Потому что без него — его жилище стало жильем Ноты, потому что юридически она его единственная наследница — как племянница. Мне непонятно — почему она так настойчиво попросила, чтобы к ее приходу — когда? и если? — я был здесь. Но эта дума лишь легким поветрием дала о себе знать: даже если и не придет — Профи именно мне поручил разобраться с его бумагами.

В обоих комнатах мы с Нотой навели относительный порядок — с оглядкой на его претензии — когда он вернется...

В первую очередь я поставил чайник на газ, достал из сумки литровку коньяка из "Березки" и выложил его любимый винегрет с треской.

Так и помянул его — один-на-один с его явственным присутствием. Потом взял с полки репродукцию Ван-Гога — как художник идет на этюды, черной лентой обернул правый нижний угол — так, что тени стало не видно, прислонил ее к зеленой вазе с сосновыми лапами и поставил ее посередине стола...

Только после третьей порции коньяка и четвертой толстой, синего цвета "философской" тетради — скрябнул замок.

Я обернулся, она подошла к столу, увидела репродукцию с лентой и, тихо охнув, пошатнулась и буквально вцепилась в мои плечи — чтобы не осесть.

— Как... как... как ты мог... как ты смог так... — шептала она.

— А как иначе? Неужели выставлять его улыбающуюся физиономию — для приятственности впечатления? Это же его самая любимая картина!— нарочито-назидательно ответил я и добавил: — Сходи на кухню, там чай есть, хороший валютный коньяк и винегрет с треской, — выпей, закуси.

Медлительно, пришаркивая, она вернулась минут через двадцать, облокотилась на мои плечи и через голову наблюдала — как я просматриваю синие тетради.

— Извини, я поняла это, — кивнула она на Ван-Гога, и тебя — тоже поняла... И — пожалуйста! — извини за эмигранта вчерашнего... А в зеленую тетрадь со стихами ты еще не заглядывал?

— Мы же уговорились, что она — твоя...

— Ну, не совсем же моя, — мы вместе ее листать будем...

— Я уже притомился. Давай еще по чарочке?

— Если только чуть-чуть, — мы присели за кухонный столик и она пытливо спросила: — Ну и как? Там есть что-нибудь на выход?

— Только если кое-что, и то — пока что — совсем немного. А остальному — свое время еще будет.

— А помнишь, как он тогда играл до-минорную?

— Да, все хорошо помню... Ну и ...?

— Мы не уходим отсюда, ладно?

— А я?...

— Сказано же: мы не уходим отсюда, — мы, оба...

P.S. — по заметкам 1972г.

Светлана Вишнякова

Акварельные кони

Мне приснился странный сон. Акварельные рыжие лошади, уронив свои головы и вытянув шеи, пили с листа акварельную реку. И я проснулась со странным чувством тихой грусти. Терпкой, как вкус айвы. В синем сумраке обычного утра во мне переливаются тонкие рыжие шеи акварельных лошадей, вытянутые от напряжения. В этом напряжении чувствую какую-то тревогу. Наконец, решаюсь разорвать это утреннее колдовство. Включаю свет. Лампочка мохнато повисает под потолком. И в этом рыжем клубке читаю свою тревогу.

Рыжие лошади были нарисованы.

Мой день пришел и ушел, не оставив следа в душе. Я закрываю за ним дверь без благодарности. А за порогом колдует вечерний город. Синь вечерняя, разведенная призрачным светом фонарей. Дождь косой. Окосел от холода. Ветру хорошо. Забавляется. Проведет мохнатой лапой по струнам дождя, и он зазвенит жалобно. То радует дождь, как парус. Но город — слишком большая лодка, чтобы ветер мог ее сдвинуть. Паруса дождя безвольно обвисают. На мокром лице асфальта — грусть. Вместе с дождем он точит слезы. Они собираются в неровности и углубления и образуют моря грусти.

