|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
БОЕВОЙ 1918 ГОД
КНИГА-2
Глава 1.
Я задумчиво смотрел на возвышающуюся передо мной громаду бронепоезда PZ 12*, а в голове почему-то навязчиво звучало: "Наш паровоз вперед летит..." При этом, зараза, крутилась всего одна строчка, что сильно раздражало. Тем более, что вот этот данный, конкретный, "паровоз" никуда не полетит. Вес у него не тот, чтобы летать. Сами посудите — два броневагона с орудиями и пулеметами. Еще один, чисто с пулеметами. Присутствовала даже зенитная платформа с высокими металлическими бортами, в которой, на станках, солидно направив стволы в небо, было установлено два здоровенных изделия Хайрема Максима. С калибром аж тридцать семь миллиметров. Это уже, блин, не пулемет. Это пушка. В принципе, англичане ее так и называли — скорострельная автоматическая пушка. Или в просторечии "пом-пом". Как эту хрень называли немцы, я даже не знаю. Да и плевать, потому что до меня только сейчас стала доходить вся пикантность возникшей ситуации.
Нет, мы герои. Без вопросов! Молодецким наскоком захватили целенький вражеский БеПо*!
*БП — бронепоезд. PZ — немецкое название бронепоезда.
А вот дальше, что с ним делать? Еще пару часов назад, у меня подобных мыслей не возникало. Выпучив глаза и капая слюной думал, что вот завладеем этим трофеем и я развернусь во всю ширь своей нескромной души. Угу... сейчас! Только теперь дошло что эту штуку, помимо угля надо еще и водой заправлять. Водой! Не знаю уж с какой периодичностью, но вот большущие гусаки для заправки, торчали на каждой станции. И это, не считая постоянного ТО. Я что-то сильно сомневаюсь, что нынешняя техника обладает большим запасом надежности. Недаром, на всех остановках, вдоль составов ходят мужички с молотками и постукивают в районе колес. Да и буксы смазывают периодически. Причем, есть подозрения, что это только видимая часть обслуживания. А если учесть, что вес бронепоезда несравненно выше, чем у обычного состава, то и шаманить его надо вообще безостановочно.
Вот и получается — что мы имеем? Мощную и грозную боевую единицу к которой есть экипаж (мои матросики точно разберутся со здешним вооружением). А если что — капитан Васильев им поможет. Но при этом, мы оказываемся отрезанными от технических специалистов и необходимого обслуживания. А что нас ждет? О-о-о... Думаю, что ожидает нас просто море незабываемых впечатлений. Сейчас всё тихо, потому что немцы не знают о захвате. А вот как до начальства сия весть дойдет, то полетят клочки по закоулочкам! Сдается мне что германский генералитет предпочел бы, чтобы противники им десять PZ сожгли, чем подобный конфуз. У них ведь не мешок картошки свистнули, у них целый бронепоезд отжали. Над такими вояками, даже турки ржать будут. И это залет столь грандиозного масштаба, что известие о случившимся эпичном фэйле, обязательно, в конечном итоге, дойдет до самого кайзера. Тогда полетят головы всего здешнего начальства.
А значит, что местное командование, предчувствуя размеры возможной экзекуции, гонять нас начнет страстно и самозабвенно. Сразу, без раскачки. Задействовав в этом все что можно, включая артиллерию и авиацию. Я даже допускаю применение химии (тем более что сейчас она вовсе не под запретом). Нам же и уйти некуда. Ведь как пел один телевизионный повар — "поезд проедет, лишь там, где проложен путь". Поэтому сейчас, чувствовал острый дискомфорт, осознавая себя мужиком, поймавшим медведя. Да и прорезавшаяся интуиция, весьма тревожно попискивала, подавая панические сигналы в подкорку. Дескать, начнем просто так прорываться, устраивая стрельбу на станциях — фиг у нас это получится.
Так... и что же мы можем сделать? Ухватив кончик мысли, я закурил и стал обдумывать постепенно складывающийся план. По мере обдумывания, настроение повышалось, а задолбавшая вконец мелодия, про "паровоз до коммуны", неожиданно сменилась на "звенели колеса, летели вагоны". Мда... с железнодорожной тематики соскочить не получилось, хорошо эта хоть не раздражает. Я ее даже машинально насвистывать начал, но был отвлечен Трофимовым, ловко соскочившим с высокого порога броневагона. Заместитель, вытирая руки какой-то тряпкой, хлопнув по серому борту, удовлетворенно констатировал:
— Полна коробочка! И БК и все остальное... Представляешь, у них даже огнетушители комплектные и полные! Эх, как же я по "железу"* соскучился! Вот теперь развернемся!
* Железо — жаргонное название корабля
Покачав головой, я возразил:
— Не развернемся.
И выложил заму все свои опасения. Глядя на унылого командира, Гришка тоже растерялся:
— Так что, все зря? Теперь нам эту красоту подрывать и самим уходить?
Я вздохнул:
— Вообще, у нас есть два варианта. Первый — снять все что можно с этой бронедуры и валить из города. Разумеется, предварительно подорвав БП. И второй вариант — прорываться на нем к своим. Тут же сравнительно недалеко — меньше сотни километров. Но чтобы узнать, есть ли хоть какая-то возможность этого прорыва, мне нужны здешние железнодорожники. Вы же там кого-то из них прихватили? Вот и хорошо. Пойдем пообщаемся. А потом уже будем решать, что делать.
По пути, отдав кое-какие распоряжения, мы двинули в здание вокзала.
Задержанных оказалось четверо. Заместитель начальника станции (или как сейчас говорят — "товарищ начальника"), двое хмурых обходчиков и прилизанный, трясущийся словно осиновый лист, билетёр. Оставив для беседы начальство, остальных отпустили и приступили к предметному разговору. Зам, мужчина лет сорока в форменном мундире, с рыжеватыми "английскими" усами, вид имел несколько испуганный, но на контакт шел охотно. Он же сразу и указал на главную проблему, которая оказалась даже не только в воде или обслуживании, а в стрелочных переводах. И если они будут переведены куда-то не туда, то нас могут или загнать в тупик или направить на другие пути. Особенно это актуально для станции Обилово. А так — имея в наличии два немецких паровоза (один бронированный, а второй для тяги вне боя) нам должно хватить ресурсов, экономичным ходом и с опытными машинистами, добраться до своих.
Хотя лично он, несколько беспокоится из-за воды. Топлива нам хватит с большим запасом. Но вот водой, все-таки очень желательно заправиться где-то километров через пятьдесят. Вернее, окончательно переставший меня бояться Игорь Ильич, категорически настаивал на этой заправке. А то выкипит паровоз словно чайник, и встанем мы посередине перегона. Еще был поднят вопрос расписания движения составов на этой ветке. Но до утра, насколько он знает, плановых рейсов не ожидалось, а насчет внеплановых сказать невозможно, потому что нет связи.
Так, про воду понятно — будем решать на месте. Но вот стрелки, или как их назвал профессионал — стрелочные переводы, это геморрой... На мой резонный вопрос — кто может быть в курсе, что и куда переводить на всем протяжении пути, Ильич, пожав плечами ответил, что обычно люди знают лишь свой участок работы.
Охреневая от возникающих одна за другой проблем, я уже было решил плюнуть на все и просто подорвать БП к чертовой матери, как железнодорожник, хлопнув ладонью по лбу, вспомнил про одного здешнего пенсионера — Василия Августовича Комаровского. Тот служил инспектором путей и когда вышел в отставку, начальство локтем перекрестилось. Перекрестилось из-за того, что Августович, при активной рабочей жизни был ярым трудоголиком и лез вообще во все дела, отличаясь при этом крайней скрупулёзностью и вздорностью характера. Вот он, скорее всего, мог решить наш вопрос. Единственное препятствие, которое может перед нами возникнуть это, как говорилось выше, возраст и характер пациента. Уточнив адрес, дал указание ребятам доставить сюда (особо уточнил, что со всем вежеством и любовью) заслуженного пенсионера. После чего перешел к решению следующей задачи.
Для моей задумки, было необходимо чтобы вместе с нами уходило половина взвода разведки. Но с имеющейся техникой, такого не получится. Лошади тупо не влезут на БП. Поэтому, нам были нужны два вагона (те, где сорок человек или восемь лошадей), цистерна и паровоз. Паровоз был необходим чтобы не перегружать свои, так как чем больше нагрузка, тем больше расход. Ну а цистерна для воды, потому что на станциях, нам заправляться будет вовсе не с руки. Для этого планировалось останавливаться на перегоне и использовать ручную помпу, которую думал экспроприировать у здешних пожарных. Когда казарму тушили, я у них три штуки видел. И наверняка, в загашнике что-то имеют. Так что огнеборцев, совсем уж без инструментов не оставим...
Но дальше разговор прервался, так как через часовых (которые выполняли мое распоряжение пропускать работников железной дороги) прошел еще один носитель мундира. При его появлении зам тут же вскочил, а тот, царственно кивнув, брезгливо отряхнул платочком сидение стула и поддернув штанины форменных брюк, уселся. После чего, окинув нас непонятным взглядом, выдал:
— Здравствуйте, господа. Я начальник станции Дьяково — Геннадий Поликарпович Тучнов. Чем могу быть полезен?
Гриня не утерпел и поправил:
— Не господа, а товарищи. Господ еще в прошлом году отменили!
