Глава 17

"Москвич" зарулил на небольшую расчищенную, окаймленную высокими валами сугробов площадку перед большим зданием красного кирпича явно индустриального вида — с кирпичной же трубой, с рядом запыленных, занесенных снегом окон почти под крышей. Бойцы остались караулить машину и обеспечивать связь, а Бородулин и Михайленко прошли следом за встречавшим их немолодым грузным турком важного вида. Турок старательно надувал щеки, изображал озабоченность и занятость, и этой показухой неимоверно раздражал и без того раздраженного Андрея.

Идти было недалеко. Высокие ворота, рассчитанные для проезда тяжелых грузовиков, были почти полностью занесены снегом, и чтобы пройти внутрь пришлось спускаться, словно в колодец, по узким и корявым снежным ступеням к небольшой калитке, устроенной в одной из створок.

Внутри было холодно. Видимо, здесь никто не пытался обжиться — общая атмосфера интерьера не способствовала уюту, да и отапливать такие объемы было бы накладно. Большой просторный зал был заполнен большими агрегатами, обнесенными ограждением. Над турбинами и генераторами виднелись легкие переходные мостки, смотровые площадки. У дальней стены — щиты с кнопками, рубильниками, приборами. Что-то уже было разбито, откручено, раскурочено, что-то еще оставалось целым, но надолго ли? Бородулин невольно поморщился. Сопровождающий правильно истолковал гримасу.

— Мальчишки, — произнес он по-английски извиняющимся тоном. — Не понимают ценности этих вещей.

— А вы можете гарантировать, что они не открутили ничего от генераторов или не напихали камней в турбины?

— Они говорят, что нет, — пожал плечами толстяк и, словно спохватившись, представился:

— Серхат Кылыч, доверенный представитель Бекир-паши.

— Андрей Бородулин, — в тон ему ответил Андрей, пожимая протянутую руку. — Глава русского анклава. А кто такой Бекир-паша?

— Уважаемый Бекир — это новый глава нашего поселения.

Казалось, турок до крайности удивлен и возмущен тем, что кто-то не знает этого Бекира. Бородулину на все эти реверансы было начхать.

— А-а-а, — протянул он без особого выражения и продолжил осмотр.

Турбины и генераторы выглядели новенькими, словно вчера установленными. Это если не считать довольно толстого слоя пыли на яркой, необлупленной еще краске. Аппаратная в ближайшем рассмотрении выглядела не так уж страшно. Оборванных проводов не было, а разбитые приборы было несложно заменить. Главное — коммутация не была нарушена, не придется выяснять, куда шел, к примеру, вон тот зеленый провод.

Под занавес толстый Кылыч провел их к боковой стене машинного зала, к здоровенному теплообменнику, из которого торчало два немалого диаметра патрубка.

— Вот, смотрите, здесь должны быть трубы, подающие из-под земли горячую воду. Вот тут, у стены, лежат какие-то, они подходят по диаметру, но мы не знаем, куда их надо протянуть.

Бородулин подошел к стене, пнул носком унта небольшой сугроб.

— А вот здесь — подходящего размера отверстия. Это значит, что трубы должны выходить наружу. Есть, я вижу, и оголовок скважины с запорной арматурой. То есть, если будет скважина, можно смонтировать трубы и запустить генераторы. Какова суммарная мощность этой станции?

— Если верить надписям на генераторах, то около двадцати мегаватт, — подсказал Михайленко.

— Неплохо.

Андрей развернулся к турку.

— В таком случае, господин Кылыч, у меня есть предложение: мы имеем в распоряжении все необходимое оборудование для геологоразведки и буровой станок. У нас есть возможность достать необходимую электроарматуру взамен испорченной вашими людьми. Итак: мы своими силами восстанавливаем станцию, бурим скважину и подводим теплоноситель к теплообменнику, запускаем генерацию. В обмен мы хотим получать безвозмездно не менее половины вырабатываемой электроэнергии. Если нам потребуется больше электричества, цену киловатт-часа мы дополнительно согласуем.

— Это невозможно! Генерирующие мощности принадлежат нам, и мы вправе устанавливать свои цены!

Возмущение турка было почти искренним. Но именно "почти", и эта нарочитость была заметна. По крайней мере, ее видел Бородулин и она его просто взбесила. Он и без того был не в духе, а это глупое торгашество окончательно вывело его из себя.

— Господин Кылыч, прекратите валять дурака. Вы, уверен, прекрасно осознаете, что сейчас вам принадлежат не мощности, а руины. Своими силами вам не удастся запустить станцию. У вас нет для этого ни людских, ни материальных ресурсов. Через год ваши дети окончательно уничтожат оборудование, и восстановить станцию будет и вовсе невозможно. И даже некому будет сдать цветной металл по цене лома. Евреи, с которыми вы вели переговоры, не имеют специалистов нужного профиля. Впрочем, насколько я знаю, ваши отношения зашли в тупик. Мы обеспечим себя энергией и без вас. Это будет дороже, дольше, но мы справимся. А вы в итоге останетесь без станции и без света. И шведы вас не спасут.

