Доктор и кошка

Янтарно-золотой взгляд метнулся по сторонам, еще бессмысленный, проскользнул мимо Гоши, остановился на мне — и глаза вспыхнули,, словно два солнца.

— Ты здесь.

Я невольно сделал шаг вперед. Коснулся запястья.

— Я здесь.

— Спасибо.

Коротенькое слово. Всего семь букв, но...

Черт!

У меня даже щеки вспыхнули. У меня!

Настолько это было сказано... таким тоном, так...

— Все хорошо. Все будет хорошо.

Пальцы сомкнулись на моей руке.

— Я знаю. Ты был рядом, и я не боялась. Ребенок?

— Все в порядке. Отдохни, и его принесут показать.

— Отдохну. Ты придешь?

— Приду.

Пальцы разжались.

Я сделал шаг назад, второй...

— Батя?

Гошка смотрел... так... не осуждение, не обвинение, а странно.

— Что? — раздраженно отозвался я.

— Вы... ты и она...?

До конца он вопрос не сформулировал. И правильно.

Я фыркнул.

— Гошка, я ее впервые увидел в тот же день, что и ты. Ясно?

— Да. Но...

— Она под наркозом. Ты уверен, что она меня видела?

Я-то знал правду. А вот Гошка расслабился, выдохнул.

— Бать, извини.

Я хлопнул его по плечу.

— Все в порядке, сынок. Все в порядке.

Только вот ничего и отдаленно в этом порядке не было. Увы...

Кошка.

Побочное явление.

Я не пью таблетки, не употребляю медикаменты, и как итог — на меня все действует намного сильнее. Оглушает резче, а проходит быстрее.

Живот болел.

Горло тоже болело — под общим наркозом я не дышала, за меня дышал аппарат, и трубка в горле могла поцарапать стенки.

Спина болела, избавившись от ноши и приходя в себя.

Ничего.

Скоро я уже буду в состоянии уйти.

И никогда ЕГО не увижу.

Какое же это страшное слово — никогда.

Отпиваю пару глотков воды из заранее приготовленной бутылки, закрываю глаза и проваливаюсь в сон.

И даже сквозь сон чувствую уверенные руки, которые изучают меня. Замираю на миг, вдыхаю знакомый запах, трусь головой о родную теплую ладонь.

Все в порядке.

Я в безопасности.

К вечеру приносят ребенка, и я понимаю, что Великий Кот ко мне милостив.

Валера.

От кончиков ушей до кончика хвоста — это мой брат. В нем нет ничего от отца. Это Валерик, с его ярко-синими глазами, с его солнечной улыбкой и чуточку длинноватым носом. И пальчики его, и губы сложены так же недовольно, и даже пахнет он похоже.

Ты вернулся, братик.

Ты вернулся на Землю, ко мне... как же это хорошо!

И когда Дмитрий заходит ко мне в очередной раз, я встречаю его улыбкой.

— Спасибо.

Пальцы уверено ощупывают мое тело.

— Здесь больно?

— Нет.

— А здесь?

— Немного...

— Хм.

— Я говорила, на мне все заживает, как на кошке.

— Кажется, я зря не верил.

Я молчу. Что я могу еще сказать? Только смотреть и смотреть, и откладывать в памяти каждый жест, каждое движение. Когда я уйду, у меня останется только это.

А уйду я скоро.

Ванька, будь ты проклят, Каин! До последнего вздоха и за гранью миров!

Ненавижу!!!

Все из-за тебя.

И... спасибо тебе.

Мы бы не встретились иначе с Дмитрием. Никогда. Это больно и горько, тошно и тоскливо, но это — моя боль. И я не променяю ее ни на какое счастье.

Спасибо тебе, Ванька Каин.

И... я не уйду отсюда просто так. Я кошка, а кошки никогда не стесняются и не боятся. Кошке все хвостом,, не так ли? Хотя бы, пока есть хвост.

Мяу...

Доктор.

Хвост и ящерицы?

Хм, я начал об этом задумываться.

Анна оказалась действительно медицинским феноменом. Какое там — лежать сутки? Встала она в тот же день.

Шов рубцевался со сверхъестественной скоростью. Воспаление спало уже на вторые сутки, и она вполне бодро двигалась по отделению.

