Христианский век в Японии (1549-1650). Перевод книги Ч.Р. Боксера. Глава 7. Триумф христианской стойкости

Глава VII

Триумф христианской стойкости

Внимательное прочтение переписки епископа Серкейры и его коллег за первое десятилетие семнадцатого века показывает, что иезуиты не питали иллюзий относительно причины вынужденной терпимости Иэясу к их присутствию в Японии. Это происходило исключительно из-за его убеждения, что они были незаменимыми посредниками для бесперебойного функционирования торговли шелком между Макао и Нагасаки. Этот факт признают современные историки, хотя они никогда не говорят о точной природе этой связи между Богом и мамоной. Из конфиденциальной переписки Валиньяно, Серкейры и Карвальо ясно, что иезуиты были важными посредниками до тех пор, пока они одни обладали достаточным знанием языка, нравов и обычаев страны, чтобы выступать в качестве удовлетворительных переводчиков. К 1613 году такое положение вещей уже осталось в прошлом. Отца Жуана Родригеса Тгуззу при дворе заменил Уилл Адамс, и было несколько португальских купцов, женатых на японках и проживающих в Нагасаки, которые свободно говорили на этом языке. Более того, многие японцы на северо-западе Кюсю хорошо овладели португальским языком, о чем свидетельствует перевод черновой версии петиции Пессоа в 1609 году, без ведома иезуитов. В Японии было также несколько додзюку-отступников, услугами которых можно было воспользоваться в крайнем случае (1).

Что еще более важно, "большой корабль" больше не был так нужен японской экономике, как раньше. Правда, он по-прежнему был самым важным фактором во внешней торговле Японии; но, как мы видели, доставленный им в 1612 году груз шелка составлял менее половины от его общего количества, поступавшего из других источников, среди которых корабли с красной печатью фигурировали с возрастающей энергией и успехом. Результат дела Пессоа показал, что португальцы, вероятно, захотят торговать с Японией в любом случае, хотя договоренность о возобновлении торговли в 1612 году частично была достигнута через посредничество иезуитов. Конкуренция между голландцами и англичанами, удручающе слабая в первые дни с точки зрения Иэясу, сулила большие надежды на будущее, особенно если еретикам удалось бы вытеснить иберийцев из Манилы или Макао, как они угрожали сделать. Короче говоря, хотя бакуфу считало торговлю в Макао чрезвычайно желательной, она больше не являлась абсолютно необходимой, если поставить ее на одну чашу весов, а на другую — политическую угрозу стабильности страны в целом и гегемонии дома Токугава в частности.

Потенциальная угроза христианской "пятой колонны" никогда полностью не исчезала из поля зрения японских правителей с тех пор, как ее внушало буддийское духовенство во времена Нобунаги. Это правда, что он пренебрежительно отверг эти инсинуации, но другие, едва ли менее влиятельные даймё, отнеслись к ним более серьезно. Подозрения Хидэёси были вызваны компрометирующими предложениями Коэльо в 1586-1587 гг. и резко усилены предполагаемой неосмотрительностью штурмана "Сан-Фелипе" десять лет спустя. Иэясу вначале неожиданно проявил себя милостивым по отношению к христианству и даже разрешал обращать купцов в другую веру в целях поощрения внешней торговли; но с политической точки зрения он всегда был противником христианской веры и никогда не позволял обращения даймё. Взаимные обвинения, которыми обменивались португальцы и испанцы в Японии, особенно в связи с потерей "Сан-Фелипе" и "Носса-Сеньора-де-Граса" соответственно, никак не развеяли его подозрений в единстве действий иберийцев. Эти подозрения были еще более подкреплены утверждениями и инсинуациями "рыжеволосых варваров" о характере и мотивах их соперников-католиков — обвинения, которые иногда были оправданы, а чаще нет, но в любом случае оставляли определенный след в сознании японцев.

