Джо Аберкромби Полмира

— Колючка Бату, — сказал он. — Тебя нарекли убийцей.

Она могла лишь кивнуть, ее дыхание участилось.

— У тебя есть, что сказать?

Возможно, ей следовало вызывающе плюнуть. Посмеяться Смерти в лицо. Говорят, так поступил ее отец, истекая кровью у ног Гром-гил-Горма. Но она хотела лишь жить.

— Я не хотела убивать его, — пробулькала она. — Мастер Хуннан выставил против меня троих. Это не было убийством!

— Невелика разница для Эдвала.

Так и есть, она это знала. Она моргала, из глаз текли слезы, она стыдилась своей трусости, но ничего не могла поделать. Как бы она теперь желала никогда не выходить на площадку, научиться мило улыбаться и считать монеты, как всегда хотела ее мать. Но за желания ничего не купишь.

— Пожалуйста, Отец Ярви, дайте мне шанс. — Она посмотрела в его спокойные холодные серо-голубые глаза. — Я приму любое наказание. Выполню любое искупление. Клянусь!

Он приподнял бледную бровь.

— Нужно быть осторожной в том, какие клятвы произносишь, Колючка. Каждая из них — цепь на тебе. Я поклялся отомстить убийцам моего отца, и та клятва все еще лежит на мне тяжким грузом. А эта может стать тяжким грузом для тебя.

— Тяжелее камней, которыми меня раздавят? — Она протянула раскрытые ладони настолько близко к нему, насколько позволили цепи. — Клянусь клятвой солнца и клятвой луны. Я сослужу любую службу, которую вы сочтете подходящей.

Министр хмуро посмотрел на ее грязные руки, которые все тянулись и тянулись. Он медленно наклонил голову на бок, словно торговец, оценивающий стоимость. Наконец сделал долгий несчастный вздох.

— Ох, ну хорошо.

Наступила тишина, во время которой Колючка обдумывала, что он скажет.

— Вы не будете давить меня камнями?

Он помахал искалеченной рукой, так что один палец болтался туда-сюда.

— Большие камни мне трудно поднимать.

Снова тишина, достаточно длинная, чтобы облегчение уступило место подозрениям.

— Так... каков приговор?

— Я что-нибудь придумаю. Освободите ее.

Тюремщица, сжав зубы, втянула воздух, словно отпирание любого замка ранило ее, но сделала, что было велено. Колючка потерла следы от железных оков на запястье, чувствуя себя без их тяжести удивительно легко. Так легко, что она подумала, не снится ли ей это. Она зажмурила глаза, и охнула, когда брошенные ключницей сапоги ударили ее в живот. Значит, не сон.

— Твой нос, похоже, сломан, — сказал Отец Ярви.

— И не в первый раз. — Если она выкарабкается отсюда всего лишь со сломанным носом, то сможет считать себя поистине благословенной.

— Дай посмотреть.

Министр был в первую очередь лекарем, так что Колючка не вздрогнула, когда он приблизился и мягко потыкал кости под ее глазами. Его лоб сосредоточенно сморщился.

— Ах, — пробормотала она.

— Прости, так больно?

— Немно...

Он прижал один палец к ее ноздре, большим пальцем безжалостно надавив на переносицу. Колючка задохнулась, упала на колени, раздался хруст, ее лицо пронзила острая боль, слезы потекли ручьями.

— Вот так, — сказал он, вытирая руку об ее рубашку.

— Боги! — всхлипнула она, вцепившись в свое пульсирующее лицо.

— Иногда маленькая боль может предотвратить намного большую в будущем. — Отец Ярви уже шел к двери, так что Колючка, пошатываясь, поднялась, и, все еще раздумывая, не уловка ли это, медленно пошла за ним.

— Спасибо вам за доброту, — пробормотала она, проходя мимо ключницы. Женщина пристально посмотрела в ответ.

— Надеюсь, снова она тебе не понадобится.

— Не в обиду будет сказано, но я тоже на это надеюсь. — И Колючка последовала за Отцом Ярви по темному коридору, потом вверх по ступеням и заморгала на свету.