Веткам холодно. Они голые. Стыдятся своей наготы. Зябко жмутся друг к другу. Кажется, нет безотрадней зрелища.

Нам достались от природы только этот дождь, ветер, ветки. Хочется жадными глотками пить эту грусть. В ней все то, чего нам так не хватает — тишина и спокойная мудрость: грусть для того, чтобы радость стала желанней во стократ. Теперь я, наверняка, знаю причину тревоги. Лошади, хотя бы во сне, должны быть живыми.

Девушка с бегемотом

Посвящается любимой Т.Г.Р.

Весна. Апрель. По весеннему солнечному утру идет тоненькая большеглазая девушка. Рядом с ней, важно давя солнце в лужах, вышагивает бегемот. "Этого не может быть", — скажите вы.

Может быть, вы и правы...

Они познакомились вчера вечером. Фонари самовлюбленно засматривались в лужи. Капли тихонько звенели на ветру. В воздухе пахло арбузными корками. По всем приметам пришла весна — время неясного томления и обострения хронического одиночества. Известно, что настоящее одиночество можно почувствовать лишь в толпе спешащих, снующих, бредущих по домам горожан. Где нет ни до кого дела. Когда одиночество достигло опустошающей высоты, девушка столкнулась с ним, шагнув в переулок.

Он был большой и толстый. Маленькие глазки посмотрели на нее с пониманием. "Будьте моим бегемотом!" взмолилась девушка с зелеными глазами. И они пошли рядом.

Всю ночь он вздыхал на балконе. Балкон и не думал от этого обваливаться. Он вздыхал о том, что было бы, если бы их пути не пересеклись. Что ни говорите, бегемот — очень нужная вещь в хозяйстве романтических девиц.

Итак, весна, апрель. По весеннему солнечному утру идут девушка и бегемот. Несмотря на то, что этого не может быть, "потому что не может быть никогда".

* * *

Когда я обрету вечный покой,

Солнце будет упрямо всходить и заходить...

Интересно, кому повезло больше?

* * *

Я, как глина на гончарном круге.

Жду тепла и умения человеческой руки...

Круг мой давно вертится.

* * *

Жизнь состоит из пустяков, мелочей и подробностей...

Блажен, кто радоваться им умеет!

* * *

Капля, чуть помедлив

устремилась вниз

чтобы, последний раз блеснув на солнце,

пропасть в талом снегу...

Короткая, но едва ли самая бездарная судьба!

* * *

Прошел апрель...

А синие вечера так и не наступили.

А, может, они были, но не для меня?

* * *

Сирень цветет, как 20 лет назад.

В старинном парке на берегу седой реки...

Так от чего же сердце щемит и щемит?

* * *

Красивая женщина улыбнулась.

Мне нет до нее дела.

Пыль на дороге заклубилась.

Золотистым облачком.

Мой вернисаж.

Рафаэль.

У юной мадонны

Нежная улыбка и грустные глаза.

Она шагает по облакам,

прижимая к сердцу

голопузого младенца —

Бога-сына.

Я смотрю на нее

и думаю:

Что же было в начале?

Морис Утрилло.

На кривых улочках Парижа

у Мориса Утрилло

Ветер рвет со стен обрывки газет

и мое сердце.

Они трепещут на ветру,

не давая забыть,

что все проходит,

как стерлась от дождя и времени

улыбка розовощекого циркача

на старой афише.

Питер Брейгель.

Мы бедные слепцы.

Не знаем, откуда пришли

Не знаем, куда придем.

Улыбка блуждает по нашим лицам.

Наш проводник — надежда.

Нико Пиросмани.

Простаку Пиросмани

Всё нипочём.

Нет ли денег, холста или счастья,

На клеёнке он нарисует

Счастливую жизнь

Где все люди и звери — братья.

Марк Шагал.

Вздыхая и посмеиваясь,

с кистью наперевес

Марк Шагал летит

над землей.

