| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
Хотя эта история может показаться несколько преувеличенной, это была чистая правда. Чайник, упомянутый в заключительном предложении, был знаменитым цукуно-гами или Растрепанные волосы , который Мацунага Даньо Хисахидэ позже подарил Ода Нобунаге. Мацунага был восторженным поклонником чайной церемонии, который перед тем, как совершить самоубийство, разбил вдребезги другой бесценный чайник, не желая допустить, чтобы он попал в руки соперника-коллекционера. Алмейда в том же письме от 1565 г. приводит описание своего визита в новый (и недолговечный) замок Мацунаги, Тамон в Наре, который он посетил в конце апреля.
Этот сеньор, как я уже сказал, настолько могущественный по своему богатству и земельным владениям и державший всех в столь безграничном повиновении, решил построить в этом городе крепость, как это принято у них. С этой целью он занял холм и срыл его (поскольку камень был очень мягким), и возвел много башен из того же материала. Посредине замка было большое пространство, около трети от окружности города Гоа, где он выкопал много колодцев, так как на глубине трех саженей под землей было найдено много воды. Затем он пригласил своих самых высокопоставленных и богатых дворян и тех из их вассалов, кому он доверял, построить свои дома в пределах этой окружности, для чего он разделил ее на участки. Он начал это (строительство) пять лет назад, и все они, стремясь превзойти друг друга, построили самые богатые и роскошные многоэтажные дома, какие только можно себе представить, с очень хорошими решетками по нашему образцу. Все это, так же как и сам замок и его башни, построены с более белыми и гладкими стенами, чем я когда-либо видел в христианском мире. Потому что они не подмешивают в глину никакого песка, а только смешивают его с особой очень белой бумагой, которую они делают для этой цели.
Все дома и башни покрыты самой лучшей черепицей, которую я когда-либо видел. Вся черепица черного цвета и различной формы, толщиной около двух пальцев. После изготовления она остается в неизменном виде 400 или 500 лет, как я сам видел во многих храмах, построенных 600 или 700 лет назад. Попасть в этот город (так я его называю) и прогуляться по его улицам — все равно что войти в Рай. Он настолько чистый и белый, что выглядит так, как будто все здания были закончены постройкой в тот же день.
Я думаю, что едва ли может быть более прекрасное зрелище в мире, чем эта крепость при взгляде на нее снаружи, потому что смотреть на нее — сущее удовольствие. Я вошел внутрь, чтобы увидеть ее роскошные здания, и чтобы описать их, мне понадобились бы целые стопы бумаги, так как они не похожи на творение человеческих рук. Ибо они не только построены из кедра, чей восхитительный запах услаждает чувства всех входящих, но и все веранды построены из цельных балок длиной около семи футов. Стены украшены живописью, изображающей старинные предания, на фоне сусального золота. Колонны обшиты свинцом примерно на пядь сверху и снизу соответственно, и позолочены и украшены резьбой таким образом, что все выглядит так, как будто покрыто золотом. В центре колонн находятся большие и красивые выступы, украшенные таким же способом. Потолок этих зданий выглядит так, словно изготовлен из одного куска дерева, так как не видно никаких стыков, даже если очень внимательно присмотреться. Я не могу описать другие украшения, ибо мне не хватает слов.
Среди многих домов, которые я видел в этом дворце, была одна комната, еще более красивая, чем все остальные, площадью около тридцати квадратных футов, построенная из волнистого желтого дерева с самыми красивыми и приятными волнами, какие только можно себе представить. Это дерево было настолько тщательно отполировано, что сияло, словно блестящие зеркала, но я подумал, что ни одно дерево не могло бы так сиять, если бы его не обработали каким-либо лаком. Что касается садов и искусственно подстриженных деревьев, которые я видел на территории дворца, я не могу представить ничего более восхитительно прохладного и освежающего. Я видел в Киото много достойных внимания вещей, но они ничто по сравнению со всем этим. Я уверен, что во всем мире невозможно найти ничего более великолепного и привлекательного, чем эта крепость, и на самом деле люди приезжают со всей Японии, просто чтобы увидеть это (9).
