Хроники проводника. Часть 2

— Поверьте, вам не хочется этого знать.

— Но все же?

— Дух, очень злобный дух.

— Значит, Мария не соврала? Вы их видите?

— Что вам нужно? Чтобы я избавил вас от него?

— Да, я готова заплатить любые деньги!

Я, в отличие от женщины, был вполне осязаем для демона, и поэтому пустой, моментально сократив расстояние между нами, сграбастал меня за шею и с размаху вбил в стену, снося моей спиной несколько картин и светильник. Анастасия испугано взвизгнула и прикусила указательный палец руки. Она наблюдала, как я вдруг взлетел, а потом меня шваркнуло об стену... понимаю ее испуг. Один жест, бакудо девять — Геки, демона парализовало, он покрылся красным светящимся ореолом, который стал заметен для глаз обычного человека. После чего я приложил два пальца к его лбу и выпустил через них молнию. Вспышка, и пустой рассыпался на невесомые духовные частицы.

Последние мгновения жизни демона Анастасия Федоровна видела ясно и отчетливо, теперь она немигающим взглядом смотрела на место, где красным контуром было очерчено тело пустого, которое вскоре исчезло в яркой вспышке, и силилась хоть что-нибудь произнести. Я подошел к ней и передал чашку с кофе, к которой даже не притронулся, она выпила ее залпом, как шот водки. Анастасия повернула побелевшее лицо ко мне и кое-как выдавила из себя:

— Ч-ч-что эт-то был-ло?

— Это был злой дух, которого я изгнал. В Японии таких зовут йокай или йома, они раньше были душами людей, но по какой-то причине переродились в это.

— А о-о-он?..

— Больше вас не побеспокоит. В поместье теперь чисто, по крайней мере, я никого не чувствую и не вижу следов потусторонней жизни. Денег с вас не возьму, потому что я художник, а не экзорцист, но если вы безвозмездно пожертвуете рублей пятьдесят на развитие моего дела, буду рад.

Она немного пришла в себя и наконец-то нормально сказала:

— Спасибо вам большое, вы просто не представляете, как меня выручили. Разумеется, я сделаю, как вы просите, но не какой-то жалкий полтинник, а сумму, которая сможет выразить мою благодарность! Больше вас не задерживаю, я распоряжусь, что бы Вадим вас отвез в вашу галерею.

Через три дня графиня Гринева А.Ф. сделала взнос в размере полутора тысяч рублей, а также передала просьбу обратиться к ней, ежели мне потребуется устроить публичный показ моего творчества.

Глава 2

'Мда... что-то как-то скучновато с местными девочками, вот помню, как мы с Йоруйчи развлекались...'

'Мне показалось, что твоя интерпретация 'шестерых просящих у врат рая' малышке понравилась. Спорю, что мадам Джулия будет выяснять, как сотворить эту японскую диковинку.'

'И не говори, научу плохому...'

(смех)

— Господин Зиновьев?

Наконец-то, уже минут пять изображаю из себя спящего, ожидая, когда в комнату зайдут все, кто столпился в коридоре. Я открыл глаза и увидел сидящего в будуаре пожилого человека в штатском, но явно с военной выправкой. В комнате стояло несколько людей в полицейской форме, они держали руки недалеко от демонстративно расстегнутой кобуры. Это смотрелось довольно забавно, потому как они все находились в крохотной комнате, большую часть которой занимала трехспальная кровать с бордовыми простынями.

— Это я, верно.

— Я Мышкин Афанасий Прокопьевич, статский советник тайной полиции его Императорского Величества, семнадцатый отдел.

— Да? Я только про пятнадцать слышал.

— Ну ё-моё, не тайная полиция, а деревня. И откуда у вас такая информация?

— Люди говорят.

— Кстати, вы арестованы по подозрению в шпионаже в пользу Японской империи. Будете сопротивляется?

— А зачем? Я ведь перед вами буквально без штанов. Думаю, это недоразумение, которое скоро разрешиться.