Тучнов фыркнул:
— Конечно, конечно. Так что же "товарищам" здесь понадобилось?
При слове "товарищи" он так кривил губы, что было понятно — красные ему где-то сильно занозили. Ну или просто человек имеет с ними столь сильные разногласия, что прямо кушать не может.
Честно говоря, его сексуальные, в смысле политические предпочтения, мне были глубоко по барабану. Главное, чтобы подсобил. А там пусть хоть весь искривиться. Тем более, что сейчас мы действуем против немцев и по логике, любой гражданин страны должен стремиться помочь в борьбе с оккупантами. Невзирая на собственные цветовые предпочтения. Но Геннадий Поликарпович, очевидно считал по-другому, так как на мои запросы он категорично выдал, что ни вагонов, ни паровозов на станции нет. Вот нет и все тут. И угля нету. Может предложить лишь дрова. Правда, они несколько подгнившие, но уж чем богаты...
Его помощник при этом лишь вздыхал, глядя куда-то в сторону. Очевидно, что Тучнов здесь всех держит в ежовых рукавицах, поэтому при нем подчиненные предпочитают помалкивать. Я уже было собрался выставить начальника вон и плотно поговорить с его замом, как распахнулась дверь, а на пороге появился сияющий комиссар. Щурясь в свете керосинок (во дворе уже были густые сумерки) Лапин объявил:
— Нашел! В депо сейчас стоит два паровоза! У оного крышка котла снята, а второй на вид вполне целенький! И теплушки за забором видел. Штук пять.
Я вопросительно посмотрел на Тучнова, но тот лишь бровью повел, лениво пояснив:
— Это подвижной состав, находящийся на плановом ремонте. И паровозы, и вагоны. Поэтому
вам было сказано, что ничего нет. Просто не уточняя насчет того, что ремонтируется.
Нутром чувствуя, что этот хмырь в чем-то врет, вежливо поинтересовался:
— Возможно ли как-то ускорить ремонт? Понимаете, нам очень нужны эти вагоны и паровоз. В противном случае, шансы перегнать трофейный бронепоезд в расположение наших войск, будут исчезающе малы.
Начальник, чуть прищурившись уточнил:
— Говоря — наших войск вы имеете в виду красные отряды?
Не став уточнять различие между отрядами и той силой что советы собрали под Таганрогом, я кивнул. А Геннадий Поликарпович, вздохнув с фальшивым (это я точно ощутил) сожалением, развел руками:
— Поверьте, всем сердцем желаю вам помочь, но плановый ремонт обычно длится от десяти дней, до двух недель. Даже прилагая все силы, быстрее чем за неделю, нашим ремонтникам не справиться. Но, насколько я понял, столько времени вы ждать не сможете?
Во дает! Так рисково и тонко троллить "лапотников" не каждый решиться. Ишь ты — подождать. Понимает ведь, гад, что у нас задница горит и каждый час на счету. Но формально поводу к придиркам не дает. Ладно... значит будем воздействовать по-другому. Уныло глядя на собеседника, я согласился:
— Не сможем... — и уже совсем другим тоном обратился к комиссару — Угольные склады проверили?
Лапин кивнул:
— Да. Нашли один почти полный, так что насчет топлива можно не волноваться.
Все, попался козлина! В принципе я и не сомневался в наличии нормального топлива на станции. Сюда целый немецкий PZ пригнали и что, его дровами кормить станут? Ага — сейчас! Поэтому, когда важный начальник ляпнул что у него нет угля, я внутренне возрадовался, но виду не подал. Зато теперь, он у меня на крючке и можно давить саботажника без оглядки.
В общем, когда я после слов комиссара глянул на Тучнова, тот, откинулся на спинку так, что стул протестующе затрещал. Трофимов же, взглядом себя не ограничил и пойдя красными пятнами зашипел:
— Только дрова, говоришь? И те гнилые? Да я тебя, сука...
Гришка уже потянулся к пистолету, поэтому пришлось вмешаться:
— Отставить! — и глядя в переносье побледневшему начальнику станции, размерным тоном продолжил — Судя по всему, из опасения, что красные могут применить этот бронепоезд против белых, вы предпочли, чтобы он вообще остался у немцев. Если первое опасение я еще могу понять, то второе желание неприемлемо. Более того — преступно. В военное время это называется "саботаж" и карается без жалости. Поэтому сейчас мы возьмем пленных машинистов и пойдем в депо. Не желают русские своим помогать, значит помогут немцы! Эти парни очень жить хотят, поэтому, будут стараться изо всех сил. И если у них получится завести паровоз, то я лично присобачу тебя к передней тележке и поедешь ты, как свадебный пупс, до самого Таганрога. По пути нам наверняка предстоят бои, так что не обессудь — что доедет то доедет! Если паровозы действительно в хлам, займемся чисто вагонами. За каждый найденный целый вагон, буду стрелять тебе в ногу. Патроны у меня девять миллиметров, с хорошим останавливающим действием. Поэтому ты вряд ли выдержишь больше двух-трех попаданий. Сдохнешь от болевого шока.
Помощник начальника, после этих слов икнул, а я, глядя как по щеке Тучнова, несмотря на прохладный вечер, одна за другой побежали капли пота, продолжил:
— Есть альтернатива. Ты сейчас выворачиваешься наизнанку и через три часа, мы перед собой видим паровоз с двумя вагонами и цистерной. Тогда я тебя просто отпускаю домой. Твое решение?
Уже вовсе не блестящий, а какой-то внезапно помятый Геннадий Поликарпович, молитвенно сложил руки:
— Позвольте, но у нас действительно нет цистерн! Совершенно!
Покладисто кивнув, я откорректировал:
— Тогда две платформы на которые нагрузят бочки с водой. Платформы блиндировать шпалами, чтобы нам бочки пулями не пробили. И еще — тот паровоз, что в депо, он на ходу? И теплушки нормальные?
Начальник потерянно кивнул, поясняя:
— Овечка*, действительно была в ремонте. Только завтра должна выходить на ходовые испытания... Ну и в вагонах, необходимо смазку поменять. — тут он вскинул на меня начавшие косить глаза и практически возопил — Но ведь для подготовки всего этого нужны люди! Специалисты! Да и бочки... У нас же не бондарная мастерская!
*Овечка — паровоз серии Ов.
Я согласился:
— Конечно. Вот вы и соберете нужных людей, и необходимые материалы. В помощь вам определят конвой, а у вас будет целых три часа для сдачи работ. И мой вам совет — не теряйте времени!
Тучнов после моих слов подскочил и ломанулся было на выход, так что пришлось придержать внезапно воспылавшего трудовым энтузиазмом начальника. Как и обещалось — к нему был приставлен конвой в составе половины отделения. И чтобы сам Геннадий внезапно не растворился в ночной тьме, и чтобы вопросы ему помогали решать, если кто-то где-то заартачится. Помощник, что характерно, не бросил шефа в беде, а удалился вместе с ним.
Трофимов же, лишь сплюнул вслед поблекшему повелителю семафоров и, закуривая, с чувством сказал:
— Чур, но ведь это же враг! А ты его отпустить пообещал. Как же так? Такого ж не переделать. Он до конца своих дней нам гадить будет. Шлепнуть гада и вся недолга!
Я вздохнул:
— Согласен — враг. Но как сказал один умный человек: враг со временем может стать другом. Или враги будут мешать друг-другу. А мертвец, он бесполезен...
Гриня от неожиданности закашлялся и сморщив лицо, произнес:
— Вот ты иногда как скажешь... Но спорить готов — этот господинчик, точно другом не станет... — после чего, задумчиво затягиваясь, продолжил — Интересно, на что он вообще рассчитывал, когда нам про паровозы и уголь, турусы на колесах разводил?
Вместо меня, ответил комиссар:
— На нашу лень и некомпетентность. Тут ведь рядом два склада почти пустыми стояли. Так — только дров немного. А который с углем, он самый дальний отсюда. Мы пока до него через рельсы топали, чуть ноги в сумерках не переломали. Поленились — ничего бы и не нашли. Ну и еще начальник не учел, что немецких машинистов для проверки транспорта задействуем. Мы то сами в паровозах ни бум-бум, поэтому он смело говорил, что они не в порядке. Как проверить? Только если искать местных рабочих-ремонтников. А где их искать, когда уже ночь во дворе? Кто нам их адрес подскажет? И если даже подскажет — пока их еще найдем... Да вроде и смысла не было Тучнову нам врать. Так что для себя, этот человек все правильно рассчитал.
Гришка припечатал:
— Гнида он! Командир, может, все-таки, к стенке контру?
Я отрицательно качнул головой:
— Не выйдет. Ему жизнь обещана, если ко времени управиться. Да и вообще — расстрел гражданских без суда и следствия, очень сильно скажется на нашем имидже.
— На чем?!
Сделав значимое лицо, я поднял палец и учительским тоном произнес:
— Образно говоря — светлый облик пламенного революционного бойца от этого сильно пострадает. Сейчас мы кто? Правильно — беззаветные борцы за дело революции и люди, воюющие с немецко-фа... э-э-э... с немецкими оккупантами. Вот народ к нам и тянется. Даже те, кто до этого колебался. А начни мы расстреливать налево-направо, потеряем их поддержку. Понял?
Трофимов на какое-то время задумался, а потом неожиданно выкатил претензию:
— Знаешь, Чур, когда ты начинаешь говорить словно комиссар, про "беззаветных бойцов" или "светлый облик" нутром чую, что ехидничаешь. У него это от души получается, а ты явно что-то другое имеешь ввиду.