Некоторые авторы считают, что этот знаменитый замок в Тамондзё был первым из построенных в Японии крепостей, который позаимствовал некоторые элементы португальской военной архитектуры, но в исчерпывающем описании Алмейды нет ничего, что указывало бы на это. Напротив, он прямо утверждает, что он не видел ничего подобного в Европе, и вполне понятно, что этот лирический рассказ, вероятно, был одним из пунктов, которые имели в виду фанатичные цензоры в Риме, когда они критиковали эти иезуитские сообщения из Японии за излишнее многословие и обилие неоправданных сравнений. Подобные оскорбительные сравнения между китайскими и европейскими реалиями в пользу первых в XVIII столетии впоследствии вызвали острую критику Lettres edifiantes и curieuses по той же причине. Замку Нара не суждено было долго простоять в своем великолепии. Тем же летом, когда Алмейда рассматривал его восторженным взглядом, Мацунага и его единомышленник Миёси убили четырнадцатого сёгуна Асикага Ёситэру, положив начало ряду войн, которые завершились его собственным поражением и смертью от рук Хидэёси двенадцатью годами позже, и превращением его замка в груду пепла. От величественного сооружения не осталось и следа, и современный посетитель этого места может повторить знаменитые строки Басё:
Летние травы!
Вот всё, что осталось от мечты воинов! (10)
II
Значение XVI века как отправной точки современной японской истории хорошо известно. Один ученый заявил, что японцам, желающим изучить свою цивилизацию в свете собственной истории, не нужно обращаться дальше, чем к началу периода Сэнгоку-дзидай (1467 г.), поскольку вся предыдущая национальная история с таким же успехом могла быть историей чужой страны. Это — явное преувеличение, но в целом общепризнанно, что основы современной милитаристской Японии, которая вырвалась за свои границы в 1941 г., были заложены примерно четырьмя веками ранее. Также общеизвестно, что тремя главными творцами политического объединения страны под властью военной элиты были Ода Нобунага, Тоётоми Хидэёси и Токугава Иэясу. Их соответствующий вклад в эту задачу выражен в известной поговорке о том, что Нобунага замесил тесто, Хидэёси испек пирог, а Иэясу съел его. Возможно, определение доктора Хары выражало ту же идею более точно, когда он писал, что Нобунага добыл камни для Новой Японии, Хидэёси грубо обтесал их, а Иэясу окончательно установил их на надлежащее место.
Иезуиты были единственными европейцами, которые с начала и до конца могли напрямую наблюдать за этим процессом; и отчеты этих умных и (до определенного момента) подготовленных наблюдателей тем более ценны из-за молчания или ненадежности многих внутренних японских источников о ключевых событиях. Так, Фроиш и Органтино находились в таких близких отношениях с Нобунагой, что это иногда напоминает теплую личную дружбу маньчжурского императора Канси с пожилым фламандским иезуитом Фердинандом Вербистом столетие спустя. Тайко Хидэёси только изредка допускал иностранцев к такой подлинной фамильярности, но тем не менее и он, и его преемник, менее темпераментный Токугава Иэясу, проявляли большое доверие к своему проницательному переводчику-иезуиту, португальцу Жуану Родригишу Тгуззу, даже в те времена, когда они издавали предостерегающие указы, направленные против христианства. Фактически, Родригиша в качестве конфиденциального, но неофициального советника Иэясу заменил только Уилл Адамс (Уильям Адамс (1564-1620) — английский мореплаватель, штурман и купец, первый англичанин, прибывший в Японию в 1600 г. в качестве штурмана голландского судна Лифде ; до конца жизни оставался в Японии, где стал доверенным советником сёгуна Токугава Иэясу. — Aspar); и поэтому не будет преувеличением утверждать, что с 1570 по 1614 г. иезуиты занимали особенно благоприятное положение в качестве наблюдателей при дворе бакуфу — не говоря уже о том, что их относительно многочисленные и влиятельные новообращенные на высоких постах с готовностью выступали в качестве их информаторов. Вероятно, именно по этой причине современные исторические исследования показали, что иезуитские изложения некоторых спорных фактов японской истории совершенно верны, в то время как популярные местные историки, к сожалению, вводят в заблуждение. Беглые обзоры, которые португальские иезуиты посвящают Киото, Наре и Адзути, сопоставимы по значению и интересу с более известными описаниями их коллегами безвкусного великолепия могольского Дели или более строгих достопримечательностей маньчжурского двора в Пекине. Поэтому я привожу в этом разделе некоторые выдержки из их писем, характеризующих различные аспекты людей и вещей во времена Нобунаги, особенно в области вокруг Киото, где развернулась решающая борьба за политическое верховенство (11).
