|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
Учитель сказал:
— О как велики были Шунь и Юй, владея Поднебесной, они не считали её своей.
Конфуций. Беседы и суждения
1.
Легки мои кони, цвет масти их сив...
И ровно ложатся все вожжи у грив,
И лошади мчатся, и хлещут бичи.
Учись, у мудрейших совета спросив!
Ши Цзин (II, I, 3)
Когда-то давным-давно в мире не было ничего — ни Земли, ни Неба, ни верха, ни низа, ни воды, ни тверди, один только первозданный хаос. Он простирался, сколько хватало глаз, огромный, неизмеримый, вмещающий в себе зачатки всех вещей, но не содержащий ни одной из них, округлый, как гигантское яйцо. Но однажды раздался страшный грохот, словно треснула гора — хуа-ла! — и хаос раскололся. Ну, всему бывает свой конец, и любому яйцу в конце концов приходит время разбиться, выпуская наружу птенца. Вот и яйцо-хаос разбилось на множество осколков, только вылупился из него не цыплёнок, а Первый человек. Оглянулся он по сторонам, и увидел, что взбаламученные осколки хаоса разделяются между собой: всё лёгкое, чистое и светлое поднимается вверх, а всё тяжёлое, грязное и тёмное опускается вниз. Так появились Небо и Земля, но ещё слишком неустойчивыми они были и могли слипнуться вновь. Тогда упёрся Первый человек ногами в Землю, а плечами в Небо, и так встал, не позволяя им соединиться. Каждый день Небо становилось выше на один жэн*, Земля толще на один жэн, а Первый человек подрастал на один жэн. Восемнадцать тысяч лет стоял этот огромный Атлант, удерживая Небо и Землю, не давая им вновь превратиться в хаос, а по истечении этого срока убедился, что стали они достаточно твёрдыми и прочными, и опасность миновала. Вздохнул тогда Первый человек — и умер. От облегчения, надо полагать. И вздох, вырвавшийся из его уст, стал ветром и облаками, голос — громом, левый глаз — солнцем, а правый глаз — луной, туловище — четырьмя сторонами света, руки и ноги знаменитыми горами, что выше всех прочих, кровь — реками, жилы — дорогами, плоть — почвой, волосы на голове — звёздами, волосы и кожа на теле — травами, цветами и деревьями, зубы и кости — блестящими металлами и крепкими камнями, сверкающими жемчугом и яшмой, и даже пот, выступивший на его теле, превратился в капельки дождя и росу. А потом богиня Нида заселила новорожденный мир зверями, птицами, рыбами и людьми, и он окончательно стал таким, каким мы знаем его сейчас. Правда, откуда взялась сама богиня со своими собратьями-богами, никак не объяснялось. Должно быть, сами собой завелись. Как плесень.
Таков был миф о сотворении этого мира в изложении принца Тайрена. Комментарий про плесень, понятно, принадлежал мне. Тайрен в ответ поперхнулся, после чего заметил, что я порой бываю слишком несдержанна на язык. С чем я с готовностью согласилась.
Наше путешествие продолжалось уже больше двух недель и проходило достаточно комфортно. В нашем распоряжении была просторная карета с мягкими подушками, а если надоедало трястись, всегда можно было проехаться верхом. Или пройтись пешком, благо наш поезд, куда кроме кареты входили несколько возков и отряд охраны, двигался чаще всего неторопливым шагом. На ночлег мы обычно останавливались на почтовых станциях или на куда более редких и многолюдных постоялых дворах. Станции мне нравились больше — они были чище, ухоженней, и в них не было толпы, которая гомонила за тонкой стенкой, мешая спать. Когда я спросила, почему так, оказалось, что пользоваться станциями простым путникам не разрешалось. Они предназначались для казённых надобностей, для государственных гонцов и правительственных чиновников, и чтобы воспользоваться их гостеприимством, нужно было иметь специальное разрешение. Но у принца-наследника с разрешением всё было в порядке, так что за всё время поездки случилось лишь несколько раз, когда мы ночевали не под крышей.
