Спаситель 25 глава

Винтовки отбросили напрочь — ими пользоваться учить надо. Серьёзно учить. Это не автомат.

— Только картечь, — завил Баранов. — Ею и дурак попадёт.

— Если своих не постреляем, — усмехнулся я. — А много у нас дураков?

— Совсем дураков в артелях не держат, — пояснил мне местную политику Солдатенков. — Но косорукие есть. Этих во вторую линию с волокушами — туши убиенных леопардов оттаскивать. Шкуры снимать и сразу засаливать. Обработаем потом, если что останется обрабатывать после нескольких зарядов картечи.

— Но им тоже что-то стреляющее надо дать, — не унимался я. — На всякий пожарный.

— Барин, дай дураку стеклянных хер, то он не только его разобьёт, но сам порежется, — ехидно осклабился Сосипатор.

— Белорусов привлекаем? — спрашиваю.

— Только как завесу с их стороны леса, — предлагает Баранов. — А то звери в их сторону убегут, а потом обратно вернутся.

— Даже если всех перестреляем, то леопарды обязательно вернутся. Другие, — подсел к нам в компанию чаёвничать инженер, — новые, придут на освободившееся угодья. Тут их кормовая база в лесу: дикие свиньи, косули, антилопы, олени, а врагов как таковых у них тут нет. Вот у брода уже третьего леопарда убиваем, а они на чужие охотничьи угодья не ходят. У кошек это строго. Но если площадка освободилась, то кто им запретит? Свежих меток нет, значит ничьё.

— Баб всех забираем с трещотками и погремушками. Шумом зверей с лёжки вспугивать, — заявляет Баранов. — Иначе никак — количество стрелков уполовиним.

— Собак побрехливей бы, — протянул я.

— Прикажем и молчуны будут брехать, — усмехнулся Сосипатор.

— Это легко, — согласился с ним Баранов. — Тяжелее собаку молчать научить.

— Ружья докупать будем? А то на всех не хватит. — Басит Сосипатор.

— Патроны докупать придётся. Много их понадобиться, — прикидываю я. — А вот сами ружья будем умыкать.

— Где? — смотрят на меня три пары глаз с предвкушением.

— Есть одна намётка у меня. Но там у нас будет только два часа времени на всё про всё.

— Что так мало? — спрашивает Жмуров.

— Дрезден. — Отвечаю. — Звёздный налёт союзнической авиации в сорок пятом, после которого города как такового не останется. Примерно два часа у нас будет от закрытия магазина до первой бомбы, упавшей на город. Так что задействовать придётся всех, кто может потом вернуться сюда без последствий.

— А кого будем брать? Зауэра? — спрашивает инженер.

— Нет, — покачиваю я головой. — Бери классом выше. Братьев Меркель. Чтобы жаба вас не давила раздавать мужикам бельгийские ружья просто так.

$

В Дрезден входили с помощью Тарабрина. По его ''якорям''. Я то Дрездена даже в кино не видел.

Заранее маленькими ''глазками'' вычислили магазин фабрики ''Оскар Меркель унд Со'' в центре города. И очень удивились тому, что магазинчик был совсем маленьким: всего в два окна по фасаду.

— А что ты хотел? — иронично посмотрел на меня Жмуров, после того как Тарабрин закрыл ''глазок''. — Братья Меркель в основном делали ружья на заказ. Это тебе не Зауэр с его широкой машиненрией. Тут ручная работа. Штучная. Так что любуйся на этот оружейный бутик. Скорее всего тут будут даже не новые ружья, а уже пользованные на комиссии. Нам бы что попроще, зато одинаковое.

— Ладно. Что будет, то и будет. Зря что ли старались? — ответил я. — Работаем? Все готовы?

Получив подтверждение о готовности группы налёта и отсутствие в ангаре посторонних, открыл большое ''окно'' сразу внутри намеченного здания.

Первое, что услышали — женский вопль и удаляющийся быстрый топот каблуков.

