Эпизоды и Архивы

В подземной оранжерее было жарко и душно. Пышная зелень обступала узкую дорожку, источая тяжелый сладкий запах. Гвендолин срезала синие ирисы и кидала их в большой кувшин.

— Я люблю цветы. Они красивы, бессмысленны, и мы убиваем их ради чувства эстетики, — щелкнули ножницы, и волшебница подняла цветок тонкими бледными пальцами: — Вы знаете, что обозначает срезанный синий ирис? Смерть ученика-подмастерье.

У меня сложилось странное впечатление, что Гвендолин знает и о моем разговоре с Милем, и знает обо всех разговорах. Но все же с плохим значением я угадал — в темной гильдии у любой вещи не может не быть плохих значений.

— Я слышал, что у вас было много учеников.

— Мои знания ничего не будут стоить, если я утащу их в могилу. Ученики — это серьезно, светлый магистр, — она неясно улыбнулась и кинула цветок к остальным. — 'Глупая девчонка, — сказала мне Бронна. — Ученики умирали и будут умирать. Это всего лишь глина, на которой мы оттачиваем наше мастерство. Ни ты, ни он не стоите, чтобы мы обращались к светлым'. С тех пор я была внимательна. Я была аккуратна. Нет моей вины, что Бронна не поступала так же.

* * *

Акулы и гробницы

— То есть первое, что он сказал — "светлый магистр желает себе белую гробницу с изображениями островных акул"?

— Именно так.

— И более не произнес ни слова.

Иллерни повинно склонил голову.

Оранжевые рыбки кружились в воде, плавно взмахивая перистыми плавниками. Нэттэйдж следил за ними, задумчиво постукивая серебряной ложечкой о стоящие на столе часы. И удерживая стоящего перед столом мага в поле зрения — полезное умение, когда подчиненные так и норовят ускользнуть, стоит им оказаться за пределами начальственного ока.

— То есть первое, что потребовал светлый магистр в плену — похоронить себя по обычаю?

— А потом Джиллиана забрали люди Эршенгаля, и больше нас к нему не пропустили, — с оправданием добавил Иллерни. Звяканье его раздражало, и Нэттэйдж это превосходно знал.

— ...на самом интересном месте! Ну ничего. Когда Джиллиан вернется к нам, мы распросим его подробнее и узнаем много, очень много любопытных вещей.

— А что насчет гробницы?

— А что гробница? Если бы такую потребовал Шеннейр, мы были бы только рады. Разве нам сложно выполнить небольшое желание нашего дорогого светлого магистра?

— Мы принесем вам эскизы на согласование, — оживился маг. — У вас есть особые пожелания к тому, как это должно быть?..

Нэттэйдж отложил ложечку и сцепил руки в замок, пристально разглядывая ученика Гвендолин, и с вдохновением произнес:

— Все должно быть идеально. И заложите полуторную прочность.

— ...И я теперь должен их разнимать?!

— Ничего, Кэрэа Рейни, — с предвкушением пообещал Шеннейр. — У вас все еще впереди. Это не самое худшее. Это к вам с личными бедами еще не прибегали. Хуже нет, чем разбираться, кто с кем спит и где чьи дети.

От безысходной жути, что пропитывала последние слова, мурашки пробежали по коже.

— А это... обязательно? А может не надо?

Я не хочу об этом знать. Мне это от темных совершенно неинтересно.

— Смертельные дуэли, подрыв волшебных замков, война на десять домов. Вы теперь магистр, Кэрэа, вы обязаны заботиться о всех и каждом.

— ...опять слухи из разряда "Мой отец Шеннейр"? Благодарю, Миль, не рассказывайте.

— Нет, — внезапно ответил он. — Что-то вы не похожи. Вы думали всех запутать, но это не пройдет. Ваш отец — Эршенгаль.

Боевой маг поднял голову и перевел задумчивый взгляд на Миля.

— Почему? — только и спросил я. Миль развел руками, словно говоря, что это было очевидно:

— У него тоже волосы белые. И он с вами подозрительно возится. И повязку свою носит. Что только не выясняется, и это за спиной у темного магистра, между прочим! — но до нужного трагизма обвинение так и не дошло, прервавшись злорадным: — Эршен, как вам ребеночек?