Возможно, у него была одна рука, но его ноги работали как следует, через двор цитадели он шагал весьма быстро. Ветви старого кедра шелестели над ними от ветра.

— Мне надо поговорить с матерью... — сказала она, спеша, чтобы поспеть за ним.

— Я с ней уже поговорил. Я сказал ей, что нахожу тебя невиновной в убийстве, но ты поклялась служить мне.

— Но... откуда вы знали, что я...?

— Министр обязан знать, как поступят люди. — Фыркнул Отец Ярви. — А ты, Колючка Бату, пока еще не настолько глубока, чтобы не увидеть дна.

Они прошли под Кричащими Вратами, из цитадели в город, с огромной скалы в сторону Матери Море. Они шли по изогнутым лестницам и узким дорожкам, круто спускавшимися между плотно сбившимися домами и людьми, которые плотно сбивались между ними.

— Я не отправлюсь в набег короля Утила, так ведь? — Дурацкий вопрос, конечно, но теперь, когда Колючка вышла из тени Смерти, света было достаточно, чтобы скорбеть о ее разрушенных мечтах.

Отец Ярви не был настроен скорбеть.

— Скажи спасибо, что не отправишься в землю.

Они прошли улицу Наковален, где Колючка провела многие часы, жадно уставившись на оружие, как ребенок-попрошайка на выпечку. Где она ездила на плечах отца, невероятно гордая оттого, что кузнецы просят его оценить их работу. Но яркий металл, выложенный перед кузницами, теперь лишь дразнил ее.

— Никогда мне не быть воином Гетланда, — сказала она тихо и грустно, но у Ярви был острый слух.

— Пока ты жива, то, кем ты станешь, в первую очередь в твоих руках. — Министр мягко потер какие-то поблекшие отметины на своей шее. — Всегда есть способ, как говорила мне королева Лаитлин.

Колючка заметила, что от одного этого имени она немного выпрямилась. Лаитлин, возможно, и не боец, но Колючка не могла придумать, кем она восхищалась бы больше.

— Золотая Королева такая женщина, которую ни один мужчина не посмеет воспринимать несерьезно, — сказала она.

— Да, она такая. — Ярви искоса глянул на Колючку. — Научись смирять упрямство здравым смыслом, и, может быть, однажды станешь такой же.

Похоже, тот день был еще далеко. Когда они проходили, люди кланялись и тихо бормотали: "Отец Ярви", отходили, чтобы пропустить министра Гетланда, но мрачно качали головами, завидев Колючку, которая пряталась за ним, грязная и опозоренная. Они прошли через городские ворота и вышли к докам. Они лавировали между моряками и торговцами всех национальностей со всего Расшатанного Моря и даже дальше. Колючка проходила под капающими рыбацкими сетями и вокруг их блестящего извивающегося улова.

— Куда мы направляемся? — спросила она.

— В Скекенхаус.

Она, раскрыв рот, резко остановилась, и ее чуть не сбила проезжающая тележка. Никогда в своей жизни она не была дальше, чем в полудне пешком от Торлби.

— Или можешь остаться здесь, — бросил Ярви через плечо. — Камни уже приготовили.

Она сглотнула и снова поспешила, чтобы его догнать.

— Я еду.

— Ты столь же мудра, сколь и прекрасна, Колючка Бату.

Это было либо двойным комплиментом, либо двойным унижением, и она подозревала последнее. Под их ногами глухо стукнули старые доски пристани, соленая вода плескалась у опор, покрытых внизу зеленым налетом. Перед ней покачивался корабль, небольшой, но блестящий и с нарисованными белыми голубями на носу и на корме. Судя по ярким щитам, развешанным по бортам, он был снаряжен и готов к отплытию.

— Мы отправляемся сейчас? — спросила она.

— Меня вызвал Верховный Король.

— Верховный... Король? — Она посмотрела на свою одежду, застывшую от грязи подземелья, покрытую ее и Эдвала кровью. — Могу я, по крайней мере, сменить одежду?

— У меня нет времени на твое тщеславие.

— Я воняю.

— Мы протащим тебя за кораблем, чтобы смыть запах.

— Серьезно?

Министр поднял одну бровь.

— У тебя чувства юмора совсем нет?