— Хватай её, — закричал Сосипатор и Пахом рванул в ''окно'' впереди всех.

Я за ним по коридору.

Молоденькая девчонка, почти подросток, в кабинете орала в трубку телефона.

— Полицай! Полицай!

И что-то ещё быстрой скороговоркой. Я разобрал только слово ''криминаль''.

Тут Пахом схватил девчонку поперек талии, вскинул её на плечо и, не обращая внимания на её визг и удары маленьких кулачков по своей спине, потащил добычу к ''окну''.

А я вырвал шнур у телефона.

Огляделся. Офисный кабинет какой-то. Стол письменный, шкафы, радиоприёмник. Вешалка ещё для одежды. Ничего интересного.

Вышел в торговый зал...

— Да твою же мать, через колено кобыле в щель!

Это был музыкальный магазин.

Точнее магазин музыкальных инструментов. Соседний с оружейным.

Такой оболом!

— О! — появился из-за моей спины Сосипатор. — То, что нужно. Барабаны берём все, кроме самого большого. И эти маленькие сигнальные рожки тоже. В довесок к трещоткам пойдут за милую душу. И ещё эти медные тарелки все что есть забираем.

Дельное замечание. Зря что ли на дело ходили. Забрали все барабаны с перевязями и палочки к ним. Дудки эти — не то пионерские горны, не то охотничьи рожки, не то кавалерийские корнеты. Мундштуков к ним полную коробку. Ну, это в последний момент, а то чуть не забыли про них. А они тут продавались отдельно.

А вернувшийся Пахом ещё схватил гармонь.

— Зачем? — спросил я.

— Саратовская, — ответил он. — С колокольчиками. Частушки петь.

А глаза сияют.

— Тогда бери две, — махнул я рукой.

— Саратовских больше нет. Тальянки есть.

— Бери какие есть, — сел я на место продавца и разглядывая блестящий медью большой набор духовых инструментов на целый полковой оркестр, пока мои люди мародёрствуют в центре фашистской Германии. А в голове дурная мысль: откуда в Германии саратовская гармошка?

Хромой флотский фельдшер прихватил ещё и гитару в твердом чехле и запасные струны к ней.

— Хорош копаться, — прикрикнул я. — Зачем тебе она?

— Испанская, — отвечает, а глаза каждый по двадцать копеек. — Палисандровая. Всю жизнь о такой мечтал.

— Бросай рояли. Шухер! — прикрикнул на нас инженер, стоящий на атасе у зашторенного окна. — Там полиция уже подъехала. Так что рвём когти.

Уйти успели. Даже не особо спеша.

Только вот в соседний магазин к оружейникам Меркель нам уже не попасть. Попасть то можно, только вокруг уже полно фашистской полиции.

Оно нам надо? Пострелушки устраивать перед самой страшной в мире ковровой бомбардировкой. За нас англичане постараются. Ничего от города не оставят.

Пленённая девчонка в ангаре, вжавшись спиной в стеллаж, всё испугано быстро мелко крестилась, плевалась и обзывала нас: ''Тойфель''. Потом сомлела и упала в обморок.

— Зачем её сюда притащили? — спрашиваю, подхватывая это явно недокормленное тельце.

Правда девица мало похожа на классическую немку: белокурую такую валькирию с мощным выменем. Черненькая, худенькая, симпатичная. Лет шестнадцати. Одета в синюю юбку-миди, белую блузку с короткими рукавами и на шее черный галстук типа пионерского. На ногах туфельки и короткие белые носочки.

Пахом внимательно разглядывал союзки своих сапог, потом сказал тихо.

— Дык, это, барин, Сосипатор приказал её хватать я и схватил. А что? Не надо было?

Посадил я девицу на чехол от какого-то музыкального инструмента, прислонил к стеллажу.

— Приведите её в чувство кто-нибудь, — бросил в пространство.

