Нз

Мысленно я ужаснулась масштабам галактической бюрократии, занявшей упорядоченные наборы планет у наиболее комфортабельных звезд. Воображение не мешало ногам брести к платформе. Вертикальное перемещение меня удивило. Инерции не было вообще! В законах физики я мало что понимаю, я их по большей части проспала, по меньшей вызубрила, чтобы сразу после экзамена забыть. Но сейчас могу авторитетно себе же заявить: туфта вся их гравитация. Тут вообще кругом синтетика. Дышу я тем, что полагается для жизнедеятельности, хотя не ощущаю фильтра или маски. И тяготеет надо мною то, что полагается землянину — и еще бонусным довеском головная боль переутомления.

Зона пересадки была огромна, как степь половецкая. И брели по ней, утопая в коврах-самочистах всякие орды, поганые и не очень. Я старательно их сторонилась, как гонец с донесением: друзей нет, а врагом может оказаться любой. Тем более при заявленной белковости и даже гуманоидности нашего габа, человечности ему не хватает. Число ног и рук все время не земное. Хвосты и всякие там щупальца так и норовят притаиться в ковре и коварно подсечь под колени. Может, тут не любят габберов? По крайней мере, людьми вроде не обедают. Несъедобные мы, наверное.

Утешая себя уникальностью метаболизма, я все шла и шла. Крыша мира отсюда выглядела восхитительно, почти как небо. Сиренево-зеленое, с бегучими тенями псевдо-облаков и деловито-парадным роем цветных грузов, украшенных мигалками. Степь изредка разнообразили деревца, они всеми листьями боролись с монотонностью пейзажа и заодно исполняли функцию навигаторов. Я углядела, как семья узорчатых гадов сосредоточенно ползет, ориентируясь по темным нижним листьям. А гражданин циклоп гордо шагает, следуя киванию золотых макушечных.

Степь постепенно заузилась, впереди показались колонны белого мрамора — я решила не спорить с привычными сравнениями. Зачем мне знать название материла? Я вон про деревья задумалась — и мне показали формулы какие-то. До сих пор тошно. Габбер вряд ли обязан сдавать химию. Я уж всяко откошу от этого беспредела.

Близ колонн начались места особо опасные и даже коварные. Бары и рестораны. Пахло так, что если у меня и имелся фильтр, он не справлялся. То хотелось запастись пакетом, то продать последнюю рубашку и попробовать то, что они тут готовят. Уступая искушениям и икая, я брела к оплоту галактического общепита. Миражу — ну, для меня именно так.

У белых колонн начинались сплошные ряды вкусного и тошнотного, они были отмечены знаками и цветами. Память мне сообщила, что мой метаболизм будет подвергнут особо изощренной пытке в бело-голубых аллеях. Там — съедобное. Я не мазохист, кажется. Но я с упрямством ползущей через автостраду улитки брела и принимала добровольную пытку.

Вокруг теперь наблюдались более или менее люди, глазам это было приятно. Ну, немного рыжие, малость лохматые — так наши хиппи еще и пахнут, а эти нет. Или сиреневые с лысинами в темную крапину — так вроде шесть пунктов правил такую расцветку не запрещают. Как и любую иную.

Я широко улыбнулась, впервые осознав прелесть закона самого общего пользования. Можно быть любым. Можно вообще почти все! Реальные ограничения вшиты в ДНК. А предрассудки тут вне закона. Именно за их демонстрацию и выставляют остыть — в универсум. Наверняка где-то в локальных мирах те милые беловолосые великаны могут быть жертвами фобии со стороны угрюмо зыркающих зеленых карликов. Черные толстяки — они так и кажутся поборниками геноцида против во-он тех чудаков в перьях. Но в пределах зоны пересадки все натянуто раскланиваются и резко сворачивают в противоположные заведения — или шагают прямо, каменно игнорируя врагов. Кстати: на мою серую форму давят косяка по полной. Двое вообще сразу отвернулись и убежали, высоко вскидывая козлиные копыта... да у них и рога есть!

— Чур меня, — с выражением буркнула я.