— Встреча со Смертью может отбить вкус к шуткам, — пробормотала она.

— И это как раз когда он нужен больше всего. — Коренастый старик размотал носовой канат и бросил его на борт, когда они подошли ближе. — Но не волнуйся. К тому времени, как мы доберемся до Скекенхауса, Мать Море даст тебе больше воды, чем ты сможешь выдержать.

Он был бойцом: Колючка видела это по тому, как он стоял, и его широкое лицо было побито непогодой и войной.

— Боги решили забрать мою сильную левую руку. — Ярви поднял скрюченную клешню и покачал пальцем. — Но вместо нее они послали мне Ральфа. — Он хлопнул изувеченной рукой по мясистому плечу старика. — Хоть это и не всегда легко, в целом я доволен сделкой.

Ральф приподнял косматую бровь.

— Хочешь знать, что я об этом думаю?

— Нет, — сказал Ярви, запрыгивая на борт корабля. Колючке оставалось лишь пожать плечами седобородому воину и прыгнуть следом. — Добро пожаловать на Южный Ветер.

Она собрала слюну и сплюнула за борт.

— Не похоже, что мне здесь слишком рады.

Примерно сорок гребцов грубого вида сидели на своих рундуках и смотрели на нее. И она не сомневалась, о чем они думали. "Что здесь делает девчонка?"

— Некоторые пакости все время повторяются, — пробормотала она.

Отец Ярви кивнул.

— Такова жизнь. Редко какую ошибку совершишь лишь однажды.

— Можно задать вопрос?

— Чувствую, что если я скажу "нет", ты все равно спросишь.

— Полагаю, я не настолько глубока, чтобы не увидеть дна.

— Тогда говори.

— Что я здесь делаю?

— Боже мой, святые мужчины и мудрые женщины задают этот вопрос уже тысячу лет, и даже не приблизились к ответу.

— Попробуй поговорить на эту тему с Бриньольфом-клириком, — проворчал Ральф, отталкиваясь от пристани тупым концом копья. — У тебя уши завянут от его болтовни о всех этих "почему" и "по какой причине".

— И в самом деле, — пробормотал Ярви, хмуро глядя на далекий горизонт, словно мог увидеть ответы, начертанные на облаках, — кто может постичь грандиозный замысел богов? С тем же успехом можешь спросить, куда ушли эльфы! — Старый и молодой мужчины ухмыльнулись друг другу. Видимо, это было для них не внове.

— Очень хорошо, — сказала Колючка. — Я имею в виду, зачем вы притащили меня на корабль?

— А. — Ярви повернулся к Ральфу. — Как думаешь, почему вместо того, чтобы пойти по легкому пути и раздавить ее камнями, я подверг опасности наши жизни, притащив на свой корабль пресловутую убийцу Колючку Бату?

Ральф оперся на свое копье и почесал бороду.

— Не имею ни малейшего понятия.

Ярви посмотрел на Колючку широко раскрытыми глазами.

— Если я не делюсь мыслями со своей левой рукой, зачем бы мне делиться ими с кем-то, вроде тебя? Я хотел сказать, ты воняешь.

Колючка потерла виски.

— Мне нужно присесть.

Ральф по-отечески положил руку ей на плечо.

— Понимаю. — Он толкнул ее на ближайший рундук так сильно, что она с криком свалилась на колени мужчине позади.

— Это твое весло.

Семья

— Ты поздно.

Рин была права. Когда Бренд, пригнувшись, прошел через низкую дверь, Отец Луна ярко улыбался, его дети-звезды мерцали на небесной ткани, и узкая лачуга освещалась лишь светом углей от очага.

— Прости, сестренка. — Он, сгорбившись, прошел и с долгим стоном упал на свою лавку. Стащил сапоги с ноющих ног и вытянул пальцы к теплу. — Но у Харпера надо было нарезать торфа, потом надо было помочь Старухе Топи притащить несколько бревен. Самой ей их не расколоть, и топор у нее был тупой, так что пришлось его наточить, а на обратном пути у телеги Лема сломалась ось, и некоторые из нас помогли...

— Твоя проблема в том, что ты делаешь чужие проблемы своими.

