— Значит, не послушала меня? — сказал грозно Веч. — Продолжаешь прикармливать бесовок?
— Остынь, не горячись, — ответила примирительно Рила. — Недоразумение не повторится, обещаю. А кама* прогонять нельзя, иначе в дом придет большая беда. Вот если Безымянная решит уйти по доброй воле, тогда я не воспротивлюсь.
— Ну, так намекни, и пусть топает отсюда, — проворчал Веч. Теперь он сам наполнял свою миску из общего котла.
С сыном у него тоже не ладилось.
В последний раз видел его Веч перед войной двухлетним мальцом на руках у жены, тот, конечно же, не понял важности момента и не запомнил отца. Веч поцеловал сына напоследок и отбыл, попрощавшись сухо с женой, ни к чему сюсюкаться, если в любую минуту могут убить на войне. Холодность рассудка полезнее тоски по дому. При рассеянном внимании и с посторонними мыслями можно с легкостью схлопотать пулю и вернуться домой в гробу.
Веч видел, тянется к нему пацан. В тренировочном круге брал с уверенностью керамбиты*— не настоящие, а деревянные муляжи, и дрался, пусть по-детски неумело, но старательно повторяя основные приемы, однако, завидев мать, сникал, тушевался, и из рук всё валилось, видно, имела она над мальцом незримую власть, каковая бывает между деспотичной матерью и сыном. Он о Вече забывал, бросал ножи и цеплялся за женину юбку как малолетнее дитя, не сознающее своего возраста.
— Почему он живет в кандыре*? — спросил Веч сурово. — Мальчики с шести лет переходят в кемлак*, а ему уже семь, пусть перебирается в комнату мальчишек.
— Болел много, мой господин, присматривала я за ним, — ответила жена, опустив глаза.
— Ну, сейчас-то он жив-здоров, собирай его вещички сегодня же.
Жена упала перед ним на колени:
— Не лишай меня сына, мой господин!
— Так ведь здесь же он, в семье, и никуда не денется, ополоумела, что ли? Над ним же все будут смеяться, если уже не смеются, что держится за мамкину юбку.
— Пускай, не совсем здоров он. Мочится в постель и темноты боится, засмеют его в кемлаке-то.
— Недержание лечится лекарствами, это инфекция, — сказал Веч. — А в компании мальчишек быстро забудет о своих страхах. Врача я найду, осмотрит Нейта, назначит лечение.
— Нет, господин мой, не нужно! — воскликнула жена. — Позор мне будет, ославят на весь церкал, что не смогла родить здорового сына. Умениями лекаря и молитвами камы* Триединый наградит нашего сыночка здоровьем.
— Значит, плясками и бубном его лечила? — спросил грозно Веч.
Престарелого лекаря П'Олона он вообще в расчет не брал, тот имел слабое зрение и тугоухость в соответствии с возрастом и лечил травами и притирками, отказываясь признавать эффективность лекарств.
— Молитвы тоже немалую силу имеют, — поджала губы жена.
— Смотри, если через месяц малец не переберется в кемлак, будем разговаривать по-другому, — пригрозил Веч. — Ступай.
Кивнула жена, соглашаясь, и со взором опущенным вышла из трапезной.
Возвращение Веча в родной церкал совпало с поминанием мертвых — ритуалом, проводившимся в каждом уважающем себя клане с давними традициями — на закате, лицом к низкому солнцу и к погосту. С непокрытой головой, на коленях, под печальные удары кланового бубна и прощальную песнь камы*, надо отдать ей должное, своё дело она знала. Войдя в транс, взывала к духам умерших до тех пор, пока не упала без сил, и глухие ритмичные удары по натянутой коже бубна вошли в резонанс с ударами сердца. Каждый его стук вытягивал из небытия на свет имена отца, деда, братьев, дядьев, прочих родственников, фронтовых друзей, истончив границу между миром духов и миром живых. Клянясь мертвым в вечной памяти, Веч усиленно отгонял образ той, чье имя ни разу не произнес — ни вслух, ни в мыслях, после отъезда из амодарского гарнизона. Потому что живым не место в мире духов, потому что верил и надеялся — пусть она останется жива.
