Боевой 1918 год-2

Правда, неожиданностью стало то, что Комаровский возжелал ехать с нами. Оказывается он уже успел смотаться домой, собрал в саквояж необходимые вещи, предупредил соседей и был на старте. Мы ему пытались объяснить, что у нас есть документы и что на станциях нас направят куда нужно. Поэтому его помощь, вроде как уже и не нужна. Но, старик был непреклонен. Заявив, что на железной дороге он всех знает и что все его знают, поэтому лишним присутствие точно не будет.

Тем более что его жена, как уехала месяц назад к сестре, проживающей в Ростове так там и застряла. Поэтому надо собственноручно возвращать заблудшую супругу домой. А подвернувшийся в виде нас удобный случай, упускать было бы глупо. На наши слова об опасности, Августович лишь хмыкнул, сказав, что пока он с нами, российские сотрудники железной дороги окажут нам всяческую поддержку, даже вопреки указаниям немцев. А если начальники побояться помогать, то это всегда сделают простые работники. Что будет ничуть не хуже, так как именно от рабочих "на земле" все и зависит.

**

И вот, в час десять, лязгнув сцепками, бронепоезд двинулся на восток. Через сорок километров будет Дмитриевка. Там заправимся водой, после чего рванем уже без особых остановок. Их будем делать лишь для того, чтобы показать документы и предупредить о литере. Да... надо было видеть глаза Трофимова, когда под руководством Комаровского, я печатал дополнения к трофейным бумагам, аргументирующих наше движение вне графика. Точнее говоря, те, что на русском печатал я, а вот для немецких документов, понадобилась помощь Берга. Источником печатей и штампов при этом, служила захваченная документация.

Вот Гриня и стал глаза таращить, когда я затребовал сырые яйца, кастрюлю с водой и примус. Просто, человек до этого не подозревал, что яйцо можно не только сожрать, или весело биться им на Пасху. Открыв рот, он наблюдал как я лихо, меняя яйца, перевожу штампы и печати с оригиналов на нашу "липу". А когда все было закончено придирчиво осмотрел результат и вынес вердикт:

— Якорь мне в клюз!* Они же как настоящие выглядят! — и заинтересованно уточнил — Так это что — любой так может сделать? И откуда ты это знаешь? Или с подполья навыки остались?

*Солдаты и матросы матом не ругаются. Они на нем разговаривают. Чтобы не засорять книгу обсценной лексикой, маты не пишу. Просто каждый может подставлять их в любую фразу по мере надобности.

Я пожал плечами:

— Может и с подполья. А сделать, как видишь, может любой, только все зависит от размеров печати. Вон, та же российская гербовая, она ведь здоровенная и никакого яйца не хватит чтобы ее откатать. Разве что страусиное искать... Ну и многое зависит от давности пропечатки. Вот тут оттиски — свеженькие и жирные. А были бы давнишние, то яйцо не подошло. В случае со старыми печатями, нужно сырую картошку и уксус использовать. Но там минус есть — запах уксуса остается...

Трофимов с большим уважением посмотрел на командира, произнеся лишь одно слово:

— Очешуеть...

При этом, в его интонации явственно чувствовался коронный вопрос Жоржа Милославского, — "вы и в банке так же стену приподнять сможете?"

Тогда я лишь улыбнулся, хлопнув зама по плечу. Они у меня и так оторвы, поэтому учить народ еще и мошенническим приемам я пока не собирался. В будущем — скорее всего. Для работы за линией фронта никакое умение лишним не станет. Но не сейчас.

От воспоминаний меня отвлек довольный голос зама:

— А хорошо идем! Тьфу-тьфу! Узлов двадцать делаем, не меньше!

Интересно как он скорость определил? Ведь за заслонками амбразур, лишь тьму видно. Но спрашивать не стал, погрузившись в раздумья.

