Ермак 3. Глава 14. Душевные беседы

Глава 14. Душевные беседы.

— Тимофей Васильевич, как я рад вас видеть, — с этими словами штабс-ротмистр Савельев, встав со стула, вышел из-за стола и направился в мою сторону. — Снимайте верхнюю одежду и проходите. А я сейчас по поводу чая распоряжусь.

Поручкались, и пока я стаскивал с себя свой гибрид из шкур красного волка, ушанку и всё это размещал на вешалке, а потом прилаживал назад портупею, Савельев успел отдать распоряжения и вернуться за стол.

— Проходите же, Тимофей Васильевич, рассказывайте. Судя по вашему внешнему виду, домой не заезжали?

— Да, я сразу к вам. Надо отчитаться по 'товарищу Ивану', который, к сожалению, покинул этот бренный мир, — с этими словами, я присел на стул около стола Савельева и стал вынимать крышку из полого, деревянного цилиндра, внутри которого хранились мои бумаги.

— Тимофей Васильевич, Вы же обещали привести его живым, — с упрёком сказал штабс-ротмистр, при этом с интересом наблюдая за моими манипуляциями.

— Владимир Александрович, поверьте, сам расстроен случившимся. Очень мне хотелось с ним пообщаться. Но кто же знал, что 'товарищ Иван' решится покончить с собой, — я сожалеюще развёл руками, после чего подробно рассказал о наших приключениях и самоубийстве революционера-террориста.

Закончив свой рассказ, я выложил на стол главного жандарма дальнего Востока листы бумаги, достав их из футляра.

— Вот показания казаков и китайских контрабандистов с переводом на русский язык. Кто смог, тот расписался, остальные пальцы в чернилах приложили. Шмуглеров я отпустил, но кое-что они интересное рассказали.

В этот момент мне пришлось сделать паузу, так как в кабинет принесли чай. Грея руки об подстаканник, сделал несколько глотков круто заваренного чая. Насладился тем, как по телу потекла тёплая волна. Всё-таки почти пять суток на морозе сказалось. Тело просто хотело тепла. Ещё после одного глотка, продолжил.

— Так вот, старшего этой команды контрабандистов Ли Киу, 'товарищ Иван' нашёл во Владивостоке почти два месяца назад. Этот китаец занимался контрабандой из Гирина во Владивосток через Хунчунь и обратно летом, а также из Гирина через Лахасусу в Благовещенск и назад зимой. В Хабаровск никогда не ходил. Но наш уже покойный знакомый предложил столько, что Ли Киу нанялся к нему на два месяца или больше, если понадобится. Вся задача Ли и его людей заключалась в том, чтобы находиться в Хабаровске в обусловленном месте и в любой момент быть готовым вывести трёх или четырёх человек в Китай. Поэтому Тифонтай их так долго и искал. Люди новые, нигде не светились. Кроме 'товарища Ивана' китайцы больше никого не видели, — я перевёл дыхание, чем воспользовался Савельев.

— И как много заплатил?

— Да двести вот таких монеток, — с этими словами я положил на стол перед штабс-капитаном золотой соверен или фунт стерлингов.

Увидев золотую монету с изображением королевы Виктории, Савельев от удивления, аж присвистнул. После чего, смутившись своего ребячества, спросил:

— И сколько это в рублях будет?

— Если золотыми, то чуть больше восьмисот рублей, а бумажными почти тысяча триста будет. Неплохой заработок за два месяца, — ответил я удивлённому Владимиру Александровичу. — На этом мои новости заканчиваются. Больше ничего интересного установить не удалось.

— Тогда я поделюсь с вами информацией, которую накопали за эти дни, — Савельев хлебнул из стакана чая, на мгновение задумался, а потом, улыбнувшись, продолжил. — Помните, Тимофей Васильевич, вы лжеангличанина Димой Белкиным обозвали. Почти угадали. Сергей Иванович Белков, уроженец Тамбовской губернии, двадцати семи лет отроду. Отец богатый помещик, с которым сын разругался из-за молодой крестьянки. И сыну, который приехал отдохнуть в родное имение после четвёртого курса Московского университета, и отцу понравилась одна и та же девушка. Крепостных у нас как бы теперь и нет, но финансовая зависимость иногда ставит крестьян ещё в более тяжёлое положение перед бывшими хозяевами. В результате, девушка пошла в гарем к отцу, а сынок мгновенно стал после этого революционером. Ограбив папашу на несколько тысяч рублей, прихватив всё, что хранилось наличными дома, Серёжа Белков три года назад морским путём из Одессы добрался до Европы. Вспомнив, что когда-то по соседству с ними жило семейство Плехановых, направил свои стопы к Георгию Валентиновичу в Швейцарию. Расчувствовавшийся господин Плеханов принял молодого революционера-земляка под свою опеку.