А вечером постучалась в ординаторскую. У меня опять было дежурство.

— Послезавтра я уйду.

— Аня?

Получилось как-то...

Женщина покачала головой.

— Не Анна. Нет...

Скользнула на подоконник, привычно уселась, подтянув ногу.

— Не больно?

— Больно. Только не там, — рука указала на шов. — Вот здесь.

Рука коснулась сердца.

— Мне очень больно, Дима. Я не хотела бы встретить тебя. и я рада, что встретила.

Черт... она это правда сказала?

— Ты...

— Я знаю, это звучит глупо. Но я... без тебя у меня не будет жизни. Только существование. Я полюбила тебя, Дима. Я все отдала бы, чтобы остаться, но платить жизнями не готова.

— Жизнями? — не понял я.

— Меня зовут не Анна. Я — Лиза.

— Лиза, — попробовал я ее имя. — Елизавета.

Ей шло.

Намного больше, чем Анна. Анна — аристократизм, надменность, Анна Австрийская, ее величество, образ созданный Дюма. Или интриганка Миледи.

А Елизавета...

Совсем другое.

Более живое, чистое, яркое и искреннее.

— Почему ты не можешь остаться? Что случилось в твоей жизни? От кого ты... бежишь?

Лиза поежилась.

— Это... семейная история. Скажем так, у родителей был бизнес, который захотели отобрать. Родители погибли, мой брат погиб, а мой ребенок — он от человека, который подхватил поводья. И я не по доброй воле забеременела. Вовсе не по доброй.

Я и сам не помню, как оказался возле окна.

Обнял женщину, прижал к себе, и почувствовал, как она дрожит.

Убил бы ту падлу!

Какие ж мрази бывают!

Лиза чуть расслабилась, согреваясь моим теплом, потерлась щекой о халат — и я внезапно ощутил угрызения совести. Тамара старалась, наглаживала его...

Идеальная жена.

Нелюбимая...

А любимая женщина сейчас сидит рядом, я обнимаю ее, и она уйдет. Просто потому, что кто-то и где-то захотел денег.

— Останься. Я смогу тебя защитить.

— Я не смогу защитить ни тебя, ни сына. Я недостаточно сильна для этого, — просто ответила женщина. — Но мне хотелось, чтобы ты меня помнил.

Я провел ладонью по темным волосам.

— Я тебя тоже люблю. Хотя и не знаю, как это получилось.

— Просто — так.

И Лиза подняла голову. Золотые глаза были так близко. Я не удержался — да и кто бы удержался на моем месте?

От нее пахло больницей и лекарствами. Но из-под этого запаха упрямо пробивались ваниль и корица. И... Господи, пусть эта минута длится вечно?

Кошка.

Пусть у меня останутся хотя бы эти воспоминания. Я уйду не послезавтра, я соврала. Я уйду завтра ночью.

Но я унесу с собой и тепло его рук.

И поцелуй — мой первый настоящий поцелуй.

И солоноватость слез на моих щеках.

Кто из нас плачет? Я не знаю, но мне больно. И ему тоже больно.

Как получается, что любовь — это всегда привкус соли и отголосок боли? За что?

Неужели за некогда съеденное яблоко так наказывают всех жителей Земли?

Глухой вскрик обрывает наш поцелуй.

Когти сами ползут из пазух, наплевав на то, что я не в форме... убить наглеца мало!

Кто посмел?!

Доктор.

Никогда я себя такой скотиной не чувствовал.

Что принесло сюда Гошку?

Хотя глупый вопрос. У него в руках сумка-термос, Тамара собрала ужин, я ведь не пришел домой. И сын решил его отвезти. И конечно, увидеть Лизу.

Увидел.

Черт!

Сумка грохается об пол. Гошка разворачивается и выходит. А я...

Я не могу ее отпустить.

Решение принимает сама Лиза.

— Догони его. В таком состоянии котенок наделает глупостей!

И ловко выворачивается из моих рук.

Черт, насколько ж она права!

Я спиной чувствую ее взгляд. И понимаю — она не лгала. Она и правда меня любит, иначе не поставила бы мои интересы вперед своих.

И я ее люблю.

