Иван Оченков Стрелок-2

— Давайте, что ли, за знакомство?

Возражений от Степаныча не последовало, и девушка поставила перед мужчинами две стопки. Прозрачная как слеза генеральши Поповой[3] жидкость, булькая, заполнила стаканы и, не задерживаясь, отправилась дальше.

— Хороша! — крякнул Филиппов и поспешно закусил корочкой хлеба.

Будищев, напротив, только немного пригубил из своей стопки, и тут же подлил хозяину дома. Тот принял это как должное, и вторая порция последовала за первой. Скоро язык у машиниста развязался и он, покровительственно поглядывая на Дмитрия, принялся расспрашивать его, где тот выучился специальности, и где работал прежде. Молодой человек в ответ лишь отшучивался, не забывая подливать в стаканы, и вскоре они стали почти друзьями. Стеша смотрела на это безобразие без восторга, но возражать не смела. Лишь когда они дохлебали щи, будто спохватившись, спросила.

— Батюшка, ты слышал — у Еремеевны дочь померла?

— Ага, — пьяно отозвался тот. — Мы с Митькой заходили к ей.

— Жалко, молодая ещё.

— Чахотка! — пожал плечами Степаныч и громко икнул.

Будищев после этих слов чуть не поперхнулся и посмотрел на собутыльника, будто примериваясь половчее двинуть кулаком. Но, всё обошлось, тем более, что дело шло к ночи, и пора было ложиться спать. Парень помог добраться до постели захмелевшему хозяину, а затем направился к лавке, приготовленной для него Стешей. Девушка уже убирала со стола, оставив лишь бутылку и одну из стопок, а также нехитрую закусь.

— Вы еще будете? — спросила она у Дмитрия.

— Если только с тобой.

— Что вы, я не пью!

— И это — правильно! — ухмыльнулся тот. — Я тоже не пью. Из мелкой посуды.

— И батюшка мой не пьет. Обычно.

— Когда не наливают? — осведомился Будищев. — Ладно, пожалуй, на сегодня хватит. Ты извини, что я твоего папашу накачал. Просто день был трудный, а тут ещё эта, как её, Еремеевна с Настей...

— Да ничего, — простодушно отвечала Стеша. — Известное дело — мужикам выпить надо. Вы же не каждый день?

— Вот именно! — усмехнулся Дмитрий, и принялся стягивать сапоги.

— Спокойной ночи!

— Взаимно, — отозвался тот, укладываясь на жесткую скамью. Затем, убедившись, что остался один, повернулся набок и, прежде чем заснуть, пробормотал: — Ладно, старый хрен. Я тебе этот тубдиспансер ещё припомню!

Едва первый гудок разорвал ночную тишину, Степаныч ошалело вскочил и с недоумением вытаращился в окружающий его полусумрак. Единственным источником света в комнате была тусклая лампада перед иконами, но её хватало лишь, чтобы были видны строгие лики святых. Смертельно хотелось воды и Филиппов слез с печи и, старчески шаркая, поковылял к ведру, стоящему неподалеку. Зачерпнув ковшом содержимое, он хотел было утолить жажду, но вдруг острая как нож мысль резанула его по сердцу. Затаив дыхание, машинист прокрался к углу и осторожно отодвинул занавеску. Свернувшаяся клубочком Стеша сладко спала на своей постели, по-детски причмокивая во сне. На душе немного отлегло и подозрительный старик, вздохнув, приложился к ковшу. Живительная влага щедро оросила горящие огнем внутренности, понемногу вернув способность соображать.

Лавка, на которой постелили гостю, была пуста, и лишь лежащее на нем покрывало указывало, на то, что здесь кто-то ночевал. Тут отворилась дверь, и на пороге появился Будищев.

— Доброе утро, — поприветствовал он хозяина.

— Тихо ты, аспид! Дочку разбудишь.

— Если её гудок не поднял, то мне и подавно не удастся, — возразил Дмитрий с легкой усмешкой, но всё же сбавил тон.

— Мала она ещё, — сварливо отозвался старик. — Успеет ещё навставаться в рань.

— Так я разве против? — развел руками гость.