Я отмахнулся:
— Просто пафоса не люблю, поэтому и ёрничаю. А насчет "к стенке", объясняю на пальцах — если мы начнем стрелять всех, кто нам не нравится, то в глазах людей, ничем не будем отличаться от бандитов. Не взирая ни на какие лозунги. А это тупо обидно. Да и чревато нехорошими последствиями. Поэтому, надо придерживаться правил. Все-таки мы государственные люди, а не романтики, мля, с большой дороги...
Гриня ехидно оскалился:
— Да? А как же "пастушок", про которого ты рассказывал? Да и этого контру, тоже обещал к паровозу привязать. Он ведь чуть не обделался. У тебя настолько суровый вид был, что я и сам в это поверил.
— Ты теплое с мягким не путай. "Пастушок" — это суровая военная необходимость, от которой зависит выполнение задачи и жизнь всего отряда. А запугивание при нежелании сотрудничать, является нормальной практикой. Тем более, что его заместитель все видел и слышал. А когда завтра увидит целенького начальника, то выводы свои сделает. И другим расскажет, что мы даже явного саботажника не кокнули, а отпустили живым и здоровым.
В этот момент, за дверями послышался шум голосов и вошедшие в помещение взводные, автоматически прекратили нашу беседу. Ну а когда все разместились, я стал выкладывать свои мысли о будущей операции. Изначально задумка была такая — батальон разделяется. С бронепоездом уходит не более пятнадцати — двадцати человек в самом БП и половина взвода разведчиков. Разведку думал задействовать в проверенном деле — валить телеграфные столбы. А двадцать человек, чисто для того чтобы можно было отбить попытку захвата бронепоезда какой-нибудь шальной группой противника. Говорю про шальную группу потому, что если мы влетим не случайно, а засада будет подготовлена, то всего батальона не хватит чтобы отбиться. Тогда останется лишь подорвать боезапас (саперы должны заложить взрывчатку прямо сейчас, так чтобы оставалось лишь поджечь огнепроводные шнуры) и попытаться валить на своих двоих.
Уже на этом этапе начались корректировки. Ранее, я дал распоряжение обыскать трупы тех немцев, которые легли при прорыве из горящей казармы. Там штук пять было в характерных кожаных куртках, и я вполне резонно посчитал что это командный состав PZ 12. Как выяснилось — не ошибся и мне притащили документы с планшеткой. Пользуясь тем, что народ начал между собой спорить относительно плана, я занялся быстрой проверкой бумаг. Особо порадовала карта с отметкой конечного пункта и приказ, где было сказано, что завтра, к двенадцати часам дня, гауптман Фольге (командир бронепоезда) должен прибыть в распоряжение оберста Герста. То есть, времени у меня было даже несколько больше, чем рассчитывалось.
Но когда я говорил, что смотрел бумаги, это не значит, что выпал из процесса обсуждения. Нет, слушал вставлял реплики и потихоньку стало вырисовываться нечто более-менее удобоваримое. Наглое, нахальное, но вполне в духе моих сорвиголов. А главное, что при этом интуиция перестала подавать панические сигналы. Не было ощущения, как тогда на территории красновцев — двинем степью, там и останемся. Нет. Лишь легкое беспокойство не более того что ощущалось при взятии Дьяково.
В общем решили — все, кто пойдет с БП будут во вражеской форме. Второе — Бергер в обязательном порядке едет с нами, так как знает язык противника в совершенстве. Барона будем использовать для общения с фрицами. Остальные (это отделение автоматчиков, два грамотных пулеметчика Михайловского, пара саперов и трое морпехов, которые в свою бытность были комендорами на корабле) будут сидеть внутри и не высовываться. Разве что пара автоматчиков нужна для контроля немецких машинистов. Но они тоже, из кабины выходить не будут.
Ну а разведчики вовсе не понадобятся, так как проскочить необходимые километры, мы собирались быстро и тихо. Не нарушая спокойное течение жизни, обрывами связи. При этом, заправку водой планировали вполне официально получить на одной из станций. Документы-то у нас на руках, а то, что идем без расписания, так это внезапная служебная необходимость.
А весь остальной батальон временно переходит под командование Михайловского. Просто Трофимов, так орал и пучил глаза, что я даже не особо возражал, когда он собрался ехать со мной. Не возражал в основном, потому что у Гришки шило в заднице и десять дней (срок ожидания нас в той балке, где мы до этого останавливались) он не выдержит. Обязательно куда-нибудь влезет.
Михайловский же, парень дисциплинированный и на пару с комиссаром сделают все как надо. В общем, решили, что батальон, забрав добытые на складах ништяки, уйдет к точке ожидания. Так же решили, что Виктор прямо сейчас заменит часть наших пулеметов на трофейные, сняв их с БП. Тогда и с патронами вопрос отпадет. Все менять не стоило, так как по возвращении к нашим, где мы для "MG 08" боеприпасы искать будем? Там и русские патроны дефицит, а уж немецкие... Еще я хотел, чтобы один "пом-пом" забрал себе Васильев. Да тяжелый. Да неудобный. Но поставим его на грузовик и с этой хреновиной, нам никакой "железный капут" не страшен.
Пленных решили взять с собой. Их-то и было человек тридцать. В основном — кладовщики, недобитая часть перегонной команды, да жалкие остатки гарнизона. В расход пускать фрицев вроде не с руки, а так — свяжем и заткнув рты, упакуем в артвагон. За три-четыре часа, (столько займет дорога по моим оптимистическим прикидкам) с ними ничего не случится.
Тут может возникнуть вопрос — а какого хрена командир бросает свое подразделение и сам отправляется вояжировать? Хм... здесь, скорее, политическая необходимость. Понимаю, что так поступать неправильно, но Седой, при каждой встрече, настойчиво говорил, что я должен как можно быстрее делать себе имя. Такое, блин, чтобы народ песни слагать начал. И если у меня это получится, то в дальнейшем работать станет проще. Несравненно проще, так как самые разнообразные партийные члены, да прочие деятели революции, десять раз подумают прежде, чем начнут катить бочку на прославленного героя войны.
А катить начнут обязательно, потому что в низах остаться у меня не выйдет, а наверху грызут друг друга чище скорпионов. Жилин аж, по-моему, опять седеть начал, с безостановочных разборок между соратниками. Поэтому и надо сделать так, чтобы ни у кого из этих хмырей, не возникало вопросов типа — "ты кто вообще такой"?
Вот исходя из этих соображений, я и должен присутствовать при передаче бронепоезда красным. Ради такого дела наверняка и фотографы будут и кинохроника. Про газетчиков, вообще молчу. Так что обязательно надо лично лицом на публике поторговать. Ведь одно дело, когда сообщат — "батальоном товарища Чура был захвачен и переправлен Советскому командованию, кайзеровский бронепоезд". И совсем по-другому звучит — "товарищ Чур, со своими героическими морскими пехотинцами, привел захваченный германский бронепоезд в расположение наших войск". Вот вроде одно и тоже, да не то.
Ну и не менее важное — как я уже говорил, люди сейчас настроены так, что личная храбрость ценится даже выше общей военной грамотности. Поэтому, необходимо соответствовать чаяниям. Ведь ни у кого из моих ребят, во время обсуждения даже не возникло вопроса — куда ты прешь, командир? Наоборот, если дело опасное, то командир на лихом коне должен воодушевлять людей примером! А если бы я сейчас не планировал ехать, то и смотреть стали бы подозрительно — не струсил ли комбат? Иди потом доказывай, что ты не верблюд...
В общем, план был принят к исполнению, и все занялись делом. Пока Михайловский сотоварищи чуть не с урчанием меняли свое вооружение, я объяснял безлошадному шОфферу, как водить мотоцикл. Не хотелось бросать столь замечательное средство передвижения только из-за того, что им рулить кроме меня никто не умеет. Тем более, что горючего хватало. Техники на станции больше не обнаружилось (кроме трех велосипедов) а вот горючее нашли. Так что и мотик, и грузовик, у нас еще долго кататься смогут.
В самый разгар обучения, когда я уже стал подумывать, что запрячь лошадь к байку будет наиболее верным решением, в гомон окружающей суеты, ворвался скрипучий голос:
— Хватит меня подгонять, пся крев! Я и так быстро двигаюсь!
Оглянувшись, увидел, как с нашей подъехавшей пролетки, соскакивают два бойца и чуть не под руки выводят какого-то старикана, с шикарной раздоенной бородой. Бородач, ступив на землю, царственным движением отмахнулся от бойцов и глядя на Лапина (который в этот момент выглядел наиболее представительно) спросил:
— Это к вам меня должны были доставить, вон те нетерпеливые сопляки?
Я, оттряхнув руки шагнул вперед и четко козырнув, представился:
— Командир подразделения Красной Армии — Чур. А вы, судя по всему, Василий Августович Комаровский?
Дед, окинув меня изучающим взглядом подтвердил:
— Вы не ошиблись. — после чего решил уточнить — Красная Армия, сиречь армия России? Или это название какого-то уездного формирования?
Улыбнувшись, ответил:
— Никак нет. Не уездное. Мы являемся боевым подразделением Российской Советской Социалистической Республики. Той самой, которая от Малороссии до Дальнего Востока.*
*Если что — независимость Польши была признана временным правительством 16 марта 1917 года. Поэтому Чур, чтящий законы реальности, сказал не про Польшу, а про Малороссию.