Так мы миновали заросшую очень красивым разноцветным осенним лесом горную гряду — невысокую по сравнению с той, что я уже видела, когда посольство везло меня в столицу полтора года назад. Неужели прошло уже столько времени? Иногда мне казалось, что это было очень давно, и я уже так привыкла к этому миру, словно жила тут всегда. А иногда мерещилось, что всё случилось вчера. Или даже не случилось, а просто я вижу очень яркий и красочный сон, но вот сейчас зазвонит будильник, я открою глаза, и Гришка бодрым голосом скажет, что если соня не встанет в ближайшие четверть часа, то опоздает на работу. Он всегда просыпался куда быстрее и раньше меня, и потому завтрак обычно тоже готовил он.
— Вот тебе кофе в постель, — говорил он, протягивая мне кружку. — А остальное ждёт на кухне.
Теперь завтрак нам готовила прислуга, а о кофе приходилось лишь мечтать. Впрочем, к этому напитку я дышала ровно, и отказ от него дался мне куда легче, чем отказ от нормального хлеба и картошки. Каковая, как выяснилась, считалась слишком грубой для утончённых аристократических желудков, и потому в пищу её употребляли только крестьяне да солдаты, и те норовили при первой же возможности перейти на рис или хотя бы просо, а картофель превратить в кормовую культуру для скота.
Что они понимают, эти местные.
Прошлое, моё происхождение не отпускало так просто, то и дело напоминая о себе не только разницей менталитетов, моими странными для слушателей рассуждениями и замечаниями, так удивлявшими и то раздражавшими, то веселившими Тайрена. В последние месяцы мне почему-то чаще стали сниться сны, в которых я видела себя на Земле, в моей обычной жизни. Как это водится у снов, они были путаными, мешавшими времена и места, людей и события, в них происходили странные вещи, но просыпалась я после них с острым чувством ностальгии по оставленной жизни. Иногда даже не сразу могла понять, где нахожусь, и почему надо мной не привычный побеленный потолок квартиры, а какие-то балки и занавески. Вот и в тот день, когда на горизонте показалась ещё одна горная цепь, мне приснился слегка фантасмагоричный сон, в котором я была у кого-то в гостях, и там присутствовал мой покойный дедушка, причём я отлично помнила, что он покойный, но совершенно как должное воспринимала то, что он сидит рядом со мной за столом. И то, что дом, в котором мы собрались, выглядит точной копией Хризантемового павильона, тоже не смущало меня ни в малейшей степени — я знала, мы находимся на Земле, и ждала, что вот сейчас застолье закончится, и мы с мамой пойдём к нам домой... Хотя в реальности не жила вместе с ней уже пару лет до того столкновения с грузовиком. И когда я проснулась, первой мыслью было — а вот привезти бы родителей в Таюнь, показать им моё нынешнее житьё, познакомить с Тайреном! Что они сказали бы, увидев, условия, в которых я теперь живу? Ой, нет, блин, о чём я думаю? Вот уж чего бы я точно не хотела, так это показывать моим близким гаремный гадюшник.
И почему-то именно в этот раз осознание непреодолимости границы между прошлым и настоящим заставило меня расчувствоваться буквально до слёз. Словно именно этот сон стал последней каплей, заставившей меня окончательно осознать и принять простой факт: всё, возврата не будет, этот мир навсегда. И я, уткнувшись в подушку-валик, запоздало, зато от души оплакала разлуку со всеми и всем, что знала и любила прежде.
— Что случилось? — вдруг шёпотом спросил Тайрен. Оказалось, что он не спал, хотя было ещё темно, или, может, проснулся от моих всхлипываний. Здесь, в пути, оковы этикета ослабли, и принц больше не считал нужным выгонять меня из постели среди ночи.
— Да так, — я хлюпнула носом. — Вспомнила.
— Что?
— Родителей, — честно призналась я. Благо здесь, с местным культом любви и почтения к старшим, это достойная причина для бурной истерики, не то что для тихого ночного плача. — Я с ними не виделась уже больше года. И, наверное, никогда больше не увижусь. А когда-нибудь... они умрут... а я этого даже не узнаю-у!