— Ишь ты, не против он!

— Вот что, старинушка. — Посерьезнел Будищев. — То, что ты мне угол сдать не хочешь — понятно. Девка молодая, красивая, пойдут слухи, чего доброго, а я тебе в зятья не набиваюсь. Но идти мне покуда некуда, так что пусть тут хоть вещички мои полежат. Хотя бы пока я квартиру не найду.

— Что угол найти — деньги надобны! — наставительно отозвался Степаныч. — Ты ещё и дня не отработал на фабрике-то.

— Про деньги — не твоя печаль. Главное, чтобы квартира была чистая и без больных. И хозяева в мои дела не лезли.

— Я гляжу, средства у тебя есть? — вопросительно изогнул бровь Филиппов.

— Мал-мал имеется, — не стал отпираться Дмитрий.

— Пять рублёв в месяц!

— Старый, ты охренел, или свою халупу с Гранд-отелем перепутал?

— Не нравится, пойди в ночлежку. За полтину целый месяц ночевать сможешь, правда, с соседом. А ежели целковый[4] не пожалеешь, так нары только твои будут.

— Фигасе у вас в Питере цены!

— Столица. Понимать надо!

— Три рубля.

— Под мостом только если.

— Тогда, чтобы с харчем.

— Само собой. Дочка все одно готовит, однако же, приварок в заводской лавке покупать будешь.

— Какой ещё, "заводской лавке"?

— Эх ты — деревенщина! Знамо дело, в какой. Жалованье-то в конце месяца платят, а чтобы мастеровые, значит, с голоду ноги не протянули, для них хозяева при заводе лавочку держат. Там в счет будущего скупаться можно.

— Втридорога?

— Бывает и такое, однако наш Пётр Викторович, дай ему Бог здоровья — барин добрый, и людей почем зря не обижает. У него и наценка божеская и тухлятину его приказчики не продают, как иные.

— А вот этот момент я упустил, — пробормотал парень, затем задумался и коротко мотнул головой. — Идёт!

— Половину вперёд!

После этого они обменялись рукопожатиями, и мятая трёхрублевка сменила хозяина.

— Значится так, — объявил повеселевший машинист. — Ты — мой племяш из деревни. Так всем и скажем. Понял?

— Понял, что тут непонятного.

— Тогда давай вчерашние щи доедим, да на работу пора.

— Ничего не имею против, ступай по холодку.

— Это как?

— А так. У меня день на обустройство, а на работу завтра.

— Эва как... прямо как благородному. И куда ж тебе цельный день?

— Ну как куда, осмотреться надо, одеться по-человечески, а то надоело, что на меня люди косятся, как на босяка. Есть у вас тут лавки или магазины? Только чтобы не слишком дорого, а то ты меня сейчас отправишь по простоте моей.

— Ага, видал я таких простаков, — хмыкнул Степаныч. — Только на что тебе в лавку? Ступай уж сразу к старьёвщику, раз денег немного. У них всяких вещей много, может и подберешь себе что.

— Ладно, уговорил, чёрт красноречивый. Так я и сделаю.

Лавка старьёвщика Ахмета располагалась во дворе одного из доходных домов, находящихся поблизости от рабочей слободки. Можно было сказать, что лавка стояла на незримой границе между ареалами обитания "чистой публики" и "мастеровщины" — так презрительно назывались в Российской империи рабочие фабрик и заводов.

Владелец заведения — старый татарин в мягкой войлочной шапочке на абсолютно лысой голове, встретил нового клиента настороженно, но любезно.

— Что угодно? — без улыбки на широком морщинистом лице осведомился он.

— Приодеться бы мне, — пожал плечами Будищев, пытаясь разглядеть, висящую на множестве стоящих вдоль стен вешалок, одежду.

— Чек якши[5], — покивал головой старьёвщик и отставил в сторону счёты. — Но, позволено ли мне будет спросить, какими средствами вы располагаете, молодой человек?

— Средств у меня мало, а потому одежда должна быть хорошая!

— Ишиксез[6], вы пришли по адресу! Клянусь Аллахом, ни у кого во всем Петербурге вы не найдете таких хороших вещей, по таким смешным ценам.