— Шведы.

— Ага, ваш еврейчик ничего про них не сказал! Но это дела не меняет. Хотел бы я посмотреть, как они потащат через лес на двести километров буровую установку. Конечно, если она у них есть. Скорее всего, они попросят буровую у нас, и тогда уже мы будем устанавливать цены. Так что думайте, решайте. Бурение можно будет начать примерно в мае, когда сойдет снег и более-менее просохнет земля. А до тех пор можно постепенно устранять последствия детских шалостей. Работа эта неспешная, объемная, и очень ответственная. Как вы думаете, что будет с генератором, если замкнет силовой кабель под напряжением в несколько киловольт?

Турок умолк, не пытаясь более возражать.

— Мне некогда с вами препираться, — заключил Андрей. — Если ваш разум перевесит вашу жадность, то конкретные условия вы будете согласовывать с господином Михайленко. И помните: если мы решим построим свою электростанцию, вы нам будете не нужны.

И, резко повернувшись, зашагал к выходу.

Довольно долго ехали молча. Михайленко молча крутил баранку, Бородулин, морщась от головной боли, тоже не горел желанием общаться, а охрана — им в присутствии начальства разговаривать не положено. Молчание это было тягостно, и едва вывернув на основной тракт, Михайленко остановил машину.

— Пойдемте, Андрей Владимирович, окропим местные сугробы русским духом.

И хлопнул дверцей, впуская в машину облако снежной пыли.

Бородулин вышел, встал рядом. Ветер нес мелкий колючий снег. Он неприятно царапал лицо, и Андрей поспешил натянуть на голову капюшон "аляски". Ему, некурящему, внезапно до крайности захотелось закурить. Или выпить. Или сделать еще что-нибудь, лишь бы заглушить с вечера поселившуюся в душе тревогу.

— В чем дело, Андрей Владимирович? Что произошло? Слов нет, турка вы построили знатно, грамотно. Думаю, уже к завтрашнему дню прибегут и принесут нам станцию на блюдечке. Растете вы не по дням, а по часам. Одно слово — царь.

Безопасник улыбнулся, на секунду повернувшись к собеседнику, и снова упрятал лицо в поднятый воротник от порывов холодного, режущего ветра.

— Даже не знаю, что вам сказать, Станислав Наумович. С одной стороны, ничего конкретного у меня нет, а с другой — мает предчувствие чего-то нехорошего.

— Предчувствие — это серьезно.

В голосе заместителя не было ни капли юмора, и Андрей даже высунулся из капюшона, чтобы взглянуть на собеседника и убедиться в этом.

— Не удивляйтесь, я привык серьезно относиться к этим вещам, особенно после того, как подобное предчувствие однажды спасло мне жизнь. Так что поделитесь своими беспокойствами. Если они окажутся пустыми, позже посмеемся вместе.

Бородулин потоптался, попыхтел и, в конце концов решился.

— Я боюсь оказаться неправым, Станислав Наумович, но вчера после нашего разговора мне показалось, что девочка, которая дежурила на связи, подслушивала наш разговор через параллельно подключенные наушники.

— Вчера... Вчера вечером дежурила такая полненькая, рыженькая... Люба, точно.

— Да, именно. И я, знаете, никак не могу выбросить это из головы. Я поручил Свете тихонько разузнать о ней побольше. И, понимаете, с одной стороны хочу прояснить все для себя, а с другой опасаюсь своим таким интересом поставить под вопрос репутацию девушки. Сами же знаете, как люди судят: мол, не бывает дыма без огня.

— Дорогой Андрей Владимирович, когда дело касается безопасности, такие вопросы не должны вас беспокоить. И давайте прямо сейчас свяжемся с Форт-Россом. Если я не ошибаюсь, ваша Светлана сейчас должна дежурить? Вот и узнаем, что ей удалось выяснить. Заодно проверим работу ретранслятора.

— А охрана? Насколько им можно слышать эту информацию?

— А охрана нас будет охранять. Пять минут покурят снаружи, ничего с ними не случится.

— Станислав Наумович, пожалуйста, поговорите с ней сами. Я что-то нервничаю.

— Хорошо.

Михайленко скинул шапку, натянул наушники, включил рацию.

— Форт-Росс, ответь второму.

Спустя время — Света, видимо, откликнулась, продолжил:

— Здравствуй, Светочка. Мне Андрей Владимирович рассказал, я в теме. Что тебе...

Тут он замолчал, выслушивая ответ. Лицо его потемнело, брови нахмурились.

— Спасибо, Светик. Конец связи.

Он сдернул наушники.

— Черт!

Влупил с маху кулаком правой руки по ладони левой.

— Черт! Черт! Черт! Бензину не хватит... Шишигу в ночь гнать — безумие, до утра придется ждать...

Снова включил рацию, снова связался с крепостью.

— Света, будь добра, вызови мне на связь кого-нибудь из сержантов, любого, кто ближе. Срочно, срочнейшим образом.

Освободил одно ухо.

