| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
Форма искусства бёбу стала очень популярной и среди европейцев. Валиньяно пришел в восторг от нескольких прекрасных расписных ширм из Адзути, которые он получил от Нобунаги, и подарил их Папе. Он также распорядился сделать географическое изображение Китая на бёбу в Макао, которое также предназначалось в дар верховному понтифику. Он также попросил изготовить в Риме несколько ширм с изображением Вечного города и других европейских столиц в стиле адзути-бёбу. Судя по тому факту, что в последние годы были обнаружены намбан-бёбу с изображением Рима, Мадрида, Лиссабона и Константинополя, возможно, что его просьба была удовлетворена; хотя в равной степени возможно, что эти изображения были взяты из иллюстраций к такой книге, как Civitates Orbis Terrarum Брауна. Согласно иезуитским Obediencias 1612 г., падре запрещалось украшать свои кельи бёбу без необходимости — интересное свидетельство их популярности. Можно также упомянуть восторженное описание Питером Манди их красоты и полезности в качестве домашней обстановки в Макао в 1637 г. Персидский шах Аббас Великий был в восторге от пары бёбу из сусального золота, которые были подарены ему португальцами в 1608 г.
Хотя португальские корабли и сами португальцы в Нагасаки были излюбленной темой для художников, работавших над намбан-бёбу, большинство этих ширм расписывались не там, а художниками школы Кано в Киото и других местах. Любопытное косвенное свидетельство об этом дает одна из постоянных распрей между францисканцами и иезуитами в период Кэйтё. В данном конкретном случае четыре японских художника из школы Кано в Киото написали письмо по подстрекательству местных францисканцев (или так утверждали иезуиты), в котором содержались различные гнусные и беспочвенные инсинуации против иезуитов. Это письмо было адресовано главам орденов францисканцев, доминиканцев и августинцев в Маниле в 1602 г. и, естественно, использовано в ущерб иезуитам. В следующем году главный обвинитель, Педро Кано, прибыл в Нагасаки по пути в Манилу, и иезуиты добились от него официального отказа под присягой от показаний, которые он и его товарищи дали в 1602 г., как вдохновленных злым умыслом и подстрекательством францисканского комиссара, брата Херонимо де Хесуса. Эта неприглядная буря в стакане воды показывает, что между европейскими миссионерами и художниками школы Кано был тесный (хотя и не всегда очень правильный) контакт (8).
Хотя медицинская и хирургическая наука в Европе эпохи Возрождения находилась на очень низком уровне, и врачи и хирурги XVI в., вероятно, убили или искалечили такое же количество пациентов, как и вылечили, португальцы получили определенную известность на Дальнем Востоке в качестве лекарей. Насколько оправданной была такая репутация — сказать сложно. Из прочтения Coloquios Гарсиа д'Орты, напечатанного в Гоа в 1563 г., становится очевидным, что индийские врачи в целом были явно более опытными, чем их европейские коллеги. Показательно также, что местные вице-короли предпочитали в качестве своих личных врачей индусов, вместо того, чтобы вверять себя попечению европейского Physico-Mor (главного врача (португ.)), и это несмотря на частое обнародование указов, осуждающих такую практику. Однако, какими бы низкими ни были европейские стандарты, японские, вероятно, были ненамного лучше, за исключением, возможно, того важного значения, которое они придавали личной гигиене. В любом случае, медицинский уход за бедными и нуждающимися слоями населения в Японии был заметен его отсутствием, и именно здесь иезуитам (первоначально) представилась возможность заполнить брешь.
Главным действующим лицом на ранних этапах этой работы был падре Луис д'Алмейда, происходивший из новых христиан , который сделал столь щедрое дарение миссии при своем вступлении в ряды ордена. При сердечной поддержке Отомо из Бунго он основал больницу в Оите (Фунай) для ухода за прокаженными и сифилитиками, а также сиротский приют для попечения об обездоленных детях. Алмейда также открыл аптеку, для которой он закупал травы и лекарства, заказанные из Макао, и его организация, по-видимому, была удивительно эффективной. В 1559 г., через два года после ее основания, в ней насчитывалось шестьдесят тяжело больных пациентов, помимо еще ста сорока, которые страдали от внутренних и внешних болезней того или иного рода. Эта больница была первой в своем роде, когда-либо построенной в Японии, и пациенты стекались в нее со всех сторон. Однако она проработала на этой подлинно демократической основе всего лишь несколько лет, как это видно из часто цитируемого Sumario Валиньяно 1583 г.
