— Повод, сюда! — потребовал царь и как только стрелец исполнил его приказ, проворно вскочил в седло.
— Саблю! — стрелец безропотно выполнил и этот приказ царя, смущенно, добавив: — Возьми, государь, не побрезгуй.
Перекинув перевязь с саблей через плечо, Дмитрий развернул коня и в самый последним момент спросил стрельца:
— Как зовут?
— Мишка Самойлов! — с гордостью рапортовал ему тот.
— Не забуду, Мишка Самойлов! — бросил Дмитрий и поскакал прочь от опасного места.
Когда Дмитрий добрался до отряда немецкий наемников, там к его огромной радости никто не спал. Едва в Кремле начались беспорядки, полковник Ротенфельд объявил тревогу и приказал отряду занять круговую оборону на случай нападения "диких московитов". В том, что в царском дворце случилось что-то нехорошее, полковник ни минуты не сомневался. Со стороны кремлевского холма, где находился царский дворец, в ночной тиши до казармы долетали крики многочисленных людей, и было видно множество огней.
Примерно, то же самое творилось и у Знаменских ворот. Там был недостроенный дворец царицы Марины Мнишек, в котором вместе с ней остановилась вся её польская свита. Оттуда, отчетливо были слышны не только громкие крики о помощи, но и яростно звенело оружие.
Пытаясь выяснить, что случилось, Ротенфельд отправил на разведку двух человек, но они не вернулись, чем породили самые мрачные подозрения полковника и его солдат. Многие из наемников принялись хмуро бранить судьбу, что занесла их в эту дикую страну, но когда словно черт из табакерки появился на взмыленном коне Дмитрий, все разом обрадовались.
— Хох! Хох! Хох! Кайзер Дмитрий с нами! — неслось из рядов немцев, когда царь руссов, спрыгнув с коня, и подбежал к Ротенфельду.
— Князь Шуйский поднял против меня мятеж! Я чудом избежал смерти! Постройте солдат и атакуйте заговорщиков, что разоряют мой дворец!
— У меня меньше тысячи человек, государь. Не знаю, хвати ли этого для разгрома мятежников?
— Для разгона толпы — хватит! Стрельцы не примкнули к мятежу, но если будем медлить, Шуйский сможет перетянуть их на свою сторону и тогда они сомнут нас! — Дмитрий замолчал, а затем, видя сомнения наемника, добавил. — Скажите солдатам, что я утрою им жалование, а вам полковник я присваиваю чин генерала и отдаю во владение земли мятежника Шуйского! Действуйте!!
Уверенный тон царя, который не просил и не заискивал перед Ротенфельдом, а требовал от немца выполнения службы, в купе со щедрыми обещаниями сделали свое дело, и отряд полковника без задержки покинул казарму и стал продвигаться к Соборной площади.
Однако, не успели немцы начать движение, как столкнулись со стрельцами под командованием стрелецкого полуголовы Матвея Артамонова, вошедшими в Кремль через Боровицкие ворота. Поднятые посреди ночи звоном колоколов, они были отправлены полковником Кобзевым в Кремль для того, чтобы защитить царя и его гостей от огня на случай возникновения пожара. Москвичи хорошо знали, какую угрозу таила в себе подобная опасность, и были готовы к быстрому противодействию.
Завидев наемников, стрельцы глухо заворчали, и из чувства вредности заступили им дорогу. Не любил русский служивый народ личную гвардию Императора Московского. Так стал громко именовать себя Дмитрий Иоаннович в письмах к польскому и шведскому королю, римскому Папе и крымскому хану, сразу как занял царский престол.
По всему было видно, что шаг этот был не простая блажь, а давно и хорошо продуманный шаг. Правда, никто из соседей не признал нового титула царя московского, который он сам писал с ошибками, но наследник Грозного упрямо стоял на своем, видя в этом свое законное родовое право. Ведь именно так обращался император Священной Римской империи Максимилиан к великому князю московскому Василию III, когда искал помощи в борьбе с османами. Его наследник император Рудольф также нуждался в союзнике в борьбе с ними, и Дмитрий очень надеялся на его поддержку в этом вопросе.
