Пушинка в урагане (наш человек на троне)

— Велика ли семья?

— Жонка моя, Алёна, да дочь Танюша.

— Ну что же. И семью с собой бери, будет и для них место.

— А и согласен, барин, что тут думать. Однова хуже не будет.

Я повернулся к поручику, внимательно наблюдающему за нашим разговором:

— Благодарю Вас, господин поручик, и прошу обращаться ко мне при необходимости. А для беседы жду Вас у себя, скажем, через неделю. Придёте?

— Всенепременно, Ваше Императорское Высочество.

Поручик ушел, а Андрея я поручил заботам моего нынешнего камердинера Джошуа. Надо обустроить и обучить нового слугу. Есть у меня тайная мысль, удалить из своего окружения всех иностранцев, заменив их на своих, полностью обязанных мне. Но об этом пока молчок.

После посещения меня императором, началась интенсивная светская жизнь. Приходили императрицы: действующая, хотя и не венчанная на царство, и будущая, то есть жена императора Александра Николаевича и жена цесаревича Александра Александровича, а за ними следовали фрейлины. Императрицы милостиво со мной беседовали, а фрейлины строили глазки и щебетали о том, какой я загадочный и мужественный. Выпуклости свои они при этом демонстрировали в таких выгодных ракурсах, что я едва не скрипел зубами. Замечу, кстати, что с некоторых пор я ужасно скучаю по моде того, покинутого мною времени. Судите сами: ну что может быть загадочного в женщине в микробюстгальтере и микроюбке, зачастую, даже без трусов, или как их там дразнили... стрингов? А тут дамы одеты так, что воображение само дорисовывает то, на что намекает платье, а намекать, уж поверьте опытному человеку, есть на что. К тому же эти чертовки прекрасно знают, как пользоваться одеждой в деле обольщения, умело используя целую систему знаков. Словом, я невыносимо страдал.

Бесконечной чередой потянулись посетители менее родовитые, в том числе депутация дворянства с приветственным адресом. Следом депутация чиновничества. Потом явились купцы с адресом и подарками. Все они выражали верноподданнические чувства, демонстрировали верность традициям, но, признаться, изрядно надоели.

* * *

Александр Фёдорович Можайский встретил меня на вокзале, в Красном Селе. Паровоз укатил дальше, а я пошел навстречу мужчине лет шестидесяти, в чёрном морском мундире, с погонами каперанга, и с орденами. Начало мая, погода знойная, как он не преет? На мне тонкий светлый костюм, так что мне не жарко.

Представились, пожали руки и двинулись к коляске, ожидающей у вокзала. Я сел рядом с Можайским, а мой слуга, бывший извозчик Андрей сел рядом с кучером. Три моих чемодана были прикручены сзади коляски, на специальной решётчатой площадке. Дорога оказалась весьма ровной, к тому же, вчерашний дождь прибил пыль, так что ехали с комфортом.

Вскоре наша коляска въехала на территорию военного лагеря. Кругом виднелись военные, где группами, а где и поодиночке, рядами стояли палатки, сараи, заборы, повозки и прочий военный скарб.

— Ваше Императорское высочество, мне передавали, что вы невысокого мнения о воздухолётном снаряде, который я строю, это верно? — сразу взял быка за рога Можайский.

— Если Вы не против Александр Фёдорович, то обойдёмся без титулования, хорошо?

— Согласен, Пётр Николаевич, это для меня большая честь.

— Начнём с того, что Вам не вполне верно передавали. Да, я считаю, что аппарат... давайте для простоты будем называть его самолётом? Так вот, Ваш самолёт в том виде, в котором он строится, не может летать. Точнее, он не может летать устойчиво и безопасно. О причинах к тому ведущих, мы поговорим по приезду.

— Любопытно. Надо полагать, что Вы, Пётр Николаевич, обладаете некими знаниями о теории и практике строительства во... самолётов?

— Вы правильно угадали, Александр Фёдорович, некоторые знания у меня имеются, и я хочу с Вами поделиться оными.

— Гм... Надо ли понимать, что я должен рассматривать Вас как соавтора?

