Уроки ирокезского 45

Сергей Юльевич аж расцвел! Впрочем, ненадолго:

— ... Тут у России внезапно нужда возникла острая, в деньгах, точнее, во французских франках. Потребовалось державе сто двадцать семь миллионов четыреста сорок две тысячи триста восемнадцать франков... а у вас, как я знаю, как раз такая сумма излишних денег и имеется.

— К-каких денег?

— Ворованных, Сергей Юльевич, ворованных. И ведь Карпинского того же, царствие ему небесное, суд за сумму в десять раз меньшую повесить приговорил, а он, бедняга, даже не из казны воровал. Ну а за суммы казенные, да в особо крупных размерах, и на кол посадить не грех... одна лишь проблема: если... когда я вас на кол посажу, Ротшильды сделают морду кирпичом и скажут, что никакого такого вкладчика Витте они знать не знают и денег никаких не брали. Я, конечно, все равно денежки заберу, но дело это не быстрое... Думаю, вам стоит проявить инициативу и денежки из Франции эти в Россию быстренько перевести. Причем Россию при этом не покидая. Кстати, супруга ваша, как соучастница и в некотором роде вдохновительница хищений, уже сидит — вместе с дочерью, конечно — в теплом уютном... каземате и ждет, наденут ей петлю на шею или нет. Но пока об этом знаю я, вы теперь знаете... ну и несколько моих телохранительниц.

Витте мгновенно погас, вроде даже как-то уменьшился в размерах. И, судя по бегающим глазкам, пытался сообразить, как выпутаться из сложившейся ситуации — но, похоже, до конца еще не поверив случившемуся.

— Даница, ты умеешь человеков на кол сажать?

— Скажете — посажу. Только попорчу сильно, недолго мучиться будет. Вы лучше отца моего разыщите, он, думаю, лучше справится...

Почему-то после этих слов девочки Сергей Юльевич упокоился — вероятно решил, что это все же глупый розыгрыш.

— Даница, тут товарищ не проникся. Сделай ему больно, только без членовредительства — ему еще бумаги всякие писать. И рот заткни, чтобы не орал...

Существует очень много способов сделать человеку действительно больно. Через пару минут, когда обмочившийся Витте валялся на полу, тихонько подвывая, я еще немного прояснил ситуацию:

— Послушай, мразь, своровав эти полста миллионов рублей ты тем самым убил — до смерти убил — минимум миллион детей. Сейчас у тебя есть шанс — небольшой, но вообще единственный — спасти от смерти хотя бы половину от этого числа. И если ты шансом этим не воспользуешься, то всю боль, которую испытали эти дети — весь миллион — испытаешь ты и твоя семья. У тебя времени — неделя, если через неделю сворованные деньги не вернутся в Россию, то то, что ты почувствовал минуту назад, будет сопровождать тебя до конца жизни. Довольно, кстати, долгой — у меня врачи, между прочим, лучшие в мире. А просить этих милых девушек о милосердии... Из-за тебя, из-за таких как ты, мне их продали — как вещь продали, за деньги, чтобы спасти от голодной смерти остальных детей в семье. И они прекрасно знают, кто в этом виноват. Так что... сейчас вторник, одиннадцать сорок утра. В следующий вторник, ровно в одиннадцать сорок я допущу этих славных девочек до ваших тушек. Сейчас тебя отведут в комнату раздумий. Думай, и помни о времени.

Сергей Юльевич перехитрил сам себя: чтобы случайно не выдать свои махинации, деньги он хранил на номерном счете (что я уже знал), а взять их оказывается можно было по паролю, привязанному к дате выписки чека. Так что Александр Иванович Нелидов, бывший послом во Франции, довольно просто перевел денежки Витте на свой новенький счет, открытый в том же банке Ротшильда, предварительно положив туда сумму даже большую, чем "доля Витте", а спустя месяц выплатил — чеком, а вовсе не золотом — очередную часть русского долга в двести шестьдесят миллионов франков. Ротшильда эта операция довела почти до банкротства, поскольку столько наличности в банке просто не было — но это было уже вовсе не мое дело, пусть французы сами разбираются.