— И как поживает господин Плеханов сегодня? Какие свежие новости от Бекхэма-Белкова узнали? — перебив Савельева, заинтересовано спросил я.

— Да всё так же. Вы же читали справку о нём в бюллетене. Порвав с народничеством в восемьдесят третьем году, Плеханов совместно с Аксельродом, Засулич, Дейчем и Игнатовым организовал первую русскую социал-демократическую марксистскую организацию 'Освобождение труда'. Вот и пишет сейчас различные работы, доказывая, что движущей силой русской революции является пролетариат. Если раньше полностью отрицал террор, то теперь отводит ему значительную роль в революционной борьбе. А вы к чему вопрос задали?

— Да посмотрел на соверен и подумал, господин Плеханов в семьдесят шестом году был отчислен из Петербургского горного института за невзнос платы за обучение. Потом, нигде не работая, как-то ещё четыре года жил в России, занимаясь революционными делами, на какие-то деньги смог уехать в Швейцарию. И вот уже тринадцать лет живёт там припеваючи, закончив Сорбонну и Женевский университет. На Петербургский денег не было, а там на два университета хватило. Извините, Владимир Александрович, накатило, и просто не удержался от вопроса.

Савельев задумчиво посмотрел на меня, хмыкнул и с какой-то вопросительной интонацией произнёс:

— Но он там же труды переводит, издаёт свои работы.

— Владимир Александрович, это до поступления в университеты или после? Первый том 'Капитала' Маркса был издан тиражом всего в тысячу экземпляров и на деньги Энгельса. Но это серьёзный труд по политической экономии. Каким тиражом надо напечатать труд Плеханова с его рассуждениями о движущей силе революции в России, чтобы книга окупилась? По мне, так издателю ещё и приплатить надо, чтобы кто-то решился это напечатать.

— Тимофей Васильевич, давайте не будем отвлекаться, хотя тема денег у революционеров сама по себе очень интересна, — Савельев мотнул головой и снова хмыкнул. — Но вернёмся к нашему делу.

Я согласно кивнул головой, делая очередной глоток чая. Кажется, начал согреваться.

— Около пяти месяцев назад господин Аксельрод в одном из пансионатов в Альпах представил Белкову товарищей Ивана, Петра и Николая, а также товарища Степана, который и руководил подготовкой покушения на цесаревича. Иван, Пётр и Николай уехали из пансионата на три недели раньше, а Сергей Иванович или 'товарищ Корней' направился следом за ними на Дальний Восток по маршруту Марсель — Порт-Саид, где была осуществлена пересадка на российский пароход, идущий во Владивосток. На чём и как прибыли трое других товарищей на Дальний Восток, он не знает.

— И что же подвигло Белкова принять участие в покушении? Он, что не понимал, что это для него смертный приговор? — вновь перебил я Савельева.

— С его слов, Тимофей Васильевич, когда он познакомился с товарищем Степаном и товарищем Иваном, то понял, что обратной дороги нет. Это были настоящие фанатики террора. Если бы он отказался, после того как узнал, что им придётся сделать, то его вернее всего бы убрали свои же.

Я недоверчиво хмыкнул, хотя и подумал про себя, что такое было бы возможным.

— Тимофей Васильевич, я думаю, так и было бы. Из показаний Белкова, я понял, что в эту боевую группу вошли как бы два поколения революционеров. Первое — молодёжь, это Белков и товарищ Николай. Последний должен был бросать бомбу в цесаревича. В общем, расходный материал. Товарищ Пётр, вы правильно тогда определили роли, был химиком, который должен был изготовить бомбы. А товарищ Иван его охранял. Эти товарищи, как и 'товарищ Степан', из первого поколения революционеров-народовольцев. По показаниям Сергея Ивановича все в возрасте от сорока пяти до пятидесяти лет. Имели отличные навыки по конспирации, изготовлению бомб, жизни на нелегальном положении. Все знали несколько языков, уверенно владели оружием. По стрельбе из винтовки Белкова натаскивал 'товарищ Иван'. По его мнению, Иван из бывших офицеров. Также хорошо владел револьвером и кинжалом.

Савельев замолк и сделал пару глотков уже почти остывшего чая, после чего продолжил.