Между стрельцами и немцами сразу возникла яростная перебранка готовая в любой момент перерасти в рукоприкладство, но, не желая дать конфликту, возможность вспыхнуть и разгореться, из рядов наемников не выехал царь Дмитрий. Смело, не боясь, он подскакал к стрельцам и властным голосом приказал им остановиться.
— Стрельцы! Собака князь Шуйский поднял против меня мятеж и, напав как тать, захватил Кремль. Подосланные им люди убили воеводу Басманова и хотели убить меня, но Господь снова спас меня! — говоря это, Дмитрий высоко поднял над собой факел, чтобы стоявшие рядом с ним люди увидели его одежду забрызганную кровью.
— Сейчас я иду наказать изменников князей братьев Шуйских, князя Василия Голицына и думного дворянина Мишку Татищева, и уверен, что вы поможете мне в этом деле. А за службу верную, я отдам вам имущество и поместья боярские, а их семейства станут вашими холопами. Ясно!?
От столь сказочной награды пообещанной царем, у стрельцов перехватило дыхание, и они не смогли ответить государю. Первым, у кого прорезался голос, был стрелецкий пятидесятник Фрол Желобов.
— Не изволь беспокоиться, великий царь! Защитим тебя и Русь Православную от собак боярских, изменников и супостатов! — выкрикнул Желобов и его тут же поддержали сотни глоток.
— Разобьем их головы, надежа царь! Ты только скажи, что нам делать, государь! Все сделаем! Все исполним! Лишь бы на то твоя воля была!
— Стрельцы с тобой, государь! Веди их на врагов твоих! — подскочил к Дмитрию Артамонов, полагая, что царь поведет стрельцов, но государь не торопился этого делать.
— Приказываю тебе ратный воевода идти вместе с отрядом моих гвардейцев и атаковать изменников. Убивайте всех тех, кто будет возводить на меня хулу и милуйте тех, кто будет кричать "Да здравствует царь Дмитрий Иоаннович!". Действуйте — не робейте! Я за вас в ответе перед Господом!! Вперед!! — в последних словах царя было столько решимости, что стрельцы во главе с Артамонова дружно бросились выполнять царский приказ.
Единственное, что несколько задело и обидело стрелков, так это то, что государь двинулся на врагов своих не с ними, а с немцами. Однако на данный момент у Дмитрия на это были свои причины. Как бы хороши не были стрельцы в ратном деле, немецкие солдаты превосходили их в выучке и мастерстве, а сейчас, государю московскому была нужна одна победа и он, не хотел рисковать.
После нападения толпы на дворец, Дмитрий опасался до конца доверять окружавшим его русским, будь то стрельцы или простые москвичи. Тогда как с немецкими наемниками в этот момент его связывали крепкие и прочные узы сюзерена и вассала. Ведь в случае его падения и смерти наемники лишались не только обещанных царем денег, но и собственных голов.
Тем временем, князь Шуйский, не сумев захватить или убить царя, отчаянно пытался сплотить вокруг себя заполонивший Ивановскую площадь народ. Кроме громких клятв на кресте о том, что Дмитрий не законный царь, а самозванцем и монахиня Марфа отказалась признавать его своим сыном, хитрый царедворец стал распалять в москвичах самые низменные страсти.
После того как опьяненная вином, кровью и собственной вседозволенностью толпа разграбила дворцы царя и царицы, Шуйский намеривался вывести её за пределы Кремля и бросить на погром дворов, где остановились приехавшая на царскую свадьбу польская делегация. Призывая громить инородцев, Шуйский не пытался полностью поставить под свой контроль москвичей, но заодно и лишить возможности Дмитрия укрыться среди поляков. Когда брат Дмитрий доложил Василию, что самозванец бежал, князь посчитал, что беглец будет непременно искать защиты у тех, кто помог ему захватить власть в Москве.