Господи, почему любовь — это всегда рана на сердце?

* * *

Гошку я догнал уже на стоянке. И вовремя успел выхватить ключи.

— Стоять! Ты сейчас и до столба не доедешь, на стоянке машины покорежишь!

Я недалек от истины, сын весь в красных пятнах, руки трясутся.

— Да пошел ты...!

— ... и ...!!!

Да, я не сдержался. Но... так получилось! Парню под тридцать, сколько можно его опекать?! А вот пытаться меня ударить точно не стоило. На удар я ответил автоматически.

Гошка улетел в глубокую лужу.

Я чертыхнулся и принялся извлекать его оттуда.

Куда ж его, дурака?

Да, ко мне в кабинет. Просохнет, проспится, а утром поедет домой. Томке я сам позвоню.

* * *

— Батя, как же это?!

Вопрос был задан уже в кабинете.

Я достал из шкафа коньяк, плеснул в стакан. Несут, понимаешь, и соображения у людей нет. Какой же это врач будет, если все пить? Так и скальпель не поднимешь, руки затрясутся...

— Пей.

Стакан Гошка осушил одним глотком. Я развел руками.

— А вот так. Я не знал, она не знала, но...

— И что теперь будет?

— Ничего, — честно ответил я. — Она уедет, а я останусь. И все будет, как раньше.

— Как раньше? А мать?

— Она ничего не узнает, если ты ей не расскажешь.

— Ты ведь ее не любишь, правда?

— Ли... Анну?

— Мать.

Мне остается лишь опустить глаза.

— Это другое.

Гошка молчит. Долго молчит, а потом поднимает на меня глубоко несчастные глаза.

— Нет. Это — то же самое. Дай бутылку, а?

— Стоит ли?

— Стоит. Нажрусь сегодня, как скотина, может, хоть забуду?

— Вряд ли.

— Я попробую. Гадко все это...

— Эх, сынок, было б в жизни все просто...

Коньяк я оставляю. А вот ключи от машины забрал. Так спокойней будет.

Лиза ждет меня в ординаторской.

— Все в порядке?

— Относительно.

Женщина скользит ко мне, прижимается крепче.

— Когда я уйду, я буду думать, что Валера — твой сын. Нет, пойми правильно. От того подонка в нем всего одна клетка. А помог ему появиться на свет именно ты. Ты — его второй отец. А фактически — и единственный.

— Валерий Дмитриевич, значит. Звучит.

— Надеюсь, тебе понравилось, — Лиза лукаво улыбается.

— Сколько тебе лет? На самом деле?

— Двадцать три.

— У меня сын старше тебя.

— Это — неважно.

— Сейчас. А через десять лет? Через двадцать?

Лиза качает головой. Прикусывает губу, и я понимаю, это чтобы что-то не сказать.

— Прости меня.

Я мягко стираю слезинку с ее лица.

— Не надо. Мне не за что тебя прощать. Я рад, что ты — есть.

— И я счастлива, что ты есть на этой земле. Мы встретились, Бог милостив ко мне.

Второй поцелуй получается ничуть не хуже первого. Но почему это чертово утро наступает так рано?

Кошка.

Вот и ночь. Мне пора уходить.

Я сижу на окне и мурлыкаю. Я знаю, что сейчас все начнут засыпать.

Все...

Дима в том числе.

Он решил, что проведет остаток времени со мной, и сегодня дежурит. Сегодня — тоже.

А я...

Я обманщица.

Я уйду этой ночью. Помурлыкаю, заберу ребенка и уйду.

И все...

Сонная сеть окутывает палаты и кабинеты. Спят дети, спят медсестры, спят все...

На пороге вырастает темная тень.

— Ну здравствуй, киска.

Ванька!

Каин!

Я подбираюсь.

Со швом на животе у меня шансов почти нет. Но... драться я буду! Это тебе не впятером на одну кошку, в лесу силки ставить... с-сука!

— Сдохни, тварь!

— Что ж так неласково. Я вот за тобой аж в Москву приехал, ждал, надеялся...

Я медленно меняю форму пальцев. Частичный оборот доступен не всем, но я смогу. Когти появляются словно нехотя, длинные, синеватые...