Французские долги были моей особой головной болью: из почти семи миллиардов внешних долгов больше трех были "долгами" по железнодорожным облигациям. Восьмидесятилетним, с доходностью аж в четыре процента годовых. Правда их удалось (было такое условие при их размещении) довольно безболезненно конвертировать в двадцатилетние, причем (поскольку в примечании о конвертации доходность указана не была явно) в трехпроцентные. Но вот их-то народ массово понес сдавать, поскольку теперь простой банковский депозит оказался выгоднее.

Ну а так как новые облигации подлежали теперь "срочному выкупу" только в двадцать пятом году, то скупали их специально организованные конторы с дисконтом, за девяносто процентов от номинала — что все равно было выше цены размещения, поэтому хотя и сдавать их понесли все же не все сразу, тем не менее суммы для этого требовались очень немаленькие. Я планировал, что все три миллиарда предъявят к оплате года за четыре...

Правда, поскольку французы — точнее, французские банкиры — изначально были мошенниками (впрочем, все банкиры такими были — работа у них такая), мне удалось как-то поток зарегулировать: все займы-то брались под залог золота, а вот с возвратом этого золота оказались некоторые проблемы. У французов всего золота в банках было заныкано примерно на три миллиарда франков, и значительная часть его была именно русской. Когда еще Александр II размещал займы, он вывез во Францию золота на почти двести миллионов рублей, а всего в заграницах русского золота в залоге было больше полутораста тонн. Примерно на полмиллиарда франков — но когда я предъявил документы о выкупе облигаций на эту сумму, эти умники не нашли более умной идеи, чем объявить, что залог — он "на все восемьдесят лет размещения займа".

Правда, на следующий день газеты (французские же) напечатали объявление, что пока Франция не вернет залоговое золото по погашенным облигациям, Россия проценты по оставшимся платить не будет, причем они даже начисляться не будут. Целый год не будут, а потом облигации и вовсе аннулируются — и золото в Россию ушло. Почти пятая часть всего "французского" золота и треть официального государственного золотого запаса Франции — так что правительство и банкиры начали пропагандистскую кампанию на тему "кто сдал русскую облигацию — тот не патриот Республики". Честно говоря, меня эта кампания удивила, ведь Россия уже свое золото получила, но может я чего-то про взаимоотношения прежних царей с французскими банкирами не знал? В результате количество "непатриотов" сократилось примерно до девятисот миллионов франков в год (или трехсот тридцати миллионов рублей), и с этими деньгами теперь очень успешно разбирался Коковцев (с изрядной помощью де Фонтане — о которой, правда, Коковцев не знал).

Мое же дело было с другими денежками разобраться. С американскими. Потому что внезапно...

Хотя внезапно сначала в Москву приехала вдовствующая императрица Мария Федоровна. То есть не совсем внезапно, все же, насколько я знал, именно она когда-то всячески продвигала Витте на высокие должности, и публикация известия о том, что Сергей Юльевич арестован за кражи, мимо нее не могла пройти. Но вдовствующая императрица меня все же удивила:

— Господин канцлер (по имени или фамилии она меня ни разу так и не назвала), я желаю знать в чем обвиняется Сергей Юльевич.

— В краже, ваше величество, всего лишь в краже и потворстве разворовывания казны третьими лицами.

— А для этих обвинений есть основания?

— Думаю, что есть. Сергей Юльевич успел вернуть часть того, что украл лично он, всего лишь сто двадцать семь миллионов франков.

— То есть ущерб он возместил...

— К моему сожалению, лишь в незначительной степени. Вернул он лишь то, что не успел с женой промотать, а его зарубежные сообщники украли из казны, по материалам расследования, суммы, заметно превышающие миллиард рублей, и они как раз возвращать ничего не собираются.

— Мерзавец! И что его ждет?

— Конечно мерзавец, ведь он бросает тень на тех, кто ему доверял... а ждет его суд, после которого, мне кажется, его просто повесят.