Комаровский задумчиво пожевал губами, пробурчав:
— И вот приспичило же этим идиотам, во время войны разгонять одну армию, чтобы после набирать другую...
А потом, уставившись на громаду бронепоезда одобрительно хмыкнул и продолжил:
— Хм... видя этот новенький немецкий БП и вас возле него, я кажется догадываюсь зачем меня выдернули из постели. В связи с этим, господа, возникает вопрос — куда именно вы хотите перегнать сей бронепоезд? Надеюсь, в ваших военных головах не возникло желания кататься на нем у немцев в тылу? Сразу скажу — это глупость. И продлиться она, максимум пару дней. А может и лишь до завтра.
Понизив голос, я ответил:
— Что вы, какой тыл? Нам надо его перегнать в Таганрог. Там сейчас находится основной центр сопротивления оккупантам на юге России.
Старик, привычным движением вспушил бороду и машинально одёрнув китель, замолчал секунд на тридцать. При этом, что-то соображая, шевелил губами и загибал пальцы. Мы, так же застыв, молча смотрели на него. В конце концов он наконец очнулся:
— Ну что же, господа. В принципе ничего невыполнимого нет. Но придется ехать не на прямую, а после Дмитриевки уйти на северную ветку. Просто, следующая за Дмитриевкой станция — Обилово. Довольно крупный узел, почти как у нас. И начальник там, полнейший негодяй. Настолько, что может и немцев кликнуть. Кстати, вы со здешним начальником еще дел не имели? А то смотрю — вон он стоит, весь поблекший... О! И Игорь вместе с ним. Но вы, господа, зря Игоря Ильича в ту гнусную компанию определили. Вполне достойный молодой человек. Кстати, он мне нужен будет. Нам с ним необходимо будет кое-какие вопросы обсудить.
Тучнов, которого уже сняли с забега, действительно стоял под конвоем в конце перрона. И вид имел довольно бледный. Ну да. После произошедших перипетий, хорошо еще что штаны сухие оставил. А теперь, небось гадает, чем же для него все закончится. Надо, кстати, сказать, чтобы пара человек, этого типа до утра из-под контроля не выпускала. А то фиг его знает — рванет еще на лошади к соседней станции, немчуру предупреждать. Дав распоряжение относительно начальника, я так же сказал привести к нам его зама.
Пока ждали, искоса глянул на Трофимова. Вот интересно — когда к нам здешний чин обратился "господа", Гриня сразу взвился. А когда дед нас так называл, повел себя, будто ничего не происходит. Даже не морщился. И меня не может не радовать тот факт, что отмороженный революционный матрос, в нужных ситуациях, умеет держать себя в руках.
А дело тем временем двигалось и к часу ночи, все было готово к выезду. Собраны и проинструктированы люди. Комиссар сказал речь. Похлопали друг друга по плечам. Магомед, рвавшийся прокатится на бронированном поезде, был остановлен фразой про контроль распределения командирской "долы". Приводимые до этого аргументы на него не действовали. Зато этот, сработал безотказно.
Правда, неожиданностью стало то, что Комаровский возжелал ехать с нами. Оказывается он уже успел смотаться домой, собрал в саквояж необходимые вещи, предупредил соседей и был на старте. Мы ему пытались объяснить, что у нас есть документы и что на станциях нас направят куда нужно. Поэтому его помощь, вроде как уже и не нужна. Но, старик был непреклонен. Заявив, что на железной дороге он всех знает и что все его знают, поэтому лишним присутствие точно не будет.
Тем более что его жена, как уехала месяц назад к сестре, проживающей в Ростове так там и застряла. Поэтому надо собственноручно возвращать заблудшую супругу домой. А подвернувшийся в виде нас удобный случай, упускать было бы глупо. На наши слова об опасности, Августович лишь хмыкнул, сказав, что пока он с нами, российские сотрудники железной дороги окажут нам всяческую поддержку, даже вопреки указаниям немцев. А если начальники побояться помогать, то это всегда сделают простые работники. Что будет ничуть не хуже, так как именно от рабочих "на земле" все и зависит.
**
И вот, в час десять, лязгнув сцепками, бронепоезд двинулся на восток. Через сорок километров будет Дмитриевка. Там заправимся водой, после чего рванем уже без особых остановок. Их будем делать лишь для того, чтобы показать документы и предупредить о литере. Да... надо было видеть глаза Трофимова, когда под руководством Комаровского, я печатал дополнения к трофейным бумагам, аргументирующих наше движение вне графика. Точнее говоря, те, что на русском печатал я, а вот для немецких документов, понадобилась помощь Берга. Источником печатей и штампов при этом, служила захваченная документация.
Вот Гриня и стал глаза таращить, когда я затребовал сырые яйца, кастрюлю с водой и примус. Просто, человек до этого не подозревал, что яйцо можно не только сожрать, или весело биться им на Пасху. Открыв рот, он наблюдал как я лихо, меняя яйца, перевожу штампы и печати с оригиналов на нашу "липу". А когда все было закончено придирчиво осмотрел результат и вынес вердикт:
— Якорь мне в клюз!* Они же как настоящие выглядят! — и заинтересованно уточнил — Так это что — любой так может сделать? И откуда ты это знаешь? Или с подполья навыки остались?
*Солдаты и матросы матом не ругаются. Они на нем разговаривают. Чтобы не засорять книгу обсценной лексикой, маты не пишу. Просто каждый может подставлять их в любую фразу по мере надобности.
Я пожал плечами:
— Может и с подполья. А сделать, как видишь, может любой, только все зависит от размеров печати. Вон, та же российская гербовая, она ведь здоровенная и никакого яйца не хватит чтобы ее откатать. Разве что страусиное искать... Ну и многое зависит от давности пропечатки. Вот тут оттиски — свеженькие и жирные. А были бы давнишние, то яйцо не подошло. В случае со старыми печатями, нужно сырую картошку и уксус использовать. Но там минус есть — запах уксуса остается...
Трофимов с большим уважением посмотрел на командира, произнеся лишь одно слово:
— Очешуеть...
При этом, в его интонации явственно чувствовался коронный вопрос Жоржа Милославского, — "вы и в банке так же стену приподнять сможете?"
Тогда я лишь улыбнулся, хлопнув зама по плечу. Они у меня и так оторвы, поэтому учить народ еще и мошенническим приемам я пока не собирался. В будущем — скорее всего. Для работы за линией фронта никакое умение лишним не станет. Но не сейчас.
От воспоминаний меня отвлек довольный голос зама:
— А хорошо идем! Тьфу-тьфу! Узлов двадцать делаем, не меньше!
Интересно как он скорость определил? Ведь за заслонками амбразур, лишь тьму видно. Но спрашивать не стал, погрузившись в раздумья.
Шустрый старикан Комаровский (и чего говорили, что у него характер не тот? Нормальный у деда характер) предположил, что на линии боевого соприкосновения немцев и красных на рельсах может быть завал. Или просто пара рельсов снята. Он слышал, что на западе так делали, опасаясь прорыва вражеских войск и десанта прямо с колес. До этого никаких завалов я не видел, но его предположение, показалось вполне логичным. Да и взводные мои подтвердили, что это вполне возможный вариант.
И вот я думаю, что немцы точно рельсы снимать не будут. Им же бояться особо нечего, да и бронепоезд завтра ожидается. Так что даже если что-то и сняли, то уже восстановили (для работы своего PZ12). Значит, завал может быть лишь со стороны красных. И что делать в этом случае — хз... Одна надежда, что путь завалят не на линии окопов (чтобы зазря не попадать под вражеский огонь) а чуть дальше, в тылу. Пусть даже в километре. Тогда можно быстро раскидать завал и пока враг не очухался, свалить дальше.
Да у меня вообще весь план строится, с надеждой на ночь. Коменданты, ведь тоже люди и в это время спят. То есть, на станциях, ночью, будут присутствовать лишь дежурные. Скорее всего — унтера. А Берг у нас целый гауптман, с пакетом документов. Так что тут заморочек быть не должно. Конечный пункт назначения — Новогарьевка где нас ожидает оберст Герст, находится где-то в пятнадцати — двадцати километрах от позиций красных. Ну, это если линии окопов красных никуда не сдвинулись за время моего отсутствия. В чем я сомневаюсь, так как фрицы скорее всего и ожидали бронепоезд, чтобы начать наступление.
И дальнейшее мне видится так — часа в три ночи мы проскакиваем Новогарьевку. Там путь один и стрелок на выезде нет. Что делает дежурный? Он сообщает коменданту что PZ 12 вместо того, чтобы остановиться, резво учухал куда-то на юго-восток. Комендант чешет репу, не понимая столь странных действий камрадов и выходит на командование. Командование просыпается, врубается, после резонно интересуется — что вообще происходит и почему они ездят ночью? Но потом снимает неактуальный вопрос и дает распоряжение чтобы передовые части, находящиеся возле железки, как-то предупредили команду бронепоезда, что эти олухи поехали не туда. То есть, выслали людей с фонарями.
Сколько на эти движняки времени уйдет? Ну никак не менее двадцати минут (это при наличии между всеми заинтересованными лицами телефонной связи). Если курьерами, то еще дольше. А к этому времени мы уже будем подъезжать к нашим позициям и за боротом только-только начнет брезжить рассвет.