Села на бесплатную лавочку посреди улицы, в тени бесплатного дерева. И стала бесплатно нюхать, глотать слюну, на халяву глазеть и радоваться, что этого мне никто не запретит. Настроение стремилось вверх, как градус крепости в грамотно пьющей компании. Я улыбалась, иногда махала рукой особо дружелюбным на вид нелюдям. И почти людям, им, как мне, нравилось находить среди харь — лицо.

А потом меня заклинило прямо на середине движения. Смотрелось это со стороны, как старческий прострел. Я замерла, уставясь в одну точку и перестала тратить ценный кислород.

Никогда и ни один взгляд не изливал на меня такую вселенскую, безмерную горечь. Причем назначался яд не мне, человек меня и не заметил, он разогнулся на миг, вроде попробовал вынырнуть из отчаяния — и снова оказался с головой накрыт черными волнами. Именно человек! Лет сорока на вид. Метр восемьдесят с небольшим. Внешность — помесь славянина с азиатом, от первого скуластость и общий неплоский рельеф лица, от второго — разрез глаз и оттенок кожи. Волосы темные, с красноватым отливом, слегка волнистые. Я бы не отравилась чужой болью, если бы он оказался менее человеком, а так взгляд сам выделил фигуру из парада уродов, сам увлекся и сопроводил... Я придерживаюсь широких взглядов. Это у брата заморочки, он думает, что шеф его гнобит — ведь шеф еврей. А я брата третирую, потому что я — Сима? Причины удобно размещать вне себя. Это дает возможность быть правым, даже когда ты по уши в вонючем и твердо знаешь, что сам забрел, без Изи Сусанина или Ахмеда Али-Бабаевича в роли злобного проводника.

Вокруг не уроды. Умом понимаю. Глазами ищу привычное и сразу приписываю людям избыток красоты и доброты. Я и этому типу хотела улыбнуться, но тут он выплеснул на улицу ведро отчаяния и побрел тонуть дальше. Я рванула следом. Даже странно: у меня нет медали за спасение на водах, и тут не выдадут такую, зачем бы напрягаться?

— Простите, — я догнала его и дернула за рукав.

— Прощаю, — он обернулся и изучил носительницу неизвестной вины. Прищурился, как будто близорукость мешала выявить на моей физиономии покаяние, которое отсутствовало. — Дальше.

— Все, — сдулась я и уставилась в травянистый пол.

У него были глаза безумной черноты, словно сам их хренов универсум подглядывал за мной. По спине продрало холодом. Лоб вспотел. Головокружение дополнило позор мой, вынудив второй рукой вцепиться в незнакомца. Симптомы атипичной пневмонии, влюбленности и острого осознания своей глупости — идентичны. Я однажды зареклась жалеть мужчин. Это делает меня уязвимой.

— Первый день на новом месте? — незнакомец сразу поставил верный диагноз. Из его взгляда магически сгинула горечь. — О, как интересно. Жар сильный, но не опасно. Мысли комком, что даже на пользу. Страха нет — а это уже занятно. Какой у тебя контракт? Судя по сопению — трешка. Идем, украсим день выпивкой. Ты не пробовала "черную звезду"? Глупый вопрос...

Он рассмеялся. Я вынужденно прервала изучение травы: меня за плечи толкали куда-то, и надо было ведь знать, куда.

— Назови не задумываясь свое настроение в этот миг, — шепнул в ухо голос незнакомца.

— Любопытство и тоска, смешать, но не взбалтывать, — вякнула я.

Знать бы, почему? Этот их свод законом крепко меня заклинил на теме Пушкина. Ну и дом... Когда вокруг стало шумно, тесно и безлюдно, пусть и гуманоидно — я поняла, что могу простить брату даже его армянку. Однажды. И что маму не увижу четырнадцать лет! Еще хрен знает, сколько всего враз навалилось. На плечи деликатно надавили, я рухнула в кресло и оно меня обняло так назойливо, что захотелось вскочить. Кресло-маньяк, осознав сопротивление, старательно притворилось простой мебелью. Незнакомец устроился напротив, требовательно постучал пальцами по подлокотнику. Из пола вырос молоденький лес и погасил шум, вмиг отгородив нас от здешней густозаселенной бесчеловечности.