Хвастовство Уилла Адамса тем, что он платил добром за зло, помогая португальцам и испанцам в их делах при дворе, можно принять за чистую монету только в том случае, если считать, что он ограничивался ходатайством за частных лиц и их собственные проблемы. В остальных случаях он сплошь и рядом не упускал ни одной возможности оклеветать католическую Церковь и короля; а Ричард Кокс и другие его соотечественники не отставали в осуждении "презренной папистской черни", будь то в Нагасаки или где-то еще. Следующие отрывки из переписки английских торговцев в Японии типичны для их отношения к этому вопросу. В октябре 1615 года Кокс написал Уикхему в округе Кансай о том, чтобы добиться освобождения двоих его агентов, которых "завлекли обманом" на борт "Носса-Сеньора-да-Вида" в Нагасаки. Он просил Уикхема сказать, что король Филипп узурпировал Португалию силой оружия и сделал бы то же самое с Японией, если бы мог, а падре были подходящими инструментами, чтобы побудить людей к восстанию: "Играйте на этой струне, но убедитесь, чтобы они тайно не причинили вам вреда".

Точно так же поступал сам Кокс, как видно из записей, относящихся к его разговору с Хонда и Дои при дворе сёгуната в следующем году.

"Члены совета посылали за нами, я думаю, более двадцати раз, чтобы узнать, христиане ли англичане или нет. Я ответил, что да, и что они знали об этом и ранее из письма, отправленного нашим Королевским Величеством к Императору, его отцу (и ему самому), откуда видно, что он был защитником христианской веры. "Но, — сказали они, — разве иезуиты и монахи — не христиане также?" На что я ответил, что они христиане, но не такие, как мы, потому что все иезуиты и монахи были изгнаны из Англии до моего рождения, английский народ не подчиняется папе римскому или его доктрине, чьими последователями являются эти падре (как они их называли). Удивительно видеть, как часто они присылали за мной по этому поводу, и в конце концов предупредили нас, чтобы мы не общались, не исповедовали и не крестили их, потому что тогда они будут считать нас всех одной сектой. На что я ответил, что их милостям нет нужды сомневаться в этом отношении, так как это не было в обычае у нашего народа".

Это замечание Кокса привело к тому, что один из членов "родзю", или большого совета, возразил португальскому посланнику, который пожаловался на изгнание миссионеров, на том же основании: "Неужели у императора Японии нет стольких же причин изгнать ваших иезуитов и монахов из Японии и противостоять их тайному въезду в страну, зная, что они подстрекатели мятежа и возмущения людей?" Иэясу произнес аналогичную реплику тремя годами ранее, после того как выслушал объявление Уиллом Адамсом иезуитов потенциальными предателями: "Если короли и принцы Европы изгнали отцов из своих стран, я не причиню им вреда, но вышлю их из моей".

Самый смертоносный удар из всех Кокс приберег для двух испанских кораблей, направлявшихся из Мексики на Филиппины, которые были вынуждены зайти в порты на острове Кюсю из-за встречного ветра. Испанцы отправили ко двору посланника, который сообщил, что англичане и голландцы грабят китайские корабли в море, что было причиной того, что в том году в Японию их пришло мало или совсем ни одного. Разъяренный этой историей, которая, вероятно, была правдивой, по крайней мере, в отношении голландцев, Кокс сказал "Oyendono" (Дои) и "Codsquin Dono" (Хонда),

"что, если они внимательно присмотрятся к этим двум испанским кораблям, прибывшим в Шашаму [Сацума], полные людей и сокровищ, то поймут, что эти корабли были намеренно посланы королем Испании, узнавшим о смерти могущественного императора, думая, что некоторые папистские Тоно могли бы взбунтоваться и восстать и, таким образом, побудить всех папистов примкнуть к ним и принять участие в восстании, благодаря чему они могли бы внезапно захватить несколько сильно укрепленных мест и удерживать их до тех пор, пока не получат подкрепления; у них нет недостатка ни в деньгах, ни в людях для того, чтобы осуществить такую стратагему. Эти мои речи произвели такое впечатление, что император приказал задержать их (испанские корабли), и, если бы большой корабль не перерезал свой якорный трос, чтобы уйти из гавани, он был бы захвачен, но в спешке он оставил некоторых своих людей на берегу; а другой корабль, водоизмещением около 300 тонн, попал в шторм и был выброшен на берег, но все люди спаслись. Вот так я расквитался с испанцами за то, что они распространяли о нас ложные слухи, но искренне считали их правдой, как я у них узнал".