Бог вложил в мою руку перо,

а в немощное тело

бессмертную душу,

чтоб —

в который раз —

я могла удивиться

как мир велик

и прекрасен.

Воспарив над квадратом

ствола,

Я улетаю туда,

Куда Марк Шагал

Не летал.

* * *

Как странно!

грязный мартовский снег

без труда из земли прорастет

невинным ёжиком.

Нам возвращение своё

Нужно перед кем заслужить?

* * *

Е.П.

За окном красивая осень

разлеглась кленовыми листьями

в элегантных лужах

всегда модного

цвета мокрого асфальта.

Ах, осень кокетка!

* * *

Очень хотелось

первого снега

яркого белого до ломоты на зубах

И когда он пошел

так некстати

крупными хлопьями

на ещё зеленую листву

таял в воздухе

не долетая

до лоснящегося асфальта

Стало жаль себя,

первый снег...

снег последний?

* * *

Последняя электричка

нервно передернувшись на стыке

скрылась из виду.

Я закрываю глаза

и вижу зеленую гусеницу.

* * *

В мареве апрельского дождя

Вытянутые

серебристые тела

фонарных ламп

плывут над улицей

как журавлиный клин.

А журавли

пережидают дождь?

* * *

Я — трава

очень зеленая

Я имею место быть

между синим небом

и жирной землёй.

И мне нет никакого дела

до философии

политики

религии.

Я имею место быть.

* * *

Время.

Ночь —

бессонница

нелепица.

День

не клеится,

не лепится.

Утекает сквозь

белые пальцы тоски

Сочится по капле —

Время.

Кончается день,

кончается год,

кончается век.

* * *

Ледяного молока туман

вдоль реки

Кровь осин бинтовать

безутешно пытается.

Облетит на землю листва

и на ней с Покрова —

туман

Бесконечную зиму

снегом промается.

* * *

Ночь — линялое полотно.

Луна — окровавленный

рыбий пузырь.

Господи, как больно писать стихи

дождевыми дорожками по стеклу.

Господи, как больно любить

солеными дорожками по щекам.

* * *

Пока мы громко кричали,

Картинно ломая руки,

Безмолвно глаза закрыла,

Отпустив наши души на покаяние,

Любовь покинула нас.

* * *

В три сорок

Стрелки, как черные птицы,

с надеждой хлопали крыльями.

В половине шестого

беспомощно повисли.

Колченогое время

так — так — так

жалко заковыляло,

не попадая в такт

чуть живому загнанному сердцу...

Душа стекленеет от страха.

Вдруг не дождусь...

Тамара Вяжевич

Сказка о солнечном лучике по имени Перекати-Облако

Посвящается Олеженьке

Жил-был на свете солнечный лучик. Он гонял по небу на своем солнечном мотоцикле и мог перескочить любое облако, поэтому его так и прозвали — Перекати-Облако. А еще он был очень маленьким и озорным. И ему хорошо и весело жилось.

Однажды Перекати-Облако услышал разговор мамы-Солнышка с соседкой-Небушко.

— Ты очень их балуешь, — говорило Небушко, — люди неблагодарны.

— Но я их люблю, — ответила мама-Солнышко.

— Мама, а что такое любить? — спросил Перекати-Облако вечером, когда мама-Солнышко закатилось домой.

— Спи, спи, уже поздно, завтра тебе расскажу, — сказала мама, поцеловав своего сыночка.

А назавтра над землей нависла большая туча. Стало темным-темно. И страшно. Грозе был дан приказ: погубить все, что растет на земле и расцветает.

Мама-Солнышко позвала своего малыша Перекати-Облако и говорит: "Домчись до земли, скажи людям, чтоб спрятались сами и укрыли поля свои — буря идет великая".

Завел свой солнечный мотоцикл Перекати-Облако и только его видели. А гроза — за ним. Кинула перед ним кучевые облака, превратились они в глубокую реку. Но Перекати-Облако был смелым, на всем ходу перемахнул через реку. Быстрее ветра летит дальше.