Шустрый старикан Комаровский (и чего говорили, что у него характер не тот? Нормальный у деда характер) предположил, что на линии боевого соприкосновения немцев и красных на рельсах может быть завал. Или просто пара рельсов снята. Он слышал, что на западе так делали, опасаясь прорыва вражеских войск и десанта прямо с колес. До этого никаких завалов я не видел, но его предположение, показалось вполне логичным. Да и взводные мои подтвердили, что это вполне возможный вариант.

И вот я думаю, что немцы точно рельсы снимать не будут. Им же бояться особо нечего, да и бронепоезд завтра ожидается. Так что даже если что-то и сняли, то уже восстановили (для работы своего PZ12). Значит, завал может быть лишь со стороны красных. И что делать в этом случае — хз... Одна надежда, что путь завалят не на линии окопов (чтобы зазря не попадать под вражеский огонь) а чуть дальше, в тылу. Пусть даже в километре. Тогда можно быстро раскидать завал и пока враг не очухался, свалить дальше.

Да у меня вообще весь план строится, с надеждой на ночь. Коменданты, ведь тоже люди и в это время спят. То есть, на станциях, ночью, будут присутствовать лишь дежурные. Скорее всего — унтера. А Берг у нас целый гауптман, с пакетом документов. Так что тут заморочек быть не должно. Конечный пункт назначения — Новогарьевка где нас ожидает оберст Герст, находится где-то в пятнадцати — двадцати километрах от позиций красных. Ну, это если линии окопов красных никуда не сдвинулись за время моего отсутствия. В чем я сомневаюсь, так как фрицы скорее всего и ожидали бронепоезд, чтобы начать наступление.

И дальнейшее мне видится так — часа в три ночи мы проскакиваем Новогарьевку. Там путь один и стрелок на выезде нет. Что делает дежурный? Он сообщает коменданту что PZ 12 вместо того, чтобы остановиться, резво учухал куда-то на юго-восток. Комендант чешет репу, не понимая столь странных действий камрадов и выходит на командование. Командование просыпается, врубается, после резонно интересуется — что вообще происходит и почему они ездят ночью? Но потом снимает неактуальный вопрос и дает распоряжение чтобы передовые части, находящиеся возле железки, как-то предупредили команду бронепоезда, что эти олухи поехали не туда. То есть, выслали людей с фонарями.

Сколько на эти движняки времени уйдет? Ну никак не менее двадцати минут (это при наличии между всеми заинтересованными лицами телефонной связи). Если курьерами, то еще дольше. А к этому времени мы уже будем подъезжать к нашим позициям и за боротом только-только начнет брезжить рассвет.

Да блин даже если наши там и сделали завал, то у нас вполне хватит времени его разобрать самостоятельно! И никто нам помешать просто не успеет! Главное, на промежуточных остановках не накосячить. А так как Берг, в этом вопросе будет являться главным действующим лицом, то надо еще раз поговорить с парнем и обсудить детали. Да и вообще поговорить. Благо, время есть.

Я встал, поправил мышиного цвета мундир, и тронув за плечо напряженно кусавшего губу Евгения, кивком показал ему в дальний конец вагона. Дескать — пойдем пройдемся...

Глава 2

Берг, несколько удивил. До этого он сидел и имел такой вид, будто напряженно обдумывает детали поведения при встрече с представителями немецкой администрации. Во всяком случае, лично меня напрягал именно этот момент, поэтому и считал, что будущий напарник озабочен тем же самым. Но как оказалось, барона волновало несколько другое. Когда мы с ним остановились, он даже рот мне открыть не дал, сразу наехав. Волнуясь и нервно дергая подбородком (прямо как контрразведчик Овечкин в "Неуловимых"), поручик заявил:

— Гос... товарищ Чур, я после вашего инструктажа подумал и пришел к выводу, что вы мне не доверяете. Только вот никак не могу определиться — это недоверие как к бывшему офицеру Российской армии, или как к немцу по крови?