— Одного? Да его жена не менее его, если не более, в том повинна!

— Жену тоже ждет суд, и, скорее всего, тоже петля. Девочек же, Сергеем Юльевичем опекаемых, ждет высылка... в Арафур. Точнее, уже не ждет, они в пути.

— Да? Жаль... вторую следовало бы поместить... вместе с матерью.

— Приятно узнать, что мы одинаково смотрим на вещи... но дети не виноваты в грехах родителей. Так что... но вы правы в том, что России они просто не нужны.

— А мой сын тоже не нужен?

— Ваш сын... он взял на себя тяжелую ношу, просто для него ноша оказалась слишком тяжела, я же лишь подставил ему свое плечо. Ну а то, что он просто всю ее переложил на мои плечи... Ваше величество, могу я вас попросить немного помочь уже мне?

— И чем же... пожилая дама может помочь столь юному и бойкому канцлеру?

— Пожилая дама — ничем. А умная и деятельная императрица... Вы, вероятно, знаете, что с Нидерландами у нас сейчас выстроены отношения весьма дружественные и взаимно выгодные. Но таковые как правило строятся на личных симпатиях... и если вы могли бы донести мои симпатии вашему брату...

— Вы мне предлагаете опять отправиться в путешествие на этом вашем шумном кораблике?

— Что вы, ваше величество! То есть на кораблике-то каюту уже успели прилично отделать, да и шумит теперь он гораздо меньше, но в вашем распоряжении будет любой корабль Империи.

— А что вы желаете получить от Дании? И что Дания может получить от подобного улучшения отношений?

— Я? Лично мне ничего не нужно, но Россия... России понадобится много датских свиней, коров — и нужно обучить людей выращивать их. России нужно много судов — грузы возить, рыбу ловить — и я с удовольствием приобрету их. А Дания — она получит огромный рынок... если мы... если вы сможете договориться об устранении препятствий, мешающие людям свободно торговать и ездить друг к другу.

— Препятствий? А разве таковые есть?

— К сожалению, много больше, чем хотелось бы...

Вдовствующая императрица Мария Федоровна была всего лишь светской бездельницей, "покровительницей искусств" и "благотворительницей", а вот урожденная принцесса Мария София Фредерика Дагмар оказалась весьма деятельной фигурой на европейском направлении политики России. У нее же столько родственников в каждом королевском доме... ну, в половине этих домов.

Но это в Европе, а текущую информацию о Заокеании я получал из отчетов Бориса Титыча: он каждые две недели звонил мне и рассказывал о "постигнутых утратах". С утратами было неважно, акции "Севен-Иллевен" расходились довольно плохо, ведь все знали, что магазинчики эти торгуют "всякой дешевой мелочью". Собственно поэтому Бариссон мне и звонил так редко, однако "на всякий случай" предусматривались и "резервные дни связи". Именно предусматривались, поскольку из-за разницы во времени Борис Титыч звонил мне в шесть утра.

Так что "внеочередной" его звонок застал меня в уже относительно проснутом состоянии. Хотя, похоже, недостаточно проснутом — я не сразу сообразил, о ком Черт мне говорит:

— Александр Владимирович, тут с вами Гончая срочно побеседовать желает. Надеюсь, вы не в обиде за то, что я его пригласил к аппарату...

Однако голос Генри меня сразу проснул окончательно:

— Добрый день, Алекс... или что там у тебя, утро? Я тут прочитал твою книжку, наверное поздновато, но так получилось... и у меня появились два вопроса. Могу я их задать?

— Слушаю...

— Я не совсем понял, что ты там написал про биржевой кризис, который прикончил главного героя книги, и был бы рад, если бы ты смог это как-то поподробнее описать, а то читателям разобраться трудно. И второй вопрос: я решил помочь Сэму с продажами его книжек... сколько ты хочешь за свои магазинчики?

— Какие магазинчики?

— Все, которые принадлежать лично тебе. Я бы купил их. Ведь тебе они сейчас уже не очень нужны?