Ермак 3. Глава 14. Душевные беседы

— Большое спасибо, Ваше императорское высочество, за ваши слова и ваше отношение ко мне. Я этого никогда не забуду, — я замолчал, а потом продолжил, подумав про себя, что лучшего случая не представится. — И ещё, Ваше императорское высочество, если зашла речь об отличившихся, прошу Вас своею властью наградить Цзи Фэнтая или как его здесь зовут русские Тифонтая. Именно он установил, где скрывался 'товарищ Иван', и каким образом тот скрылся из города. Также Тифонтай выделил проводника из своих людей, который нам помог быстро и без крови договориться с контрабандистами.

— И как мне его наградить? — заинтересованно спросил цесаревич.

— Ваше императорское высочество, прошение Тифонтая о принятии им российского подданства лежит у вас в канцелярии. Ему уже три раза отказывали, так как он хотел при этом сохранить своё вероисповедание. Он буддист. А детей он окрестит в православие. Сам не хочет креститься не из-за такой уж сильной веры. Просто отрезав косу, он потеряет много партнёров с той стороны границы.

— Думаю, не такая эта и проблема, чтобы её не решить. У нас поданных какой только веры нет в государстве. А купец и даже здесь купец, — усмехнулся Николай. — А за такую помощь надо обязательно наградить.

— Это точно! За это надо выпить, — произнёс Волков и набулькал себе в стакан приличную дозу коньяка.

'Кажется, Остапа понесло, — подумал я, глядя на пьянеющего на глазах Волкова. — Да и мне надо притормозить, всё-таки почти двести грамм водки, да и ликёра уже грамм сто пятьдесят на грудь принял. Чувствую, тоже развозить начинает'.

— Поддержу. Давайте ещё по чуть-чуть, — после этих слов цесаревич выразительно посмотрел на ротмистра. — И будем домой собираться. Вы завтра, Тимофей Васильевич, на службу можете не приходить. Я думаю, вам надо свои дела в порядок привести.

После этих слов Николай выпил, а мы с Волковым его дружно поддержали. Цесаревич закусив, опять посмотрел на меня абсолютно трезвым взглядом и задал неожиданный вопрос:

— Тимофей Васильевич, а вы что делали, когда узнали о крушении поезда и нашем чудесном спасении?

— Ваше императорское высочество, мне тогда всего четырнадцать лет было. Когда до нас дошла информация об этом событии в станичной церкви была большая служба, а потом гулянье.

— И почему одни хотят убить государя и его семью, а другие радуются их счастливому спасению? Причём и те, и другие русские люди, — грустно спросил Николай.

— Бесы они, бесы. Вот это всё и объясняет. Государственность хотят порушить. Не уже ли вы думаете, что они действительно пекутся о благе народа. Да свобода им нужна, чтобы тех же девочек двенадцатилетних соблазнять, да похоть свою тешить, как у Достоевского описано, — несколько эмоционально начал Волков. — Половина, если не больше из этих революционеров содомиты. Вот и надо им устранить те препоны, которое создает государство в виде обязательных законов и системы наказания за их несоблюдение. Не будет государства, можно будет творить, что хочешь. Быть полностью свободными в своих хотениях. А ещё лучше, если создать такое государство, где сами будут свои законы принимать. Вот там эти бесы развернулись бы по полной.

Я вздрогнул, слушая этот горячий монолог ротмистра, которому последний бокал коньяка, на мой взгляд, был уже лишним. Вздрогнул от того, что в этот мир я попал из мира, где как мне, кажется, правили бесы.

— Евгений Николаевич, всё! Давайте собираться, — цесаревич поднялся из-за стола. — А вы, Тимофей Васильевич, как я уже сказал, завтра от службы освобождаетесь, а вот послезавтра к вечеру я хотел бы услышать от вас стройную систему доводов, согласно которых российских революционеров финансируют иностранный банковский капитал или Лондон. Штабс-ротмистр Савельев доложил мне и об этом.

Я удивлённо посмотрел на цесаревича и произнёс только то, что мог произнести.

— Слушаюсь, Ваше императорское величество.

— Не удивляйтесь так, Тимофей Васильевич. Мне хочется выслушать ваши аргументы. Кстати, генерал Черевин высказывал что-то похожее. Так что вы не одиноки в своих выводах.

'А Николай всё больше и больше становится не похожим на того человека, о котором писали в моём времени, — думал я про себя, наблюдая за тем, как одеваются мои неожиданные гости. — Сегодня пару раз так посмотрел на меня, что хотелось вскочить и вытянутся во фрунт, докладывая обо всех своих прегрешениях. А со мной такое редко случалось. Вот вам и рохля. И задание очень интересное дал. Придётся завтра заняться политической экономией революционного движения'.