— Я помнил о вашей просьбе выяснить причину, из-за которой была убита Дарья Ивановна. Из всех допросов Белкова на эту тему, у меня сложилась следующая гипотеза, верная или нет, не скажу. Подтвердить её теперь некому, — штабс-ротмистр допил остатки чая и, отставив стакан в сторону от себя, решительно продолжил. — Тимофей Васильевич, вы слышали о Гесе Гельфман?

— Да, Владимир Александрович. Генерал Черевин во время обучения давал мне для ознакомления материалы дела первомартовцев. Её приговорили к смертной казни, но из-за беременности она была отсрочена. А после родов Гельфман умерла от родильной горячки в тюрьме.

— Если кратко, то всё верно. На суде так до конца и не было установлено, чьей гражданской женой была Геся Гельфман, то ли Саблина, то ли Колодкевича. Один застрелился при задержании. Второй уморил себя голодом в Алексеевском равелине Петропавловской крепости. Родившаяся дочь умерла через несколько месяцев. К чему я вам всё это рассказываю, Тимофей Васильевич, — штабс-ротмистр пожевал губами, как это он всегда делал, когда был взволнован. — У Колодкевича, насколько я помню, был родной брат Иван Николаевич. И, по-моему, он и был 'товарищем Иваном'. Такие выводы я сделал из нескольких фраз Ивана, о которых рассказал Белков.

— Владимир Александрович, получается, что убийство Дарьи было местью мне? — я удивлённо посмотрел на Савельева. — Как-то я мелковат для мести революционеров, которые нацелились на цесаревича!

— Тем не менее, я отвечу положительно, Тимофей Васильевич. 'Товарищ Иван', чудом остался жив при взрыве дома, где в отсутствии хозяина 'товарищ Пётр' готовил бомбы на основе нитроглицерина. Буквально за пятнадцать минут до этого непредвиденного события, Пётр отправил его за молоком, так как немного отравился парами кислоты. Возвращаясь от соседей через два дома с молоком, Иван увидел, как Михайлов и трое городовых входят в дом, потом выстрел, взрывы. У 'товарища Ивана' небольшая контузия, ушибы и порез на щеке под левым глазом.

Я неотрывно смотрел на Савельева, который продолжал свой рассказ. Из дальнейшего повествования штабс-ротмистра мне стало ясно, что 'товарищ Иван' после незапланированного взрыва, в котором погибли два террориста, дал команду Бекхэму-Белкову готовиться к выстрелу в цесаревича. Точнее стрелять они будут оба в ближайшие дни. А на следующее утро на рынке Ивану стало известно из сплетен, которые просто начали гулять среди его посетителей, что основным виновником взрыва являюсь я, так как по моему прямому указанию начался поиск злоумышляющих на самого наследника престола. Вот какой казак Аленин молодец, всех жандармов и полицейских за пояс заткнул, с самим цесаревичем за одним столом сидит и такое прочее. А потом на рынке, как назло, появилась Дарья, и у 'товарища Ивана', видимо, перемкнуло что-то в голове, и он решил отомстить за своего брата, его жену, племянницу и товарищей.

Несколько притянуто за уши, конечно. Но после убийства 'товарищ Иван' посетил Белкова и сообщил, что всё отменяется, и они немедленно уходят за границу. На вопрос 'товарища Корнея', что случилось, Иван ответил, что ещё раз отомстил за Колю и Гесю, пускай теперь некоторые узнают, каково терять близких людей. После этих слов ушёл в китайский квартал. Сергей Иванович должен был через час присоединиться к нему и контрабандистам на выезде из города на реку Амур. Но тут к нему нагрянул жандарм, от предложения которого лжеангличанин не смог отказаться. В результате остался жив. Надеюсь, что временно. Вот такую гипотезу мотива убийства Дарьи вывалил на меня штабс-ротмистр. Вполне стройную, но с большими, я бы даже сказал с очень большими допущениями. Жаль только, что теперь точно не узнаем, почему была убита Дарья.

— В общем, Тимофей Васильевич, я отправил в Черниговскую губернию запрос о семье Колодкевича. Ответ, возможно, подтвердит мою гипотезу, — закончил повествование Савельев.

— Спасибо, Владимир Александрович. А что удалось установить по смерти Беркмана и его служанки?

— Есть только показания Белкова. А он эти сведения получил от 'товарища Ивана', так как в целях конспирации с товарищами Петром и Николаем не общался. Да те и не выходили из дома практически. Из этих показаний следует, что Иван и Пётр встречались с Беркманом, передали ему привет от старых друзей и попросили помочь с реактивами. Бывший политкаторжанин им отказал. В день убийства врача с ним встречался только Иван, который пришёл попросить помочь хотя бы с лабораторной посудой. После очередного отказа между ними произошла ссора. Иван нечаянно толкнул Беркмана и тот, скатившись вниз по лестнице, сломал себе шею.