— Нет, Александр Фёдорович. Надеюсь, Вы оформили патент на свой самолёт?

— Патент... Привилей? Да-с, оформил.

— Великолепно! Значит, Вы и останетесь в истории изобретателем самолёта. Для меня достаточно другого: я желаю помочь Вам довести самолёт до хотя бы минимальной степени совершенства и запустить его в массовое производство. Если же нам с Вами удастся получить с этого дела доход, то буду просто счастлив.

За разговором мы доехали до развалюхи, в которой Можайский собирал свой самолёт. Щелястые тесовые стены, вместо крыши — парусиновое полотно на жердяных прожилинах. Убого. Рядом с развалюхой другая развалюха, поменьше, судя по всему, жилая. У дверей по стойке смирно стоит морской офицер.

— Разрешите представить Вашему высочеству мичмана Степанова Ивана Александровича

Я протянул мичману руку для рукопожатия, и тот, после некоторого колебания, растерянно её пожал. Чёрт, я забыл, что общество сословное, и жесты уважения к нижестоящим тут не приняты.

— Господа, прежде чем приступим, позвольте мне переодеться в рабочую одежду.

— Вот, Ваше высочество, пожалуйте сюда! — засуетился Степанов — Вот здесь, в мастерской есть свободный уголок!

Андрей шустро затащил один из чемоданов в хибарку, и я быстро переоделся в рабочий комбинезон. Вышел за дверь, и насладился видом двух отвисших челюстей.

— Что-то не так, господа? Это всего лишь рабочая одежда, удобная при возне с механизмами.

— Всё так, Пётр Николаевич, всё так. Вот извольте осмотреть мой... самолёт.

В распахнутые ворота виднелась лодка с короткими и широкими крыльями, обтянутыми тканью. Винтов на аппарате не наблюдалось.

— Нельзя ли выкатить агрегат на простор? Думаю, было бы недурно осмотреть его внимательнее.

Можайский и Степанов зашли в сарай и начали выталкивать его наружу, а я принялся им помогать. С другой стороны, навалился Андрей. Ну да, всё, как и докладывал поручик Власьев: длина самолёта чуть больше двадцати метров (я привычно перевожу систему мер в удобную мне), размах крыльев почти такой же. Деревянный каркас обтянут тканью, причём ткань не прибита к дереву, а примотана верёвкой, пропущенной через люверсы, набитые по кромке ткани. Четыре деревянных колеса на двух стойках расположены попарно. Двигатель не установлен, но в середине фюзеляжа имеется место для него. В крыльях имеются прорези для винтов, но самих винтов ещё нет. В целом всё сделано крепко, даже чересчур: автор руководствовался скорее морскими представлениями о прочности, излишними в авиации.

— А неплохо, Александр Фёдорович! Такой аппарат и вправду взлетит. Пролетит недалеко, но только потому, что он у вас первый, и опыта Вы накопить не успели.

Можайский остро глянул на меня, но промолчал. Я стал лазить вокруг самолёта, интересуясь тонкостями конструкции, а Можайский давал пояснения. Степанов отошел в тенёк, и уселся на скамейку: по его виду было ясно: ничего доброго он от моего визита не ждёт.

— Нет и, правда, недурно! — бодрым тоном заявил я — Не откажите, господа, посмотреть на то, что я к вам привёз.

Андрей установил раскладной стол, а рядом с ним два чемодана. Я открыл тот, что побольше и извлёк из него копию самолёта Можайского.

— Откуда?

— Александр Фёдорович, по моей просьбе вас посетил поручик Власьев, он мне изложил детали, а по ним я изготовил эту модель. Уверяю вас, Александр Фёдорович, я не разглашал детали вашего изобретения.

Андрей закрутил резиномоторы, и с руки запустил модель в воздух.

— Обратите внимание, господа, модель летит неустойчиво, раскачивается.

В это время небольшой порыв ветра опрокинул самолётик на землю.

— Всё ясно?

Можайский со Степановым хмуро покивали.