Из зарослей вынырнул яркий "павлин" на страусиных лапах. То есть он был почти человек, только тощее скелета и с чудовищным многоцветным "ирокезом" на голове.

— Два бокала к "черной звезде", габберу сочный десерт. Напиток повторить по запросу, — велел незнакомец.

Он подал руку официанту, я синхронно уронила челюсть: держит, будто манерная светская дама — для целования запястья. Павлин улыбнулся беззубым ротиком, приложил свою ладонь тыльной стороной и считал данные. Вряд ли здесь принято за руку здороваться с незнакомыми и случайными существами. Прочтут все, а то и скопируют. Деньги стырят. Я глупо улыбнулась: а у меня воровать нечего. Облом жуликам.

— Зови меня Тэй, — преставился кормилец.

— Сима. Серафима то есть. Нет, Сима.

— Себя ты запутала, меня — нет, — подмигнул он. — Первый раз вижу человека, первый день живущего в таком средоточении безумств и при этом не забившегося в угол. Это невероятно занятно. Я буду несколько назойлив, но я желал бы получить право на ближайшие три часа, это самое меньшее. Осмотр порта, конечно же, внешний вид с прогулочного катера. Ужин в баре "Дно", сейчас проверю, можно ли заказать. Все ответы, какие у меня есть, будут предоставлены.

— Мать твою звали Тереза? — буркнула я. — Или ты из общества защиты дур и кормления голодных пришелиц?

— Человеческая психология — мое хобби, — соврал кормилец.

Улыбка у него, между прочим, дьявольская. Так и растягивает губы в ответном обожании, я тупею хуже коровы... сейчас начну хихикать. И верить в каждое слово.

— Пойду-ка я. Пока глупостей не стало многовато. Извини, это все слишком.

— Но я ведь уже извинил тебя, — возмутился он. — Что не так?

— Все! От утренней дохлой бегонии и до живой меня — тут. Если как следует себя ущипнуть, можно проснуться в тихой лечебнице, с надеждой на полное восстановление психики.

— Психика в порядке, даже слишком, — отмахнулся он. — Шока нет, имеется некий добровольный блок по эмоциям и поза... Как можно бояться показаться глупой, если ты не глупа? И зачем вообще казаться? Мы столкнулись посреди габа, где пересекаются раз в жизни пути, не способные пересечься. Завтра у тебя начнется рутинная работа. У меня тоже будет многовато дел. Три-четыре часа трепа, отдых от забот в приятной и неожиданной компании. Вот и все. Полагаю, дважды наши пути не сойдутся. Я редко повторяю маршруты. Ты вряд ли отсюда выберешься хоть куда.

— Мне нечем платить, — буркнула я, краснея.

— За мое любопытство? Так это мой счет, нет предмета для спора, — отмахнулся он. — Сима, я не желаю тратить время попусту. У тебя есть вопросы. Я хочу их слушать. Это интересно.

— Глупые.

— Неожиданные. Непохожие. С чего начнем?

Павлин вывернулся из зарослей, примерился и аккуратно, придерживая обеими ладонями, воткнул в столик тонкое копье. Или иглу-переросток? На верхнем конце вспыхнуло крошечное солнце, фиолетовое-бурое в темном ореоле. Это было красиво и загадочно. Павлин извернулся, второй парой рук — а они имелись, я лишь теперь заметила! — повесил возле солнца два шара. Порылся за зарослями, добыл пару невесомых искристых нитей из крошечных прозрачных кристаллов, укрепил кончиками на шарах. Поставил на стол бокалы, значительно поклонился и движением всех четырех рук запустил шары в полет. Планетарная система спиртоперегонки заработала. Павлин снова поклонился, отчего его прическа погнала ветерок по зарослям — и сгинул.

— Так называемых черных звезд поблизости немного, — сообщил Тэй. Изучил движение шариков и повел бровью. — Это система Кайт. Угадав с первой попытки, я получу второй набор планет-чаш бесплатно. Превосходное правило в этом заведении, не так ли?

