипомордников.

— Он самый. Когда солнце светит — тогда ничего, эта дрянь из-под деревьев не вылезает. А если пасмурно, или не приведи бог, ночь — тогда всё, сам не заметишь, как влипнешь в это дерьмо. Тогда одно спасение — огонь. Я специально вожу с собой связку факелов. Если успеть разжечь и воткнуть по бортам, тогда, может, и пронесёт...

— У меня на такой случай файеры. — сообщил Сергей. — Берешь в обе руки и отмахиваешься на бегу. Пару раз нарывался — помогло.

Но каякер уже нашёл тему повеселее:

— Эй, Бич, слыхал анекдот? Стучится, значит, лешак в кремлёвские ворота: "Можно тут у вас поселиться?" Охранники фигеют: "Ты чё, больной?" "Да, — говорит — больной и очень-очень старый..."

Это был ещё один слух о Кремле — якобы там помещается супер-закрытая геронтологическая клиника для высшей элиты, желающей поправить целебным воздухом Леса, здоровье, подорванное государственными делами. Рассказывали и другое: якобы, истинные правители страны давным-давно подсели на продлевающие жизнь лесные снадобья, и теперь не могут покинуть территорию Леса, управляя государственными делами, через подставных марионеток.