Христианский век в Японии (1549-1650). Перевод книги Ч.Р. Боксера. Глава 7. Триумф христианской стойкости

При беглом взгляде на приведенные выше факты и цифры становится очевидно, что основные усилия миссионерской деятельности в Японии были сосредоточены на северо-западе Кюсю, со штаб-квартирой в Нагасаки. Причины этого столь же очевидны, если принять во внимание, что христианская религия впервые проникла в Японию благодаря поставке товаров из Индии и Макао, и благодаря этому она до сих пор там сохранялась, как отмечает английский переводчик Ежегодного письма от 1614 г. Арима, Омура, Симабара и Амакуса были христианскими оплотами в течение почти пятидесяти лет, а в соседнем Хиго все еще было много новообращенных со времен Кониси. Последний из местных христианских даймё (Арима) только что сошел со сцены, и никакая другая часть Японии не подвергалась так долго и так непрерывно христианскому влиянию, опиравшемуся на поддержку и покровительство местной феодальной знати (8).

Не следует думать, что иезуиты не предприняли никаких попыток переломить враждебную ситуацию при дворе, но в сложившихся обстоятельствах их усилия были обречены на провал. Итакура получил, снабдил своими пометками, изучил и внутренне усвоил апологетический трактат, который падре Морехон дал ему перед отъездом, но ни он, ни кто-либо еще не осмелился оскорбить Иэясу, обратив на этот трактат его внимание. Епископ Серкейра умер в феврале 1614 г., в самый разгар кризиса, и его преемник, провинциал Валентим Карвальо, решил направить ко двору ветерана падре Диого де Мескита, ректора колледжа в Нагасаки и старого друга Хасэгава Сахиойе, чтобы выяснить, не сможет ли он убедить бугё вступиться за них. Отец поехал и сделал все, что в его силах, но сам Сахиойе, будучи главным заинтересованным лицом в этом деле, ответил ему, что получить аудиенцию по этому вопросу невозможно, потому что шогун уже окончательно решил, что во всей стране не должно остаться ни одного священника, и поэтому он приказал ему незамедлительно вернуться в Нангасаки, где все готовились к конфликту не меньше, чем в других местах, используя для этого все возможные духовные средства, теперь, когда уже не осталось надежды на человеческую помощь.

Нагасаки в то время стал ареной массового религиозного рвения, которое временами должно было напоминать миссионерам Лиссабон или Севилью во время Страстной недели. На протяжении почти всего мая месяца в городе состоялся целый ряд религиозных процессий, в которых приняли участие тысячи людей, в том числе Мураяма Тоан и вся его семья. Бичевания и увечья были обычным явлением, несколько кающихся скончались от ран, которые они нанесли сами себе. Также распространялся круглый Робин (Петиция с подписями, расположенными кружком (чтобы скрыть, кто подписался первым). — Aspar), в котором многие жители города всех возрастов и обоих полов заявили о своем намерении оставаться верными своей религии до самой смерти. Эти демонстрации изначально не санкционировались иезуитами, которые справедливо опасались, что бакуфу сочтет их крамольными; но общий пыл был таков, что падре, наконец, организовали собственную процессию на праздник Тела Христова.

Эти несколько несвоевременные проявления религиозного пыла сильно встревожили подчиненных Хасэгавы, которые написали преувеличенный отчет о них бугё в Сидзуоку, подразумевая, что Нагасаки находится на грани всеобщего восстания. Хасэгава в это время возвращался в порт, но посыльный разминулся с ним по дороге и вручил депеши его сестре О-Нацу. Эта злая женщина, язычница и враг христианской веры, пошла с этими посланиями со слезами на глазах к шогуну и рассказала об этом деле в таком духе, словно ее братья уже были убиты в Нангасаки. Услышав это, шогун [Иэясу] пришел в такой гнев и негодование, что, положив руку на свой меч, поклялся, что если бы Нангасаки находился где-то поблизости, он бы лично отправился туда и предал всех мечу и огню. Как бы то ни было, он послал специального уполномоченного, Ямагути Суруга-но-ками Масатомо, в Нагасаки с 500 самураями, чтобы восстановить закон и порядок. Тем временем Хасэгава Сахийое уже добрался до города и обнаружил, что все спокойно.