Да блин даже если наши там и сделали завал, то у нас вполне хватит времени его разобрать самостоятельно! И никто нам помешать просто не успеет! Главное, на промежуточных остановках не накосячить. А так как Берг, в этом вопросе будет являться главным действующим лицом, то надо еще раз поговорить с парнем и обсудить детали. Да и вообще поговорить. Благо, время есть.
Я встал, поправил мышиного цвета мундир, и тронув за плечо напряженно кусавшего губу Евгения, кивком показал ему в дальний конец вагона. Дескать — пойдем пройдемся...
Глава 2
Берг, несколько удивил. До этого он сидел и имел такой вид, будто напряженно обдумывает детали поведения при встрече с представителями немецкой администрации. Во всяком случае, лично меня напрягал именно этот момент, поэтому и считал, что будущий напарник озабочен тем же самым. Но как оказалось, барона волновало несколько другое. Когда мы с ним остановились, он даже рот мне открыть не дал, сразу наехав. Волнуясь и нервно дергая подбородком (прямо как контрразведчик Овечкин в "Неуловимых"), поручик заявил:
— Гос... товарищ Чур, я после вашего инструктажа подумал и пришел к выводу, что вы мне не доверяете. Только вот никак не могу определиться — это недоверие как к бывшему офицеру Российской армии, или как к немцу по крови?
Несколько опешив, я почесал затылок и с теми же интонациями с какими обращался к Грине, когда тот косячил, протянул:
— Евгений Генрихович... — после чего перейдя на нормальный тон продолжил — как же я могу вам доверять, если я вас практически совсем не знаю? Но это недоверие вовсе не того рода, о котором вы тут нафантазировали. И как офицер по духу и как немец по крови, вы себя уже проявили за три года войны. Хорошо проявили — награды просто так не дают. Так что я вовсе не опасаюсь, что ты бросишься на шею первому же немецкому солдату с криком — "камрад, спаси меня от красных варваров"!
Берг, хмуро ухмыльнувшись, решил уточнить:
— Тогда почему вы собираетесь постоянно сопровождать меня при демонстрации документов? Если не опасаетесь того, что я решусь на предательство?
Я пожал плечами:
— Именно, потому что не знаю, как ты будешь вести себя в критической ситуации. Вдруг произойдет что-то, от чего ты растеряешься, или еще как накосячишь? Это ведь не минутный прием доклада у фельфебеля из перегонной команды. Тут куча нюансов в поведении может быть, о которых ты просто не догадываешься. И у немцев эти несоответствия вызовут подозрения. Тогда надо будет наглухо валить всех окружающих, ломать телеграфный аппарат и прорываться обратно на броню. В одиночку, этого может не получиться. Вот поэтому и иду с тобой. И как человек немного знающий язык и как боец. Так что барон, не множь сущностей сверх необходимого...
Евгений пару секунд переваривал сказанное. И было видно, что человека отпускает. Во всяком случае, из взгляда ушло унылое недоумение, а сам поручик, уже гораздо более бодрым тоном спросил:
— А у вас что — большой опыт поведения в этих самых ситуациях? Просто вы настолько уверенно говорите, будто каждый день, стоя с противником лицом к лицу, выдаете себя за другого...
Ухмыльнувшись, ответил:
— Евгений, вот ты наверняка уже пообщался с Михайловским. Дорога до Дьяково была длинная и я уверен, что взводный поделился с тобой не только личными и семейными новостями. Меня вы тоже в беседе зацепили. Значит, ты должен быть в курсе о потере памяти. Ну а теперь включи мозги и подумай — перед тобой опытный подпольщик. Как считаешь — общаясь с жандармами, полицией и прочими представителями репрессивного аппарата, как я себя чувствовал? Да, я этого не помню, но инстинкты — я поднял палец — инстинкты и навыки остались. Наверное, поэтому, голову сильными опасениями не забиваю. Так что — выше нос боец! Прорвемся! Наглость, она города берет!
Берг фыркнул:
— Кажется, в первоисточнике говорилось про смелость?
— А что есть смелость, без здоровой доли наглости? Так — просто готовность к самопожертвованию. Но вот вместе с наглостью...
Поручик задумчиво почесал щеку и как-то отойдя от темы, неуверенно сказал:
— Знаете, Чур, честно говоря, вы как-то совершенно не походите на революционера. Ни манерой поведения, ни словами, ни поступками...
Я удивился:
— А ты что, их так много видел, чтобы сравнивать?
Собеседник посуровел:
— Достаточно, чтобы понять, что тот же Тучнов был бы ими повешен. Что они вряд ли будут знать такие слова, как "критическая ситуация". И попавшихся в руки "офицериков", они бы сразу пустили в расход, а не приняли в свой отряд. Да и вообще...
Отмахнувшись, я лишь хмыкнул:
— Это ты, небось, местечковых революционеров наблюдал. Там же совсем разные люди встречаются. И пролетарии от сохи, которых все достало и у которых свое представление о справедливости. И авантюристы, чувствующие себя сейчас как рыба в воде. Да и просто дорвавшихся до власти бывшие мелкие служащие, умеющие красиво говорить. Вот последние, самые страшные, потому что идей у них море, а удержу они не ведают. Себя при этом считают пупом земли, поэтому, любое слово поперек, затыкают пулей.
Тут я вовсе не врал. Наибольшие зверства творили как раз не "лапотники" или заводчане, а вот такие серые мышки, в прошлой жизни, ничем особо не выдающиеся. Работающие клерками или приказчиками за небольшую копеечку и живущие, в основном, на деньги родителей. Им совершенно не нравилась окружающая действительность, но, честно говоря, вовсе не из-за угнетенного народа. Плевать они на него хотели. Мышек сильно задевало, что им, столь ярким и самобытным для того, чтобы хоть чего-то добиться, приходилось пахать на обрыдлой работе. А ведь они видели тех, кому все жизненные блага доставались без всяких усилий. Разные там купцы, спесивая аристократия и даже владелец лавки или начальник конторского стола, в которой вынуждена была прозябать "яркая" личность. Виноват во всем, разумеется, был прогнивший царский режим. Поэтому в частых тесных междусобойчиках, они все являлись ярыми карбонариями, а наиболее смелые, имели даже приводы в полицию (откуда после больших хлопот, их извлекали родственники).
Но вдруг грянула революция. И вот такой "мальчонка, тридцати неполных лет" почувствовал, что пришло его время. Читать-писать он умеет. Язык подвешен хорошо. Идеи революции поддерживает всем сердцем. Даже кружки революционные посещал. Кому как не ему доверить пусть и небольшую, но власть на местах? И наступил пипец... Просто недовольных он стрелял походя. Зато тех, кому когда-то завидовал в прошлой жизни... О-о... Накачанные кокаином балтийские матросы, по сравнению с его извращенными фантазиями в деле уничтожения "контриков", просто щенки. Разумеется, так случалось не везде. Но случалось...
Евгений же, пользуясь затянувшейся паузой, взглянув в глаза, прямо спросил:
— А вы, значит, не "местечковый"?
Было понятно, что именно он имел в виду, но сейчас просто времени не оставалось для серьезного разговора. Поэтому, растянув губы в улыбке, шутливо протянул:
— Не-е... у меня даже докУмент об этом есть. Во — гляди!
И достав из кармана бумагу, протянул для ознакомления свой самый первый в этом мире мандат. В другом кармане лежала корочка помощника председателя ВЦИК с красной сафьяновой обложкой. Но ею я пользовался довольно редко. Зато мандатом, в который из хулиганских побуждений мною было дописано "по России" — постоянно. И теперь с удовольствием наблюдал как расширяются баронские глаза. В начале он с недоумением разглядывал пулевую дырку и темные потеки по низу листа. А потом прочел, что товарищ Чур, является уполномоченным агитатором по России и охренел от масштаба. Судя по всему, человек еще не встречал столь непонятных фигур с не менее непонятными полномочиями. А я, добавил маслица в огонь:
— Вот видишь? Ни о какой местечковости речи и не идет. Должность у меня — исключительно в масштабах всей страны. А командир рейдового батальона, это так — каприз художника.
Барон тряхнул головой и неуверенно улыбаясь, уточнил:
— Эту бумагу вы тоже сами сделали? Как давеча — немецкие документы?
— Обижаешь! Чин по чину официально выданный мандат. С занесением в журнал учета.
Собеседник еще раз всмотрелся в лист:
— А кровь?
Я успокоил:
— Не... не моя. Это как раз-таки, местных революционеров. Плохо себя вели, скандалили, подозревали невесть в чем. Пришлось шлепнуть "несгибаемых борцов" прямо во время проверки документа. Вот они его и испачкали.
Барон, открыв рот смотрел на меня, не зная верить или не верить. Видно, Михайловский, ему далеко не все про комбата успел рассказать. Поэтому фон и завис.
Из ступора его вывел вовремя появившийся Трофимов. Сосредоточенный Гриня найдя нас возле пулеметной площадки, объявил:
— Братва на местах. Пленные под контролем. Минут через десять подойдем к Дмитриевке. Вы как — готовы?
Я кивнул:
— Вполне. Ты главное смотри чтобы никто не накосячил. И еще — немецкие фразы, что я давал, все выучили?
Заместитель, обряженный в немецкую форму, вытянулся:
— Яволь, херр лейтнант!
— Угу... хорошо. Как будет — "стой"?
— Хальт!
— А "назад"?
— Цурюк!
