Книга 2. На службе у Петра Великого

Под внимательным, оценивающим взглядом Лефорта я чувствовал себя словно на каких-то смотринах. Что он от меня хотел? Зачем позвал? Пока я слышал от него лишь общие слова и никакой конкретики.

— Ты служить у меня почти месяц и сильно доволен. Ты честный, — продолжал швейцарец нахваливать меня. — Не вор. Да, да, я не раз проверять тебя. Я приказал Гансу оставлять в разных местах пфенинги...

Честно говоря, мне все еще не было понятно, куда он ведет. "Конечно, я помню, как перед крыльцом несколько раз находил монетки и даже перстень. Думал, и правда их потеряли. А, оказывается, проверка это была... Хм, интересно".

— Исчо ты очень умный малчик. У тебя есть голова на плечах, — с усмешкой швейцарец выразительно постучал по своему лбу. — Я уверен, что ты далеко идти. Конечна, если тебе помогать. Ведь с помощью кароших и верных друзей в жизни легче? Они тебе помогать, а потом и ты им помогать. Гуут?!

Естественно, я утвердительно кивнул. Кто в здравом уме не согласиться с этим утверждением? Постепенно, у меня появлялась догадка, куда клонит Лефорт.

— Ты, Лексей, достоит большего. Ты можешь стать настоящий зольдат, официир. Посмотри вокруг? — Лефорт обвел взглядом свой кабинет. — У тебя тоже должен быть свой дом. Кароший, каменный дом, куда ты привести жена, детишек. Ты хотеть свой дом? Стать знатным? — я опять кивнул головой как фарфоровый китайский болванчик. — Я могу тебе помочь. Скоро в мой дом придет один знатный человек, который может изменить твою судьбу. Ты стать богат. Потом ведь ты не забудешь своего старого хозяина?

А вот теперь-то мне все стало ясно! "Ай-да, старина Франц! Ай-да, сукин сын! Он же решим обложить Петра Алексеевича по всем правилам военной науки. Б...ь, со всех сторон загоняет, как волчару... Смотри-ка, с одной стороны, Лефорт действует на Петра сам, напрямую. С другой стороны, к царевичу подкатывает красотка Анна Батьковна, обязанная Лефорту. Теперь еще появляюсь я в качестве то ли слуги Петра, то ли его друга. Естественно, я тоже буду по гроб жизни обязан "доброму дяде" Лефорту. Красавец! Нет, даже красавелло! Какой расчет! Просто и гениально... Черт, мне даже завидно".

Согласие я свое, конечно, дал. Правда, пришлось немного подыграть Лефорту, чтобы моя реакция на такое предложение выглядела как можно более естественным. Нужно понимать, что предложение швейцарца для недавнего торговца пирожками было, как вытащить не просто золотой, а брильянтовый билет. Знакомство с будущим царем, которому в добавок тебя представят в самом лучшем свете, почти автоматически означало, что на тебя посыпятся многие-многие-многие блага. Это понимал и он и я! Поэтому я и "дал жару" с многократным именованием Лефорта "отцом родным", "спасителем убогих и сирот", глубокими поклонами.

Нужно ли говорить, что этой ночью заснуть мне так и не удалось. Так проклинаемая мною судьба или злой рок преподнесли выкинули очередной фортель, к счастью благоприятный для меня. Теперь мне не нужно было искать выходов на будущего царя, который сам придет ко мне. Правда, на горизонте появилась другая проблема — а чем я, собственно, могу заинтересовать Петра Алексеевича? Что я могу предложить будущему потрясателю основ Российского государства, чтобы стать его самым близким сподвижником? Не историями про торговлю пирожками же его заинтересовывать в самом деле.

К счастью, не сильно разбираясь во всех исторических перипетиях эпохи, я обладал многими другими знаниями, ценность которых в глазах царевича могла быть просто неимоверной...

2

Отступление 3

Куракин Б. И. Гистория о Петре I и ближних к нему людях. 1682-1695 гг. // Русская старина, 1890. — Т. 68. — Љ 10. — С. 238-260 [отрывок].

"... И в то время названной Франц Яковлевич Лефорт пришел в крайнюю милость и конфиденцию интриг амурных.