Оба этих чиновника отправили Иэясу успокаивающие отчеты, а через несколько дней уведомили его о прибытии из Макао большого корабля с капитан-майором Жуаном Серраном да Кунья. Иэясу обрадовался этой новости, но не переставал с тревогой расспрашивать своих советников, продолжат ли португальцы торговать, если он изгонит падре из Японии. Иезуиты тоже обрадовались прибытию Носса-Сеньора-да-Вида, поскольку они надеялись, что в связи с этим язычники из-за большого желания торговать с португальцами, по крайней мере, на время, будут терпеть их присутствие; особенно учитывая, что сам шогун выказал большое удовлетворение, услышав о прибытии корабля, и приказал проявлять всяческую благосклонность и доброе отношение как к капитану, так и к его свите.

Провинциал Карвальо попросил капитан-майора Серрана да Кунья воспользоваться благосклонностью Иэясу, лично отправиться в Сидзуоку и попросить, чтобы португальцам разрешили сохранить одну церковь в Нагасаки для их собственных нужд, как во времена Хидэёси. Серран да Кунья был более чем готов сделать то, о чем его просили, как потому, что он весьма сокрушался, что если священники будут изгнаны, то их паства отпадет от христианства, так и из-за неудобств, которые будут испытывать капитаны, если Общества больше не будет рядом, чтобы помогать им в их деловых переговорах. Этот проект, однако, так и остался мертворожденным из-за противодействия местных властей.

И Сафиойе, и Сурунгадоно не хотели, чтобы капитан португальского корабля лично явился ко двору, заявив, что это будет поводом для еще большего разрыва, если шогун откажет капитану в его просьбе (а они думали, что он несомненно ответит отказом), и что было бы гораздо лучше отправить к нему посольство с подарком, если не в этом году, когда оно, возможно, принесло бы немного пользы, то, если будет на то Божья воля, в следующем году, когда его гнев остынет, чтобы получить желаемое. Не было иного выхода, кроме как последовать их советам, потому что было невозможно добиться успеха в чем-либо, что шло вразрез с их желаниями; поэтому ко двору были отправлены четыре или пять португальцев, пользовавшихся хорошей репутацией.

Хасегава также пообещал, вероятно, с изрядной долей иронии, что напишет своей любимой сестре О-Нацу, попросив ее сделать всё возможное, чтобы помочь португальцам.

Эта призрачная надежда не оправдалась, как и следовало ожидать. Иэясу принял посольство португальцев и пообещал им всяческое содействие в том, что касалось их торговли и коммерции, но в прочих вопросах, связанных с пребыванием некоторых отцов в Нангасаки, остался непоколебим, сказав, что если предоставить им или разрешить пользоваться хотя бы одной церковью в этом городе, как то было ранее, они посредством этого снова проникнут во все провинции Японии, и поэтому он ныне позаботится о том, чтобы изгнать их раз и навсегда. Эта новость пришла в Нагасаки в начале октября, вместе с приказом о том, что все священники и учителя катехизиса, как местные, так и иностранные, должны быть высланы в Макао или Манилу в конце месяца (9).