Есть все основания полагать, что это утверждение Кокса, которое не было ни первым, ни последним в своем роде, попало на подготовленную почву. Падре Валентим Карвалью, писавший в изгнании в Макао примерно в то же время, утверждал, что Иэясу (или Хидэёси) действительно боялся не перспективы завоевания Японии королем Филиппом для себя, а перспективы испанской военной помощи для христианских даймё, которые могли стремиться к захвату верховной власти. Кокс действительно ошибался, полагая — или делая вид, что считает, — что у испанцев не было недостатка ни в деньгах, ни в людях "для того, чтобы осуществить такую стратагему"; но читатель помнит, что падре Гашпар Коэльо действительно предложил укрепить Нагасаки с помощью испанцев в 1587 году, чтобы превратить город в point d`appui (плацдарм (франц.)), вокруг которого можно было бы сплотить христианских даймё Кюсю против Хидэёси. Просьба Коэльо была отклонена всеми заинтересованными сторонами, и центральное правительство в Мадриде проявило столь же прохладное отношение к более поздним планам завоевания, разработанным религиозными или военными горячими головами в Маниле. Тем не менее, такие проекты время от времени обсуждались; так что утверждения Кокса, хотя и необоснованные в данном конкретном случае, были восприняты более серьезно, чем они того заслуживали. Паника бакуфу еще больше усилилась из-за того, что Симадзу из Сацума ошибочно сообщил, что с кораблей тайно высадилось много монахов, укрывшихся у своей паствы (2).

Этот инцидент произошел через пару лет после официального изгнания миссионеров, но семена подозрений были посеяны много лет назад. Помимо реальных или предполагаемых жалоб португальцев на испанскую агрессию во время инцидента с "Сан-Фелипе", множество негативных отзывов вызвали действия Себастьяна Вискайно в 1611-1612 годах. Этот испанский мореплаватель, известный своими исследованиями побережья Калифорнии, получил от бакуфу разрешение на проведение описания восточного побережья Японии, чтобы галеоны из Манилы, направлявшиеся в Мексику, могли использовать порты Канто с большей безопасностью, чем в 1596-1602 гг., если отклонятся от курса из-за плохой погоды. После предоставления желаемого разрешения у бывшего сёгуна возникли некоторые опасения по поводу уступки, и он спросил Уилла Адамса, что он думает об этом. Английский штурман ответил, что в Европе любые подобные действия вызвали бы подозрения как предварительная рекогносцировка для армии вторжения. Современные источники сильно расходятся во мнениях о том, оказало ли это замечание какое-либо влияние на бакуфу. Вискайно утверждает, что Иэясу высмеял предупреждение Адамса, и что ему было позволено спокойно закончить свою съемку побережья. Независимо от этой точки зрения, очевидно, что испанец нанес большое оскорбление японцам опрометчивым проявлением своей жестоковыйной гордости. Он отказался соблюдать требования японского этикета во время переговоров с Иэясу и Хидэтадой, и, как следствие, обнаружил, что они с ним плохо обращаются. Вискайно отнюдь не восхищался японцами, и его испанская трезвость была возмущена тем, как они напивались допьяна хересом, которым он их время от времени угощал. Он злобно заметил, что лучший способ обратить их в католическую веру — сделать так, чтобы их небесным покровителем стал св. Мартин-де-Вальдеиглесиас-и-Херес.

Об огромной пропасти между двумя сторонами свидетельствует переписка Иэясу с вице-королем Мексики по вопросу о миссии Вискайно. Бывший сёгун заметил: "Вероучение, которого придерживаются в вашей стране, полностью отличается от нашего. Поэтому я убежден, что оно нам не подходит. В буддийских сутрах говорится, что трудно обратить тех, кто не расположен к обращению. Поэтому лучше всего положить конец проповеди вашей веры на нашей земле. С другой стороны, вы можете увеличить количество рейсов торговых судов и тем самым укрепить взаимные интересы и связи. Ваши корабли могут заходить во все японские порты без исключения. Я дал на этот счет строгие приказы".