Помянутой Лефорт был человек забавной и роскошной или назвать дебошан французской. И непрестанно давал у себя в доме обеды, супе и балы. И тут в (его) доме первое начало учинилось, что его царское величество начал с дамами иноземскими обходиться и амур начал первой быть к одной дочери купеческой, названной Анна Ивановна Монсова".

Отступление 4

Павленко Н. И. Франц Лефорт // Соратники Петра / Н. Павленко, О. Дроздова, И. Колкина. — М.: Молодая гвардия, 2001. — 234 с.

"... Самую негативную оценку Лефорту дал его современник, князь Б. И. Куракин. Он писал: "Помянутый Лефорт и денно и нощно был в забавах, супе, балы, банкеты, картежная игра, дебош с дамами и питье непрестанное... Главное же, был слабый умом и не канатель (не способен) делами своими править по чинам".

... Диаметрально противоположную оценку Лефорту дали современники-иностранцы, среди которых наиболее обстоятельная характеристика царского любимца принадлежит секретарю австрийского посольства Иоганну Корбу, автору "Дневника путешествия в Московию (1698 и 1699 годы)" и барону Бломбергу, автору "Описания Лифляндии". Они отмечали его благородство, верность монарху, воинскую доблесть и поразительную деятельность.

Справедливость обеих этих оценок вызывает большие сомнения. Мнение князя Б. И. Куракина скорее обусловлено предвзятостью к человеку, к которому император чувствовал особую привязанность. Современники-иностранцы, в свою очередь, явно гиперболизировали степень влияния Лефорта.

... Одной из главных черт Лефорта, что проявилась с самого детства, было редкое упорство в достижении поставленной цели. Как указывает в письме его сестра, Анна-Мишель, Лефорт, делая что-то важное, мог не спать и не есть несколько дней. В такие моменты он напоминал одержимого, то и дело срывался на всех...".

______________________________________________________________

Нас, всех слуг и дворню, собрали с самого утра во дворе, у крыльца дома. Почти десяток человек: цыганистого вида хромой конюх, трое молодых из горничных в белых передниках и странных чепцах на головах, красноносый , переливающийся с ноги на ногу, повар, пара мордастых детин-сторожей, угрюмо поглядывавший на всех Ганс и двое каких-то бродяг, которых я редко здесь видел. Сам хозяин долго себя не заставил ждать и появился едва ли не сразу, как мы собрались.

— Все слушайт меня внимательно! Очень внимательно! — чувствовало, Лефорт был сильно взволнован. — Завтра сюда приехать очень важный человек. Это очень знатный господин, очень, — он таким взглядом прошелся по нам, будто хотел удостовериться, что мы, действительно, прониклись особой важностью завтрашнего мероприятия. — Все должно быть очень карашо! Зер гут! — его указательный палец взлетел вверх, уверенно протыкая воздух. — Ганс! — вдруг заорал он так, что слуга его едва не подскочил на месте. — Все здесь вычистить! Чисто-чисто! Увижу даже маленькую соломинку, шкуру спускать! Брусчатку мыть! Щелоком! Тереть песком! Чтобы блестеть! Вы! — он перевел взгляд на присмиревших горничных. — Ковры чистить...

Значит, как сказано в одном из старых фильмов, "мы на пороге грандиозного шухера". Пожалую, точнее было не описать то, что началось в доме Лефорта. Все слуги, дворня, словно наскипидаренные, носились по дому, все моя, чистя, полируя, крася. В открытые ворота двора то и дело въезжали телеги, нагруженные мешками, бочонками, какими-то рулонами. Как чумной бегал и сам швейцарец, старавшийся успеть везде и проследить за всем.

— Лексей! — догнал меня его вопль возле конюшни, где я думал в спокойствии и тишине хоть пару минут дух перевести; загонял меня, старина Ганс, как Сивку. — Что сказать, господин Монс? Он и фрау Анна придут? — я тут же кивнул в ответ. — Это есть очень карашо, малчик. Зер гут! Завтра быть знаменательный день!

Высоко поднявший вверх палец швейцарец был явно воодушевлен. Его усики едва не торчком стояли. Сам же Лефорт от переполнявшего его возбуждения не мог устоять на месте и мерил крыльцо шагами.