— Да, Пётр Николаевич, если бы там был человек, то он неминуемо бы погиб или сильно покалечился.

— Тут вами, господа была допущена небольшая, но важная ошибка, а именно: если мы посмотрим на птиц, то увидим, что у лучших летунов крылья узкие и длинные, а у дурных напротив, короткие и широкие. Прошу не обижаться на сравнение, но к телу буревестника вы приделали куриные крылья. Разрешите продемонстрировать этот тезис наглядно?

Моряки усиленно закивали. Андрей к тому времени принёс модель, и мы в четыре руки отстыковали старые крылья, и установили другие, памятные мне формой из далёкого детства и кружка авиамоделизма. Андрей снова закрутил резиномотор, и отправил модель в полёт. Мои собеседники зачарованно смотрели, как модель пролетела примерно вчетверо дольше, несмотря на несколько порывов ветра. Самолётик покачивался, рыскал, но летел дальше.

— Но как же, Пётр Николаевич! — с каким-то отчаянием воскликнул Можайский.

— Не расстраивайтесь, пожалуйста, Александр Фёдорович. — поспешил я его успокоить — Просто Вы были заняты проектированием в одиночку, с нечастой помощью господина мичмана, а у меня есть возможность консультироваться с десятком инженеров и профессоров физики и механики. Какой мы из этого сделаем вывод?

— И какой же, Пётр Николаевич?

— Слышали поговорку: 'Порядок бьёт класс'?

— Нет, не довелось. А что она означает?

— Означает она такую простую вещь, что команда дисциплинированных единомышленников, непременно побьёт команду неорганизованную, даже если каждый из второй команды куда как лучший боец, чем член первой.

— Соглашусь.

— А из этого следует, что создание самолёта следует вести группой, в которой будут иметься инженер, чертёжник и высококлассные мастеровые. А руководить таковым коллективом я предлагаю вам, Александр Фёдорович. Думаю, что в течение года-двух вы сумеете создать хорошо летающий самолёт. Согласны?

— Я... Что... Всем сердцем согласен, Пётр Николаевич! А как же вы?

— У меня другая задача, Александр Фёдорович. Вашему самолёту нужен мощный и при этом имеющий малые размеры двигатель, не так ли?

— Разумеется, нужен.

— Вот моей задачей будет формирование нескольких групп, одна из которых создаст двигатель, другая группа будет думать о топливе для этого двигателя, ещё одна будет разрабатывать приборы...

— Экую махину Вы взваливаете на себя, Ваше императорское высочество!

— А ещё я хочу вам показать другую летающую модель. Вы не против?

— Разумеется, мы полностью согласны!

Из другого чемодана Андрей вынул модель биплана, слегка похожего на У-2.

— Почему у этого самолёта два ряда крыльев? — тут же спросил Степанов.

— Видите ли, Иван Александрович, сейчас мы не можем дать самолёту двигатель достаточной мощности. Придётся компенсировать это площадью крыльев.

Андрей запустил самолётик, и он улетел дальше чем моноплан.

— А если поставить три ряда крыльев, то самолёт улетит ещё дальше? — спросил Можайский, внимательно рассматривая модель.

— Нет. К сожалению, нет. В этом случае возрастёт сопротивление воздуха движению самолёта, и оно обнулит все достигнутые преимущества. Я предлагаю вам, господа, заняться исследованием формы самолётов на постоянной, научной основе.

— Вы и мне предлагаете? — сделал шаг вперёд Степанов.

— И Вам тоже, господин мичман. Будете работать в группе Александра Фёдоровича, если не возражаете.

— Каковы будут указания, Ваше императорское высочество? — встал по стойке смирно Можайский.

— Ну, полно, Александр Фёдорович, давайте продолжим разговор по-прежнему, запросто. А указания такие: вот вам выписка из именного Его императорского величества указа об организации самолётостроительной комиссии под моим общим руководством и Вашим непосредственным начальством над отделением самолётостроения. У Вас имеется право набора персонала в комиссию. Несколько я понимаю, первым Вашим сотрудником станет мичман Степанов?