— Как-то удачно нечаянно толкнул, — я недоверчиво покрутил головой.

— Согласен, Тимофей Васильевич. Особенно если узнать, что Глафиру Петровну 'товарищ Иван' убил только из-за того, что та видела, как он выходил из дома, где остался мёртвый Беркман.

— Об этом тоже рассказал Белков? — поинтересовался я у Савельева.

— Да, он. Иван попросил его отслеживать слухи, которые могут пойти в городе после смерти врача и его служанки.

— Жалко их, ни за что погибли. Хотя, если бы Иосиф Брониславович, наступил бы на горло своей революционной совести и пришёл бы к вам, Владимир Александрович, то они могли бы остаться живыми, — произнёс я.

— Когда эти нигилисты-бомбисты кого жалели?! — зло произнёс штабс-ротмистр.

— Не скажите, Владимир Александрович. На судебном заседании по первомартовцам господин Кибальчич заявил, что он рассчитывал бомбы таким образом, чтобы поражающий эффект был не больше сажени. Так много раненых и погибших при последнем покушении на Александра II, было вызвано только тем, что народ окружил царя.

— Вы мне ещё об их жалости скажите, когда Александр Ульянов бомбы отравленными стрихнином самодельными пулями снаряжал, — ещё более злым голосом, буквально выплюнул предложение жандарм.

Вот тут мне сказать было действительно нечего. Когда я узнал, что так оно и было, то был ошеломлён данной информацией. Чтобы специально отравлять поражающие элементы бомбы?! До такого даже исламские фанатики в двадцать первом веке не дошли. Вот такой был старший братец у будущего вождя революции, который ровно через шесть лет после первомартовцев захотел с друзьями взорвать следующего, ныне здравствующего российского самодержца. А чтобы наверняка, бомбы ещё и стрихнином зарядили.

— Владимир Александрович, если откровенно, то я тех, кто может так легко убивать женщин и снаряжать бомбы отравленными пулями, вообще за людей не считаю. Отстреливал бы таких, как бешеных собак. Но закон, есть закон, — тяжело вздохнув, я продолжил. — Ещё один вопрос, Владимир Александрович. Сколько денег нашли у Белкова? И паспорт у него настоящий?

— Паспорт настоящий. Чему я сильно удивлён, — ответил штабс-ротмистр. — Из показаний Белкова, его ему вручил 'товарищ Степан'. Денег — больше пяти тысяч рублей. Были и золотые соверены. Но в основном кредитные билеты. А к чему эти вопросы?

— Владимир Александрович, больше месяца люди проживают в пансионате в Альпах. Думаю не дешёвом, и вряд ли нам с вами по карману. Потом путь из Швейцарских Альп через Марсель и Порт-Саид во Владивосток. Если сможем проверить, то, наверняка, в каюте первого класса. Настоящий паспорт подданного Великобритании. Я не видел, но представляю, что и оружие у Белкова дорогое, если судить по воздушной винтовке Жирардони. Такой экземпляр оружия к раритетам относится, и сколько она стоит, я даже не представляю. Здесь Белков проживает не в бедном номере. Имеет наличными пять тысяч рублей. Это моё, да и ваше жалование за четыре года. А если предположить, сколько Бекхэм-Белков потратил за последнее полгода при подготовке к покушению, то и за все десять-пятнадцать лет выйдет, — я развёл руки в сторону. — Вы представляете, Владимир Александрович, какое финансирование и уровень подготовки данного покушения, если всех участников взять?

— Тимофей Васильевич, вы опять к презренному злату вопрос повернули, — усмехнулся Савельев.

— Владимир Александрович, Вы читали воспоминания господина Кравчинского, который убил генерала Мезенцева?

— Это наш любезный, Сергей Михайлович?! По которому верёвка плачет? — с усмешкой уточнил штабс-ротмистр.