— Знаешь, кто приехать к нам в гости завтра? — он хитро взглянул на меня. — Это сам наследник! Царевич Петр! Это стать великий день для всех. И для тебя, Лексей, — крючковатый палец сразу же уперся в мою грудь. — Ты ведь помнить о наш с тобой разговор. Запомни, это есть наш шанс...

От Лефорта я уходил в довольно расстроенных чувствах. Не скрою, я думал до встречи с будущим императором у меня еще есть время. "Б...ь! Уже завтра! Жук, раньше что-ли сказать не мог?!". Я ставил на эту встречу слишком много, скажем даже все! "Черт, что делать? Что делать?".

Двор я пересек словно метеор. Взлетел по лестнице и рыбкой нырнул в сено, зарывшись в небо с головой. Сейчас мне срочно нужно было выработать хоть какой-то план...

— Надо успокоиться, успокоиться, — бормотал я, пытаясь расслабиться. — Б...ь, успокоишься тут! Вот придет он, что я ему скажу? Добрый день, царевич? Бонжур, наследник престола? Или хеллоу? Да этот пацан меня пошле..., — запнувшись, я замолчал; у меня мелькнул какая-то мысль. — Пацан, пацан. Это же всего лишь пацан, мальчишка. У меня же уже получилось один раз стать его другом? Получилось. Что Петр "семи пядей во лбу", что-ли? Он обыкновенный подросток, который просто обожает приключения и развлечения! Яркое подтверждение этому эта его игра с потешными войсками. Как там было? Крепости делали из снега, стреляли из пушки пареной репой, на лодке плавали по озеру.

Этот разговор с самим собой удивительным образом успокаивал. Я бормотал все новые и новые доводы, которые казались мне довольно убедительными. Постепенно выстраивалась и некое подобие плана моих дальнейших действий.

— Неужели я, человек XXI в., не смогу произвести на него впечатление? Если уж меня при Иване Грозном слушали с открытыми ртами, то и сейчас, думаю, будет также. Что у меня баек осталось мало? Еще какие-нибудь фокусы бы не помешали. С теми же картами, например, могу много чего показать. Еще с веревками парочка фокусов у меня имеется. Хорошо бы, как Нео в Матрице ложку согнуть. Подожди-ка, ложку сгибать не обязательно. Достаточно, просто сделать вид, что ты ее согнул, — тут мне припомнился гулявший в сети ролик про нечто похожее, где паренек на камеру делал вид, что гнет чайную ложку силой воли. — И еще бы что-нибудь убойное, чтобы наследник минут пять-шесть с открытым ртом ходил. — Что-нибудь эдакое, взрывающееся...

Вот тут я снова замолк, понимая, что нащупал просто убойный аргумент в разговоре с Петром. О его фанатичной любви ко всеми стреляющемуся и взрывающемуся, он прекрасно помнил из курса истории и думал сыграть на этом. "Значит, мне нужен фейерверк. Пусть это будет самый простенький, плохонький, но, главное, настоящий огненный дождь. Хорошо бы, конечно, за бабахать что-нибудь грандиозное. Чтобы все взрывало, гремело, шипело и сверкало, а из центра выхожу я... Б...ь! Бред какой-то в голову лезет! Какой к лешему фейерверк?! Петр уже завтра будет здесь. А с салютом пару дней ковыряться надо при условии, что с ингредиентами проблем не будет. Как я все успею сделать и сам фейерверк и место приготовить? Не дай Бог кого-нибудь пораню или, вообще, убью. В спешке ведь можно такого накуролесить, что за голову будешь хватается".

— Жаль, конечно, что не получается, — я перевернулся на спину и стал разглядывать лучики солнца, пробивающиеся через обветшавшую соломенную крышу. — Было бы красиво... А, может попробовать что-то попроще? Какой-нибудь детский фокус?

Я вновь задумался, усиленно "копясь" в своих детских воспоминаниях. Как на грех, в голову лезли какие-то глупости — бросаемые с многоэтажек презервативы с водой, подкладываемые на сидение одноклассникам кнопки, мазание лица спящих друзей зубной пастой в пионерских лагерях, засыпка соли в сахарницу, склеивание страниц учебника, привязывание к бродячему кошаку жестяной банки, и т. д. Все это конечно было смешным для мальчишки определенного возраста, но совсем не тянуло на то, что мне было нужно.