— Совершенно верно, Пётр Николаевич. Сколько у меня будет подчинённых?

— Пока десять человек. Первой задачей вашей группы будет такая: в течение месяца достроить Ваш, Александр Фёдорович, самолёт, и провести на нём несколько показательных полётов в высочайшем присутствии. Сейчас мы с вами отправляемся в Петербург, там для вас будут оформлены все необходимые документы. Затем вы получите на Адмиралтейской верфи две паровые машины, работающие на жидком топливе, доставите их сюда и установите на свой самолёт. Здесь же, в Красном Селе, в столярной мастерской господина Ломакина, имеется возможность изготовить новые крылья, и вам, господа, необходимо проследить за тщательной их выделкой. Вот подготовленные мной эскизы, вы вольны использовать их как угодно или не использовать вовсе.

— Вы так тщательно подготовились к нашей встрече... Это несколько необычно, откровенно говоря.

— Привыкайте, господа. От вас в будущем потребуется очень много сложной во всех отношениях, срочной, и, при этом, тщательно спланированной работы.

* * *

Спустя месяц, восьмого июня, на поле рядом с ангаром и шатром, установленными на месте развалюх было не протолкнуться: привлечённые именными приглашениями и просто афишами, в Красное Село собралось не менее десяти тысяч человек. Для высшей аристократии, высших же военных и чиновничества, а также иностранных дипломатов были устроены ложи, где гостей обносили шампанским и лёгкими закусками, а гости попроще довольствовались ларьками со всякими вкусностями и услугами лоточников. За порядком наблюдали триста полицейских и неизвестное мне число жандармов: поручик Власьев как-то забыл мне доложить их численность, хотя обо всех остальных мероприятиях сообщил очень подробно. Вообще, я очень доволен своим начальником службы безопасности: умён, образован, не болтлив, силён физически и духовно. И прекрасный организатор, к тому же. Первый показательный полёт организовывал он, и получилось прекрасно. Зрители грамотно распределены вдоль взлётно-посадочной полосы, сама полоса огорожена прутиками и ярким жёлтым шнуром с красными флажками. А метрах в десяти от неё, на безопасном удалении, натянута уже верёвка на столбиках. Вдоль неё расставлено оцепление из солдат, и уж они не пускают народ на поле. В пределах охраняемой зоны, в месте, обеспечивающем лучшие ракурсы, только с десяток репортёров, не считая фотографов, с их пока неуклюжими фотоаппаратами. И репортёры-то какие!!! Из 'Санкт-Петербургских ведомостей', 'Правительственного вестника', 'Русского инвалида', а также иностранных: 'Интернэшнл геральд трибюн', 'Фигаро́', 'Таймс', две немецкие газеты и ещё каких-то, мною не идентифицированные. Репортёры заранее проинструктированы о порядке на показе, заранее дана возможность сфотографировать наш самолёт и его создателей, показаны точки, откуда будут наиболее выигрышные ракурсы... Помножим это на прекрасный стол и в меру спиртного, и получим хорошие отзывы о нас в прессе. Это ж такая реклама!

Можайский со Степановым в парадных мундирах при наградах царят над всем этим торжеством: сегодня их день. Они принимали важных гостей, и провожали их на отведённые места, демонстрируя при этом непоколебимое спокойствие. Ещё бы! Показательный полёт первый, а вот фактический — двенадцатый.

Первый полёт мы провели три недели спустя после нашего знаменательного разговора, а до того все были плотно заняты доводкой самолёта Можайского до лётного состояния. Возни оказалось немало. Во-первых, мы изготовили новые крылья, бипланную коробку, и установили её на место. Кроме того, было изменено хвостовое оперение по подобию У-2. Доставленные паровые машины, мощностью в двадцать лошадиных сил, и котёл для них также установили, и сразу сделали привод на винты, страшно неуклюжие, на мой взгляд, и непригодные для нормальной работы, но вполне подходящие для первого в мире полёта. На самом деле наша задача не создать выдающийся по лётным качествам аэроплан, а всего лишь продемонстрировать миру приоритет России в области авиации, да и сдать аппарат в музей.