Воюющие даймё были фактически независимыми князьями, управлявшими собственными землями по своему усмотрению, номинально заявляя о лояльности трону и (в меньшей степени) приходящему в упадок сёгунату Асикага. Очевидно, что такое положение дел не могло продолжаться бесконечно, и было лишь вопросом времени, когда появится какая-нибудь могущественная личность или группа, которая наведет порядок в феодальном хаосе с помощью форс-мажорных обстоятельств. К 1569 г. борьба привела к тому, что количество основных претендентов на политическое превосходство сократилось до менее чем полдюжины, центральное место среди которых занимал Ода Нобунага, который в том году оккупировал Киото от имени своей марионетки Ёсиаки, номинального сёгуна Асикага. Именно в этот момент судьба, в лице Вада Ига-но-ками Коремаса (Вада Коремаса (1536-1571) — японский самурай, вассал и один из ближайших доверенных лиц сёгуна Асикага Ёсиаки после убийства его предшественника, Асикага Ёситеру в 1565 г., впоследствии перешел на службу к Ода Нобунаге. — Aspar), пришла на помощь иезуитам. Этот феодал, один из самых доверенных заместителей Нобунаги до того, как на первый план вышли Хидэёси и Иэясу, проникся необычайной симпатией к отцу Луишу Фроишу, и решил представить его Нобунаге, что и сделал в апреле 1569 г., после того, как предыдущая попытка оказалась неудачной.
В то время, когда состоялось эта судьбоносная встреча, Нобунага контролировал только около десяти провинций из шестидесяти шести, на которые была поделена Япония, но он был явно признан будущим лидером страны и, очевидно, внушал немалый трепет своим подчиненным. Поэтому описание Фроишем его внешности при их первой встрече стоит процитировать полностью.
Ему должно быть около тридцати семи лет; это человек высокого роста, худошавый, с редкой бородкой, со звучным голосом, весьма приверженный ратным упражнениям, выносливый, склонный сочетать правосудие с милосердием, гордый, большой ревнитель чести, очень тщательно скрывающий свои планы, весьма опытный в военных хитростях, мало или совсем не склонный принимать упреки или советы от своих подчиненных, но внушающий страх и уважение всем. Он не пьет вина, имеет грубоватые манеры, свысока относится ко всем другим королям и дворянам Японии, к которым он обращается бесцеремонно, через плечо, как будто они его подчиненные, в то время как ему все беспрекословно повинуются, как своему полновластному господину. Он обладает быстрым умом и рассудительностью, презирая как синтоистские, так и буддийские божества и все другие формы идолопоклонства и суеверий. Он является номинальным приверженцем секты Хокке [Лотоса], но открыто заявляет, что не существует ни Творца Вселенной, ни бессмертия души и жизни после смерти. Чрезвычайно изысканный и чистый в его одежде и в благородстве своих поступков; раздражающийся на любого, кто обращается к нему нерешительно или с околичностями; даже принц не осмеливается предстать перед ним с мечом; его всегда сопровождает свита, состоящая, по крайней мере, из двух тысяч пажей верхом на лошадях. В то время как его отец был просто сеньором Овари, он благодаря своему полководческому искусству завоевал семнадцать или восемнадцать феодальных владений за последние четыре года; и восемь основных, в том числе Ямасиро, Киото и соседние провинции, он подчинил в течение семи или восьми дней .