— Вот и замечательно, сейчас мы вас отконвоируем в наш отдел.

— Одеться хоть дадите?

— Ну мы же не звери, одевайтесь, конечно.

— И отворачиваться не будете?

— Правильно! А то вдруг вам какая глупость в голову придет?

Одно из правил, применяемых к задержанным, гласит, что при возможности заключенных надо заставить испытывать стыд, так как после этого с ними проще работать. Это знаю я, и это точно знает он. Жаль, что чего-чего, а своей голой задницы я не стыжусь ни капли. Наоборот, как говорят, она у меня довольно симпатичная. Но, думаю, сейчас не самый удачный момент, чтобы узнать мнение на этот счет у столь высокопоставленного лица.

Невозмутимо скинул одеяло и протянул руки к одежке, что аккуратно висела на вешалке. Пока одевался, даже успел слегка размять мышцы, демонстративно игнорируя собравшуюся в комнате толпу. Надев шляпу и взяв в руки зонт, сказал:

— Ваше высокородие, я готов.

— Готов он. Наручники нацепите!

С металлическим лязгом на запястьях защелкнулись браслеты, и меня повели через коридоры к выходу. Из приоткрытых дверей выглядывали девочки и провожали нашу процессию настороженными взглядами. Как бы мадам Джулия, а в миру Орлова Юлия, не была мне признательна, но вход в данное заведение мне теперь закрыт. И это печально...

'Заметила уровень рейреку у советника?'

'Ага. Спорю, что он знает о том, что ты не шпион, а все это является лишь своеобразным приглашением на беседу.'

'Ну, думаю, сначала меня немного допросят с применением небольших физических воздействий, а потом посадят в камеру к мелкоуголовным элементам, где промаринуют пару дней, и только после всего этого начнется нормальный разговор.'

'Ага, а то больно борзо ты себя вел.'

'Есть малость. Знание того, что я могу превратить весь город в дымящийся кратер, придает мне немного уверенности.'

* * *

Я находился в темной комнате, единственным источником света в которой было небольшое зарешеченное окошко под самым потолком. Меня приковали к чугунному стулу, который ко всему прочему был еще и вмурован в пол. На нем я и просидел около четырех часов, доходя по мнению советника Мышкина до необходимой кондиции. Положение было весьма неудобное, но я приспособился и задремал, чем, наверное, сильно разозлил наблюдателей. Меня невежливо попросили проснуться, ударив кованным каблуком кожаного сапога, и сообщили, что сейчас меня посетит его высокородие Мышкин Афанасий Прокопьевич.

— Еще раз здравствуйте, господин Зиновьев. Вы знаете, почему вы здесь? — Пожилой мужчина, который сегодня утром меня разбудил, встал напротив меня и прислонился к стене.

— Конечно! Потому что вы меня арестовали.

— Напрасно вы ерничаете. У вас очень печальное положение. Видите ли, мы внимательно осмотрели все архивные записи Оренбургского уезда, и данных о том, что там когда-либо проживала семья Зиновьевых, не было.

— Вот как? И это доказывает... что?

— Что вы не тот, за кого себя выдаете.

— Или то, что записи вели из рук вон плохо. Уверен, если хорошо поискать, то можно найти еще пару десятков семей из тех, что там не упоминаются, и которые несмотря на это живут в Оренбурге последние двести лет.

— Так же мы обратились в Японскую империю и сделали запрос насчет того, въезжала ли туда ваша семья. Они ответили, что о Марате Анфиногеновиче и Анфиногенове Сергеевиче Зиновьевых у них записей нет.

— И это доказывает, что я шпион? Вы бы знали, как эти азиаты документацию ведут, еще хуже чем наши чиновники.

— Наши? Ведь вы большую часть жизни провели не в России?

— В душе-то я русский!

— А сами шпионите на вражескую разведку. Не стыдно?

— Это еще нужно доказать.