В заключительной главе этого доклада Валиньяно высказывает просьбу о предоставлении папского разрешения, позволяющего иезуитам ссужать деньги в рост по ставке 10%. Он объясняет, что местные ростовщики взимали до семидесяти или восьмидесяти процентов в год и что, если бы иезуитам разрешалось давать взаймы под 10%, это не только удовлетворило бы христиан, которые постоянно просили об этой уступке, но и помогло бы увеличить прирост новообращенных и придаст большой блеск нашей религии . Максимальный размер ссуды должен составлять не более шести крузаду, а прибыль — потрачена на строительство трех сиротских приютов и нескольких Montes de Piedade (ломбардов (португ.)), где бедняки-христиане могли получить финансовую помощь на льготных условиях. Эти учреждения, как и больницы, должны были обслуживать только христиан, а больницы — принимать только самураев и дворян в качестве пациентов. Прокаженных и страдающих венерическими болезнями ни в коем случае нельзя туда допускать, поскольку они вызывали у японцев отвращение ( que son tan asquerosos a los Japones ). Визитатор объяснял, что они не могут помочь всем, и если иезуиты будут принимать пациентов из низших сословий, это создаст больнице и миссионерам дурную репутацию. Это было поразительным изменением политики по сравнению с истинно христианской благотворительностью времен Луиса Алмейды, но, очевидно, оно было санкционировано штаб-квартирой в Риме. Правда, в 1600 г. в Нагасаки существовала иезуитская больница, в которой находилось отделение для прокаженных. В Ежегодном письме за 1604 г. упоминается о духовной и телесной помощи, оказываемой прокаженным и больным беднякам из Нагасаки местными иезуитскими додзюку. Но окончательные Obediencias от 1612 г. решительно подтверждают точку зрения Валиньяно. Соответствующий параграф в переводе гласит следующее:
Никому из членов ордена не дозволяется изучать медицину или хирургию, или практиковать какой-либо из этих двух видов врачебной науки, который они уже могут знать, или иметь при себе книги, в которых рассматриваются эти предметы, и те же запреты распространяются на додзюку .
Ничто не может быть более категоричным. Таким образом, мы можем понять критику фрая Хуана Побре, O.F.M, который противопоставил великодушную заботу, столь щедро оказываемую asquerosos (вызывающим отвращение (исп.)) прокаженным и сифилитикам во францисканских больницах в Киото в 1595 г., нарочитому пренебрежению местных иезуитов по отношению к неимущим и нуждающимся. Более того, та забота, которую они оказывали, была не совсем бескорыстной. Валиньяно отмечал (в 1583 г.), что предполагаемые сиротские приюты обеспечат иезуитам большое количество слуг, помимо урожая душ. Современные писатели, которые находятся в блаженном неведении о сообщениях Валиньяно, часто рассуждают о долге, которым японская медицина была обязана иезуитам-основателям школы медицины и хирургии Намбан-рю или южных варваров . Помимо того факта, что европейцы XVI в. могли преподать очень мало ценного в обеих отраслях науки врачевания, приведенных выше цитат будет достаточно, чтобы показать, что претензии, сделанные от имени иезуитов в этом отношении, сильно преувеличены (9).
Далеко идущие планы Валиньяно в 1583 г. по созданию ряда семинарий для обучения студентов-теологов, которым предстояло сформировать ядро местного духовенства, не осуществились в их первоначальном виде. Но в разное время и в разных местах было создано несколько учебных центров для обучения додзюку, главным образом с целью того, чтобы они стали братьями (irmaos) ордена. Я упомяну здесь только о семинарии в Адзути, находящейся под патронажем Нобунаги, и тех, которые позднее были основаны в Сики, Ариме, Нагасаки и т. д. на Кюсю, и небольшом, но избранном центре в Киото. Валиньяно, писавший в 1583 г., восхвалял природную прилежность японской молодежи, утверждая, что юноши в семинарии готовы усердно учиться по три или четыре часа подряд, не двигаясь с места. Письмо Франсиско Пасио от 16 сентября 1594 г. с описанием семинарии Арима дает хорошее представление о том, как они функционировали.
В этом году в семинарии было около ста учеников, подразделенных на три класса: письменной и устной латыни, письменного японского и латыни, пения и игры на музыкальных инструментах. Учащиеся первого класса уже могут сочинять литературные произведения и декламировать их, зачитывая некоторые уроки в истинно мастерской манере, а также ставить пьесы в форме диалогов на латыни. Двадцать студентов закончат обучение в этом году... Художники и граверы по меди становятся с каждым днем все более искусными, и их работы лишь немногим уступают образцам, привезенным из Рима .
Один из посетителей этого ученого заведения в 1596 г. описывает две из этих пьес в форме диалогов. В одной из них христианские ангелы и новообращенные триумфально побеждают дьявола и буддийских священников, — и это, заметьте, в то время, когда пропаганда христианства была якобы строго запрещена! Тот же очевидец рассказывает, что один из японских юношей говорил на таком превосходном португальском, что он с трудом мог поверить, что ученик не был лузитанцем. Подобные пьесы иезуиты ставили для своих юных учеников в школах от Мараньяна до Макао. Хотя и достаточно популярные в своем роде, они, к сожалению, вытеснили более самобытные и непосредственные autos de folgar , которые были в моде во времена Жиля Висенте (Жил Висенте (около 1465 — около 1536) — португальский драматург и поэт, первый признанный автор эпохи Возрождения в португальской литературе; автор большого количества ауто (пьес на религиозные сюжеты). — Aspar).