Хотя Фроиш немного преувеличивает масштаб завоеваний Нобунаги, — он еще ни в коем случае не был бесспорным хозяином пяти центральных провинций, где воинствующие монахи Хиецзана и Осаки отказались признавать его власть, — однако нет никаких оснований сомневаться в том, что иезуит описывал замок Нидзё как очевидец. Этот замок строился в качестве резиденции для марионеточного сёгуна Асикага, и Фроиш радостно пишет, что в качестве строительного материала без всяких колебаний использовались каменные статуи из соседних храмов из-за отсутствия подходящих карьеров по соседству. От 15 до 25 тысяч рабочих обычно трудились над этим зданием, строительство которого продвигалось настолько быстро, что работа, которая, как ожидалось, должна была занять четыре или пять лет, была выполнена за семьдесят дней. Внутреннее убранство было обставлено с таким же пренебрежением к местным религиозным чувствам, так как Нобунага забрал для этой цели бесценные расписные ширмы, покрытые сусальным золотом (бёбу), из одного из ведущих храмов Нитирена (Рокудзё Хонкоку-дзи), несмотря на мольбы адептов секты Хокке и большие взятки, предложенные ему, если он воздержится от этого намерения. Иезуиты описывают этот инцидент со злорадным удовлетворением, так как считалось, что монахи Нитирена подкупили Мацунагу, чтобы убить Вилелу и Фроиша, точно так же, как он убил сёгуна Асикага Ёситэру.
Во время этой первой встречи Фроиша любезно принял Нобунага, который сидел на подъемном мосту в соответствии со своим обычаем, одетый в тигровую шкуру, наброшенную поверх грубой одежды, и наблюдал за строительными работами в присутствии толпы из шести или семи тысяч зрителей. Он фамильярно беседовал с иезуитом в течение почти двух часов, частично напрямую и частично через своего японского переводчика, брата Лоренсо. Затем Вада Коремаса по особому повелению Нобунаги показал Фроишу незавершенный замок Нидзё. Он был очень впечатлен увиденным, сравнив его с сооружением храма Соломона в Иерусалиме и строительством Дидоны в Карфагене. Затем он и Нобунага расстались с многочисленными уверениями во взаимном уважении, которые оставили у иезуита большие и оправданные надежды на будущее (12).
Эта памятная встреча быстро принесла конкретные результаты для миссии, главным образом благодаря посредничеству Вада Ига-но-ками, который, хотя и не обратился в христианство, никогда не уставал оказывать благодеяния миссионерам и прилагал бесконечные усилия, чтобы побудить Нобунагу и сёгуна официально признать их положение в стране. Благодаря его усилиям и вмешательству Нобунаги Фроиш вскоре после этого удостоился любезной аудиенции у сёгуна Асикага Ёсиаки, который щедро угостил иезуита вином, а когда он уходил, подошел и с любопытством смотрел ему вслед из-за раздвижных дверей. Мацунага Хисахиде, убив предшественника Ёсиаки, впоследствии заключил мир с Нобунагой, и попытался отговорить последнего от приема Фроиша на том основании, что иезуит был потенциальным нарушителем общественного спокойствия. Нобунага пренебрежительно отверг его совет, добавив, что он, должно быть, очень трусливый и недалекий человек, если воображает, что один-единственный безоружный иностранец способен поставить под угрозу мир империи в таком густонаселенном городе, как Киото. Это положило конец любой оппозиции со стороны ближайшего окружения Нобунаги, но значительная враждебность теперь исходила от другой и более августейшей особы.
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
