Эльфийский шансон

Огромная резная дверь бесшумно закрылась за Стибрантом. Степан, задыхаясь от гнева и ужаса, откинулся на подушки. Как ни странно, он любил читать. И именно фэнтези о попаданцах он держал в руках в последнее время, причем ежедневно. Еще бы — ведь не так давно, он обнаружил у входа в подъезд собственного дома чью-то стопку книг, перевязанных веревочкой, видимо, предназначенных на макулатуру. Степан дармовую туалетную бумагу тут же присвоил себе, и теперь подолгу заседал на унитазе, зачитываясь историями о прекрасных попаданках, и мужественных попаданцах, используя, по завершении процесса прочитанную книгу по прямому, как он считал, назначению. Было совершенно ясно — если происходящее с ним не результат белой горячки, значит...

— Значит, я эльфийская баба! И у меня есть муж ростом с жирафа! — взвыл Степан. Несколько раз натянув себе на голову покрывало, почти сжевав его кружевной кончик, и выбив головой пыль из пуховых подушек, он вдруг успокоился. — Спокуха, Степан, если я попаданец, значит, мне и самонаводящийся меч положен. И говорящий конь. Хм... Неплохо... А если тут и выпить есть, то и совсем гуд. Главное, с этим мужем наедине не оставаться, а то порвет, на хрен. Значит, линять надо... Вот я понять не могу — как этот дракон, чтоб ему вечно сушняком мучится, мог с этой эльфкой яйцо заделать?! Я ж ему как раз ростом до... Ой-ё....

Феня

Голова у меня болела так, как никогда в жизни. Каждое движение отзывалось внутри звоном рудников, где истово работают гномы, надышавшиеся запрещенной советом магов травы веселянки. Все мерзкое троллье тело дергало, словно оно было сплошным нарывом. Жуткая волосатая кожа горела — очевидно, у меня начался жар. Мне надо проснуться! Иначе я застряну в этом кошмаре, и меня утянет в мир снов, откуда нет возврата. Поэтому я продолжала биться головой о стену, не обращая внимания на то, что каждое соприкосновение с твердой поверхностью было похоже на удар топора. По ощущениям, от головы осталось одно месиво. Не сразу я поняла, что грохот, который последние несколько тринут доносится до меня, вовсе не стук в ушах — этот звук идет извне. Может быть, я, наконец, проснулась? И это пытается дозваться обеспокоенный моим долгим обмороком, супруг?

С трудом разлепила выданные мне в этом жутком сне гляделки, которые видели раз в пять хуже обычного, не говоря уже про распознавание аур, таковые здесь отсутствовали напрочь. Хоть мне еще не довелось повстречаться с чем-нибудь живым в этом сне, но на самом деле даже неживые предметы не такие уж и неживые, и имеют свою ауру, так вот здесь окружающие меня странные и непонятные предметы были абсолютно и окончательно мертвы, во всяком случае, так говорили мои нынешние глаза...

Я попыталась взглянуть в сторону, откуда шел непрерывный стук, эхом отзывающийся в моей голове разрывающейся от боли и даже от собственного дыхания, омерзительно зловонного дыхания, надо сказать! Там, во внезапно открывшемся проеме виднелось нечто. Оно стояло на двух конечностях, и имело передних лапы, которыми в данный момент держало перед собой какой-то небольшой цилиндр. Голова у него было покрыта той же шкурой серого цвета, что и все тело, и заострялась на макушке. Морды существа рассмотреть не удалось — глаза от напряжения заслезились, я с трудом подняла свою тяжелую лапищу, чтобы вытереть слезы.

— Послушайте, любезный, что с вами произошло? — вежливо осведомилось существо довольно приятным женским голосом, и зачем-то подняло повыше свой цилиндрик.