— Если помогать людям, то, может, и они помогут, когда понадобится.

— Может. — Рин кивнула на горшок, стоявший на углях. — Вон ужин. Видят боги, оставить было нелегко.

Он похлопал ее по колену и наклонился за горшком.

— Но, сестренка, пусть они благословят тебя за это. — Бренд был ужасно голоден, но не забыл поблагодарить Отца Мира за еду. Он помнил, каково это, когда ее нет.

— Вкусно, — сказал он, заставляя себя проглотить.

— Было вкуснее, когда я только приготовила.

— Все еще вкусно.

— Уже не так.

Он пожал плечами, выскребая горшок, желая чтобы там было что-то еще.

— Теперь, когда я прошел испытание, все будет по-другому. Из таких набегов, как этот, люди возвращаются богатыми.

— Люди заходят в кузницу перед каждым набегом и рассказывают, какими богатыми они станут. Иногда они не возвращаются.

Бренд ухмыльнулся ей.

— Ты от меня так просто не избавишься.

— Я и не хочу. Дурачок, другой семьи у меня нет. — Она вытащила что-то из-за спины и протянула ему. Сверток из запятнанной и потертой шкуры.

— Это мне? — спросил он, потянувшись к свертку через тепло над угасающим огнем.

— Составит тебе компанию в твоих великих приключениях. Будет напоминать о доме. О семье. Какая уж она есть.

— Ты — вся семья, что мне нужна. — В свертке был нож, блеснула отполированная сталь. Боевой кинжал с длинным прямым клинком, крестовиной из пары извивающихся змей и навершием в форме головы рычащего дракона.

Рин села, в нетерпении глядя, понравится ли ему ее подарок.

— Однажды я сделаю тебе меч. Пока что это лучшее, на что я способна.

— Ты сама его сделала?

— Гаден немного помогла с рукоятью. Но сталь вся моя.

— Рин, это прекрасная работа. — Чем пристальней он рассматривал, тем лучше кинжал выглядел. На змеях можно было различить каждую чешуйку, дракон скалился на него мелкими зубами, сталь была яркой, как серебро, и острие было смертельно острым. — Боги, это работа мастера.

Она беспечно откинулась назад, словно знала все это и так.

— Думаю, я нашла лучший способ плавки. Больше жара. В глиняном сосуде, в общем. Кость и уголь, чтобы связать железо в сталь; песок и стекло, чтобы вывести грязь и сделать сплав чище. Но все дело в жаре... Ты не слушаешь.

Бренд извинительно пожал плечами.

— Ну, я могу махать молотом, но не понимаю магию всего этого. Ты в десять раз лучший кузнец, чем я когда-либо был.

— Гаден говорит, что меня коснулась Та Кто Бьет по Наковальне.

— Она должно быть счастлива, как ветер, что я ушел из кузницы, и ты стала у нее подмастерьем.

— У меня есть дар.

— Дар скромности.

— Скромность для тех, кому нечем похвалиться.

Он взвесил кинжал в руке, проверяя прекрасный вес и баланс.

— Моя маленькая сестренка, госпожа кузницы. Мне никогда не дарили подарка лучше. — Не то что бы ему много их дарили. — Хотел бы я подарить тебе что-нибудь в ответ.

Она легла на лавку и набросила на ноги старое одеяло.

— Ты дал мне все, что у меня есть.

Он поморщился.

— Это не так уж и много.

— Я не жалуюсь. — Она протянула над огнем свою сильную, загрубевшую и покрытую мозолями от ковки руку, он взял ее и пожал, а она пожала ему в ответ.

Он прочистил горло, глядя на утрамбованную землю пола.

— Как ты будешь тут, пока я буду в набеге?

— Как пловец, сбросивший доспехи. — Она скорчила презрительное лицо, но он смотрел сквозь него. Ей было пятнадцать лет, и всей ее семьей был Бренд. Ей было страшно, и от этого боялся и он. Боялся сражений. Боялся уезжать из дома. Боялся оставить ее одну.

— Я вернусь, Рин. Прежде чем ты заметишь.

— И, конечно, весь в сокровищах.

Он подмигнул.