Еще раз кивнув, напомнил:
— За машинистами чтобы пригляд непрерывный был. Мы их конечно запугали, ободрили, приставили автоматчика, но все равно...
Вошедший в раж Гришка, опять вытянулся:
— Цу бефель херр лейтнант!
Хлопнув по плечу поймавшего кураж Трофимова, я повернулся к Бергу:
— Ну что, герр гауптман? Готов? Уточняю твое внутреннее состояние — ты рассчитывал провести спокойную ночь в Дьяково. С застольем у коменданта. Но переданный нарочным приказ, с корнем вырвал тебя из-за стола и заставил, собрав личный состав, выдвинуться ночью. У русских железнодорожников что-то случилось со связью, поэтому у коменданта не было возможности сообщить на другие станции о срочном выезде. Поэтому ты вынужден сделать это лично. От всего этого у тебя легкое раздражение и мигрень. Вот отсюда и пляши...
Евгений улыбнулся и опустил голову. А когда поднял это был уже несколько другой человек. Вот типичный фриц, не взирая на общую брюнетистость. Морщась и потирая двумя пальцами висок он выдал по-немецки:
— Господин лейтенант, говорите тише. У меня и так болит голова, а тут еще и предстоящие разговоры с комендантом Дмитриевки заранее вызывают повышенное раздражение...
Я, щелкнув каблуками, коротко кивнул, отвечая на том же языке:
— Понимаю ваше состояние, господин гауптман.
Гриня, глядя на нас веселыми глазами, констатировал:
— Как есть — германцы! Обоих бы, недрогнувшей рукой стрельнУл!
А барон, саркастично ухмыльнувшись и обращаясь ко мне, добавил:
— Только вы, все-таки, старайтесь побольше молчать, а то произношение у вас, лишь немногим лучше, чем у ваших товарищей.
Машинально поправив — "у наших товарищей" — я на секунду задумался о том, как можно скрыть свой рязанский говор? А потом, решительно полез в планшетку и достав оттуда блокнот, вырвал один листик. После чего сунув его в рот пожевал и поместил получившийся комок за щеку. Щупая образовавшуюся припухлость, пояснил:
— Вот так. Я маюсь зубом, но гадский гауптман не в ладах со своим лейтенантом и поэтому не дает ему спокойно поболеть. А ты Евгений, внеси корректировки в поведение. И поглядывая на меня, добавь спеси и пренебрежения в командирский взор.
В этот момент бронепоезд стал ощутимо тормозить и я, одергивая китель, прошепелявил:
— Ну фто народ? Офетинились!
* * *
Как и предполагалось, комендант, как и любой уважающий себя человек ночью спал. Причем, спал не на станции, словно лишенец, а во вполне комфортабельном доме, где-то в центре Дмитриевки. Ну а ночью, его замещал дежурный унтер-офицер. При этом они, на пару с дежурным телеграфистом, баловались какими-то спиртосодержащими жидкостями. Во всяком случае, от суетливо выскочившего на перрон унтера, чувствовалось легкое амбре. И от связиста, к которому мы подошли уже все вместе, шел тот же духан. Похоже, служивые винишком пробавлялись. Но нам это было лишь на руку так как никаких вопросов от дежурного не последовало. Он лишь прочтя приказ, тут же развил бурную деятельность. Вызвав подчиненного, отдал приказ о заправке нежданно прибывшего БП. После чего, мы все двинули к телеграфисту.
Стоя в помещении связи, я краем уха слушал как Женька негромко и лениво выговаривает дежурному за нарушение устава (пьянку на рабочем месте) а сам через окно с интересом наблюдал пополнение водой нашего транспорта. Да этого, сколько ездил, как-то внимание на сие действо не обращал. Думал, что просто подгоняют паровоз к паровозной колонке и открывают кран. Но оказывается, были и вариации. Во всяком случае сейчас, все выглядело совсем по-другому. Подъехала большая телега, влекомая парой лошадей. Внутри телеги было установлено что-то типа здоровенной пожарной бочки. После чего, два мужика расправив брезентовые шланги принялись ручной помпой перекачивать воду из емкости в паровоз.
К слову сказать делалось все довольно быстро. И когда вышли из здания вокзала, самоходная бочка уже успела зайти на второй круг. Пока она опорожнялась, мы закурили, поглядывая по сторонам и в этот момент вдруг опять нарисовался дежурный унтер. Я было напрягся, но вокруг все оставались спокойными. И часовой на входе, и патрульные уходящие за здание вокзала. Да и рысящего к нам немца физиономия была не взволнованная, а самая что ни на есть деловая. Подбежав, он, козырнул, докладывая:
— Господин гаутман! Сообщение для вас, со станции Обилово. Вот!
И протянул барону ленту телеграфного послания. Тот прочел, кивнул и сунув ее в карман, коротко расписался в журнале, поле чего направился к открытой двери броневагона. А когда мы оказались внутри, возбужденно сунул сообщение мне, со словами:
— Черт возьми. Что это значит и чего теперь делать?
Послание было коротким и ничего особенного в нем не было. Там лишь говорилось, что в Обилово, гауптмана Фольге будет ожидать обер-лейтенант Тарген. Я озадаченно почесал затылок разглядывая непонятную писульку, а паровоз тем временем, дав гудок, дернул состав, и мы начали набирать скорость. Почти тут же нарисовался довольный как слон Трофимов. Но глядя на нас, улыбка у него сползла и Гриня недоуменно поинтересовался:
— Эй! Что-то случилось? Вроде ведь нормально все прошло? Вы чего, как в воду опущенные?
Пожав плечами, я тряхнул у него перед носом лентой:
— Да непонятная хрень приключилась. В Обилово нас ждет какой-то обер-лейтенант. Зачем ждет и почему — неясно.
Зам моментально предложил решение:
— Хер бы на него, на этого лейтенанта. Пройдем без остановки и все дела!
Берг возразил:
— Если этот Тарген ночью не спит и для чего-то нас ожидает, он вряд ли угомониться если мы проедем мимо. Тут же побежит докладывать в Новогарьеву. А там штаб дивизии. И войск — не один комендантский взвод. Вдруг он своим докладом всех там переполошит?
Я же напряженно думал. Хотя чего тут думать, при полном отсутствии информации? Есть только голимый факт — менее чем через час, встречи с нами ожидает какое-то немецкое мурло. И даже интуиция, сволочь такая, молчала словно рыба. Вовсе некстати вдруг вспомнился анекдот про ковбоя, который постоянно слушался советов своего внутреннего голоса. Что характерно — кончил он плохо. Ощущая себя тем самым ковбоем, плюнул на заткнувшуюся интуицию и попробовал уточнить:
— Евгений, а что он вообще может такого ляпнуть, что в Новогарьевке все вдруг перевозбудятся и поднимут кипеж? Ну, хоть приблизительно?
Барон задумался на несколько секунд и признался:
— Даже вот так сразу и не скажу. Но привык, на войне, всегда предполагать худшее. Вот душа как-то не на месте из-за этого послания...
Я буркнул:
— Она у тебя не на месте, потому что ты в два укуса сожрал половину пирога хлебосольного Комаровского, а теперь бурчишь животом. Предусмотрительный старик первым занял санузел, вот ты и волнуешься, да предполагаешь худшее...
Гришка на это хохотнул, а барон прищурился:
— Ну а сами-то, как считаете, чем нам это может грозить?
Махнув рукой, предложил:
— Давай мыслить логически. Ответное послание пришло не сразу, а где-то через полчаса после нашего сообщения. Можно предположить, что летеха до этого где-то мирно дрых. Но люди знали, что он ожидает БП. А тут вдруг сообщение, что бронепоезд проедет станцию не утром, а ночью. Поэтому, пока его нашли, разбудили и получили указания, вот и прошло время. Мог он опоздать со своей телеграммой? Вполне мог. Нам ведь эту ленту вручили за пару минут до отправления.
Евгений уныло вздохнул:
— Но он успел. Да и я в журнале расписался. Если бы унтер опоздал, то он бы отстучал, что адресат выбыл. Тогда бы и вопросов не было...
Я разозлился:
— Их и сейчас нет! Может этот хмырь, с нами посылку передать хотел? Или обер лейтенант просто знакомый нашего гауптмана и возжелал с ним накоротке переговорить? В любом случае, ничего важного и срочного там быть не может. Не свежий же приказ командования он нам всучить желает?
Берг ехидно сощурился:
— В том то и дело! Связи с Дьяково нет с восемнадцати часов. Вполне может быть, что это курьер с приказом для БеПо. И был выслан после потери связи. Заночевал на станции. А тут сообщение, что идет бронепоезд. Вот он и предупредил, чтобы остановились.
Цыкнув зубом, я констатировал:
— Вот сука! — но потом взял себя в руки — Все складно, кроме звания. Целый обер-лейтенант курьером? Ладно — БП по документам проходит как отдельная воинская часть. Считай — отдельный дивизион. Только один хрен, для курьера из штаба дивизии в штаб дивизиона, звание высоковато... Да и в любом случае, нам на вокзале светиться не резон. Поэтому, Обилово проходим без остановок.
Гриня кивнул:
— Это верно! Сразу ведь так предлагал!
Я же, поймав какое-то озарение, повернувшись к Женьке, продолжил:
— Но офицерский ночной подъем, надо как-то компенсировать. Уважение так сказать проявить. Поэтому, бери конверт, бумагу и пиши письмо.