— Ты... Семарифа? — прохрипела я, будучи уверенной, что за мной, наконец, пришла хозяйка страны Ушедших Эльфов. — Возьми меня в свои чертоги, молю! Это тело... Я не могу в нем боле находиться, исторгни меня, пусть не в мое, пусть я буду духом бесплотным в твоих владениях, но этот тролль, в которого ты меня превратила... Это гибель для меня, — только договорив до конца, я поняла, что все это время говорила нечто иное, плохо воспринимающееся моим разумом: — Ты... Семарифа? Забери меня на свою хату, в натуре! Этот трупак... Я не могу больше в нем торчать, выброси меня, пусть не в мое, пусть я буду барабашкой на твоей хазе, но это чмо, в которое ты меня превратила... Я сдохну, в натуре!

— Что ты изволишь говорить, прекраснейший юноша? — после небольшой паузы изрекло божество, и грозно засопело, наверняка готовясь уничтожить мою нынешнюю оболочку священным пламенем. — Ты странно изъясняешься... И... Ты светишься? Отчего, ответствуй, не медля!

— А... Э-э... — я так растерялась, что забыла о мучительной боли раздирающей голову и тело. Божество не поняло меня... Вот и я себя не поняла, ничего удивительного. Что я сейчас несла? Тут, очевидно, чтобы я не очень расслаблялась, ноги пронзила короткая судорога — слишком долго простояла на коленях. О, Семиликая, до чего же реалистичный сон! Даже капли пота стекающие по лицу и спине ощущались так... Живо? Оставив без ответа почтившее меня своим явлением божество, я завозилась, и с трудом уселась на место для усаживания тела. Выпрямив ноги, я застонала от облегчения — прохладный, и, почему-то мягкий пол, приятно холодил мою разгоряченную заднюю часть.

— Мужчина невеликого ума, ответь же, будь любезен! — напомнило о себе божество, неуклюже перетаптываясь нижними конечностями на розовых, и местами, посверкивающих копытах. — О чем ты сейчас говорил, и почему ты светишься, друг мой?

Я с трудом подняла взгляд, пытаясь рассмотреть морду, или все-таки лицо? божественной сущности, но в ушах противно зазвенело, перед глазами сгустился туман. Попытавшись создать легкий ветерок, я взмахнула рукой, и наступила темнота.

Василина

— Слышь, придурок, что с тобой, а? — предельно корректно поинтересовалась Вася, направляя газовый баллончик на застывшего неподвижно Степана. Выглядел тот весьма неважно — обычная багровая физиономия была абсолютно белой, не считая красного пятна на лбу покрытым испариной, блуждающий взгляд почему-то не серых, а неожиданно лиловых глаз, казалось смотрел девушке прямо в душу. И душу эту начинало потряхивать, а вскоре дрожала и Василина — что такое происходит с этим алкашом? С какого перепугу у него стали такие глаза? Изменился не только цвет, они словно стали больше! А этот нимб? Что это? С каких пор Степан заделался святым?!

Внезапно, посреди Васиных душевных метаний Степан хрипло изрек: — Ты... Семарифа? Забери меня на свою хату, в натуре! Этот трупак... Я не могу больше в нем торчать, выброси меня, пусть не в мое, пусть я буду барабашкой на твоей хазе, но это чмо, в которое ты меня превратила... Я сдохну, в натуре!

Василина дернулась от неожиданности, чуть было, не пустив струю газа себе в лицо, и отведя руку в сторону, дрожащим голосом храбро произнесла: — Ты что несешь, урод?

Что-то зашипело, видимо, она все же слегка пшикнула из баллончика, но к счастью, никаких изменений в атмосфере не почуяла, и потому, немного отступив назад, продолжила: — Ты чо мелешь, а? И... ты светишься? Какого лешего, говори, харе тянуть резину!

Высказав все это, Василина окончательно перепугалась, подумав, что если Степан и впрямь, засветился оттого, что стал святым, то она сейчас крупно попала, нагрубив ему. Тем более что, свечение вокруг головы мужчины стало гораздо интенсивнее. Степан, словно услышав сомнения девушки, завозился, и плавным движением перетек с колен на пухлый зад. Умостившись на расписном грязном линолеуме, он тихонько застонал, не забывая при этом рассматривать усыпанные стразами розовые кроссовки гостьи. Та решила предпринять последнюю попытку, твердо помня, что если она сегодня не принесет тетке деньги за эту квартиру, то их ей придется выплачивать из своего кармана, поскольку Степана пустила на постой именно она, Василина.