— А может его не смешить надо, а напугать? — в голову вдруг пришла другая идея. — Возьму вон из деревяшек маленькие клыки настругаю и за губы засуну. Потом выскочу из-за угла и зарычу..., — после секундной паузы я добавил. — И в Магадан поеду, снег убирать. Б...ь, какой к черту Магадан?! В Соловки! Не-ет, Петра пугать глупо. Себе дороже. А вот при нем напугать кого-нибудь другого... Кажется, царевич любил жесткие, на грани фола, шутки. Говорят, Петр I любил устраивать шуточные пожары, когда в городе пускался слух о страшном пожаре, звонили колокола, с ведрами носились стрельцы. Или любил в питье некоторым боярам наливать уксус, который заставлял выпивать залпом.

Словом, идея эта мне приглянулась. Тем более я даже уже знал, над кем хочу подшутить. Этой жертвой должен стать старина Ганс! Да, да, тот самый паршивец, что почему-то сильной меня невзлюбил и постоянно устраивал мне всякие пакости. То наябедничает на меня Лефорту, то мою еду собакам отдаст, то затрещину мимоходом отвесит. "Будет, значит, тебе Гансик, ответка. Вечерком прямо из темноты, как выскачу на тебя с клыками, торчащими изо рта! В штаны мигом наложишь!".

... Глубоким вечером, когда большая часть замученных слуг без задних ног дрыхла, меня вновь нашел хозяин. Ему явно не спалось и, похоже, нужна была компания. По крайней мере, на последнее намекали пара бронзовых фужеров и запечатанный сургучом кувшинчик в его руках.

— ... Это карошая страна, Лексей, — икнув, начал Лефорт. — Вы все здесь... ты тоже совсем не понимать это. Московия очень карошая страна. Только церковь...

"О-о! Да, вы, ваше благородие, нарезались". Швейцарца качнуло, но я во время поддержал его за руку. "Так скоро дойдет и до классического — ты меня уважаешь?". Конечно, глядя на разоткровенничавшегося Лефорта, я зубоскалил про себя. Было довольно смешно, наблюдать, как всегда выдержанный, строгий, словно затянутый в невидимый корсет полковник, буквально растекся на своем кресле.

Чувствуя, что откровения швейцарца затягиваются, я еще подбросил дров в здоровенный камин, который бы с жадностью заглотил еще столько же. Когда же, смолистые поленья занялись огнем, заполняя теплом и запахом смолы гостиную, мне послышалось кое-что интересное. "Так... А вот с этого по-подробнее, господин полковник".

— Сначала я думать, что здесь церковь другая. У вас можно верить по-другому, — Лефорт кивнул на скромно лежавшую на столе библию, небольшую книгу в простом черном кожаном переплете. — Можно строить свои кирхе. Можно заводить своих просвитер, — Лефорт все чаще и чаще вставлял слова на родном языке. — Но потом я видеть другое...

Я превратился в "одно большое ухо", так как Лефорт начал рассказывать какие-то просто невероятные вещи. Судя по его сбивчивой, часто прерываемой пьяными бормотаниями, речи, наша церковь при полной поддержки царевны Софьи жестко боролась с теми, кто пытался сделать что-то новое или изобретал что-то необычное. Запрещались что-то изменять в старинных обычаях, военных уставах, домашних традициях, одежде, кухне и т. д. Из школьного курса истории и баек на своей работе (антикварном салоне), я, конечно, много слышал про патриархальную русскую церковь, которая веками словно цепной пес защищала все устоявшиеся обычаи и традиции. Слышал и про пресловутые бороды, которые имели знаковый и, едва ли не сакральный, характер для владельца; и борьбу с табаком, объявлявшийся дьявольским; и про "немецкое" платье, которое осуждалось среди простого люда; и длинные рукава боярских шуб, что Петр I с такой яростью прилюдно отрезал; и т. д. "Хм, что-то швейцарец прямо бочку катит на нашу церковь. Насколько я помню, патриарх и сама царевна Софья, конечно, были противниками всяких петровских задумок, но чтобы прямо бороться с изобретателями... Если честно, лабуда какая-то. Как бы в итоге не узнать, что здесь свою инквизицию создали, чтобы с разными изобретателями бороться".