Возможно, Шуйский судил Дмитрия по себе. Возможно, так судить ему позволяла та ветреная мягкость, что была в поведении вновь обретенного сына Ивана Грозного, но князь жестоко просчитался. Не успел он закончить свои пламенные призывы, как со стороны Тайницкой башни появились под царским знаменем немецкие наемники, построенные в каре.
Внутри него находились две пушки и группа всадников, среди которых находился московский государь. Об этом москвичей известили барабанщики, что громким голосом требовали дорогу царю Дмитрию Иоанновичу.
Ошеломленные появлением стройных рядов одетой в латы пехоты с алебардами наперевес, бунтовщики стали пятиться, но затем остановились, увидев количество идущих на них наемников. Завязалась энергичная перебранка. Сторонники Шуйского стали кричать, что царь не настоящий. Что он продался полякам, сменил веру и ест телятину, а Марфа Нагая отреклась от него. В ответ барабанщики и русские сторонники Дмитрия кричали, что это все лживые наветы Шуйского, который сам хочет захватить власть и стать боярским царем.
Пытаясь решить дело миром, несмотря на энергичные протесты Ротенфельда, Дмитрий решил подъехать к задним рядам каре и напрямую обратился к толпе.
— Люди московские! Не верьте воровским наветам князя Шуйского, что постоянно строил с боярские козни и заговоры против отца моего царя Ивана, дяди моего царя Федора, Бориса Годунова и меня! Я истинный ваш государь, призванный вами на царство и признанный инокиней Марфой! Все слова о том, что она отреклась ложь, и я призываю в свидетели господа Бога! Если я лгу, пусть он меня покарает!! — царь взметнул руку к небу, как бы призывая верховного владыку к себе на помощь.
Слова и сам торжествующий вид Дмитрия сильно потряс бунтовщиков. Многие из них смиренно потупили головы и стали косо смотреть друг на друга, как бы ища поддержки своих действий. Видя это, вперед выступил боярский сын Григорий Валуев, ярый противник царя Дмитрия. Оказавшись в передних рядах, с криком: — Вот тебе, свистун польский! — он выстрелил в самодержца московского из пистолета.
От неминуемой смерти, царя спасла массивная железная пластина в виде солнца, что украшала его панцирь, а также плотная войлочная подкладка. Именно она ослабила убойную силу пули, которая, в конечном счете, лишь скользнула по ребрам.
Царь остался в живых, но от сильного удара и боли Дмитрий потерял равновесие и пошатнулся в седле. Пытаясь усидеть, он был вынужден припасть к конской гриве, чем вызвал большую радость у Валуева, но она оказалась недолгой.
Не утратив хладнокровия, находившийся рядом с царем Ротенфельд поднял свой пистолет и выстрелил в царского обидчика. Рука и глаз не подвели новоявленного генерала и Валуев, рухнул с простреленной грудью. После чего командир наемников привычно выкинул вперед руку и отрывисто выкрикнул: — Форвертс! — после чего немцы дружно бросились в атаку.
На стороне бунтовщиков был численный перевес и вера в то, что они творят правое дело на благо отчизны. Противостоявшие им немцы были лучше вооружены и лучше обучены, имея за своими плечами не одно выигранное сражение или стычки. Именно благодаря этим двум факторам они смогли с первых минут боя захватить инициативу в свои руки и начали медленно, но верно теснить противника.
Не малую помощь им в этом оказали две легкие пушки — фальконы. Выведенные по приказу Ротенфельда за периметр каре, они произвели по два выстрела по толпе бунтовщиков. Большего они сделать не смогли по причине отсутствия пороха. Хитрый Шуйский изъял его у наемников под предлогом запуска фейерверков, однако и двух залпов хватило, чтобы испугать и сломить боевой дух бунтовщиков.
Выпущенные немцами ядра пробивали глубокие бреши в рядах мятежников, отрывая головы и руки, пробивая тела и калеча ноги. Одновременно с этим вид искореженных и окровавленных тел пугал восставших, так как в основном они были мирными обывателями, не привыкших к подобным оборотам военного дела.