— Придурок, — по привычке сказала она, — отвечай уже, в конце концов! Что ты сейчас нес, и какого ты светишься? Это что, прикол такой? Решил так откосить от арендной платы? Орригинальный ход...

Но, судя по всему, Степан ее уже не слушал — закатив свои удивительные глаза, он сделал рукой замысловатый пасс, дверь за спиной Василины захлопнулась, Голубок упал навзничь, что-то в ответ прогрохотало, под потолком сформировалась небольшая тучка, и на девушку полился веселый теплый дождик.

Степан

— Ну что, надо узнать мне, надо узнать мне, что я за птица? — довольно мелодично пропел, пользуясь своими новыми вокальными данными, Степан, подкрадываясь по стеночке к огромному, в рост, зеркалу, расположенному в противоположном конце комнаты, больше похожей по размерам на актовый зал. На самом деле, это помещение считалось малой спальней, и сиятельную супругу Переднего Гнездового сюда определили исключительно из соображений комфорта и уюта, которые могла предоставить сия комнатушка. Посреди комнаты стояла кровать, с мощными ножками, выполненными в виде толстых птичьих лап, в количестве шести штук, способными выдержать вес Великого дракона в истинном облике. Размер у ложа был соответствующий — если бы Стибранту вздумалось здесь преобразиться, то на постели не уместился бы лишь драконий хвост. Перина, круглые подушки и златотканые одеяла были набиты нежнейшим пендалопочьим пухом, отчего возжелавшему прилечь на подобную постель казалось, что он погружается в шелковое облако, обнимающее утомленное тело со всех сторон, и засасывающее в свои мягкие недра как ласковое болото. Чтобы расстаться с такой постелью и добровольно выбраться из ее объятий, отдыхающему требовалась недюжинная выдержка и сила воли.

Пол устилали вовсе не ковры, как можно было бы ожидать, а довольно грубые циновки из горной целебной травы — вдэрлены, темно — оранжевого цвета, покрытой мягким ворсом, который щекотал и массировал босые ступни хозяев. У вдэрлены имелось одно, подчас необходимое жильцам Гнезд — она мгновенно успокаивала спонтанное сексуальное возбуждение драконов, стоило ворсинкам соприкоснуться с кожей пациента. Иной раз драконы спасались только этой травой, ведь самок у них давно уже не было, а столь любимые драконами эльфийки не подходили им по габаритам.

Черный сверкающий каменный пол был пронзительно холодным, несмотря на все попытки магов поднять его температуру хоть чуточку выше, и потому, в отличие от дискредитировавших себя ковров, превращающихся на таком полу в обычные промерзшие тряпки, циновки оказались идеальным выходом, ведь они совершенно не пропускали холод.

Степан оперся рукой об затянутую сиреневой тканью стену — трясущиеся от слабости ноги еще плохо его держали, да и координация подводила нового владельца тела, пока не освоившегося с его техническими характеристиками. Вернее, он попытался упереться — после секундного сопротивления мягкой, но упругой поверхности, ладонь на несколько сантиметров ушла в стену. Голубок пронзительно взвизгнул и попытался вернуть конечность на родину, но обхватившая изящную женскую кисть плотная субстанция держала свою добычу нежно, но крепко.

— Что за фигня? — прохрипел Степан, сжимая плененную ладонь в кулак, что, как ни странно, ему удалось — материал из которого была сделана стена, мягко просачивался сквозь пальцы, но на свободу не выпускал. Сиреневая ткань пошла морщинами, под ладонью новоявленной эльфийки мелко завибрировало, словно горло у урчащей кошки, затем неожиданно послышался смачный, очень хорошо знакомый Степану звук — он сам его частенько издавал перед тем, как харкнуть соседке на дверь, и что-то, или кто-то оглушительно зашипел.

