Семён и Дарёна

— А мне в женихах ходить без надобности — вскоре мужем твоим стану, а там и поглядим, насколько я тебе не мил!

Обнял её и попытался поцеловать — против всяких правил да обрядов. Вырвалась от него Дарёна, да тут же в руки отца попала. Запричитала Авдотья, а тиун знай себе, родителям невесты улыбается да словесные кружева плетёт:

— Ох, и строптива же девка! А ведь тихой и смирной горлицей казалась. Зато сыну моему под стать будет — такой же горячий. Коли будет на то ваше согласие, окрутил бы я этих голубков как можно скорее. Уж в моём дому девка не забалует — муж её почтенью быстро научит.

Не пришлось тиуну долго уговаривать Авдотью с мужем — как не торопились они в своё время замуж Дарёну за Семёна отдавать, так теперь поспешали её с рук сбыть. Страшно им было от мысли, что рассердит тиуна своеволие их дочери, и откажется он от такой невестки, а потому сговорились они с Власией Григорьевичем, что под венец Дарёна ровно через три дня пойдёт. А чтоб охолонула девка да норов свой умерила, решила Авдотья дочь под замок отправить, на хлеб и воду. Пусть в сарае посидит — если и не возьмётся за ум, то уж тише наверняка станет.

Сказано — сделано. Оказавшись одна, упала Дарёна на солому, залилась было слезами, но уже вскоре стихли рыдания, как и не было их. Стала она думать, как выбраться да сбежать подальше от ненавистного жениха. Ничего ещё толком и смекнуть не успела, а её со двора уже окликает кто-то. Подошла девушка к двери, приникла к щели между досками — глядь, а то соседка возле плетня вертится. Любопытно ей, что за шум у соседей да за какую вину Дарёну в сарае заперли.

Та скрывать ничего не стала — всё сказала, как есть. А после попросила её из сарая выпустить, да за помощь обещала ожерелье отдать, да не простое. Уходя в монастырь, одарила им Злобовна Дарёну за руки умелые да службу верную. Соседка же ту красу на шее девушки не раз видела, а потому думала не долго. Осмотрелась по сторонам, перелезла через плетень, да и отворила тяжёлый засов. А чего бы и не отворить за такую цену? И пусть пока ожерелье носить нельзя будет, оно, и в сундуке лёжа, душу согреет.

Дарёна же, как отдала соседке обещанное украшение, так и нырнула за дом, будто кошка. Огородами до околицы добралась, и со всех ног побежала к лесу — видели её лишь ребята, что скотину пасли. Окликнули они Дарёну, подивились, что на оклик она не обернулась, да тут же об этом, своими мальчишескими разговорами занятые, и забыли. Вспомнили лишь тогда, когда, обнаружив пропажу, стали родители Дарёну по всей деревне искать. Но девушки к тому времени уже и след простыл.

Сказ второй. Чёрное болото

Оказавшись за селом, припустила Дарёна вперёд так, словно была она не девушкой, а сизокрылой птицей, что торопилась к покинутому ею гнезду. Ну, а очутившись в лесу, не остановилась передохнуть, а лишь ещё шибче вперёд побежала. Мимо малинника, мимо полян ягодных, овражков да вырубок — всё дальше по тропам узким к запретной черте, отмеченной вырезанными на деревьях крестами. Знала она, что пусть и ненадолго, а задержит та граница односельчан. Несколько раз они подумают, прежде чем на заклятые земли ступить, а Дарёне только этого и надобно.

А потому бежала она изо всех сил ровно до тех пор, пока не исчезли под ногами последние, нахоженные людьми тропки. После же встала, оглянулась назад, да и повалилась в высокую траву без сил. Посмотрела на клочок синего, едва видимого меж переплетения гибких веток, неба, и закрыла глаза, что уже вновь наполнились горячими, солёными слезами.

Да и то сказать — не помышляла Дарёна о таком сватовстве, думала — сможет дождаться своего Сёмушку, да жизнь его своим ожиданием сберечь. Ведь о незримой нити, что протянулось меж ней и женихом, нашёптывало вышивальщице не только собственное сердце. В скромной, лесной обители, в коей живёт теперь инокиня Марфа, бывшая некогда боярышней Злобовной, получила Дарёна одно предсказание, в правдивость которого верила свято. Только теперь не знала она ни того, как постылого замужества избежать, ни того, где искать ей защиты и пристанища, чтоб обет свой сдержать. Ведь, покинув Озёрки и выйдя из-под господской воли, в один миг стала она беглой, которую челядинцы боярские могут и кнутом избить, и за собою обратно на верёвке для расправы притащить. Кто за такую вступится?

Что же до предсказания, то получила его Дарёна так.

Боярышня Злобовна с младых ногтей знала о том, какая будущность её поджидает, а потому заранее искала место, в которой, приняв постриг, провела бы все, назначенные ей судьбою годы жизни, не пожалев о своём выборе. Но искала она не чудес и богатства, но покоя, простоты и мудрости, а потому быстро отвратила свой взор от столичных монастырей. Обитавшие там сёстры, прежде бывшие знатными боярынями, княжнами да царскими родственницами, не оставили за порогом обителей ни спесь свою, ни обиды родовые, а потому принесли с собою в келии и мирскую суету, и мелочные дрязги. А такого молодой Злобовне и в родном тереме хватало с лихвой.

