| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
— Всё-таки мир вокруг нас поразительно красив, — Тайрен, выигравший свою партию в шашки, пребывал в лирическом настроении.
— Угу.
— Что-то увидела?
— А? — я опустила глаза. — Нет, ваше высочество. Я пытаюсь разглядеть пресловутого лунного зайца. Но у меня не получается.
В детстве я была уверена, что вижу на луне чьё-то лицо. Но повзрослев, я стала видеть на лунном диске только бессистемные пятна.
— Я тоже его никогда не мог рассмотреть, — признался Тайрен. И указал на стоящее передо мной блюдо с мясными шариками. — Ты ешь. Змеиное мясо полезно для женского здоровья.
— Правда?
— Да, я справлялся у врачей, что может помочь тебе зачать.
Опять он за своё. Я подавила вздох и послушно отправила в рот шарик из змеятины. На вкус она напоминала курицу.
— Чем думаете заняться завтра, ваше высочество?
— Думаю осмотреть окрестности. А ты? Уже достаточно отдохнула от дороги, чтобы составить мне компанию?
— С удовольствием, — улыбнулась я.
Осматривать окрестности мы отправились верхом. Неторопливо съехали по небольшому серпантину от ворот крепости и шагом миновали узенькие улочки, довольно оживлённые, хотя не сказать чтобы запруженные. На нас оглядывались. Приставленный к нам слуга показывал местные достопримечательности — вон за тем углом рынок, тут постоялый двор, а вот тут чайная, вон на этой улице лавки, хотя столичной госпоже они едва ли будут интересны... А вот эта обширная утоптанная площадка сразу за южными воротами, нет, это не плац, хотя может и так использоваться, но, вообще-то, здесь проходит ярмарка, на которую съезжается вся округа, а если повезёт, то и варвары из-за границы империи жалуют.
А за северной стеной города я увидела первое в этом мире кладбище. Первое, которое я увидела, разумеется, а не первое вообще. И, конечно же, любопытство заставило меня подъехать поближе, благо принц не возражал, спешиться и пройти за символическую каменную оградку высотой по колено. Я ожидала увидеть холмики, столбики, плиты, может быть, статуи или склепы... Что ж, холмики тут действительно были, но куда выше, чем я привыкла видеть на земных кладбищах. Скорее это были миниатюрные курганчики, в боку каждого из которых была сделана подковообразная выемка, и порой не одна. Иногда она была вымощена каменными плитками, но обычно внутри просто была утоптанная земля. В любом случае у дальней стены выемки стояло что-то вроде каменного алтаря. Кое-где вместо насыпных холмиков использовались естественные неровности. Иногда стенку над алтарём покрывали разноцветные изразцы, но чаще всего она укреплялась простыми булыжниками.
— Кто-то недавно справлял поминальный обряд, — Тайрен кивнул на один из алтарей, перед которым (а не на нём) стояла большая бронзовая чаша на трёх ножках. Подойдя поближе, я увидела в чаше пепел.
— Едва ли местный, — добавил принц. — Местные бы принесли еду и вино. А этот просто сжёг деньги.
— Деньги?
— Да, чтобы на том свете покойный ни в чём не знал нужды.
Я невольно усмехнулась. Потусторонний мир местные представляли практически полным аналогом земного. Там был свой Небесный император, живший в своём дворце за небесной оградой у Полярной звезды, и небесная иерархия божеств и духов выстраивалась вокруг него, как приближённые вокруг земного императора. Лучшие из людей тоже могли попасть в небесный дворец, и праведная жизнь заменяла им отборочный экзамен, что земные чиновники держали на хорошую должность. Те же, кто с заданием не справлялись, отправлялись в места поплоше — главным образом во владения Царицы-Матери, как в далёкую провинцию, с детально расписанной географией, несколькими городами, целой когортой демонов — поддержателей порядка, и своим чиновничьим аппаратом. Там был даже свой апелляционный суд, в который могли принести жалобу души неправедно казнённых! Интересно, какие приговоры он выносит, и как они претворяются в жизнь?