Но иезуиты еще не испили чашу горечи до дна. Накануне отплытия миссионеров в Китай и на Лусон глухо тлевшее соперничество между Обществом и нищенствующими орденами разгорелось с новой силой. После смерти епископа Серкейры в феврале большинством голосов викарием и администратором епископства был назначен провинциал Валентим Карвальо. Монахи, по-видимому, сначала согласились с этим решением, но позже они изменили свою позицию по наущению комиссара францисканцев фрая Диего де Чинчона, который охарактеризовал Карвальо как незаконного претендента на этот сан. Главный аргумент монахов заключался в том, что иезуит по правилам своего собственного Общества не мог занимать такой пост без специального письменного разрешения своего генерала и папы Римского. Даже местные японские приходские священники, которые все до единого были обученными иезуитами додзюку, покинули своих духовных отцов в этом кризисе и перешли на сторону монахов. Обе стороны распространяли публичные манифесты, обличающие друг друга, вплоть до того дня, когда их насильно заперли в нескольких рыбацких хижинах, а затем посадили на борт корабля. Этот неизбежный раскол — ибо он был открыто признан таковым — естественно, вызвал много скандалов среди верующих в то время, когда они, как никогда, нуждались в единстве. Его пагубные последствия не ограничивались Нагасаки, поскольку после депортации миссионеров из Японии распря была перенесена в Манилу, Макао и Гоа. Она была окончательно разрешена только благодаря тому, что архиепископы Гоа и Манилы (оба они были монахами) встали на сторону иезуитов и сурово отчитали своих непокорных подчиненных и строптивое местное духовенство.

Миссионеры вывезли картины религиозного содержания и другие предметы культа из своих церквей и монастырей до того, как японские чиновники официально завладели всеми их учреждениями 27 октября 1614 г. Они также эксгумировали тела своих покойных коллег и погребенных там японских мучеников и тайно перезахоронили их ночью, чтобы избежать осквернения их могил. Изгнанники сосредоточились в Фукуде и другой отдаленной деревне за несколько дней до их отплытия, и в течение этого времени их строго охраняли от всякого контакта с их скорбящей паствой за пределами этих двух мест. Большинство церквей были немедленно снесены, но Мизерикордия и одно или два других здания были временно пощажены. В гавани стояло два небольших корабля, помимо Большого корабля из Макао, и этот конвой из трех парусников покинул Нагасаки 7-8 ноября: Носса-Сеньора-да-Вида и джонка направились в Китай, а оставшееся судно — в Манилу. Все отцы действительно хотели остаться в Японии, спрятавшись и переодевшись, чтобы помогать христианам и разделить с ними их страдания, но это было невозможно из-за строгого приказа, запрещавшего им находиться в стране, и крайних трудностей в поиске средств сохранить их в тайне.

Тем не менее, значительному числу людей удалось тем или иным образом остаться в Японии замаскированными, чтобы показать христианам, что их не бросили на произвол судьбы и что их пастыри готовы свидетельствовать об их вере своей кровью. Из тех, кто остался, было 27 иезуитов, 7 францисканцев, 7 доминиканцев, 1 августинец и 1 представитель белого духовенства, или (как отмечает Мёрдок) героям еще одной версии предания о знаменитых сорока семи ронинах удалось скрыться (Имеется в виду легендарная история о том, как 47 ронинов (самураев, оставшихся без господина) дали клятву отомстить за смерть своего господина, даймё Асано Нагамори, оклеветавшему его придворному сёгуна, переодевшись для успешного выполнения своего плана в монахов и торговцев. — Aspar). Более сотни додзюку (точное число, насколько мне известно, нигде не указано) также остались в стране — им было относительно легко раствориться в местной среде.

На корабле, который отправился в Манилу с Такаяма, Наито, и их спутниками, также находились 7 монахов, 23 иезуита и 15 додзюку. Путешествие оказалось долгим и трудным, и его тяготы настолько подорвали здоровье Такаямы, что он заболел и умер вскоре после прибытия в Манилу, где испанцы встретили беженцев со всеми признаками сочувствия. Напротив, Большой корабль и джонка быстро прибыли в Макао, где высадились более 60 иезуитов и более 50 додзюку.