— Нельзя ли посмотреть?

— Пожалуйста! Вот, будьте любезны, хороший фрак. Его принесла вдова одного чиновника — достопочтенная госпожа Брунс. Её покойный супруг, пока был жив, разумеется, часто получал награждения за службу и они могли себе позволить хорошие вещи. А когда он, мир его праху, скончался...

— Дядя, оставь себе этот фрак! Вдруг сам скопытишься, а парадного лапсердака нет.

— Да зачем же так нервничать! Это очень хорошая вещь...

— Ну и куда я его одену?

— А мне почем знать? Вы же не сказали, зачем вам одежда! Сейчас часто бывает, что студенты одеваются как мастеровые, а купцы — как благородные господа. Клянусь Аллахом, я сам такое не раз видел!

Хотя терпение никогда не было среди сильных сторон Дмитрия, он всё же сдержался.

— Значит, так! Мне нужен костюм или хотя бы пиджак взамен этого. Ну и картуз другой.

— Да, вашему головному убору не повезло. Может быть, предложить вам шляпу?

— Может, я в другую лавку пойду?

После этих слов татарин сообразил, что перегибает палку и вытащил на свет божий несколько разных сюртуков, поддевок, пиджаков и даже куртку от студенческого мундира с орлёными пуговицами. Причем, взгляд у старьёвщика оказался настолько наметанным, что всё предложенное было Будищеву почти впору. Быстро перебрав лежащую перед ним гору одежды, парень выбрал добротный сюртук темно-коричневого сукна и пиджачную пару из клетчатой шотландки. И то, и другое было слегка великовато, но совершенно не попорчено молью, как многие другие вещи, и не испачкано.

— Чутка бы поменьше, — разочаровано вздохнул требовательный клиент.

— Аллах с вами, — всплеснул руками хозяин лавки. — Всё очень хорошо! Просто пойдите к портному и вам всё подгонят по фигуре, так что все будут думать, будто это сшито на заказ!

— И сколько?

— Ну, если вы мне оставите ...

— Нет, дядя, мне ещё на завод в чём-то ходить надо.

— Вы работаете на заводе и хотите носить такие вещи! Двенадцать рублей за костюм и пять за сюртук!

— Фигасе! Уважаемый, я там не директором работаю, и не инженером.

— Тогда зачем вам такой костюм?

— Затем, что у тебя джинсов нет! Пять рублей за костюм и два за лапсердак!

— Ай, шайтан, хотите меня без ножа зарезать! Но так и быть, я готов скинуть до пятнадцати...

Жаркая торговля длилась ещё некоторое время, пока, наконец, высокие договаривающиеся стороны не сошлись на двенадцати рублях с полтинной и новом картузе в придачу. Старьёвщик сначала пытался всучить неподатливому клиенту изрядно поношенную дворянскую фуражку с круглым пятном[7] от кокарды на выцветшем околыше, но после красноречивого взгляда Дмитрия, тут же извинился, и принес простой, но добротный картуз с матерчатым козырьком.

Расплатившись, Будищев уложил покупки, и собрался было уже уходить, но старьёвщик, упаковывая вещи, обратил его внимание на ещё один момент.

— Я вам, конечно, дам адрес хорошего и недорогого портного и он вам подгонит костюм, однако, хочу заметить...

— Чего ещё?

— У вас очень хорошие сапоги!

— При чём тут это?

— Они не подходят к костюму. Вот просто совсем...

— Вообще-то — да, — согласился Дмитрий. — И что делать?

— Пожалуйста! — жестом фокусника выложил на стол щегольские полуботинки с белым лаковым верхом и чёрными пуговками на боку.

— Что это?

— Просто шикарные штиблеты! — цокая от удовольствия языком, будто попробовав каждую букву на вкус, ответил Ахмет.

Будищев на минуту задумался. С одной стороны, таскать сапоги ему реально надоело. С другой — фасон обуви ему показался донельзя вычурным или даже, можно сказать, идиотским. Однако, припомнив, что носят молодые люди его возраста, одетые по-господски, он понял, что эти ботинки ничем не выделяются на фоне других.