Да что там загробный мир, если даже расшалившуюся в этом мире нечисть можно было призвать к порядку жалобой духу-покровителю местности, точно так же, как унимали хулиганов-людей жалобами волостному или уездному начальству. Только, в отличие от людских дел, где пожаловаться мог каждый лично свободный, жалобу на нечеловеческую сущность должен был принести кто-то, пользующийся авторитетом не только в этом, но и в ином мире: святой отшельник, особо добродетельный священник или, на худой конец, деревенский колдун.
— Ну, что, поехали дальше? — спросил Тайрен.
Я кивнула, и мы вместе пошли обратно, к ждущим нас лошадям. По пути миновали небольшой храмик, стоявший в тени раскидистого дерева — такой маленький и скромный, что я заметила его только теперь. Черепичная крыша заметно просела, стены покрывали пятна, краска на двери облупилась. Мне почему-то стало грустно, как бывает грустно, когда видишь человека нелёгкой судьбы и понимаешь, что ничем не можешь ему помочь.
Лошади дружелюбно зафыркали при нашем приближении, немногочисленные сопровождающие ждали поодаль. Копыта стучали по земле — в последние утра случались заморозки, и почва была твёрдой, а трава на рассвете серебрилась инеем. Впрочем, сейчас он уже стаял, и холодный воздух, ворошивший гривы и норовивший во время скачки сорвать с головы капюшон, лишь прибавлял бодрости. Неровная местность то вздыбливалась горками, то расстилалась широкими лощинами, казалось, предназначенными для того, чтобы пустить по ним лошадей галопом. И мы с Тайреном не стали противиться приглашению.
— А ну, догоняй! — крикнул принц, давая шенкелей своему коню.
Я невольно рассмеялась и толкнула свою кобылу пятками. Стало легко и весело, конская спина двигалась подо мной, и я на миг воспаряла с каждым лошадиным прыжком, чтобы потом упруго оттолкнуться от земли, чувствуя её всем телом, словно скакала сама. Солнце то выглядывало, то пряталось за серые облака, море травы колыхалось вокруг, и не было ему конца и края. Слуги отстали, и мы остались одни под этим сине-серым небом, наедине с травой, холмами и степным ветром.
— А теперь вы догоняйте, ваше высочество! — как ни странно, мне удалось вырваться вперёд. Может, Тайрен сам придержал коня, а может, дело в том, что я была всё-таки легче, но теперь я первый раз в жизни залихватски гнала галопом, ничуть не смущаясь ни недостатком умения, ни возможными сюрпризами от лошади, ни тем, каково будет падать на эту твёрдую землю... Страха не осталось и в помине. Впереди не было никого, и позади довольно далеко — никого... хотя нет, топот копыт всё приближался и приближался, Тайрен поравнялся со мной, сверкнув широкой белозубой улыбкой, и вот мы уже мчимся бок о бок.
Пройдёт много лет, но это воспоминание навсегда останется со мной — скачка, ветер, море травы, скользящие по ней тени облаков, и счастье, что летело тогда рядом с нами, как птица...
— А эти шкурки прислал тот торговец, что держит лавку на углу Кузнечной улицы, — Усин споро разложила передо мной меха. — Велел передать... как же там... он понимает, что его ничтожные дары лишь оскорбят взор госпожи, и уповает только на её милость и снисходительность. Это все подношения, которые он в силах сделать, чтобы выразить своё почтение.
— Если дары лишь оскорбят, зачем же их подносить? — фыркнула я. — Хотя вот этот лисий хвост неплох, как думаешь?
— Если обшить им парадное платье старшей сестры, будет очень красиво...
Я погладила рыжую шерсть. Сама шкурка была и вправду так себе, но вот хвост...