Ранние иезуиты, от Франциска Ксаверия в 1549 г. до Гашпара Коэльо в 1582 г., утверждали, что японские дети были от природы более умными и старательными, чем их сверстники в Европе, и, следовательно, добивались б льших успехов в своих занятиях, даже по чисто европейским предметам, таким как латынь. Валиньяно, хотя и безоговорочно поддерживал эту точку зрения в своем предварительном отчете 1580 г., позднее поменял свое мнение. В 1601 г. он опроверг утверждение о том, что японские дети были умнее для своего возраста, чем европейцы, за исключением, возможно, умения рисовать и писать. Они могли, по его словам, научиться писать буквы быстрее, чем европейские дети; но он категорически утверждал, что в остальном они были не более развитыми, и не изучали латынь и свободные искусства быстрее. Напротив, трудности, с которыми сталкивались японские юноши при овладении латынью, и сильное отвращение, которое они проявляли к изучению этого языка, были одним из главных камней преткновения для рукоположения додзюку и братьев в священнический сан и для формирования туземного духовенства. Всякий раз, когда у них была такая возможность, ученики предпочитали изучать японскую классику, а не латынь, и их практически приходилось заставлять изучать этот последний язык. Этим жалобам Валиньяно вторили падре Жуан Родригеш и другие. Должно быть, они вызывали у Франсиско Кабрала саркастическую улыбку, когда он читал или слышал их. Конечно, встречались исключения, и среди японских иезуитов XVII столетия насчитывалось несколько человек, которые бегло говорили на латыни; но, вообще говоря, утверждения Валиньяно были, несомненно, правильными, поскольку японцы, как и англичане, безусловно, не обладают даром к изучению языков.
Ввиду воинственных черт характера японцев и жадности, с которой они перенимали западные военные и военно-морские технические новшества с 1868 по 1941 год, довольно удивительно, что в XVI и XVII вв. в этой области не произошло никакого сопоставимого развития событий. Правда, японцы позаимствовали мушкет вместе с кремневым замком, прикладом и стволом, и взяли на вооружение пушки, хотя и в меньшем масштабе. Японцы, хотя и достаточно умелые литейщики пушек в первые дни (Ричард Кокс писал, что литейщики из Хирадо делали столь же превосходные полевые пушки, как и мы в христианском мире ), говорили уроженцам Запада, что предпочли бы иметь одну пушку, отлитую в Европе, чем десять тех, которые когда-либо были отлиты в Японии . Иэясу использовал артиллерию как в битве при Секигахаре, так и в кампании в Осаке, но ни тогда, ни позже в Симабаре она не играла решающей или даже важной роли.
В военно-морском деле и навигационной технике японцы в период Кэйтё начали копировать португальские карты и навигационные методы. В то же время европейские методы судостроения были внедрены как Уиллом Адамсом, так и испанцами. Об этих многообещающих, но неудачных начинаниях будет сказано в следующей главе. Здесь достаточно отметить, что, кроме введения огнестрельного оружия, португальцы не привнесли и не оставили после себя никаких важных новшеств в благородном военном искусстве , которое практиковалось в феодальной Японии. Ученые предположили, что на архитектуру некоторых цитаделей, таких как замок Нобунаги в Адзутияме, повлияли португальские или иезуитские теории военной архитектуры; но, как уже отмечалось, иезуиты ни разу не упоминали об этом ни в одном из своих писем, и это предположение должно быть отклонено как совершенно необоснованное.
Ширмы с рисунками Кано Эйтоку и других художников периода Кэйтё показывают, что японские дворяне часто подражали современной индо-португальской одежде, а на одной известной ширме с изображением актера кёгэн он показан с чётками в руках. Это модное увлечение нашло отражение в часто цитируемом письме падре Пасио от сентября 1594 г., которое доказывает, что не только новообращенные из числа местных жителей, но и обычные самураи следовали преобладающему модному поветрию.
Quambacudono [то есть кампаку, Тоётоми Хидэёси] настолько полюбил португальскую одежду, что он и его свита часто ее носят, как и все прочие сеньоры Японии, даже язычники, а также надевают четки из плавника на груди поверх всех своих одежд, и распятие на боку, или подвешивают его к поясу, а иногда даже держат платок в руках; некоторые из них настолько любопытны, что они заучивают наизусть литании Патер Ностер и Аве Мария и молятся на улицах, не для того, чтобы поиздеваться или посмеяться над христианами, а просто ради галантности или потому, что они считают это благим делом и что это поможет им достичь процветания в мирских делах. Таким образом, они заказывают изготовление дорогостоящих подвесок овальной формы с реликвиями — образами Господа и Богоматери, написанными на стекле...
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