Вискайно, с другой стороны, практически ничего не говорил о торговле в своих просьбах к бакуфу, а ограничился просьбой о свободном въезде монахов и изгнании голландцев. Он был даже настолько бестактен, что сказал даймё в разговоре, "что король Испании не заботится ни о торговле с Японией, ни о каких-либо мирских интересах, потому что Бог дал ему много королевств и владений. Единственный побудительный мотив, который имеет его христианское величество [для отношений с Японией] — это благочестивое желание, чтобы все народы научились святой католической вере и таким образом обрели спасение". Справедливости ради следует добавить, что любые обещания, которые мог дать Вискайно относительно отправки галеонов, которые Иэясу так страстно желал увидеть из Новой Испании, были бы незамедлительно отвергнуты испанскими колониальными властями. Существовало нерушимое правило, что вся колониальная торговля должна вестись исключительно с метрополией, и правительство в Мадриде всегда косо смотрело на неоднократные просьбы из Манилы о разрешении увеличения объема торговли с Китаем и Японией.

Когда Вискайно, наконец, отплыл в Мексику в октябре 1613 года, ему пришлось увезти с собой (к его немалому отвращению) любопытное сочетание сакрального и профанного в лице фрая Луиса Сотело, O.F.M., и Хасэкура Рокуэмона, которых послал Датэ Масамунэ, "одноглазый дракон" Сэндая в качестве посланников к королю Испании и папе римскому (Датэ Масамунэ (1567-1636) — японский даймё, основатель города Сэндай. Переболев оспой, потерял правый глаз, из-за чего получил прозвище "Одноглазый дракон". В 1590 г. стал вассалом Тоётоми Хидэёси. Участвовал в Корейской войне (1592-1598). После смерти Тоётоми в начавшейся междоусобной войне принял сторону Токугава Иэясу и участвовал под его командованием в Осакской кампании в 1615 г. Проявлял интерес к христианству и направил в Европу посольство во главе со своим слугой, самураем Хасэкура Цунэнага в 1613 году. — Aspar). Цели и задачи этой миссии лучше всего описал японский историк Токутоми, охарактеризовавший ее как комбинацию тех, кто хотел использовать Царство Небесное для торговли, и тех, кто хотел использовать торговлю для Царства Небесного. Хасэкура вернулся в Сендай только в 1620 году; но поскольку это посольство, хотя и достаточно интересное в своем роде, не оказало никакого влияния на развитие внешней политики бакуфу, нет необходимости описывать его странствия по средиземноморской Европе (3).

Терпение Иэясу все более истощалось, и окончательно лопнуло из-за трех инцидентов. Первым из них было разоблачение придворной интриги с участием христианской семьи даймё Арима, которая в то время была главной опорой христианства в Японии. Арима Харунобу стремился вернуть себе некоторые земли, которые были отняты у него Мацурой из Хирадо в ходе гражданских войн прошлого века. Для достижения этой цели "он использовал некоторые средства, не столь соответствующие ни разуму, ни закону Божьему, как того хотелось бы", как выразился один иезуитский летописец. Другими словами, он женил своего сына и наследника Наозуми (при крещении получившего имя Мигель) на приемной внучке Иэясу по имени Сенхиме, не обращая внимания на тот факт, что подающий надежды юноша уже был связан узами брака перед лицом Матери-Церкви с племянницей-христианкой Кониси, Мартой. Старого Ариму также убедили дать взятку христианскому секретарю Хонды Кодзукэ-но-суке по имени Пауло или Окамото Дайхачи, полагая, что последний сможет добиться возвращения заветных земель при посредничестве своего хозяина. Арима заплатил большую сумму взяток, прежде чем выяснил, что Окамото не может и не будет ничего делать, чтобы помочь ему. Затем он позвал на помощь "брата"-иезуита, но последний не смог примирить противоборствующие стороны; и заговор был незамедлительно выдан его сыном и невесткой, которые, очевидно, находились в союзе с Хасэгавой Сахиое, бугё Нагасаки, против главы семьи. Иэясу пришел в ярость, когда ему стало известно об этом. Старый Арима был немедленно лишен своего владения в 1612 году и казнен в следующем году. Шалопай Мигель быстро отрекся от христианства и получил в награду вотчину своего незадачливого отца. Он недолго наслаждался ею, так как был сослан в Хюгу в 1614 году. Окамото был сожжен заживо на глазах у своей жены за подделку письма-патента Иэясу.