Слёзы хлынули пуще прежнего. Тайрен сочувственно вздохнул и прижал меня к себе, бормоча что-то успокоительное. Кажется, о том, что Небо милостиво, и что шанс есть всегда, и что он прикажет разослать по северным и западным пограничным заставам описание моих родных, чтобы, если они когда-нибудь пересекут границу империи, об этом сразу же доложили ему. В конце концов я успокоилась, но на этом дело не кончилось. Мои слёзы запустили в голове его высочества мыслительный процесс, приведший к неожиданным для меня выводам.
— Я свинья, — вдруг сказал он.
— Э? — я с проблеском любопытства подняла голову с его плеча. — И в чём это выражается?
— Я же совершенно не подумал. Тебе тоже надо почтить своих предков!
И пока я молчала, переваривая новый поворот, добавил:
— Как приедем, сразу же прикажу найти резчика по дереву, чтобы он изготовил поминальные таблички.
— М-м... — промычала я, лихорадочно соображая, как выкрутиться из неожиданного затруднения. Люди здесь помнили своих предков на много поколений назад — во всяком случае, люди благородные. Кое-кто утверждал, что может перечислить всех вплоть до Первого императора. И для каждого известного предка изготавливалась своя табличка. И вот как объяснить, что я знаю свою родословную не дальше бабушки с дедушкой? Ну, могу ещё прабабушку Веру назвать — она умерла, когда я была совсем маленькой, но в семье о ней рассказывали. А ведь я сама сочинила, что мой отец — учёный человек, не крестьянин какой-нибудь, а значит, должен знать, откуда есть пошёл наш род. Впрочем, не удивлюсь, если тут и крестьяне помнят своих пращуров в десятом колене.
— Что?
— Видишь ли... Я... Ну... А что делать, если человек не знает...
— Да, ты не знаешь, живы ли твои родные, я понял. Знаешь, если так получилось, что нет возможности перечислить всех, можно изготовить одну табличку на весь род. Духи будут знать, кому предназначены жертвы.
— Тогда так и сделаем, — с облегчением согласилась я. Обыкновение Тайрена додумывать за меня в очередной раз сыграло мне на руку. Помолчав, я с любопытством спросила: — А что, если человек вообще не знает своих предков? Ну, мало ли... Осиротел в раннем детстве, в чужих краях. Или и вовсе подкинули... Как ему тогда быть?
— Такое редко бывает. Но в крайнем случае, можно поставить пустую табличку. Духи поймут, если они всё-таки присматривают за своим потомком с Небес.
— А могут и не присматривать?
— Если кто-то опозорил свой род, едва ли предки захотят знать такого потомка и его детей. Гнилую траву вырывают с корнем.
— А кто же тогда будет их кормить?
— Лучше голодать, чем брать у недостойного, — очень серьёзно сказал Тайрен.
У меня на языке крутился совет сперва поголодать как следует, а лишь потом делать выводы, но я его проглотила. В конце концов, явно не он до этого додумался. А у местных опыт голодовок поболе, чем у меня.
В день, когда мы подъехали к горам, выпал первый снег. Дыхание приближающейся зимы чувствовалось в воздухе тем дальше, чем севернее мы забирались. Я уже давно надевала верхний халат на вате и куталась в подбитый мехом плащ, удивляясь Тайрену, что обходился одним плащом, а он смеялся и говорил, что воина холод лишь бодрит. Поселения вокруг становились реже, расстояния между станциями больше, и порой случалось, что мы за целый день не видели ни одного человека и никакого признака жилья. Только вилась вперёд пробитая колея дороги, намекая, что люди ездят по ней всё же достаточно часто, чтобы она не зарастала. Иногда, в дождливую погоду, колея заполнялась грязью, но дождей для осени было на удивление мало, так что нам повезло ни разу не застрять. Первый снег пролежал всего пару часов и стаял, но я задумалась, что будет, если снегопад всё же укроет здешние дороги. Судя по тому, как удивлялся почтенный настоятель Чжа Жаосиланг, саней тут нет. Более южным землям они и не нужны, там снег не лежит. А севернее?