— Не пьет, не курит, из тюрьмы вышел. Нормально, — спокойно отозвался тот и вернулся к делам.

* * *

Карта эмоций

После первого острова Матиас слегка пришел в себя. Не в последнюю очередь, как я подозревал, сыграло то, что остальные сошли на опасную землю и вернулись, а заарн пересилить себя не смог. Или повлиял дождевой манок из тонких костей, что Шеннейр все-таки прихватил с кладбища как утешительный подарок, что вкупе с рассказами о найденных телах и осознанием, сколько интересного и мерзкого пропущено, слишком болезненно било по самомнению. По крайней мере, когда я нашел заарна в следующий раз, он уже не забивался в темный угол, а сидел над большой висящей в воздухе схемой и что-то правил в ней разноцветными маркерами.

При моем появлении Матиас попытался закрыть схему, а потом все же неохотно отодвинулся, притворяясь, что ему совершенно все равно. К схеме человеческих взаимоотношений, которую он построил в прошлый раз, прибавилось еще полсотни имен, запутав ее до невозможности; желание иномирца классифицировать все чуждое и непонятное было в своем роде любопытно, хотя все что не ложилось в систему, безжалостно туда впихивалось.

Красный для заарнов — цвет всего благого, желтый нейтрален, синий враждебен, но многие линии так и оставались прозрачно-серыми. Наверное, те, в которых Матиас так и не смог разобраться. Хотя я изначально считал идею провальной: эмоции, разум и чувство долга редко говорят в один голос, а ненависть и любовь часто слиты воедино. Многие жители Аринди испытывают к своей стране подобные смешанные чувства. Но отталкивать своего приближенного, ленясь проявить хоть каплю интереса к его стараниям — не дело для светлого.

Что я должен был увидеть? Что Шеннейр и на десятую долю не привязан к своим людям так, как они привязаны к нему? Темный магистр не имеет привязанностей. Потеря приближенных его опечалит, но никогда не заденет настолько, чтобы стать рычагом влияния. Что Олвиш до сих пор ему лоялен? Как и любой из рода Элкайт. Но, как Элкайт, погубивший свою семью, Олвиш никогда не простит Шеннейру свою ошибку. Что Нэттэйдж и Гвендолин не слишком расположены друг к другу? Полукровка и волшебница из высшего круга не ровня и не обязаны испытывать симпатию, всего лишь работая ради общих целей. То, что в побережной компании высших Гвендолин скорее кооперируется с Милем? А вот это уже странно. Ни разу не видел, чтобы Гвендолин и Миль разговаривали друг с другом; но я и не следил за высшими, и то, что Миль вполне прилично общается с Олвишем, тоже едва не прошло мимо.

Миль сказал "мы откатили проклятие", когда рассказывал про Иллерни. "Мы" — "темная гильдия" или "мы, я и Гвендолин"? Даже для мага, которому до всех и всего есть дело, Миль знал слишком многое.

Матиас с торжеством указал на одну из линий:

— ...что Миль мечтает, чтобы меня никогда не существовало? Матиас, это же Миль.

Я мог бы сказать, что это уже имеет мало значения. Нам отсюда уже не вырваться. Едва не сказал, что благодарен ему за заботу — жалкая снисходительная подачка.

Я склонился на картой, не показывая интерес, и велел:

— Продолжай.

В глазах заарна мелькнул темный блеск. Притворно скрытых, но распознанных чувств хватило, чтобы потешить его самолюбие. Матиасу было лестно думать, что его работа была полезна. Она и была полезна — умение распознавать человеческие эмоции пригодится иномирцу в будущем. Но говорить, что мне все это уже не нужно, я не стал.

Книга 3

* * *

вместо аннотации

— Запомните, Рейни: посмеют раззявить рты и спорить со своим магистром — сразу по зубам!

— Они не спорят.

— Тогда пусть попробуют смотреть косо, шептаться за спиной...