— То есть возможность такую не отрицаете?

— Возможно все. Даже то, что из моря вылетит дракон и подожжет небеса своим дыханием. Правда, шанс на это исчезающее мал.

— И почему вы так думаете?

— Хотя бы потому, что морской дракон не должен дышать огнем, под водой это бесполезно. Вот если бы он извергал дыханием потоки воды, то это было бы логичнее, и шанс на такой исход чуточку больше.

— Любопытное суждение. А чем вы занимались в Японии?

— Я художник и мастер каллиграфии.

— Японской каллиграфии?

— Естественно.

— А в каком стиле предпочитаете писать? Каишо, гоишо? (Каишо — иероглифы четкие, угловатые, квадратные по форме. Гоишо — более быстрое написание, линии плавные, закругленные. Прим. авт.)

— На мой взгляд они слишком скучные, сошо гораздо симпатичнее. А если взять кана, даже не знающей японского языка будет поражен его эстетикой. Интересуетесь сёдо? (Сошо — курсив, стремительное написание в несколько движений, линии быстрые, летящие. Кана — тонкая вертикальная скоропись, изящный стиль используется для записи стихов. Далеко не все японцы могут его прочитать, но впечатляются многие. Сёдо — путь каллиграфии. Прим. авт.)

— Немного, в пределах необходимости по работе.

Он чуть походил по комнате, печатая шаг. Потом повернулся ко мне и сказал:

— Вижу, вы не хотите с нами сотрудничать. Сейчас у меня нет времени цацкаться с вами, пока посидите в камере. А как надумаете, что мне рассказать, буду рад выслушать. Фельдфебель Галкин!

В комнату вбежал рослый детина с кулаками чуть меньше моей головы.

— Проводи господина в его апартаменты.

— Есть! Разрешите исполнять?

— Действуй.

Мне вновь сковали руки за спиной и повели в подвальные помещения. То, что этот отдел не занимается антишпионской деятельностью, мы выяснили сразу же, как только вошли в здание. Столько одаренных людей в одном месте я еще не встречал. Сила самого статского советника была на уровне пятого или шестого офицера, а его источник выглядел так, будто он им часто пользовался. Почти все, кого я тут видел, в той или иной степени умели использовать духовную силу, и все это прямо указывало лишь на одно: семнадцатый отдел тайной полиции занимается сверхъестественными явлениями, и они специально подбирают людей для работы в нем. Осталась пара деньков сна, и меня начнут вербовать.

— Заходи!

— Извините, господин фельдфебель, но вы шутите?

— Разговорчики! Пшел в камеру, пока не помог!

Камера представляла собой каменный мешок полметра на полметра и высотой в два. Стоя в ней я находится еще мог, но вот сесть или лечь...

— Вы уверены?

Вместо ответа он примерился и попытался ударить меня в ухо. Я слегка отклонился назад, и кулак прошелся рядом с моим носом.

— Все, понял, уже захожу.

И, не дождавшись повторной подачи направления, запрыгнул в камеру. Мда... туфли со шнурками, ремень, шляпу и даже зонт у меня не отобрали. Не пуганный тут народ сидит, а если бы я на ремне повесился?

'То туда тебе и дорога. Кому ты нужен? Конвенции о правах человека еще не изобрели.'

'Добрая ты. И что теперь делать?'

'Как что? Урохара упоминал, что ты умеешь расположиться с комфортом.'

'Точно, и почему это у меня из головы вылетело?'

* * *

Афанасий Прокопьевич, статский советник.

— Егор Александрович, что скажешь по этому персонажу?

— Афанасий, я же просил называть меня именем, которое я получил при постриге.

— Хорошо, отец Никодим. Ты наблюдал за ним больше меня, что скажешь?

— Нелюдь он. Бесовщиной от него тянет.

— А если более общедоступным языком?