Видя, что толпа вот-вот обратиться в бегство под напором наемников, Шуйский бросился с призывом о помощи к стрельцам охранявших Кремль и все это время придерживавшихся нейтралитета.
— Что вы ребятушки стоите! — в гневе обрушился на них князь Василий. — Немцы русских бьют, а вы и ухом не ведете! Спасайте Русь святую и веру православную от врагов и поганых еретиков! Иначе предадут вас анафеме, и будите гореть в геенне огненной до скончания веков!
Услышав столь громкие проклятия в свой адрес, пристыженные стрельцы заколебались. К этому моменту раненый Дмитрий был вынужден сойти с коня, и это было расценено ими как плохой знак. Многие из стрельцов уже были готовы примкнуть к бунтовщикам и ударить по немцам, которых сильно недолюбливали, но тут, по приказу царя в схватку вступили стрельцы Матвея Артамонова. Все это время стоявшие отдельно от немцев в резерве и наблюдавшие за боем со стороны.
С развернутыми знаменами и барабанным боем, они обрушились на бунтовщиков с криками: — Да здравствует царь Дмитрий! Да здравствует Государь Московский! — яростно круша их бердышами налево и направо.
Не выдержавшие флангового удара стрельцов мятежники дрогнули и обратились в бегство. Бежали они столь стремительно и проворно, что смяли и опрокинули сидевших на лошадях князя Василия и Дмитрия Шуйских, а также пытавшегося их остановить боярина Ивана Голицына. Избитые и окровавленные, они были взяты в плен немцами, спасших заговорщиков от сабель и бердышей стрельцов победителей.
Глава III. Кровавая тризна.
Все шесть дней после подавления боярского мятежа, государь был полностью занят чередой неотложных дел. В первую очередь это касалось похорон, которые происходили первые два дня. По приказу царь хоронили всех вместе и тех, кто поверил воровским наветам князя Шуйского и выступил против своего государя и тех, кто остался, ему верен.
В результате вооруженного столкновения с бунтовщиками в Кремле, со стороны сторонников царя погибло тридцать пять стрельцов, сорок четыре гвардейца и свыше пятидесяти человек дворцовой челяди. Среди бунтовщиков погибло около ста семидесяти человек и свыше ста человек получили ранения. Вместе с взятыми плен бунтовщиками, они были отправлены в тюрьму, где многие и скончались.
Среди мирного населения столицы от рук бунтовщиков больше всех пострадали поляки, прибывшие в Москву на царскую свадьбу. Всего погибло шестьсот два подданных короля Сигизмунда, включая сандомирского воеводу Юрия Мнишека и его дочь, царицу Марина.
Когда заговорщики обнаружили, что Дмитрий бежал из своего дворца, они решили, что он наверняка попытается укрыться в царицыном дворце, где у его тестя была большая свита и крепкая охрана.
Направляя мятежников к царице, Василий Шуйский строго настрого запретил им трогать воеводу и его дочь, опасаясь дипломатических осложнений с польской стороной. Однако пан Ежи так стойко бился за свою честь и жизнь своей дочери, что только пуля, выпущенная "москалями" из пищали смогла заставить отважного польского рыцаря выпустить из рук свою славную саблю.
Что касается Марины Мнишек, то эта маленькая женщина была буквально затоптана озверевшей толпой мятежников, когда они ворвалась на её половину в поисках бежавшего Дмитрия. Вместе с ней погибло, и большинство её дам, отчаянно сопротивлявшихся домогательству.
Столь внезапно овдовевший царь хотел похоронить погибшую супругу согласно её статусу в Вознесенском монастыре в Кремле, где покоились русские царицы и великие княгини, но против этого восстали уцелевшие от резни поляки. Возглавляли чудом избегнувших смерти польских гостей ксендз Копелюшко и ротмистр Заремба, каштелян люблинский и староста рогатинский. Они в самой категоричной форме потребовали от Дмитрия, чтобы тела отца и дочери Мнишек были отправлены в Польшу.