— Ненавижу, — просто отвечаю я.

— Где мой ребенок?

— Он мой!

— Ничего. Ты сдохнешь, а ребенка я заберу. Виктоша и с двумя прекрасно справится. А про тебя мы ему никогда и не расскажем, — издевается Иван.

Со спины ко мне никто не подойдет. А так...

И я вдруг понимаю.

— Ты здесь один, верно? Потому что ты хочешь меня убить.

И проблеск в зеленых глазах моего врага дает мне понять — верно!

Если бы он хотел привезти меня обратно, пришел бы со свитой. Но Ваньке хочется убить меня. А потом он найдет, что соврать, еще как найдет...

Тогда у меня есть шанс.

Но первой я не нападу. Напавший проигрывает просто потому, что напал.

Ванька приближается медленно, но уверенно. В руке у него блестит финка. Все правильно, огнестрел мы не уважаем...

Я соскакиваю с подоконника.

Одно движение руки — и халат слетает с плеч, я остаюсь в одной комбинации. Так проще двигаться. А халат...

Когда Ванька бросится, я его хотя бы попробую спутать.

Нет.

Я его — сделаю!

* * *

Бросок получается неожиданным.

Халат спутывает руки мерзавца, но острие ножа находит мое плечо.

А мои когти — бедро убийцы.

Вот так, наотмашь! Чтобы кровь хлынула, чтобы тебе, подонок, тяжело стоять стало, жаль, артерию не перерву, не дотянулась, но и так попрыгаешь!

Мы сцепляемся в единый клубок и катимся по широкому коридору. Со звоном отлетают какие-то каталки, я стараюсь заблокировать Ванькины руки и добраться зубами до его горла.

Ванька старается вырвать хоть одну руку, но я тоже умею бороться.

Это Викуська у нас леди, а мы с Валеркой всю жизнь цапались, поневоле научишься!

Да и вторая ипостась придает мне сил...

Сейчас, еще минута...

Ванькино тело вдруг становится каменно тяжелым. Глаза стекленеют, из них уходит нечто... жизнь?

Я поднимаю голову.

Дима стоит над нами, и на руках у него хирургические перчатки. А из Ванькиной шеи торчит скальпель.

— Лиза?

— Ты...?

— Надеюсь, ты не забыла, что я хирург?

И он протягивает мне руку.

Я послушно поднимаюсь.

— Что у тебя с глазами?

Хвостом! Я и забыла, что поменяла форму...

Но... Дима заслужил откровенность с моей стороны. Здесь и сейчас он все заслужил. Все, что я могу ему дать. Он отомстил за моих родителей, спас меня, сына...

И я встряхиваю головой.

— Давай пока уберем... это, и я все расскажу. Честно.

— Так же честно — как уйду завтра?

Смутилась я тоже честно.

— Ну...

— Так что?

— Я... ты мне не поверишь.

— А ты попробуй.

Я от души пнула ногой Ванькино тело.

— Тогда убираем падаль, и я все расскажу. Сыном клянусь.

Какие же у него глаза. Серые, внимательные, глубокие...

— Верю. Кстати, в больнице есть морг. Я сейчас проверю, что там происходит.

Доктор.

Когда я понял, что происходит, меня словно холодной водой окатило.

Только что сидел, дремал, и — как удар под ложечку. И я уже стою, и зачем-то натягиваю перчатки. Бог его знает, зачем.

И скальпель легко нашелся.

Старый, я его так и не выбросил, теперь он у меня для карандашей, на столе лежит...

Шаг, второй...

Почему никто ничего не видит и не слышит?

Словно во сне я вижу, как какой-то козел надвигается на Лизу.

На МОЮ Лизу.

И в руке у него блестит нож.

Впрочем, Лиза не собиралась становиться беспомощной жертвой. Она ответила ударом на удар — и клубок тел покатился по коридору.

Я ждал.

У меня будет лишь один удар, не стоит его про...вать.

Шаг, второй...

Скальпель входит четко в основание черепа. В ямку затылка.

Насмерть.

Лиза поднимает голову, и я не узнаю ее.

Это она, безусловно, но...

Глаза, выражение лица... кажется мне,, или у нее клыки во рту? И зрачки вертикальные?