— Не обмануло вас предчувствие, Андрей Владимирович. Ох, мне бы сейчас срочно в Форт-Росс попасть, но раньше завтрашнего вечера, видимо, не судьба.

— А что там случилось-то?

— Да Любочка эта спуталась с...

И в микрофон:

— Да! Коля? Возьми пару бойцов, еврея этого увечного найди, посади под замок и до моего приезда никуда не выпускай. Что? Пусть в штаны гадит. Дай ему ведро, воду и суточный паек. Девочку эту, Любочку — ну, Света подскажет, которую — тоже изолировать. Дежурства перестройте. Ничего, потерпят, это не на совсем. Все, выполняй. Конец связи.

Михайленко отключил рацию.

— Уж простите великодушно, Андрей Владимирович. Надо же, такой косяк упорол! Расслабился, мышей ловить перестал. Ну да ничего, впредь умнее буду. За одного битого...

— Так что случилось-то? Я по вашим словам большей частью догадался, но хотелось бы подтверждения.

— Наш еврейчик обаял девочку, и она по доброте душевной по ночам пускала его в дежурку. И, наверняка, не раз оставляла одного. Что и куда он мог передать — одному Богу известно. А ночью — не зря вы бдили, только вот не словили нашу Амуром ушибленную — она к сменщице своей в гости забегала. Та, понятно, клянется, что ничего не было, да вот только не верится мне.

— Думаете, своим евреям слил информацию?

— Наверняка. И в первую очередь про башню.

— А как вы думаете, если сейчас группа ребят из Баязета на снегоходах выйдет, они дотемна к башне успеют?

— Пожалуй, что да.

— Тогда отдайте распоряжение и поедем. А то, вон, ребята уже подпрыгивают.

Вечер в Баязете прошел... хмуро прошел. Прям как в сказке: пришла беда, откуда не ждали. Хотя Михайленко-то должен был ждать, и меры предпринимать заранее. Но вот оказался не готов, и сидел сейчас мрачнее тучи, вертя в руках почти полную чашку с остывшим уже чаем. Из Форт-Росса сержанты доложили, что шпион сидит под замком, и что влюбленная дурочка изолирована. То есть, проблема заморожена до его возвращения. Но все равно — профессиональная гордость неслабо пострадала. Андрей пытался его заговорить, отвлечь, но скоро понял — бесполезно. Мужик себя поедом ест, и пока ситуацию не исправит, не успокоится.

Корнев тоже радостным не выглядит. Во-первых, проблема общая. Кто знает, каким боком его и Баязет заденет. А он — это уже видно — в должность свою вжился, командовать научился, да и стратегическое мышление проклевываться начало. А куда деваться: хочешь жить — шевелись, двигайся. Тем более, что Смотрящие на это очень даже недвусмысленно намекают. Опять же ребята на ночь глядя ушли. Да, РД от них получена — добрались благополучно, на ночлег разместились с комфортом, на втором этаже башни. На первом, на всякий случай, сигнализацию поставили. Примитивную — тонкую леску поперек прохода, но поди, обнаружь ее в темноте. Завтра с утра поедем к ним, повезем туда Черемисова. Попробуем активировать канал. Вдруг да получится! Тогда можно там и поселок поселить. Кликнуть, к примеру, желающих из балканцев. Десятка человек для начала хватит, а там видно будет. Вообще говоря, есть на этот пост и получше кандидатуры, но здесь и сейчас — никого.

Да и самому Бородулину поводов для радости не было. Хорошо еще, головная боль прошла, а то — хоть на стенку лезь. Вся эта история и сама по себе тухлая. Воистину — не делай добра, не получишь зла. Да и девка эта — понятно, что дура. Понятно, что придется ее наказать, другим-прочим в назидание. Только жалко идиотку. И от того больше злости к этому еврею добавляется — ведь, по сути, по-скотски поступил. Девчонке большой и светлой любви хотелось, а он тут влез с грязными лапами. Она, когда узнает, это для нее такой удар будет! Чесслово, лучше бы этот гад где-нибудь в лесу сдох. А так — конец у него тот же будет, только он еще успел многим хорошим людям в душу нагадить. Сейчас Андрей того турка нисколько не осуждал, сам бы так же поступил, если не жестче. А еще грустно было от того, что его Света сейчас где-то там, за несколько сотен километров. А хотелось бы — здесь, рядом. Чтобы обнять, прижать к себе, лицом во вкусно пахнущие волосы зарыться... глядишь — и на душе полегчает.

Главный армянин тоже сидит смирно, хотя видно — и расспросить хочет, и попросить. Но видит: начальство сильно не в духе, не стоит его сейчас беспокоить. И лейтенант не особо рад очередным переменам. Тут он уже сколько-то обжился, в колею вошел, какая-то ритмичность в повседневных делах наметилась, и вот на тебе — опять перекидывают в другой гарнизон. Да еще и гарнизон весь будет из него одного состоять. По крайней мере, поначалу.

Бородулин еще раз обвел взглядом собравшихся в столовой Баязета, поднялся.

— Хорош фигню всякую думать. Утро вечера мудренее. Приказываю всем спать.