Хотя указ Иэясу об изгнании приводился в исполнении гораздо более жестко и бескомпромиссно, чем ультиматум Хаката Хидэёси 27 лет назад, многим японским чиновникам должно было быть совершенно очевидно, что значительная часть миссионеров ушла в подполье. Тому есть масса подтверждений, и не только в письмах самих иезуитов, но и в переписке Ричарда Кокса и его коллег. Те из европейских миссионеров, которые остались в Японии, выдавали себя за иберийских торговцев, проживавших в Нагасаки, откуда они могли совершать поездки по всей стране. Вскоре бакуфу стало известно об этом факте, и именно по этой причине англичане и голландцы были вынуждены ограничить свои торговые операции Хирадо и Нагасаки, где их можно было держать под наблюдением. Эта помеха их свободы передвижения чрезвычайно раздражала еретиков, и они напрасно пытались убедить Хидэтаду отменить свое решение. Со странным отсутствием ретроспективного взгляда, Адамс писал Спексу в октябре 1616 г.: Все эти неприятности происходят из-за португальских священников, поскольку Император не разрешает иностранцам торговать в Верхней стране из опасения, что люди станут христианами. Во всех наших бедах виноваты исключительно паписты. Он мог бы, обжегшись на молоке, не дуть понапрасну на воду (10).

II

Испытание, которое пришлось пережить японским христианам и, в свое время, их духовным пастырям всех рас, было намного более суровым, чем любое из периодических гонений, которые до сих пор беспокоили Церковь. Так называемое всеобщее гонение Хидэёси в 1587-1597 гг. было относительно мягким, и преследуемые нашли спасение от него в защите, которую им оказали Арима, Омура и другие христианские даймё. К 1614 г. даймё-христиан больше не было, и в высших правительственных сферах не оставалось никого, кто мог бы заступиться перед Токугавой от имени запрещенной веры. С момента прихода Иэясу к власти в Хиго и других местах происходили преследования, но жертвы этих спорадических вспышек могли (если они принадлежали к низшим классам) в случае необходимости найти убежище в других феодальных владениях, в то время как нынешний кризис был общенациональным. Еще до обнародования эдикта 1614 г. характер грядущих процессов показал ход событий в Ариме, на что я должен еще раз обратить внимание.

Арима Наозуми, непутевый сын-отступник старого Харунобу, время от времени принимал явно вялые и нерешительные антихристианские меры, прежде чем письмо от Хасэгавы Сахиойе побудило его к дальнейшим проявлениям преследования. В этом послании губернатор Нагасаки предупреждал его, что при дворе ходили слухи о том, что он христианин, и поэтому он не только не стремится к тому, чтобы его подданные исповедовали иную веру, но, напротив, добивается того, чтобы Вера Христова день ото дня все больше и больше процветала в его владениях. Хасэгава елейно добавил: он будет вынужден сообщить бакуфу, что в этом докладе содержится определенная доля истины, если Арима, не теряя времени, не предоставит убедительных доказательств обратного.

Получив эту черную метку, Арима вызвал восемь своих главных самураев, которые были христианами, и, показав им послание Хасэгавы, попросил их отречься от своей веры, хотя бы на время и лишь для того, чтобы спасти его. Когда они отказались сделать это, на следующий день он вызвал их по отдельности и умолял каждого индивидуально, как описывает современный хронист:

Мое состояние и честь в настоящее время целиком находятся в ваших руках, ибо, как вы знаете, у меня много врагов, которые этими средствами стремятся меня полностью уничтожить. Поэтому, ради любви, которую вы питаете ко мне, я умоляю вас хотя бы на один день, нет, всего лишь на один час притвориться перед бонзой, что вы отреклись от христианства, а потом поступайте, как вам заблагорассудится. Поступив так, вы окажете великую услугу остальным христианам, ибо я буду удовлетворен вашим мнимым отречением и никого больше не потревожу, а если вы этого не сделаете, я буду вынужден принять самые суровые меры против них всех. И хотя, возможно, это грех, вам ведь известно, что Святой Петр, будучи апостолом, более того, главным из них, отрекся от Христа и тем не менее впоследствии получил прощение за это: так неужели не получите прощения вы, которые не отреклись от Него в своих сердцах из-за страха, а только сделаете вид, будто отрекаетесь от Него, и то на очень короткое время, чтобы сохранить тем самым всю провинцию и ее христиан в мире и спокойствии.