Следствие по грандиозной облаве в южном городке началось в ставке генштаба и закончилось на земле Триединого, став самым громким делом послевоенного времени и прогремев по всем гарнизонам, вплоть до границы. Веча оправдали, не разжаловали, но вынесли официальное порицание о халатности при исполнении, повлекшей за собой гибель подчиненных, с занесением в личное дело. Там же, в Доугэнне, по решению трибунала, его освободили от конвойной опеки и сказали, похлопав по плечу: "Гуляй, свободен", а полковник О'Лигх, сохранивший погоны и честь мундира, напутствовал на прощание:
— Не радуйся особо и не натвори глупостей сгоряча. С нас нескоро снимут колпак.
Раненым амодарам посчастливилось выжить, несмотря на долгую дорогу за Полиамские горы. Пленных поместили в тюремный лазарет и, поставив на ноги, этапировали в лагерь, занимающийся угледобычей в предгорьях.
Освободившись, Веч уведомил телеграфным сообщением мать о своем возвращении в клан Снежных барсов. Вернувшись в Самалах, занял комнаты отца, а военный китель занял свое место в шкафу.
Дни слились в нескончаемую череду дел — поправление и чистка осыпавшихся колодцев, ремонт разрушившихся построек и прохудившихся крыш, чистка забитых дымоходов, углубление скважины, восстановление уличного освещения и мостовых, ремонт насосов и неисправных внедорожников, сгруженных в пустующем сарае, ревизия поголовья стада и амбарных книг, споры с Рилой о необходимости затрат и борьба с ее скупостью, вечерние тренировки во внутреннем дворике...
Зато ночи принадлежали лишь ему одному. Бессонные и такие же темные, как и то, что скопилось в груди неподъемной тяжестью, от которой он тщетно пытался избавиться, молотя по чучелу с песком. Без устали, до кровавых костяшек. Третье чучело намедни заменил, наверное, из-за непрочного чехла, скроенного из тройной шкуры яка.
Он мог бы её спасти... Мог бы, мог бы, мог бы... наплевав на всё, — бил как одержимый по выделанной коже левой рукой.
Её невозможно было спасти... невозможно, невозможно, — повторял, отбивая удары правой рукой.
А потом отправлялся на капище* — и в новолуние, и на полную луну, и в дождь, и ясную погоду — чтобы под звездным небом, коленопреклоненно, сцепив пальцы в замок на жертвенном камне, помолиться. За неё.
За годы мотаний по стране и за ее пределами Веч перестал придавать значение тому, где и как просить Триединого, считая важным не подходящее место для молитвы, а искренность и веру, в неё вкладываемую. Но теперь, приходя каждую ночь в языческое святилище, он вкладывал в молитву особый сакральный смысл, непоколебимо уверовав, что сила священного места обязательно поможет. Он и слов-то правильных не знал и потому просил у Триединого об одном — пусть она останется жива и невредима, а большего ему и надо.
Всю ночь лил дождь, дорогу развезло в грязь, рубаха промокла насквозь. В свете уличных фонарей дождевые капли сыпались с небес блестящей моросью. В воротах стояла Рила, кутаясь в платок.
— Опять ты туда ходил. Каждую ночь ходишь. Зачем? Лучше бы жену к себе позвал, куда приятнее возлечь с женщиной в такую погоду.
— Она мне не жена. Ее выбрал отец, не я. Он даже в выборе мне отказал.
— Что ты знаешь о том, как мы здесь жили? — поджала она губы. — Ты с семнадцати лет толком не появлялся в семье, а перед войной привез жену, убедился, что сделал ей ребенка и опять удрал.
— Рила, твоя память избирательна, надо же. Это отец заключил выгодную сделку с Дикими вепрями, а не я. Это ему нужно было закрепить договор, а не мне. И ему было наплевать, с кем я должен спать и кому делать детей.