— Он самый, Владимир Александрович. Кстати, закончил Орловский кадетский корпус, потом Михайловское артиллерийское училище, в семидесятом году получил чин подпоручика. После года службы ушёл в отставку. А генерал-адъютанта Мезенцева также, как и 'товарищ Иван' убил ударом кинжала. Но я не об этом, — я рукой показал, что понял невысказанный штабс-ротмистром вопрос. — В мае восемьдесят второго в Милане на итальянском языке вышла книга Кравчинского 'La Russia sotteranea'. Мне довелось почитать её перевод. Полковник Ширинкин поспособствовал. И меня там очень удивила одна информация. Автор описывает, что на Александра II готовилось пять покушений с применением динамита во время его обратного путешествия из Крыма в Петербург. При этом, Сергей Михайлович упоминает, что работа по прорытию московского подкопа вместе с двумя другими железнодорожными покушениями, подготовлявшимися к ноябрю, обошлась всего от тридцати до сорока тысяч рублей, включая сюда и разъезды. То есть за два месяца Кравчинским, который готовил эти три покушения, были потрачены огромные деньги. Наше тридцатилетнее жалование. При этом он считает эту сумму небольшой, хотя до этого пишет, что нигилистам-революционерам приходится за каждой сторублевой бумажкой бегать, высунув язык.

— Я читал эту книгу, Тимофей Васильевич. И в курсе, что её очень высоко оценили как за рубежом, так и наши либералы, включая Тургенева и Толстого. Но я не пойму к чему вы клоните.

— Владимир Александрович, если взять и хотя бы примерно прикинуть, сколько денежных средств затратили революционеры-террористы на свои попытки терактов, не считая всего остального, то получится сумма, которую трудно объяснить пожертвованиями сочувствующих революционному движению людей. А наши, погибшие террористы и захваченный Бекхэм-Белков, просто вопят о том, что за их спиной стоит государственная машина или банковский капитал, — я резко выдохнул и замолчал.

— Вы хотите сказать, что за революционерами стоят..., — штабс-ротмистр замолчал и, взяв со стола золотой соверен, показал мне профиль королевы Виктории.

— Я думаю, что это самый вероятный кандидат. Но на эту тему мы, действительно, поговорим в другой раз. Уже начало смеркаться, а я хочу успеть заехать на кладбище. На похороны не попал, так сегодня бы успеть, не тянуть до завтра.

— Тимофей Васильевич, я вас понимаю. Могу сказать, что похороны и поминки были достойные. Народу было много. Но всё прошло хорошо. Арсений Георгиевич всё очень отлично организовал.

— Тогда я вас покину, Владимир Александрович, — с этими словами я направился к вешалке.

Выйдя из здания, я взгромоздился на коня и отправился на кладбище. Сторож указал мне могилу, перед которой я простоял, пока окончательно не стемнело. Мысленно просил у Дарьюшки прощения, что не уберёг, не смог присутствовать на похоронах, убийцу живым не взял и ещё множество каких-то мыслей, которые через некоторое время и не мог вспомнить. Кажется, по моим щекам текли слёзы, замерзая на щеках, но я этого не замечал. Только сейчас и здесь понял, что всё — моей Дарьи, моей Куен Ионг, моей 'смелой птички' нет, и уже никогда не будет.

Домой вернулся, когда на небосводе ярко светила луна. Коня во дворе принял денщик, который, предупреждённый братами, прогрел комнаты в доме и истопил баню. На столе в передней комнате нашёл записку от Арсения, в которой купец сообщил, что похороны и поминки провёл. На девяти днях его не будет, так как коммерческие дела зовут в Благовещенск, но он оставил денег Филатьевой, как двоюродной сестре, если я вдруг не вернусь к этому времени.

Взяв в комоде чистое исподнее и шаровары, пошёл в баню. Когда, пропарившись и помывшись, вернулся в избу, на столе меня ждал ужин. Основное блюдо тот же кулеш из пшенки, сала и мяса, которым питался последние пять суток. Для разнообразия свиной рулет из печи, солонина и ещё горячая краюха ржаного хлеба. Сам готовил денщик или кого-то пригласил для стряпни, меня как-то не заинтересовало. Во рту с утра не было маковой росинки и в животе настойчиво бурчало.

Достав из буфета два стакана, налил в них водки. Потом отрезал два куска хлеба и одним из кусков накрыл стакан для Дарьи. Только примерился к своей порции, как в комнату влетел денщик с круглыми от изумления глазами.

— Там... Это... Сам..., — на третьем слове казак Игнатов, который был выделен мне в денщики, окончательно завис.

Хотя в восемьдесят первом году название 'денщик' было отменено, и было приказано впредь назначать генералам, офицерам и чиновникам прислугу из общего числа строевых нижних чинов. По-старому эту прислугу продолжали называть денщиками. Мне достался казак второго срока службы Игнатов Василий Петрович, которому было уже за тридцать и в строевом разряде ему оставалось служить чуть больше года. Старательный, но немного тормознутый или прикидывался таким. Впрочем, все дела, к которым я его раньше привлекал это воды натаскать, дров наколоть, печи в комнатах и бане истопить, да за конями ухаживать. У самого и времени на это не было, да и не по чину теперь такие хозяйские дела были.