— На помощь! — почти беззвучно прошептал Голубок, чувствуя, как капкан вокруг кисти начал сжиматься, а пальцы сами собой складываются в фигуру, которой японские падшие женщины показывают своим клиентам, показывая, что они в данную минуту свободны, а в России попросту называемая фигой.

— Клауса Фенерита, что с вами? — позади отчаявшегося вырваться на волю Степана раздался пронзительный женский голос. По каменному полу гулко рассыпался дробный топоток, и из-под плененной руки вынырнуло нечто. Оно имело очаровательное женское личико, с абсолютно круглыми, как у совы, глазами, не менее очаровательный поросячий пятачок, губки бантиком, постоянно переливающиеся локоны горчичного цвета, и ослиные уши. Такие же серые, мохнатые, и с кисточками на концах. Цокала она, как оказалось, вовсе не каблуками, а копытцами, которыми оканчивались ее изящнейшие, затянутые в серебристую паутину, ноги. — Миленькая моя, вы же простудитесь! Ваш яйцеклад все еще в очень уязвимом состоянии, вы же не хотите останавливаться на одном яйце? Вам непременно надо иметь два яйца!

Степан поморщился от стремительной речи существа, и безуспешно дернув рукой, пробормотал: — Буквально только что у меня было два яйца, а теперь, бляха-муха, ни одного!

Странный эффект дубляжа, постоянно сопровождавший Голубка, на этот раз почему-то дал сбой, и воспроизвел его речь абсолютно точно, выбросив из нее только "бляху-муху", видимо, как незначащий текстовой мусор.

— О, Семиликая! — на грани ультразвука взвыла посетительница, зачем-то пытаясь выдернуть у себя правое ухо. Ухо держалось за отведенную ему территорию крепко, понемногу распухая в знак протеста. — Когда же вы успели снести второе яйцо, и что случилось с ними, грызенька моя ясная? Уж не я ли кормила вас своим стакарком, да поила...

— Сахарком... — мрачно срифмовал Степан, и прохрипел, с ужасом ощущая, как рука начала уходит вглубь стены, постепенно затягивая и его самого: — Тетка, харе болтать, спасай! Меня ща стена эта долбанная сожрет!

— Ой, ой, ой... — запричитала подательница неведомого Степану стакарка. — Что же это делается, граждане?

Степан так удивился знакомому слову, что даже перестал вырываться, чем стенка тут же воспользовалась, и поглотила конечность по локоть. Степану было невдомек, что магия, наконец, смогла окончательно совместить незнакомые слова чужака с местными, и теперь перевод окончательно стал синхронным.

Феня

Очнулась я от холодной воды, весенним дождем оросившей мое лицо. Ну, как оросившей — меня попросту окатило с головы до ног этого нынешнего мерзкого тела. Да и весенний дождь пах вовсе не свежестью, а затхлостью и какой-то гадостью, от чего я немедленно, крайне неаристократично расчихалась.

— Эй ты, козел, хватит утопленника из себя строить, давай уже, отрывай свою задницу от пола и тащи ее на стул, разговор есть! — раздался у меня над головой резкий голос того самого божества. Странно, я была уверена, что оно мне привиделось. Вот бы и на самом деле, и божество, и эта туша, внутри которой я сейчас нахожусь, оказались бы плодом моего воображения.

Постанывая от боли в голове и жалости к себе, я попыталась приоткрыть глаза, но тут же передумала. Нет уж! Я же сейчас сплю, не так ли? Сплю, я сказала! А если я открою глаза посреди сна, не окажется ли так, что я застряну в этом нескончаемом кошмаре? Возможно я просто-напросто проснусь, и все закончится, но... Но тогда я вернусь к ненавистному дракону, и к этой раздирающей меня боли, и... Яйцу?! Да что я, кварлица, что ли, яйца нести? Я эльфийка, а не птица! И не громадная ящерица. Я маленькая, хрупкая эльфи...