Несколько опешив, я почесал затылок и с теми же интонациями с какими обращался к Грине, когда тот косячил, протянул:

— Евгений Генрихович... — после чего перейдя на нормальный тон продолжил — как же я могу вам доверять, если я вас практически совсем не знаю? Но это недоверие вовсе не того рода, о котором вы тут нафантазировали. И как офицер по духу и как немец по крови, вы себя уже проявили за три года войны. Хорошо проявили — награды просто так не дают. Так что я вовсе не опасаюсь, что ты бросишься на шею первому же немецкому солдату с криком — "камрад, спаси меня от красных варваров"!

Берг, хмуро ухмыльнувшись, решил уточнить:

— Тогда почему вы собираетесь постоянно сопровождать меня при демонстрации документов? Если не опасаетесь того, что я решусь на предательство?

Я пожал плечами:

— Именно, потому что не знаю, как ты будешь вести себя в критической ситуации. Вдруг произойдет что-то, от чего ты растеряешься, или еще как накосячишь? Это ведь не минутный прием доклада у фельфебеля из перегонной команды. Тут куча нюансов в поведении может быть, о которых ты просто не догадываешься. И у немцев эти несоответствия вызовут подозрения. Тогда надо будет наглухо валить всех окружающих, ломать телеграфный аппарат и прорываться обратно на броню. В одиночку, этого может не получиться. Вот поэтому и иду с тобой. И как человек немного знающий язык и как боец. Так что барон, не множь сущностей сверх необходимого...

Евгений пару секунд переваривал сказанное. И было видно, что человека отпускает. Во всяком случае, из взгляда ушло унылое недоумение, а сам поручик, уже гораздо более бодрым тоном спросил:

— А у вас что — большой опыт поведения в этих самых ситуациях? Просто вы настолько уверенно говорите, будто каждый день, стоя с противником лицом к лицу, выдаете себя за другого...

Ухмыльнувшись, ответил:

— Евгений, вот ты наверняка уже пообщался с Михайловским. Дорога до Дьяково была длинная и я уверен, что взводный поделился с тобой не только личными и семейными новостями. Меня вы тоже в беседе зацепили. Значит, ты должен быть в курсе о потере памяти. Ну а теперь включи мозги и подумай — перед тобой опытный подпольщик. Как считаешь — общаясь с жандармами, полицией и прочими представителями репрессивного аппарата, как я себя чувствовал? Да, я этого не помню, но инстинкты — я поднял палец — инстинкты и навыки остались. Наверное, поэтому, голову сильными опасениями не забиваю. Так что — выше нос боец! Прорвемся! Наглость, она города берет!

Берг фыркнул:

— Кажется, в первоисточнике говорилось про смелость?

— А что есть смелость, без здоровой доли наглости? Так — просто готовность к самопожертвованию. Но вот вместе с наглостью...

Поручик задумчиво почесал щеку и как-то отойдя от темы, неуверенно сказал:

— Знаете, Чур, честно говоря, вы как-то совершенно не походите на революционера. Ни манерой поведения, ни словами, ни поступками...

Я удивился:

— А ты что, их так много видел, чтобы сравнивать?

Собеседник посуровел:

— Достаточно, чтобы понять, что тот же Тучнов был бы ими повешен. Что они вряд ли будут знать такие слова, как "критическая ситуация". И попавшихся в руки "офицериков", они бы сразу пустили в расход, а не приняли в свой отряд. Да и вообще...

Отмахнувшись, я лишь хмыкнул:

— Это ты, небось, местечковых революционеров наблюдал. Там же совсем разные люди встречаются. И пролетарии от сохи, которых все достало и у которых свое представление о справедливости. И авантюристы, чувствующие себя сейчас как рыба в воде. Да и просто дорвавшихся до власти бывшие мелкие служащие, умеющие красиво говорить. Вот последние, самые страшные, потому что идей у них море, а удержу они не ведают. Себя при этом считают пупом земли, поэтому, любое слово поперек, затыкают пулей.