— Да не беспокойся, — отмахнулся Тайрен, когда я поделилась с ним своими соображениями. — К празднику Любования луной уже точно будем на месте.
— Я не беспокоюсь. Мне просто интересно. Как у вас люди передвигаются из одного места в другое, если вокруг снег? Неужели все по домам сидят?
— Сразу видно, что ты — дочь учёного, — рассмеялся он. — По большей части по домам, наверное. Или верхом. Когда приедем, спросишь, северяне должны знать.
Чтобы миновать горы, нам пришлось подниматься по довольно длинному серпантину, с которого открывался всё более потрясающий вид на оставленную нами равнину. Потом дорога наконец перевалила через хребет, и мы оказалась в высоко лежащей долине, похожей на огромную чашу, дно которой заросло травой, а бортиками служили горные вершины. Этакая степь в миниатюре. Я попыталась вспомнить, как будет "степь" на языке привезших меня в Таюнь кочевников, и не сумела — большая часть выученных за время пути слов уже испарилась из памяти, не найдя себе применения. "Чаша" оказалась обитаемой, на дне её лежал небольшой городок, и в этот раз мы остановились не на станции и не на постоялом дворе, а в доме градоначальника, вместе с чиновниками города выехавшего навстречу и подобострастно приветствовавшего принца задолго до городских ворот. Стоило нам ступить на землю перед воротами его дома, как вышедшие нас встречать домочадцы, повалились на колени и уткнулись лбами прямо в уличную пыль. После того, как Тайрен милостиво разрешил им встать, градоначальник, дородный человек с тонкой и длинной бородкой, при взгляде на которую на язык так и просилось определение "козлиная", сгибаясь в три погибели, выхватил из рукава метёлку и, пятясь, принялся разметать перед принцем дорожку через весь двор, одновременно старательно прикрывая свою работу широким рукавом.
— Что это он? — шепнула я невозмутимому Тайрену.
— Потом объясню, — так же шёпотом ответил он.
Но объяснила мне Усин, разумеется, сопровождавшая меня в этой поездке, когда мы с ней очутились на женской половине дома. Оказалось, что хозяин поступил по всем правилам старинного вежества. Именно так и надлежит встречать высокопоставленного гостя, выметая перед ним все соринки и собственной одеждой предохраняя от летящей пыли.
На женской половине меня встретила хозяйка, не менее дородная, чем её супруг, и две их дочери, совершенно мне не запомнившиеся. А также целый отряд служанок, видимо, все имевшиеся в наличии. Хозяйка кудахтала, рассыпаясь в комплиментах и уверениях, что они никогда не забудут оказанной им чести и сделают для меня всё, что в их силах. Остальные глазели на меня, ничуть не стесняясь своего любопытства, и я уже почти слышала, с каким возбуждением они будут обсуждать увиденное, едва покинув отведённую мне спальню. Так что посыльного с приглашением разделить ужин с его высочеством и хозяином дома я встретила с настоящим облегчением, игнорируя изумление хозяйки и шёпот остальных. Видимо, предполагалось, что я не должна покидать женскую половину до самого отъезда, но мне было наплевать.
По крайней мере мужчины не демонстрируют любопытство столь явно.
Оказалось, что обедать мы будем не втроём, а вчетвером — кроме Тайрена был приглашён ещё один гость, не то с целью похвастаться им принцу, не то с целью похвастаться принцем перед гостем. И, судя по всему, Тайрен был знакомством весьма доволен. Позже он мне подтвердил то, о чём я догадалась и сама: гость, господин Цзию, был учёным, чья слава покинула приграничье и распространилась по всей империи. А то, что он упорно оставался в своём захолустье, игнорируя все приглашения от высокопоставленных лиц, лишь прибавляло ему авторитета. Здесь очень ценили, по крайней мере, на словах, тишину и единение с природой, а потому любой, отправившийся по здешнему выражению, "к рекам и озёрам" тут же получал плюсик в карму и, при прочих равных, ставился выше своих собратьев по профессии или служению.
|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