— Ты спятил — тревожить память отца? — возмутилась она. — Стоило раньше махать кулаками. Захотел признания клана — будь добр, исполняй волю родителя. Или не чтишь заветы Триединого?
— Я чту, а толку-то? — ответил хмуро Веч. Знал бы он, какие обязательства накладывает родовой знак, ни за что не согласился бы на разукрашивание спины. Но тогда Веч был молод, горяч и честолюбив и неимоверно гордился свежеприобретенной клановой отметиной.
— Хотя бы для сына будь отцом. Мальчишка так тебя ждал.
— Для сына есть и буду. Но не для неё.
— У нее имя есть, Дида, между прочим. О'Дида из клана Диких вепрей.
— Мне неинтересно.
— Поблагодари её за то, что отмолила тебя у духов. Выпрашивала за тебя сутками напролет, чтобы вернулся живым и невредимым.
— Вот как, — хмыкнул Веч. — Наверное, страстно не хотела возвращаться вдовою в отчий дом.
— Многие из нас не хотели, но немногим повезло, — сказала сестра сухо. — Поговори с ней о том, как мы жили все эти годы, пока ты воевал. О том, как она жила, брошенная жена при живом муже.
Веч усмехнулся. О чем может рассказать женщина, проводящая дни в заунывных песнопениях в компании товарок-приживальщиц? О новых обережных рунах, украсивших её стопы? О старозаветных семейных устоях? О жестокой каре, насылаемой духами за неверие, и о благословении тому, кто возверует истинно?
— Не бей на жалость, Рила. Мы оба заложники традиций. Разве ж я руку на нее поднял? Разве оскорбил её и всю её родню? Разве оставил умирать с голоду? Обеспечил её и сына. А большего дать ей не могу.
— Хорошо, пусть так. Возьми вторую жену, выбери по своей воле, в любом из кланов, хотя бы вот в небесном, до ближайшего церкала не больше двух суток езды.
— Только бабских свар мне и не хватало, — скривился Веч.
Нет уж, вторая "дырка" нам не нужна, и от первой воротит, как от прокисшего вина. Уж лучше мы будем проводить в разъездах время с пользой и бывать с сородичами по делам в соседних кланах, останавливаясь в караван-сараях*. И туда будут приходить с черного хода местные женщины, кто — в никабах*, а кто — не таясь, и будут гораздо отзывчивее и горячее всяких-разных, тех, что законные. И искреннее, потому что ничего не требуют и не ждут чего-то особенного.
И наконец-то оторвём сына от жениной юбки, пора бы мальцу взрослеть. А пока почему бы не побывать в Беншамире по делам, заодно и фронтовых друзей навестить, и "родственничка". Наверное.
Затушив костровище и собрав шатер, Снежные барсы помогли старейшине загрузиться во внедорожник, причем С'Улен корчил исподтишка разные рожи, заставляя Веча давиться смешками.
Через час машины выехали на взгорок, и глазам путников открылся вид на церкал, раскинувшийся в равнине среди полей, поспевающих под благодатным солнцем. В последний раз Веч был в Беншамире перед войной, на свадьбе "родственничка", но и тогда город поразил размерами и размахом. Война не оставила на нем отметин, наоборот, Беншамир немало разросся вширь и ввысь. Сияли на солнце арочные крыши теплиц и оранжерей, шел дым из высоких труб работающих фабрик. Город окружала стена из песчаника с капитальными воротами, выполнявшими, скорее, церемониальную миссию, нежели функциональную. Через распахнутые створы шло движение гужевых повозок, машин и пешего люда. За стеной по широким колеям катили в обоих направлениях машины — это сагрибы* объезжали охранный периметр снаружи. Разумная необходимость, потому как в Беншамире был организован один из крупнейших амодарских поселков в стране.