Это был уже не первый раз, когда я чувствовала себя Очень Важной Персоной. Что ни говори, а цельный принц для здешнего захолустья, где Небо высоко, а император далеко, был царь и бог и воинский начальник, и угодить ему было жизненно важным для всех окрестных чиновников. Все начальники застав, соседних крепостей и селений уже перебывали у нас, невзирая на трудности путешествия начавшейся зимой. Но не только чиновники искали его милости. Едва ли б его высочество снизошёл до того, чтобы заметить какого-нибудь местного торговца или ремесленника, разве что приобрёл бы по случаю какую-нибудь безделушку, но к нему явно относились, как смертные относятся к могущественному духу или божеству — заметит или не заметит, а подношение лучше сделать, так, на всякий случай. Но, помимо прямых подношений, испокон веков был ещё один способ воздействовать на сильного мира сего — угодить его женщине.
А поскольку его женщиной была я, то и лезли горожане из кожи вон. Деньги у меня были, ведь жалованье мне никто не отменял, и среди моего багажа находился целый сундучок с монетами. Но так уж получалось, что я могла бы жить тут припеваючи, не тратя ни одного ли, самой мелкой здешней монетки — на одни лишь подарки.
— Посыльный из лавки ещё здесь?
— Нет, старшая сестра, он ушёл сразу.
— Тогда пошли кого-нибудь в эту лавку передать — вот эту... и вот эту я беру в дар, а за остальное плачу... ну, сколько там полагается.
— Деньги в руках посыльного — что баран в пасти тигра, — недовольно пробормотала Усин.
— М? — я отвлеклась от поглаживания небольшой серой шкурки — наверное, беличьей. — Думаешь, мне самой лучше съездить?
— Нет-нет... Я не это имела в виду.
— Тогда пусть кто-нибудь сходит, — я покосилась на заклеенное бумагой окно. Если отодвинуть створку, всё равно не увидишь ничего, кроме круглого двора за балконом, но даже в нём чувствуется сильный ветер. Если ещё и снег пойдёт, то мы получим первую в этом году настоящую метель. Вылезать в такую погоду не хотелось. Хорошо, что стены крепости успешно держали тепло, и для обогрева комнаты хватало одной жаровни.
— А ещё я слышала новость, — если торговцы регулярно присылали мне свои товары, то Усин исправно служила поставщицей новостей и сплетен, — на празднование дня рождения его величества в Анту приедет вождь племени чжаэнов! И останется до зимнего солнцестояния.
— А чжаэны — это...
— Одно из степных племён, что признали власть Сына Неба! Хоть, говорят, и не по доброй воле, — в голосе Усин послышалось даже что-то вроде осуждения. — Рассказывают, что раньше они кочевали южнее и западнее, но потом их начали теснить кубры, и они прибегли к нашей защите. На эту зиму они устроили стойбище сразу за заставой Цилиб.
— Что ж, они поступили вполне разумно.
— А госпожа Мий говорит, что приобщаться к цивилизации нужно не из страха, а ради того, чтобы стать лучше. Но этих варваров пока не напугаешь как следует...
Я невольно усмехнулась. Но вообще-то гость — это хорошо. Теперь я в полной мере смогла оценить рассуждения Александра Сергеевича о провинциальной скуке и о том, как радует хозяев возможность отвлечься на свежего человека. "Кто долго жил в глуши печальной, друзья, тот, верно, знает сам..." Жаль, что нельзя прочесть "Графа Нулина" Тайрену, он любит стихи и оценил бы. Я помнила поэму почти наизусть, но увы — языковой барьер делал возможным только прозаический пересказ.
Каждый из нас боролся со скукой по-своему. Тайрен разъезжал по окрестностям, устраивал ответные визиты, приводя в трепет местное начальство на много лаев вокруг, я же в основном коротала время за привезёнными с собой книгами. Нужно же навёрстывать недостаток образования. Тайрен, когда оставался в крепости, нередко составлял мне компанию, и мы по уже сложившейся доброй традиции читали вдвоём, попутно обсуждая прочитанное. Теперь объектом совместного изучения стали исторические хроники и объёмный, в несколько томов, исторический труд, систематизировавший всё известное об истории обеих империй, Северной и Южной, каковыми, по убеждению их жителей, цивилизованный мир и исчерпывался.