— Игнатов, ваша речь очень информативна, — я поставил стакан с водкой обратно на стол. — А теперь соберитесь с силами и доложите, как положено.

Игнатов, растерянно хлопая глазами, пару раз прерывисто вздохнул, но произнести ничего не успел, так как из сеней в заднюю комнату через открытую дверь повалили клубы холодного воздуха, а я, услышав фразу 'есть кто дома', начал, как мой денщик усиленно хлопать глазами.

'В гости пришёл цесаревич, а я в одной нательной рубахе, домашних шароварах и носках, — эта мысль вбила меня в ступор, а потом я скомандовал себе. — Хоре тормозить, встречай высокого гостя. Не каждый день к тебе домой наследник российского престола заходит, точнее, впервые. Опять слухи по городу пойдут'.

Я вышел в заднюю комнату, куда уже ввалились цесаревич и ротмистр Волков. Следом зашли двое казаков конвоя из кубанцев, которые занесли две корзины. Поставив их на пол, причём в одной звякнуло, казаки вышли в сени, затворив за собой дверь.

— Тимофей Васильевич, мы к вам, как татары, незваными в гости пришли. Не прогоните? — улыбаясь, спросил Николай.

— Ваше императорское высочество, Евгений Николаевич, я рад видеть вас у себя. Прошу простить за мой внешний вид. Раздевайтесь, вот вешалка, — я показал гостям, куда было можно повесить верхнюю одежду. — Игнатов, чуни гостям неси, они за голландкой стоят.

Отдав команду денщику, я направился к шкафу, где висела моя форма, и быстро накинул на себя мундир. Пока приводил себя в относительный порядок, гости разделись, переобулись и, подхватив по корзинке, по моему приглашению, направились в переднюю избу. Увидев на столе накрытый хлебом стакан, наместник грустно и душевно произнёс:

— Да, Тимофей Васильевич, вам обязательно надо помянуть Дарью Ивановну, даже нарушая церковные каноны по помину. На похоронах вас не было.

— Как раз собирался это сделать, Ваше императорское высочество. Извините за столь скудные яства, но как говорится, чем богаты, тем и рады. Прошу к столу.

— Ничего, мы тут со своим, — вступил в разговор Волков, водрузив свою корзину на стол и доставая из неё небольшие судочки, от которых по комнате поплыл аромат чего-то вкусного. — Мы в ресторан заглянули предварительно, так что на счёт яств не волнуйтесь. Давайте, посуду несите.

Накрывать на стол пришлось самим. Игнатьев как впал в полуобморочное состояние при виде цесаревича, так и не смог из него окончательно выйти. У казака всё валилось из рук. Он хоть и состоял в конвое, но службы не нёс, наследника престола видел несколько раз, да и то издали. А тут он рядом. Ещё чего-то и спрашивает. В общем, после просьбы Николая к Игнатьеву принести столовые приборы, Василия Петровича пришлось просто выпихнуть из дома. Ложки с вилками от буфета тот не донёс, уронил по дороге.

Наконец суета по накрыванию стола закончилась, и мы выпили за помин души Пак Дарьи Ивановны, моей 'смелой птички'. Закусили, налили по следующей, причём каждый наливал себе сам и свой напиток. Я после водки перешёл на вишнёвый ликёр, который оказался в корзинке у Николая, цесаревич пил свой любимый портвейн, а Волков коньяк.

После третьей, когда был утолён первый голод, Волков задал вопрос:

— Тимофей Васильевич, как же Вы 'товарища Ивана' упустили-то?

Я удивлённо посмотрел на ротмистра и цесаревича.

— Не удивляйтесь, Тимофей Васильевич, — произнёс наместник. — У меня сегодня с докладом был штабс-ротмистр Савельев. Он и довёл информацию о вашем прибытии в город и всё остальное, а Евгений Николаевич при этом присутствовал.

— Ваше императорское высочество, когда китайские контрабандисты стали сдаваться, а этот Иван побежал в сторону полыньи, я подумал, что он её просто не видит. А оказалось, он таким образом хотел покончить с собой, чтобы не попасть к нам в руки. Казак Шохирев смог беглеца заарканить, но тот всё равно попал в полынью. Лёд начал трещать, поэтому Григорию пришлось отпустить веревку аркана на всю длину, отъезжая от открытой воды, чтобы самому не провалиться. Видимо в этот момент 'товарищ Иван' смог освободить руку и достать кинжал. А дальше, когда я подошёл поближе к полынье, чтобы определиться, где крепче лёд и куда тащить террориста, тот одним движением кинжала перерезал веревку, и его течением уволокло под лёд. Далее по реке открытой воды не было. Сплошной лёд. Казаки проверили почти две версты. Вот так и упустили 'товарища Ивана'. Не повезло нам с этой полыньей, — я замолк, вспоминая торжествующий взгляд убийцы Дарьи перед своей смертью. — Хотя, если человек решил умереть, его трудно остановить.