Тэй поднял бокал, поместил под цепочкой из кристаллов и нацедил из ничего жидкость — прозрачную, с легким остаточным свечением. Цепочка оставалась натянутой, хотя шары-планеты кружили по орбитам возле своей звезды. Хотя стержень под звездой должен был наматывать цепочки на себя. Я получила бокал и проигнорировала без рассуждений пункт четыре из памятки — про метаболизм. Мы, если что, паритетно виновны, я и бармен. Опять же, когда так красиво травят, надо пить. Даже яд. Очень вкусный, темного терпкий, бьющий в голову сильнее шампанского и сразу, волной, уносящий опьянение.

Каждый глоток — погружение в невесомость без мыслей. Затем мгновенное всплытие с невероятно ясной головой и такой кристальной трезвостью, какой не бывает в жизни. И снова невесомость. Пока я пью, глаза у Тэя бездонные. Трезвея, я вижу их обычными. Черт он, ну как есть — черт. Высшего полета.

— У тебя есть хвост?

— Нет, наверное, — он поперхнулся своей порцией напитка и замер, щурясь от недоумения. — Умеешь задавать вопросы. Жаль, я спешу. Надо бы задержаться и послушать еще денек.

— Зачем ты лжешь мне?

— Зачем бы мне это делать, вот уж вопрос, — честность его взгляда сделалась прозрачнее байкальской воды.

— Ты сказал, что в этом габе ты впервые, — начала я, хлебая концентрат опьянения и сразу трезвея. Восхитительно. Мысли прыгают и снова выстраиваются в надежную цепочку. Не путаются, совсем как хрустальные подвески, парящие кометными хвостами за своими планетами-шарами. — Но ты сразу выбрал ресторан и сделал заказ, зная правило с угадайкой. Ты упомянул бар "Дно", модное место, да? Ты знаешь эту систему звезд, хотя не бываешь дважды вблизи одного и того же места. Ты мне врешь. Не со зла, просто недоговариваешь. Зачем?

Может, он бы и сказал правду. Еще вероятнее, он бы встал и ушел, я заметила, как взгляд на миг погас и спрятался от меня. Но явился официант и дал время молча обдумать отказ от ответа. Десерт смотрелся привычно, я почти разочаровалась. Тортик а-ля фруктовый взрыв. И ложка в салфетке. Факт сходства столовых приборов с земными меня уничтожил. Вот если бы крестная Золушки не наколдовала ей платье, а матерясь, добыла в ателье, приложив в ухо нерадивую закройщицу, у крестницы был бы тот же вид, что у меня теперь. Тэй рассмеялся и передумал спасаться бегством от вопросов.

— Врать глупо, — вздохнул он. — Давай так. Я плачу, заказываю катер и все объясняю о правилах габа. Поэтому я отвечаю на те вопросы, которые мне удобны. Если законы вероятности нарушатся, однажды я снова окажусь здесь и счет оплатишь ты... — Он хитро взвел бровь, — тогда, так и быть, вопросы буду задавать я.

— Ну, знаешь, — поразилась я. — В этой игре что, всегда одни ворота?

— Да. — Он откровенно ехидничал и был собою доволен, я едва могла поверить, что именно этот тип недавно облил меня ведром отборного отчаяния. — Еще вопросы.

Я достала памятку с законами. Ткнула в первый и второй пункты.

— Глоп рано или поздно появится, это не объяснить, при этом надо присутствовать, — отмахнулся он. — Через ваш габ проходит наиболее релевантная трасса глоп-фактора. Что такое синт, не знали в точности сами составители этой памятки, да и сейчас ясности не прибавилось. Есть мнение, что базис синта — коллоидная система с неограниченным потенциалом изменчивости при взаимодействии с объектом. По мне — глупое определение. Чем бы ни был синт, он... оно разумно и не природно по происхождению. Оно якобы распространено в закрытом секторе универсума, граница довольно далеко отсюда. Со стороны Дрюккеля там карантин с тяжелым вооружением и тройная система сигнализации о проникновении. Со стороны свободных ИА не пройти, они вещь в себе. Далее — научная карантинно-исследовательская зона. Синт не проникает за границу, такой договор был достигнут — и он вроде бы соблюдается. Смысл закона мне не понятен. Тем более я не знаю даже в истории ни единого случая агрессии синта.