Тот поднял брови:
— Какое письмо? Кому?
— Обер-лейтенанту Таргену. Вон стоит машинка, поэтому напечатай, что в связи со служебной необходимостью, бронепоезд не может сделать остановку в Обилово. Все возникшие вопросы он нам может задать нам в Новогарьевке. И еще — там, среди бумаг есть образцы подписи Фольге. Потренируйся, чтобы твоя подпись была похожей. Поставь печать бронепоезда. В ящике я видел сигнальную ленту. Надо закрепить ее к конверту и выбросить на ходу, на перроне.
После чего, подняв глаза к потолку вагона, сделал "от локтя", прорычав:
— Хрена лысого мне хоть кто-то задумку сломает!
Трофимов, на этот рык среагировал уважительным "Ого!", а Берг, по-моему, хотел перекреститься, но быстренько передумав, уселся за печатную машинку.
Само письмо барон наваял без задержек, а вот подпись у него все никак не получалась. Со словами — "даже фармазона из тебя толкового не выйдет" пришлось взяться за дело самому и минут через пятнадцать проб, клякс и помарок, мы имели на руках чистенький официальный документ.
А еще через полчаса, состав начал сбавлять скорость перед станцией. Благо телефонная связь как между вагонами, так между вагонами и паровозами работала на отлично. Поэтому я приказал не лететь на всех парах, а идти на этом участке где-то десять-пятнадцать километров в час. Просто опасался, что вдруг зафинделю наш пакет в лоб ожидающему лейтенанту и он оскорбиться. А так — культурно сброшу под ноги ну и плюс из-за небольшой скорости, послание потоком воздуха не сдует.
Когда уже подъезжали, я открыл дверь броневагона и в тусклом свете станционных фонарей принялся высматривать нашего лейтенанта. Даже если он нам какой-то приказ должен передать, то вряд ли станет сидеть в здании вокзала. Наверняка выйдет на перрон. И сомневаюсь я, что там будут толпы встречающих. Хотя, людей несмотря на глубокую ночь, хватало. Судя по вспыхивающим красноватым огонькам, несколько человек курили на лавочке. Разглядел заходящего в здание вокзала железнодорожника в форменной тужурке. Часовые опять-таки...
Ну и на самом перроне, возле путей, увидел парочку. Стоящий впереди офицер и чуть сзади, солдат с чемоданом и саквояжем. Вероятно, денщик. Офицер, при виде приближающегося состава, затянулся сигаретой и щелчком отправив ее на рельсы, заложил руки за спину, разглядывая бронепоезд. А я внезапно решил поменять наш план. Ну в самом деле, не будет же у курьера чемодан приказов? Значит, это просто попутчик. Причем, чего-то да значащий в военной иерархии немцев, так как не каждый может возжелать иметь попуткой целый БеПо. Ну а я если ошибся, то просто всучу письмо офицерику и запрыгнув обратно, уеду. Максимум что будет в этом случае так это то, что командира бронепоезда, в кайзеровской офицерской среде посчитают хамом и скотиной. Но реальному Фольге, сейчас уже совершенно все равно, кем его назовут. Поэтому скомандовав Трофимову:
— Передай — самый самый малый вдоль перрона.
Дождался, когда еле двигающийся поезд поравняется с платформой спрыгнул и обгоняя вагон, рванул к офицеру. Еще подбегая, крикнул:
— Обер-лейтенант Тарген?
Тот кивнул, а я, подхватывая его под локоть, потащил в сторону приближающейся открытой двери, причитая:
— Быстрее! Быстрее! Время!
Лейтенант при этом даже не брыкался, только порывался что-то спросить на ходу. Солдат, видя такое дело, подхватив чемоданы шустро рванул следом.
Первым в дверь заскочил офицер. Потом солдат сунул в проем барахло и при этом сам, почему-то остался на перроне. Я аж притормозил, спрашивая:
— А ты? Ты денщик?
Тот мотнул головой:
— Никак нет! Просто помогал господину обер-лейтенанту донести багаж!
Кивнув, принимая слова к сведению, в три длинных шага догнал вагон и запрыгнул внутрь. Все произошло буквально в течении пяти секунд, поэтому лейтенант только успел поставить вещи в сторонку и выпрямившись, недовольно буркнул:
— К чему такая спешка? Неужели нельзя было нормально остановиться?
Я же, с лязгом запирая дверь, в свою очередь поинтересовался:
— А вы кто?
Летеха, окинув меня пренебрежительным взглядом, повернувшись в Бергу (погоны которого были явно больше моих) представился:
— Обер-лейтенант фон Тарген. Офицер для особых поручений при штабе генерал-лейтенанта фон Гёца!
Женька удивился:
— И что вы на станции делали? До штаба дивизии отсюда далеко...
Лейтенант фыркнул:
— Разумеется, выполнял задание командования. А вот вы почему ночью идете? Ведь бронепоезд должен следовать через Обилово в десять утра? — а потом разглядев в свете слабеньких ламп боевого отсека глумливо ухмыляющуюся Гришкину рожу и чинно сидящего в сторонке Комаровского, недоуменно нахмурился — И объясните, что здесь делает этот гражданский?
Вместо объяснений и не дожидаясь, когда Таргнен начнет задавать другие вопросы, я сделал шаг вперед и просто приложил немца кулаком по затылку. Трофимов заботливо подхватил падающее тело и тут же избавил его от оружия. Василий Августович, наблюдавший всю эту картину лишь крякнул:
— Эк у вас ловко получается. Первый раз в жизни воочию наблюдаю настоящую работу наших военных и качество этой работы мне нравится!
Берг, связывающий свеженького пленного, на пару секунд отвлекся, несколько обиженно спросив:
— Так вы что же — даже воинские парады не видели?
Комаровский отмахнулся:
— Ну что вы, голубчик. Парад — это скорее балет. Хореография-с. А здесь именно работа. И всегда приятно наблюдать за хорошо сделанной работой. А уж смотреть как господа офицеры, при минимуме исходной информации принимают предварительные решения, а потом изменяют их в зависимости от складывающийся ситуации, доставляет истинное удовольствие.
Трофимов, заканчивающий обыск и положивший на столик, поверх разной карманной мелочи солидный портмоне, не вставая с корточек, страдальчески поморщился:
— Ну Василий Августович... Ну не офицеры мы. И не господа. И не благородия. Мы — товарищи красные командиры.
Старик пристукнул своей лакированной палкой:
— Вздор! Не смейте себя принижать! Если кто-то относится к профессии с душой и делает свою работу "на ять", то этот человек, безусловно является благородным человеком! Независимо от того, слесарь это в деповских мастерских или землепашец в деревне! Ну или, как в вашем случае — военный. И неважно как он сейчас называется — офицер, либо красный командир!
Гришка открыл и закрыл рот, молча переваривая неожиданно новый подход к благородству, а я наконец понял, почему разнообразное начальство счастливо выдохнуло, спровадив Комаровского на пенсию. Эдакие вещи декларировать в сословном обществе! Почему-то у меня не было сомнений, что инспектор путей свои принципы до революции не скрывал и работали они в обе стороны. Как по отношению к специалистам, так и по отношению к разгильдяям. При этом, невзирая на занимаемую должность и общественное положение этого самого разгильдяя...
И как относится Василий Августович к своему делу, мы тоже оценили. Блин! Да у меня схема путей (в том числе объездных) на отрезке Дьяково-Таганрог, что он нарисовал и пояснил, навечно в башке отпечаталась. До самой последней стрелки, пардон, стрелочного перевода. И не у меня одного. Гриня, удостоенный старческого легкого подзатыльника за то, что отвлекся во время объяснений, тоже наверняка все накрепко запомнил.
А поезд тем временем катил, бодро отстукивая уже привычный железнодорожный ритм. Бессознательный пленный чинно лежал в уголке. Берг просматривал документы, извлеченные из саквояжа. Я с интересом крутил трофейный Steyr M1912 который до этого видел, но в руках еще не держал. Ну а Трофимов, занимался знаменем. Точнее он занимался здоровенной красной скатертью, найденной на одном из складов. Похоже, кладовщик, это великолепие заныкал для себя, но теперь полотнище размером где-то полтора на два метра и обшитое золотой бахромой по периметру, оказалось у нас.
У Гришки даже рука не поднималась портить сию красоту, но я настоял, чтобы тяжелые кисти по углам были срезаны. И бахрома, в месте крепления к древку, тоже должна быть сострижена. А то обилие золота резало глаз и отдавало чем-то сугубо купеческим. Само древко (жердина метра три длиной) было приготовлено заранее. И теперь оставалось лишь присобачить одно к другому, а когда проедем Новогарьевку, водрузить получившееся знамя на паровоз. А то увидят наши приближающуюся бронированную махину и сдриснут со своих позиций. Ну это те, кто потрусливей. А те, кто посмелее обстреляют, да еще и из пушки вдарят. Нафиг нам эта радость нужна?
Хотя, в темноте, знамя один хрен видно не будет. Можно, конечно, его фонарем подсветить, но тогда есть шанс что немцы стрельбу начнут. А их я боюсь гораздо больше. Так что флаг поставим, а дальше уж — куда кривая вывезет.