— Они не шепчутся.

— Если только будут недовольны...

— Они довольны.

— Если подумают лишнего...

— Они не думают.

— Рейни, за какие заслуги вам досталась идеальная гильдия?!

* * *

Матиас и ножницы

Я посмотрел на часы; потом — на яркую полоску восходящего солнца над морем, и снова на часы. Матиас все еще где-то пропадал. В этом не было ничего слишком беспокоящего: заарн частенько гулял сам по себе. Но сегодня я собирался взять его на утреннюю встречу с Нэттэйджем, где мы планировали составить список встреч с гражданскими властями и прочими влиятельными личностями — а встречи эти после возвращения светлых с Островов сыпались на меня беспрерывно. И Матиас о моих намерениях знал. Я бы мог подождать еще, но опаздывать к Нэттэйджу было чревато — своей нервной реакцией на опоздания Нэттэйдж действительно отбивал желание задерживаться хотя бы на полминуты.

Тем более, что эмпатическое эхо Матиаса доносило весьма сложный клубок эмоций. Навскидку я бы сказал, что он где-то в саду и, судя по боязливой напряженности и желанию скрыться, пытается закопать свежий труп.

Матиас сидел коленях над каменной чашей, в которой осталась вода от прошедшего ливня, и кромсал волосы ножницами. Это было необыкновенное зрелище: ни разу не видел, чтобы заарн гляделся в зеркало или интересовался внешним видом. В покоях зеркал не было, и я подозревал, что Матиас терпеть не мог и отражение, и свой внешний вид.

На мое появление Матиас ответил всплеском эмоций — страха — и уронил ножницы в воду.

— Продолжай, — я легко взмахнул рукой, показывая, что не хотел ему мешать, но Матиас так и остался сидеть, напряженно съежившись и приглаживая обкорнанные волосы так, чтобы разница длины была незаметна.

Я был склонен считать, что магистр — и любой начальник — не должен лезть в личную жизнь подчиненных, пока они справляются сами и не просят о помощи. Но Матиас не выглядел так, будто у него все хорошо.

— Что случилось?

Ему явно не хотелось отвечать, не хотелось очень сильно, но привычка подчиняться Лорду оказалась сильнее.

— Они темнеют.

— Волосы? — я дождался подтверждающего кивка, и спокойно продолжил. — И что?

Спокойно — скрывая пробежавшие по коже холодные мурашки. Волосы, начиная с кончиков, у заарнов темнеют с возрастом. Норман прямо говорил мне, кто срок жизни гельдов гораздо короче, чем у обычных заарнов. Кроме волос, во внешности Матиаса не было никаких изменений — хотя в последнее время он выглядел уставшим и осунувшимся, скорее всего, из-за переживаний — но внешность заарнов не меняется от рождения до смерти.

— Потемнение — это намеренно яркий маркер, — говорил он запинаясь, с трудом выталкивая из себя слова. — Когда они потемнеют, то это будет означать, что мой организм полностью изношен, и его пора... на... н-на переработку.

Закончив признание, Матиас разом осел на землю, как будто лишившись сил. Или ожидая приговора.

— Волосы обрезать запрещено. Скрывать потемнение запрещено, — шепотом добавил он.

Это было даже обидно. Я вряд ли являлся самым добрым человеком в этом мире, но от одной мысли, что мои подчиненные могут посчитать, что я их выброшу, когда они станут ненужными, становилось горько.

А еще мне хотелось спросить, как проходит переработка. Но это получилось бы совсем неуместно.

— Никакой переработки, Матиас, — я собрался с мыслями. Мой подчиненный боится, и я должен подобрать верные слова для убеждения. — Что бы с тобой ни случилось, ты всегда останешься моим магом.

Это оказалось сложно — заарны не знали, что такое 'старость' или 'заслуженных отдых'.

— Мне нет дела до ваших заарнских правил. Смотри, Нормана волосы вообще полностью черные...

— Лорд Норман — Лорд, — хмуро откликнулся Матиас. — Лорды вечны.