— Померять бы.

— Да будьте любезны, со всем нашим удовольствием!

Состоявшаяся тут же примерка со всей ясностью указала на два обстоятельства. Первое заключалось в том, что глаз у татарина был, действительно, как алмаз. И штиблеты оказались Дмитрию впору. А вот второе заключалось в том, что для ботинок нужны носки, которых у клиента при себе не оказалось. Портянки же для этой цели совсем не годились. У старьёвщика носков тоже не было, да и если бы были, покупать бывшие в употреблении молодой человек точно бы не стал.

— Носки можно купить в галантерейном магазине, — пояснил Ахмет. — Кстати, портниха живет совсем недалеко и вам будет по пути.

— Сколько? — сдался Будищев.

— Десять рублей, — расплылся в улыбке старик.

— Сколько?!

По адресу указанному старьёвщиком, действительно, работала и проживала портниха по имени Анна Виртанен — не старая ещё женщина с усталым лицом. Комната её, разделённая на две неравные части ширмой, находилась в полуподвале доходного дома. Это было обычной практикой. Самые дорогие и престижные квартиры располагались на первом и втором этажах. Чём выше нужно было подниматься по парадной лестнице, тем жильё обходилось дешевле, а квартиры на самом последнем этаже и комнаты на чердаке, как правило, снимали студенты или мелкие чиновники. Простому же люду оставались подвалы, где они ютились в сырых каморках с низкими потолками.

— Что вам угодно? — печально спросила она у Дмитрия.

— Да вот, подогнать бы...

— Дайте посмотреть.

Бегло осмотрев принесённые вещи, портниха велела Будищеву раздеваться, чтобы снять мерку.

— Получится? — спросил тот, складывая на стоящий у стены сундук свою одежду.

— Отчего же не получится, — пожала плечами женщина. — Ушивать — не наставлять, ткань подбирать не надо. Хорошие вещи. Рублей восемь, поди, отдали?

— Примерно так, — скрипнул зубами Дмитрий.

— Что с вами?

— Да ничего... Просто поговорку вспомнил — где татарин прошел, там еврею делать нечего!

— У Ахмета брали?

— А то где же...

— Ой, только вы не говорите ему...

— Заметано! Лучше скажите, сколько станет работа?

Портниха на секунду задумалась, затем тряхнула головой и объявила:

— Никак не меньше восьмигривенного.[8]

— За костюм?

— За всё.

— Срок?

— Завтра приходите, будет готово.

— Идёт. Только мне ещё пару рубашек будет нужно к костюму, а то носить его с косовороткой — немного не того.

— У вас есть материал?

— Чего нет — того нет.

— С материалом дорого будет. Знаете лучше, что. У меня есть неплохие обрезки. Если угодно, я сделаю вам хорошую манишку[9]. Воротник и манжеты можно будет менять. Правда, понадобится жилетка, но вам, если хотите носить такой костюм, и так без неё не обойтись.

— Жилетка?

— Не беспокойтесь. Материалу на неё надо совсем немного, только на лицевую часть. Зато будете выглядеть, как солидный господин. Если, конечно, не станете носить её с вашим полушубком и сапогами.

— Ничего, скоро лето, обойдемся и без верхней одежды. А ботинки у меня есть. Надо только носки купить.

— А еще шляпу и галстук, — устало улыбнулась женщина.

— Вы думаете?

— Знаю. Только их нужно подбирать к костюму и жилетке. Иначе можно ошибиться.

— Хорошо. Вот вам рубль задатка. А когда одежда будет готова, вы поможете мне подобрать всё необходимое. А то я в этом ничего не понимаю.

— Мерси.

Последним испытанием для Дмитрия стало посещение галантерейной лавки, располагавшейся неподалёку. Приказчик — рослый детина с кудрявым чубом и лоснящимися щеками — встретил его настороженно. Уж больно непрезентабельно выглядел полушубок и картуз с треснутым козырьком у потенциального клиента. Однако, убедившись, что деньги у того водятся, мгновенно обрёл необходимую для его специальности обходительность и любезность.