В Новогарьевке, невзирая на ее малые размеры, народу на вокзале шарилось гораздо больше, чем в Обилово. И судя по возникшей после проезда суете, нас встречали. При этом встречающие были сильно удивлены проскакивающим мимо БП. Руками замахали. Бегать начали. Чтобы их удивление вот так сразу не вылилось в нечто большее, мы, заранее подготовившись, пошли проверенным путем. На перрон был выкинут конверт с письмом в котором говорилось что, следуя полученным указаниям, мы должны провести предварительную разведку путей. И к пяти утра планируем вернуться обратно.
Вот теперь пускай они и соображают, что к чему. Куда мы поперлись? Кто нам дал такие указания? Ведь то, что бронепоезд захвачен и в голову никому прийти не может. А у нас появится шикарная фора почти в два часа. За это время, мы до Таганрога добежать успеем!
После этого, спокойно ехали еще минут тридцать. Успели переодеться в свою форму и вывесить самодельное знамя. А потом, паровоз вдруг стал резко тормозить. Машинально отметив время — без пятнадцати четыре я схватил трубку связи с машинистом:
— Почему останавливаемся? Что случилось?
Ответил автоматчик, контролирующий паровозную бригаду:
— Там, на рельсах, куча бревен навалена. Пока не разберем не проедем!
Спрыгнув с вагона и проскочив чуть вперед, в свете паровозного прожектора, метрах в ста дальше, увидел ту самую кучу. А вокруг, что характерно, была тишина. Только в паровозе что-то булькало да потрескивало. Какое-то время я растерянно крутил головой соображая, кто же сделал этот навал? В смысле, на каком языке мне сейчас начинать орать, чтобы не схлопотать пулю в ответ? Стоящий рядом барон, так же безрезультативно оглядевшись, озвучил мои мысли:
— Интересно, кто это сделал? Германцы или наши?
Склонный к быстрым решениям Гришка, рубанул рукой словно шашкой:
— Да чо мы на это смотрим? Растаскивать надо, пока тихо!
Я возразил:
— Ага. А если там заминировано? Потянем бревнышко и раскинем кишками по округе...
Помолчали, обдумывая перспективу. Потом один из автоматчиков предложил:
— Товарищ Чур, а если веревками сдергивать? Там, в артвагоне, несколько бухт, саженей по пятьдесят лежат. Свяжем их и начнем растаскивать. Или сразу несколько бревен к паровозу привяжем, да дернем.
Я кивнул:
— Вариант. Давай Гриша займись, а я пока гляну, что там к чему.
После чего включив фонарик (на бронепоезде были хорошие фонари со свежими батареями) потопал в сторону бревен. Те оказались не просто навалены, а еще и хорошо скручены между собой проволокой. Чисто визуально никакого заряда я в этой куче не наблюдал. С другой стороны, кто же его на виду оставит? Каких-либо проводов, уходящих в сторону, тоже не видел. Зато обнаружил три хвостика от самокруток. Хм... наши что ли перекуривали? В принципе и фрицы активно потребляли махру, поэтому окурок от самокрутки не показатель. Но вот развернув хвостики на двух газетных, увидел русские буквы. А еще один был сделан из листовки. Тоже с кириллицей. Поэтому, сдается мне, что мы-таки добрались до наших позиций.
Мои ребята еще возились внутри, собирая веревки, как набегающий ветерок принес издалека короткий "блям" чем-то металлическим и не менее короткое приглушенное "мать!". Последние сомнения у меня исчезли и прячась за бревнами я, повысив голос, бросил в темноту:
— Это кто тут на рельсах нагадил? Какая сволочь пути завалила? Кому мне гланды через жопу рвать?
Шевеление вдалеке затихло, а потом хриплый голос спросил:
— Кто таков?
— Командир отдельного батальона морской пехоты Чур! Слыхал про такого?
Голос не поверил:
— Брешешь!
Меня это возмутило:
— Ты, чувырла братская, будешь перекрикиваться, или может подойдешь? А то мы сейчас всех немцев своим базаром переполошим!
Голос продолжал осторожничать:
— А что это за поезд на путях стоит?
Я пояснил:
— Это мой трофей. И если сейчас я на нем не поеду дальше, то сам огорчусь и всех вокруг огорчу до невозможности!
И повернувшись к ребятам, которые уже бежали от БП крикнул:
— Свет на флаг! Расправьте там чтобы виднее было! И кусачки сразу возьмите, а то тут все связано!
После того как осветили флаг со стороны пришельцев раздался изумленный выдох:
— Итить твою мать! Робя, это ж бронепоезд!
А откуда-то сзади, сначала коротко татакнул, а потом залился очередью пулемет. Взвизгнули рикошеты от брони, и я заорал:
— Гаси на хер всё! Свет гаси! А вы братва, давай, навались, а то сейчас немчура из орудий вдарит, никому мало не покажется!
Пулемет лупил где-то с километра и из-за темноты особой опасности не представлял. Зато если вступит артиллерия, то будет плохо. Прицелиться у них не получится (ночь кругом) но если вокруг все пристреляно, то начнут садить по квадратам. А это пипец.
Пока ребята кусали проволоку, приблизившиеся наконец красные бойцы, тоже вступили в дело. Их старший, представился как комвзвода Селиванов и на мой вопрос о минах ответил, что не знает. Завал не они делали, поэтому есть там что или нет, он не в курсе. Вот ротный, тот скорее всего имеет представление... От такого подхода я несколько охренел, но выхода все равно не было (не искать же сейчас этого комроты?), поэтому, пока остальные таскали бревна я, прикрыв фонарь ладонью и пропуская свет сквозь щели между пальцами, пытался разглядеть закладку.
И разглядел-таки! Мина представляла из себя деревянный ящик, от которого отходили провода. Раньше я их не увидел, потому что они оказались заботливо прикопаны. А так как ящик оказался заколочен, то мною был сделан логичный вывод, что взрыватель явно не нажимной. Да и вообще сильно сомневаюсь, что в это время нажимные взрыватели были изобретены. Так что, скорее всего, мы имеем дело с электрическим инициатором подрыва. Поэтому, как только появилась возможность, я ухватил этот ящик и резанув провода, просто откинул его под насыпь.
Свиста снаряда, из-за гомона и шума от разбора завала, не было слышно. Поэтому, когда взорвался первый (буквально в ста метрах от рельсов), я на мгновение даже подумал, что это рванула выкинутая мина. Но потом дошло, что если бы это было так, то нам бы уже кирдык настал. А потом, в стороне, метрах в трехстах, почти одновременно шарахнуло еще два снаряда.
Народ раскидывал последние бревна поэтому, не дожидаясь прилета очередных гостинцев я заорал:
— Уходим! Быстро! Прожектор не включать!
Потом, хлопнув по плечу Селиванова, добавил:
— Спасибо, братишка! Уводи своих людей, а то сейчас здесь горячо будет! И если связь есть, пусть передадут нашим, что Чур, в Таганрог, отбитый у немцев бронепоезд гонит! Хорошо?
Взводный кивнул:
— Об чем разговор! И ротному, и комбату скажу! А они уж дальше всем передут! Пушшай люди порадуются! Это ж надо — такое дело провернуть! Еройские вы робяты!
Тут мы резво залегли, пережидая взрывы (на этот раз, уже метрах в пятидесяти) и разбежались. Я не стал парню объяснять, что сообщение необходимо не для народной радости, а для того, чтобы наше внезапное появление, панику в красных тылах не навело. Не до объяснений было. Он нырнул куда-то в темноту а я, заскочив в уже подошедший вагон, захлопнув дверь застыл, напряженно прислушиваясь — попадут, не попадут? Не особо слышные через броню разрывы раздались где-то сзади и левее. А по мере увеличения скорости, они все больше и больше отдалялись. Ну а минут через пять, когда поезд плавно вошел в поворот, огибающий сопку, я выдохнул и победно ощерившись, сделал "йес". После чего, повернувшись к своим людям, выдал:
— Ну что братва? Вроде проскочили! Мля! Проскочили!! Кто молодцы? Мы молодцы! Готовьте ладони для пожатий и жопки для поцелуев!
Мужики при этом начали радостно пихать друг друга, а Женька, неуверенно улыбаясь уточнил:
— Чего-то я насчет поцелуев недопонял... Чего готовить?
Я охотно пояснил:
— Если нас, командование, за такой королевский подгон, не начнет в задницы лобзать, то я уж не знаю даже, чего им, собакам, еще надо!
Трофимов солидно подтвердил:
— Во-во! И ордена нехай готовят! Мы же считай, орудийную батарею уничтожили. Со всем личным составом. Гарнизон города перебили. Пленных c трофеями захватили. Да еще и бронепоезд умыкнули у германца! Целенький! Новенький! С полным бк, вооружением и даже с огнетушителями!
Не знаю уж, чем Гриню так зацепили эти огнетушители, что он их постоянно вспоминает, но насчет орденов, мой зам прав. Сдается мне что на батальон в этот раз должен просыпаться наградной дождь. И я все силы к этому приложу, потому как люди реально заслужили.
И тут подал голос Комаровский. Старик с улыбкой наблюдал за нашими плясками, а когда мы немного угомонились, задал простой вопрос:
— Молодые люди, а вы уже подумали, как будет называться этот БеПо? Или это не в вашей компетенции?
Я замер, а потом подняв палец, глубокомысленно произнес:
— Точно! Как вы яхту назовете, так она и поплывет! Вопрос серьезный. И если что — краска у нас есть! Черная, но это лишь подчеркнет причастность морской пехоты к этому бронепоезду! Ну что — у кого какие предложения?
|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