Тут я вовсе не врал. Наибольшие зверства творили как раз не "лапотники" или заводчане, а вот такие серые мышки, в прошлой жизни, ничем особо не выдающиеся. Работающие клерками или приказчиками за небольшую копеечку и живущие, в основном, на деньги родителей. Им совершенно не нравилась окружающая действительность, но, честно говоря, вовсе не из-за угнетенного народа. Плевать они на него хотели. Мышек сильно задевало, что им, столь ярким и самобытным для того, чтобы хоть чего-то добиться, приходилось пахать на обрыдлой работе. А ведь они видели тех, кому все жизненные блага доставались без всяких усилий. Разные там купцы, спесивая аристократия и даже владелец лавки или начальник конторского стола, в которой вынуждена была прозябать "яркая" личность. Виноват во всем, разумеется, был прогнивший царский режим. Поэтому в частых тесных междусобойчиках, они все являлись ярыми карбонариями, а наиболее смелые, имели даже приводы в полицию (откуда после больших хлопот, их извлекали родственники).

Но вдруг грянула революция. И вот такой "мальчонка, тридцати неполных лет" почувствовал, что пришло его время. Читать-писать он умеет. Язык подвешен хорошо. Идеи революции поддерживает всем сердцем. Даже кружки революционные посещал. Кому как не ему доверить пусть и небольшую, но власть на местах? И наступил пипец... Просто недовольных он стрелял походя. Зато тех, кому когда-то завидовал в прошлой жизни... О-о... Накачанные кокаином балтийские матросы, по сравнению с его извращенными фантазиями в деле уничтожения "контриков", просто щенки. Разумеется, так случалось не везде. Но случалось...

Евгений же, пользуясь затянувшейся паузой, взглянув в глаза, прямо спросил:

— А вы, значит, не "местечковый"?

Было понятно, что именно он имел в виду, но сейчас просто времени не оставалось для серьезного разговора. Поэтому, растянув губы в улыбке, шутливо протянул:

— Не-е... у меня даже докУмент об этом есть. Во — гляди!

И достав из кармана бумагу, протянул для ознакомления свой самый первый в этом мире мандат. В другом кармане лежала корочка помощника председателя ВЦИК с красной сафьяновой обложкой. Но ею я пользовался довольно редко. Зато мандатом, в который из хулиганских побуждений мною было дописано "по России" — постоянно. И теперь с удовольствием наблюдал как расширяются баронские глаза. В начале он с недоумением разглядывал пулевую дырку и темные потеки по низу листа. А потом прочел, что товарищ Чур, является уполномоченным агитатором по России и охренел от масштаба. Судя по всему, человек еще не встречал столь непонятных фигур с не менее непонятными полномочиями. А я, добавил маслица в огонь:

— Вот видишь? Ни о какой местечковости речи и не идет. Должность у меня — исключительно в масштабах всей страны. А командир рейдового батальона, это так — каприз художника.

Барон тряхнул головой и неуверенно улыбаясь, уточнил:

— Эту бумагу вы тоже сами сделали? Как давеча — немецкие документы?

— Обижаешь! Чин по чину официально выданный мандат. С занесением в журнал учета.

Собеседник еще раз всмотрелся в лист:

— А кровь?

Я успокоил:

— Не... не моя. Это как раз-таки, местных революционеров. Плохо себя вели, скандалили, подозревали невесть в чем. Пришлось шлепнуть "несгибаемых борцов" прямо во время проверки документа. Вот они его и испачкали.

Барон, открыв рот смотрел на меня, не зная верить или не верить. Видно, Михайловский, ему далеко не все про комбата успел рассказать. Поэтому фон и завис.

Из ступора его вывел вовремя появившийся Трофимов. Сосредоточенный Гриня найдя нас возле пулеметной площадки, объявил:

— Братва на местах. Пленные под контролем. Минут через десять подойдем к Дмитриевке. Вы как — готовы?