__________________________________________
Большой Круг или Большой Совет — Совет трех кругов (земного, небесного, штормового)
Месхин — мастер по нанесению нательных орнаментов и клановых знаков
Служка — прислужник, служанка
Атат — почтительное обращение к мужчине (неродственнику)
Ат — почтительное обращение к мужчине (родственнику)
Кам — то же, что и шаман
Камлание — ритуал, сопровождающийся пением и ударами в бубен, во время которого кам общается с духами
Стряпная, трапезная — комнаты в доме, первая — для приготовления пищи, вторая — для приема пищи и гостей
Дудым — река, протекающая рядом с Самалахом, родным церкалом Веча
Фелидж — легкий навес, шатер
Шальвары — широкие штаны с манжетами-резинками на брючинах
Кандыр — женская половина дома
Кемлак — мужская половина дома
Керамбиты — ножи с изогнутым клинком и заточкой, как правило, с внутренней стороны, для левой и правой руки
Чарыки — легкая и прочная обувь из цельных кусков необработанной кожи, защищающая ноги в камнях и от раскаленного пустынного песка
Бандана — косынка или платок, повязываемые как на лоб, так и вокруг шеи
Капище — языческое святилище с идолами богов
Караван-сарай — постоялый двор, гостиница для путешественников и гостей, служащая кровом и стоянкой
Никаб — головной убор, закрывающий лицо, оставляя глаза открытыми.
Сагриб — охранник, сторож
Кадил — невеста по обмену
Триединый (религиозн.) — основа всего сущего. Божество, объединяющее три начала: землю, воздух и воду
Cercal (церкал, на амидарейском — церкаль) — город, населенный пункт в Даганнии. Кхаран, Беншамир, Купитец — церкали в Даганнии с амидарейскими диаспорами. Самалах — церкал Веча.
Мехрем — содержанка, проститутка
Bohor*, бохор — драка, потасовка. Жарг. — мочилка, буча, схлёст
Атеш-кед*, Дом земли — общественное здание в церкалах земных кланов, с тотемным камнем в центре. В Атеш-кед проходят совещания старейшин
2
Атеш-кед* в Беншамире — завидное здание и просторное, к тому же. В центре города, из серого камня, с высокой купольной крышей, множеством окон и светильниками по периметру помещения. А чему удивляться, сборища вроде Совета земного круга стали привычными для беншамирцев, они и Большой Круг принимали, а это высокая честь для любого клана.
В центре зала, на возвышении восседает за столом командор земного круга Д'Эрган, подвижное кресло позволяет ему крутиться и видеть всех участников заседания. Там же, в центре, находится тотем гостеприимных хозяев: грубо вытесанный из камня зверь с оскалившейся мордой и гигантскими клыками. Чуть ниже, по малому кругу расположились помощники командора, они зачитывают план заседания, ведут стенограмму выступлений, записывают принимаемые решения, фиксируют результаты голосования. Вопросы, поступающие от представителей, оформляют в виде записок и передают командору Д'Эргану.
За малым кругом следует средний, там сидят представители кланов, прибывшие на Совет из разных уголков страны. Но это громко сказано, на деле ареал расселения кланов земного круга приходится на центральную часть Доугэнны. В числе представителей — доугэнцы разного возраста, присутствуют и старики, но их мало, и зрелые мужчины, и среди них есть бородачи с узорами на лицах, прибывшие из предгорий. Есть и пустующие места — некоторые кланы не смогли или не захотели прислать своих представителей в Беншамир. И присутствие, либо отсутствие дотошно заносят в список помощники командора Д'Эргана.
Наконец, самый большой круг вдоль окон — импровизированная балюстрада, за которой разрешено стоять посетителям, наблюдая за ходом заседания, и прочим просителям и свидетелям, если их, например, призовут для дачи публичных показаний.
План сегодняшнего заседания не предусматривает перевыборы командора, по правилам они происходят раз в два года. Или раньше, если земной круг недоволен результатами работы своего руководства. Д'Эрган из клана Бурых медведей, с проседью в коротко стриженых волосах, — сородич полковника О'Лигха, и фигурой и громовым голосом схож с ним. Война внесла свои коррективы в правила выборности, и Д'Эрган, приняв однажды пост командора, занимает его шестой год, оправдывая возложенное на него доверие.