— Кем же надо быть, чтобы на такую лютую смерть пойти? Прости Господи, его грешную душу, — произнёс, крестясь Волков.

Следом за ним наложил на себя крест и цесаревич.

— Бог, может быть, и простит. Он у нас всепрощающий. А я нет, — с этими словами я так сжал кулаки, что костяшки побелели. — Повезло 'товарищу Ивану', легкой смертью отделался.

— Разделяю ваши чувства, Тимофей Васильевич. Мне стыдно признаться, но если бы вы только знали, как я радовался, когда казнили убийц моего дедушки, — зрачки у Николая расширились, а крылья носа гневно расшиперились. — Да и казнь тех, кто покушался на моего отца шесть лет назад, воспринял с глубоким удовлетворением.

— За здоровье государя императора, — Волков поднялся, держа в руках бокал с коньяком.

Следом за ним вскочил я, одновременно наливая себе ликёра. Неспешно встал со стула Николай.

— Да! Давайте выпьем за здоровье моего отца. Дай бог ему долгих лет жизни. Мне очень не хотелось бы его потерять. Особенно от рук каких-нибудь террористов-революционеров. Деда хватит, — наследник российского престола выпил и опустился на стул. — Такое ощущение будто бы на нас охоту устроили. Я помню, как бесился отец, когда мы обосновались в Гатчинском дворце после смерти деда, говоря, что прячемся от своего народа.

— Не от народа, Ваше императорское высочество, а от бесов, как их назвал Достоевский, — выпитый коньяк начал действовать на ротмистра, сказавшись на говорливости. — Я вот, например, не пойму, чего они хотят добиться, убивая российских императоров. Убили народовольцы, Ваше императорское высочество, вашего деда, так ваш отец практически полностью уничтожил эту организацию. Шесть лет назад последнюю 'Террористическую фракцию' Ульянова повесили. Теперь только за границей и спасаются. Не дай бог, конечно, но если убьют императора Александра III, вы, Ваше императорское высочество, разве террором на их террор не ответите за смерть отца?

— Отвечу, Евгений Николаевич! Не дай Бог, конечно, но отвечу, от всей души, — Николай непроизвольно потёр место на голове, куда пришёлся удар японской сабли. — На деда было шесть или восемь покушений, всё зависит, как считать неудавшиеся, на отца два, а на меня уже три.

— Значит крушение императорского поезда, все-таки террористический акт, Ваше императорское высочество? — с подогретой алкоголем непосредственностью, задал вопрос Волков, а я весь мысленно подобрался, ожидая ответа.

— Меня в этом генерал Черевин убедил, — ответил ротмистру цесаревич. — Пётр Александрович также проводил негласное расследование данного события. Не знаю, какие мысли о результатах этого расследования у императора, но меня, ещё раз повторю, Пётр Александрович убедил, что это было покушение на всю нашу царскую семью. Хмм... Тогда меня четвертый раз пытались убить.

Николай зябко передёрнул плечами, налил себе в бокал немного портвейна и опрокинул его в рот. После этого посмотрел на меня абсолютно трезвым взглядом и произнес.

— Два раза Вы меня уже спасаете, Тимофей Васильевич, — цесаревич с какой-то непонятной усмешкой продолжил. — Я сначала не поверил вашему выводу из факта смерти доктора и его служанки, что к этому причастны революционеры. Генерал Духовский и барон Корф также были скептичны к этой версии. А оказалось всё правдой. Отцу я уже направил прошение о награждении отличившихся, но это всё будет официально. А сейчас я хотел бы поблагодарить вас лично в неформальной обстановке. Я очень ценю то, что вы для меня сделали, и сочувствую вашему горю от той потери, которую вы понесли, защищая меня. Я видел, каким вы были счастливым последние месяцы и не представляю, что можно чувствовать, когда теряешь любимого человека навсегда. Я Аликс хотя бы смогу когда-нибудь увидеть на каком-нибудь официальном мероприятии, а вот вы...