— И что с ней делать-то будем? — это я уже к Сосипатору обратился.

— А что с бабами делают? — пробасил Сосипатор. — Замуж отдадим. Дело не хитрое. Хотя бы за Курта. А вот что с ружьями у нас будет?

Кто о чём, а шелудивый о бане.

— Хватит с нас эксов, — отрубил я. — С Йоску поедем в Америку и купим как нормальные люди в магазине. Сколько нам надо, столько и купим. Долларов нам ещё хватает.

Хромой морской фельдшер покопавшись своей сумке поднес к лицу девушки ватку с нашатырём.

Длинные пушистые ресницы затрепетали.

Открылись светло-карие глаза, быстро-быстро захлопав. Чуть ли не со щелчками.

Тарабрин её что-то спросил на немецком.

Девушка чуть запнувшись ответила.

— Она говорит, что её зовут Грета Зеебах. Она член Союза немецких девушек. Её почти шестнадцать лет. В магазине работала ночным сторожем, но скоро, после дня рождения её примут в зенитную часть Люфтваффе чтобы защищать родной город.

Тут девица вскочила на ноги, зиганула и заорала как на митинге:

— Хайль Гитлер! Дойче юбер алес!

— Алес твоей дойче. Полный алес, — усмехнулся я и обратился к Тарабрину. — Степаныч, скажи ей, что она не похожа на саксонку.

Тарабрин перевёл, девица ответила. Но видно было что она очень удивилась такому вопросу. Не знаю, что она от нас ожидала, но налицо разрыв шаблона у девицы. Когнитивный диссонанс если по научному.

— Родители приехали в Дрезден из Тюрингии, а она родилась уже здесь. Просит вернуть её обратно в родной город и тогда она не будет сообщать о нас в полицию. — Усмехнулся Тарабрин после перевода.

— Скажи ей что её города больше нет, — посмотрел я на часы. — Именно в этот момент англичане и американцы с тысяч тяжелых бомбардировщиков бомбят его. Засеивают зажигательными бомбами как ковёр. В городе огненный шторм. Не выжил никто. И если она хочет жить, то пусть не рвётся назад. Да и некуда. Германия войну проиграла. Фюрер застрелился. Всех наци победители будет судить за их военные преступления и вешать.

— Куда её? — спросил Тарабрин.

— Ну, как Сосипатор предложил — к Курту. В собачник. Пусть ему там помогает пока, а там видно будет.

После перевода девчонка схватила тяжёлый кофр на котором сидела.

— Я могу с собой взять аккордеон?

— Пусть откроет кофр, — приказал я.

А то мало ли чего можно ждать от сопливой национал-социалистки. В этом возрасте молодёжь при хорошей обработке мозгов бывает очень фанатичной.

Действительно аккордеон. Типичный немецкий. Весь в перламутре и клавиши из слоновой кости. С пятью регистрами.

Помню на почти таком же трофейном аккордеоне году в шестидесятом году прошлого века играл в нашем летнем детском саду в Снегирях под Москвой кадыкастый еврей, длинный, худой, чернявый и кудрявый с очень красивой дочкой шести лет из-за которой он и нанялся в детсадовские музруки на лето. Клавиши его аккордеона имели ямки — под пальцами стёрлась слоновая кость. Пластмасса практичнее на поверку оказалась и долговечнее.

Надо же какая дурь только в голову не лезет.

— Пусть забирает, — разрешил я.

И глядя как Сосипатор уводит к себе в собачник девушку с тяжелым кофром в руке, вспомнил любимый романс нашего музыкального руководителя в этом детском саду.

''Старенький дом с мезонином...''

— Сосипатор.

— Ась? — откликнулся псарь.

— Вы её там у себя подкормите, что ли, а то она стройная аж до жалости. И к врачихе её сначала сведи на предмет болезней каких, да и санобработки. Спроси там отдельно как её кормить, а то от недоедания ещё копыта отбросит с нашей обильной пищи.