— А ты — светлый маг, получивший искру от меня, светлого магистра! Или это совсем ничего не стоит? — я с радостью понял, что наконец сумел пробить броню недоверия. — У тебя есть свой собственный источник энергии. Ты — необычный заарн, Матиас. И неужели ты думаешь, что я собираюсь лишится своего лучшего мага и помощника? А если понадобится, я найду способ, как продлить твою жизнь.

Съедим Нормана. Вернейшее лекарство — сказать Матиасу, он отличается от всех остальных — сработало и сейчас.

— ...не беспокойся. От прожитых лет ты не умрешь.

А умрешь от чего-нибудь другого. Я прикусил язык, уже сдаваясь заманчивой идее предложить Матиасу перекрасить волосы в фиолетовый и до полной моральной победы шокировать Нормана, нормановских заарнов и весь Заарней.

* * *

Прошлое. "По гильдии ходят слухи..."

По гильдии ходят слухи, что Шеннейр стал слаб и слишком долго скорбит о тех, кто погиб, не подбирая никого им на замену.

По гильдии ходят слухи, что Шеннейр слишком высоко поднялся и больше не собирается восстанавливать высший совет — а править самолично.

По гильдиям ходят слухи, что темный магистр Шеннейр больше не считает никого из темных достойными, чтобы занять освободившиеся места в высшем круге.

Слухи представлялись Гвендолин липкими черными пауками, которые она собирала и тщательно сортировала по ящичкам. Ящички занимали все стены и уходили под потолок, но настоящий архив инфоотдела был много больше.

В гильдии говорят, что темный магистр Шеннейр сделал ошибку, уничтожив светлых.

В гильдии говорят, что Шеннейр совершил ошибку, не позволив своим — верным ему магам! — расправиться со светлыми так, как подобает.

В гильдии говорят, что пора прижать обычных жалких людишек к ногтю. У власти и так стоит марионетка темных — почему маги не могут получить то, что уже взяли силой, и до сих пор вынуждены соблюдать написанные для ничтожных обывателей законы?

Столица Полынь лежала перед гильдией беззащитная. Окна личных покоев Гвендолин выходили на противоположную от Вихря сторону — она сделала такой выбор и его не меняла.

В отличие от Миля, который переезжал с этажа на этаж чуть ли не каждый месяц, чем... совсем заколебал — можно так сказать? — технический отдел и операторов Шэн. Инфоры жаловались ей. "Я не могу смотреть на Вихрь и не могу не смотреть!" — говорил Миль. К причудам Миля все привыкли.

Гильдия знала, что далеко на севере заканчивалась война с Загорьем — и что Шеннейр готов был победить. Темный магистр всегда побеждал.

Темный магистр, единственный магистр, темный магистр Шеннейр.

Гладкое полированное дерево приятно скользило под пальцами. Гвендолин нравилось открывать ящички и перебирать тонкие пожелтевшие листы, прозрачные карточки, информационные таблички. Обрывки разговоров, шепот, надежда, тревога, то, что может убить, что может возвысить. Пряные специи в однообразной каше будней.

Магистр разочарован в своей гильдии?

Магистр не считает их достойными?

Оскорбительно!

Страшно.

Гильдия устала от крови и войн — и слепого исполнения приказов. Гильдия хотела открыто оплакать то, что сотворила — и гильдия хотела получить то, что ей причиталось по праву победителей. Раньше между темными и их желаниями стояли светлые; теперь между ними стоял только Шеннейр, и это оказалось не то бремя правителя, за которое его могли полюбить. А между Шеннейром и его амбициями не стоял больше никто.

Темный магистр Шеннейр скоро вернется в гильдию.

Чайные чашки так и стояли на столике. Гвендолин казалось, что сегодня к ней в гости пыталась пробиться половина гильдии. Миль распугал почти всех, но за несколько часов вытянул всю душу. "Хорошо, давайте вскроем печати Вихря и проверим, жив ли вообще ваш светлый магистр, если он вас так беспокоит", — все же сказала она под конец и пожалела, потому что Миль остался еще на час. Но, в отличие от слухов, он талдычил совсем о другом.