А вот романов тут не было. Художественная литература была представлена лишь короткими жанрами — новеллами, стихотворениями, небольшими, на несколько сценок, пьесами. Даже поэмы оказались на удивление невелики.
В местной же истории для меня в глобальном смысле не оказалось никаких неожиданностей. Не прошло ещё и пяти веков с тех пор, как на месте нынешних империй расстилалось лоскутное одеяло из множества царств и княжеств. Хотя считалось, что когда-то, на заре времён, они всё же были единой империей, основанной тем самым Первым императором, что слетел на землю на драконе и улетел на Небеса на нём же. И якобы его империя тогда простиралась вообще на все обитаемые земли. Первого императора сменили ещё три, каждый из которых правил какое-то неимоверное количество времени, исчислявшееся тысячелетиями, потом съёжившееся государство перешло в руки древних мудрых царей, бывших уже несомненными людьми, но, поскольку, как это водится, со временем всё мельчает и портится, мудрость правителей в конце концов иссякла и страна развалилась на части. Части эти торговали и воевали между собой, заключали союзы и альянсы, дробились и сливались, пока в конце концов несколько самых сильных не поглотили почти всех, кто был слабее — и немедленно передрались друг с другом. Воспоминания о якобы имевшей место быть древней империи не давало правителям покоя, и в конце концов сильнейший сумел сожрать всех остальных, если не возродив легенду, то создав некое её подобие. В знак этого он, не довольствуясь царским титулом, впервые за писаную, а не легендарную историю, возложил на себя титул императора. Да не простого, а Великого.
Разумеется, добровольно ему никто не сдавался. Разумеется, свою империю он строил огнём и мечом, а потом ещё и давил то и дело вспыхивающее сопротивление. Разумеется, он стал тираном, перед которым трепетали и которого ненавидели — чтобы отыграться на его наследнике. Не прошло и пары лет после смерти великого завоевателя, как созданная им империя заполыхала со всех восьми концов.
Чему, впрочем, изрядно способствовало то, что на сыне гения, как это чаще всего бывает, природа отдохнула. Если папаша в своей жестокости был хотя бы последователен, то его наследник считал своё величие чем-то само собой разумеющимся и действовал по принципу — кто мне последнее слово скажет, тот и прав. Последнее слово неизменно оставалось за евнухами из его свиты, похоже, искренне полагавшими — пусть хоть потоп... даже не после нас, а завтра, лишь бы хапнуть побольше сегодня. И расправиться с теми, кто недоволен таким положением вещей.
Так удивительно ли, что восстали даже те, кто был лоялен отцу молодого правителя?
— А ведь вся империя, приподнявшись на цыпочки, ждала, каким он будет правителем, — заметил Тайрен, когда мы закончили главу о коротком и бесславном правлении второго императора. — Умирающий от голода рад и картофельным очисткам, стенания народа — всегда помощь правителю. Облегчи бремя народа и прослывёшь человеколюбивым. Если бы он исправил ошибки своего отца, облегчил подати и наказания, выпустил заключённых из тюрем, позволил вернуться изгнанникам, то все бы сплотились вокруг него, даже будь он самым заурядным человеком. Но он всё только усугубил. Что ж удивляться, что расцвела смута?
— А знаете, ваше высочество, я не думаю, что у него были шансы уцелеть, даже если бы он делал всё так, как вы говорите, — возразила я.
— Почему же?
— Слишком многие ненавидели его, как продолжение его отца. Тем более что отца уважали исключительно за силу, и в послаблениях увидели бы только признак слабости. В этом недостаток империй, собранных силой оружия, особенно в краткое время — слишком много обиженных, которые терпят лишь из страха, а стоит им набраться смелости, как они немедленно восстают. Слишком многие мечтали вернуть старые добрые времена, когда каждый князь был сам себе хозяин. Сын не успел набрать того авторитета, что был у его отца, так что даже если бы простые люди были б удовлетворены его правлением, знать бы не смирилась, а верность господам увлекла бы и простолюдинов.
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