И вдруг навстречу выскочила огненная молния и как ударит в мотоцикл! Разрядились солнечные батарейки, остановился Перекати-Облако, думает, гадает, как на землю ему успеть. А черные тучи стеной встали. Путь ему преградили. Вытянулся тогда Перекати-Облако в тоненький лучик — тоньше иголочки — и как кольнет толстую тучу. Ойкнула туча и в сторону откатилась, а Перекати-Облако со скоростью света бросился на землю.

А злые тучи давай по нему из градомета палить: ды-ды-ды-ды-ды-ды-ды...

Еле долетел Перекати-Облако до земли. Успел. Сказал людям, чтоб они продержались, ветер на помощь с юга идет.

Спрятались люди в свои дома. А у солнечного лучика Перекати-Облако нет сил к маме вернуться. Скользнул он под лист лопуха, сидит, не плачет.

Долго ли, коротко ли, вот и ночь прошла. А утром ветер прилетел, тучи разогнал. Побежали на землю солнечные лучики — братца искать.

Нашли, обрадовались, маме-Солнышку показывают. Взяла мама-Солнышко своего малыша на руки, прижала его к сердцу и говорит: "Молодец, Перекати-Облако, вот ты и узнал, что такое любить. Любить — значит жалеть, помогать тем, кого любишь...".

Солнечная шляпа

Посвящается Ярославушке

На одной высокой горе жил добрый волшебник, у которого была волшебная шляпа.

У подножия горы расположилось небольшое королевство, и там жили обыкновенные люди. Они были то добрые, то злые, в зависимости от настроения.

Добрый волшебник знал каждого жителя королевства. Когда кто-то злился, он подходил и надевал на него солнечную шляпу, тот начинал улыбаться, становился добрым и просил прощения у всех, кого обидел. И никто не знал, почему так происходит — ведь волшебника и его солнечной шляпы никто никогда не видел.

Однажды волшебник улетел в другое царство, туда, где шла война, чтобы ее остановить...

А в маленьком королевстве все пошло шиворот-навыворот: дети перестали жалеть своих старых родителей, братья и сестры отвернулись друг от друга, никто не любил никого...

Главной подстрекательницей была дочь самого короля:

— Я торопилась к Вашему Величеству, — жаловалась она королю, — а карета главного Скомороха не уступила мне дорогу.

— Этот грубый люд, — поддакивала ей вторая сестра, — не уважает Ваше Высочайшее Высочество: когда мы гуляли с принцессой в саду, они нам не поклонились...

— Как они смеют! — закричал король. — В тюрьму их, повесить, выгнать из королевства!

— Смилуйся, великий король! — умоляла его третья сестра, самая добрая и умная. Но король ее даже слушать не стал.

Печально стало в королевстве, словно опустилась темная ночь. Не пели птицы, не улыбались люди. Закрылись в своих домах, как в ракушках. Только один мудрец поглядывал на высокую гору, ожидая чуда. А если кто ждет его, оно сбывается.

И чудо случилось...

Однажды над высокой горой, в голубом небе люди увидели что-то похожее на солнечную шляпу. Казалось, само солнце приняло очертание шляпы.

От нее шел необъяснимо радостный свет, от которого люди стали видеть не только глазами, но и сердцем. С ужасом увидели они все содеянное ими зло. Они побежали на высокую гору, упали на колени, зарыдали... Это было великое покаяние...

И добрый волшебник простил грехи их. И каждому в знак великой милости дал по кусочку солнечной шляпы. Теперь она, как радуга над головой у каждого человека. И чем человек добрее, тем она больше. От добрых дел она растет и становится похожей на солнечную шляпу...

У каждого человека бывает мечта.

У кого-то она сбывается, у кого-то — нет.

Эта сказка — о мечте.

Сон...

На веревочке