Мои ладони опять сжались в кулаки, и я непроизвольно повертел головой, как будто бы меня душил воротник. Проглотив застрявший в горле ком, я произнёс:

— Большое спасибо, Ваше императорское высочество, за ваши слова и ваше отношение ко мне. Я этого никогда не забуду, — я замолчал, а потом продолжил, подумав про себя, что лучшего случая не представится. — И ещё, Ваше императорское высочество, если зашла речь об отличившихся, прошу Вас своею властью наградить Цзи Фэнтая или как его здесь зовут русские Тифонтая. Именно он установил, где скрывался 'товарищ Иван', и каким образом тот скрылся из города. Также Тифонтай выделил проводника из своих людей, который нам помог быстро и без крови договориться с контрабандистами.

— И как мне его наградить? — заинтересованно спросил цесаревич.

— Ваше императорское высочество, прошение Тифонтая о принятии им российского подданства лежит у вас в канцелярии. Ему уже три раза отказывали, так как он хотел при этом сохранить своё вероисповедание. Он буддист. А детей он окрестит в православие. Сам не хочет креститься не из-за такой уж сильной веры. Просто отрезав косу, он потеряет много партнёров с той стороны границы.

— Думаю, не такая эта и проблема, чтобы её не решить. У нас поданных какой только веры нет в государстве. А купец и даже здесь купец, — усмехнулся Николай. — А за такую помощь надо обязательно наградить.

— Это точно! За это надо выпить, — произнёс Волков и набулькал себе в стакан приличную дозу коньяка.

'Кажется, Остапа понесло, — подумал я, глядя на пьянеющего на глазах Волкова. — Да и мне надо притормозить, всё-таки почти двести грамм водки, да и ликёра уже грамм сто пятьдесят на грудь принял. Чувствую, тоже развозить начинает'.

— Поддержу. Давайте ещё по чуть-чуть, — после этих слов цесаревич выразительно посмотрел на ротмистра. — И будем домой собираться. Вы завтра, Тимофей Васильевич, на службу можете не приходить. Я думаю, вам надо свои дела в порядок привести.

После этих слов Николай выпил, а мы с Волковым его дружно поддержали. Цесаревич закусив, опять посмотрел на меня абсолютно трезвым взглядом и задал неожиданный вопрос:

— Тимофей Васильевич, а вы что делали, когда узнали о крушении поезда и нашем чудесном спасении?

— Ваше императорское высочество, мне тогда всего четырнадцать лет было. Когда до нас дошла информация об этом событии в станичной церкви была большая служба, а потом гулянье.

— И почему одни хотят убить государя и его семью, а другие радуются их счастливому спасению? Причём и те, и другие русские люди, — грустно спросил Николай.

— Бесы они, бесы. Вот это всё и объясняет. Государственность хотят порушить. Не уже ли вы думаете, что они действительно пекутся о благе народа. Да свобода им нужна, чтобы тех же девочек двенадцатилетних соблазнять, да похоть свою тешить, как у Достоевского описано, — несколько эмоционально начал Волков. — Половина, если не больше из этих революционеров содомиты. Вот и надо им устранить те препоны, которое создает государство в виде обязательных законов и системы наказания за их несоблюдение. Не будет государства, можно будет творить, что хочешь. Быть полностью свободными в своих хотениях. А ещё лучше, если создать такое государство, где сами будут свои законы принимать. Вот там эти бесы развернулись бы по полной.

Я вздрогнул, слушая этот горячий монолог ротмистра, которому последний бокал коньяка, на мой взгляд, был уже лишним. Вздрогнул от того, что в этот мир я попал из мира, где как мне, кажется, правили бесы.

— Евгений Николаевич, всё! Давайте собираться, — цесаревич поднялся из-за стола. — А вы, Тимофей Васильевич, как я уже сказал, завтра от службы освобождаетесь, а вот послезавтра к вечеру я хотел бы услышать от вас стройную систему доводов, согласно которых российских революционеров финансируют иностранный банковский капитал или Лондон. Штабс-ротмистр Савельев доложил мне и об этом.

Я удивлённо посмотрел на цесаревича и произнёс только то, что мог произнести.

— Слушаюсь, Ваше императорское величество.

— Не удивляйтесь так, Тимофей Васильевич. Мне хочется выслушать ваши аргументы. Кстати, генерал Черевин высказывал что-то похожее. Так что вы не одиноки в своих выводах.

'А Николай всё больше и больше становится не похожим на того человека, о котором писали в моём времени, — думал я про себя, наблюдая за тем, как одеваются мои неожиданные гости. — Сегодня пару раз так посмотрел на меня, что хотелось вскочить и вытянутся во фрунт, докладывая обо всех своих прегрешениях. А со мной такое редко случалось. Вот вам и рохля. И задание очень интересное дал. Придётся завтра заняться политической экономией революционного движения'.