— Ты же знаешь Афанасий, что я двадцать лет полковым священником службу нес, вместе с солдатами с одного котелка ел, и даже иной раз приходилось в штыковую идти. Много разного повидал... И, конечно же, я видел, что происходит на полях сражений, когда в единый раз много смертей случается. Вы меня потому и пригласили к себе, что я демонов вижу.

— Так мы все видим. Другие нам не нужны.

— Так я еще и чуять их могу, что-то вроде запаха. Как есть говорю, демоном от него несет.

— Как и от меня?

— На тебе просто печать встречи с ним, а он будто и есть бес. Да и вообще, видел я, как его Павлуша сапогом-то разбудил: нормальному человека руку бы, как минимум, отсушило, а этот даже не покачнулся, глаза только протер и все. И не боится он нас, пришел, как на светский ужин. Шутит, зубоскалит, будто знает, что мы его и пальцем не тронем. Ведь не тронем?

— Ну разве что чуть-чуть, чтоб не наглел сильно. А ежели по жесткому, то не пойдет он к нам. А он нашему отделу ой как нужен, особенно сейчас.

— Да чего в нем такого?

— Помнишь жалобу Гринева?

— Который граф-губернатор?

— Да, он говорил, что в его доме какая-то чертовщина твориться. Сейчас в Петербурге вообще не пойми что происходит: призраки не исчезают, не уходят в положенные им места. Их становится больше и больше, а что делать с ними мы не знаем. Прогнать разве что, но это полумера.

— Я это знаю, так что с губернатором?

— Мы до него дойти так и не смогли, заняты вызовами все, так его жена пригласила домой этого субъекта. Он вроде как художник, имеет лавку на Гончарной. Был я там, срамоту одну пишет. Так вот, он за пару секунд не просто прогнал, а уничтожил призрака! Без всяких кругов, пентаграмм и прочих манипуляций, два жеста рукой, и дух пропал в вспышке. Сказал, что это йокай или йома. Ну или бесы, как ты их называешь.

— Вот как... Я думал раньше, что их только молитвой святой можно изгнать...

— Ну, насколько я знаю, молитвой можешь только ты. А вот при помощи предмета и я в состоянии. — Афанасий покрутил в руках портсигар. — А этот Марат голыми руками! И мне, черт возьми, нужен он в команду!

— Не поминай всуе, еще накличешь.

— Я еще немного покопал под него. Известно, что семь месяцев назад сошел он с пассажирского парохода во Владивостоке, через месяц добрался до Петербурга, где всем говорит о том, что родился в Оренбурге, а жил в Киото. Более ничего на него найти не удалось, кроме того, что парень действительно талантливый художник и изгнал на перерождение несколько беспокойных духов.

— Но ведь это доступно только...

— Да, только жнецам. А их в последнее время не видно, а если и встречаются, то на контакт идти не хотят. Почему так?... Похоже, у них что-то случилось, и они перестали исполнять свои обязанности, а город из-за этого просто наводнили духи.

— То, что он может изгонять призраков, это точно?

— Точно. Зиновьев очистил бордель, и ему в награду разрешили бесплатно пользоваться их услугами. Собственно, там мы его и взяли. Потом было еще несколько случаев... Видишь ли, он нам нужен, и сильно. И похоже, он тоже это понимает и набивает себе цену. Марат может многое рассказать нам, а если он еще и каким-то образом связан со жнецами, то и объяснить, что у них там происходит.

— Где он сейчас?

— Я его в карцер отправил, промариноваться, а то слишком наглый.

— Думаешь, он станет сговорчивее?

— Хуже от этого точно не будет.

— Давно он там?

— Да уже часов пять...

— Может хватит? А то пять часов стоя... Может на принцип пойдет. Люди-то разные бывают.

— Да, наверное... Фельдфебель! Приведи мне Зиновьева!

Сидящий на месте секретаря солдат коротко бросил 'Есть!' и выбежал из комнаты. Но буквально через пять минут прибежал с широко раскрытыми глазами:

— Ваше высокородие! Там ТАКОЕ!

— Что случилось?