То же, что так рьяно искала некрасивая боярышня, нашлось не в столичных монастырях, и не в далёких обителях, а вроде как и совсем неподалёку. В семи днях пути от Озёрок, в сосновом бору, на берегу тихого озера стоял монастырь Иоанна Предтечи. Небольшой и скромный, но именно в нём обретя и утешение для сердца, и ласку, и добрых наставниц, стала Злобовна навещать его так часто, как только могла. С собою же нередко брала как Дарёну, так и других сенных девок.

Ну, а когда Семёна в посошную рать забрали, через несколько месяцев заметила Злобовна, что с лучшей её мастерицей да прислужницей что-то не то делается. За вышиванием она иногда замирает. Ровно статуя, сидит и словно спит с открытыми глазами. Если же окликнуть, то и отвечает, когда такая, не сразу. А ведь сонной ленивицей Дарёна сроду не была! Обеспокоилась такому Злобовна. Стала подступать к девице сенной с расспросами — может, забижает её кто или болит чего? А, может, ещё какое лихо с мастерицей приключилось? Девушка же вначале лишь отнекивалась да глаза отводила. Но потом, видя, что не из любопытства её боярышня расспрашивает, поведала Злобовне о том, о чём не сказывала ни сёстрам родным, ни святому отцу на исповеди.

После того, как забрали Семёна, горевала о нём Дарёна беспрерывно, но больше всего печалилась она от того, что никак не получить от него вестей. Так горевала, что даже начала гребень с наговором под подушку класть — надеялась, что хоть во сне увидит своего суженного. Да не тут-то было — не сработал девичий заговор, как надо. Марилась Дарёне одна бессмыслица, а дорогое лицо даже на миг не показывалось. Не помогли девице ни плошка с водой, под кровать поставленная, ни гадание по тени свечи. Совсем отчаялась Дарёна, затосковала. А потом однажды, в то время как сидела она за хитрой вышивкой, да всё думала о запропавшем в дальних краях суженом, увидела-таки Дарёна того, о ком каждую ночь горькие слёзы лила.

Когда от тонкой работы устали у неё глаза до тёмных кругов, показалось ей, что белое полотно обернулось вдруг заснеженной степью. Смотрит она на ту степь, и видит перед собою уже не хитрые стежки, а воинскую рать, за которой обоз идёт. А в обозе — Семён. Впряженною в тяжело гружёные сани лошадью правит. И по всему видать, что морозы в той степи стоят нешуточные — у Семёна и брови, и ресницы, и ворот тулупа от изморози совсем белыми стали.

...Всего миг то видение длилось, а потом пропало без следа — степь бескрайняя вновь всего лишь расшитым полотном стала, но Дарёна сочла произошедшее добрым знаком. Таки увидела она своего суженного живым да здоровым.

С тех пор так и повелось — перестала девушка плакать да на судьбу роптать, а стала больше своё сердце слушать, да терпеливо дожидаться, когда во время работы ей весточка от жениха придёт. Но о видениях своих молчала — не говорят о таком, чтобы беды не накликать.

Выслушала Злобовна рассказ Дарёны со всем вниманием, да только, в отличие от своей мастерицы-вышивальщицы, не успокоилась, а встревожилась. Мало ли какая сила Дарёне такие образы посылает? Может, это сам Змей-Огневик девушку видениями смущает, чтоб потом, совсем оморочив, к ней среди ночи под видом Семёна явится? А, может, ещё какой хитрый блазень решил погубить Дарёну? Как отличить, к добру или ко злу те видения?

Боярышня, смекнув, что просто это дело не решить, решила обратиться за помощью к монахиням из монастыря Иоанна Предтечи — она уже уверилась в их мудрости, а потому надеялась, что уж они то разберутся, что к чему. И, если всё же недобрая сила смущает Дарёну, смогут отогнать зловредного блазня своими молитвами. Вышивальщица, когда Злобовна объявила ей о грядущем паломничестве в обитель, перечить Злобовне не стала. И в дороге, когда поведала ей хозяйка о планах своих, невозмутима осталась, сказав лишь, что если боярышне так спокойнее, значит, так тому и быть.

В обители же монашенки, выслушав Злобовну, отвели Дарёну к сестре Серафиме — была она стара и немощна телом, но по-прежнему разумом остра и прозорлива. Выслушала она девушку, и надолго замолчала — склонила голову набок, точно прислушивалась к чему то, для других недоступному, а потом сказала так.

— Правдивы твои видения, девица. Нет в них ни зла, ни лукавства. Да только они не только дар, но и испытание. Коли будешь суженного своего дожидаться и верна ему останешься, не оборвётся та нить, что вас с женихом связала. Пройдёт твой Семён через все, уготованные ему испытания, и, в свой срок, вернётся в Озёрки. Но если, устав его дожидаться, начнёшь ты, девица, себя жалеть, плакать, а то и вовсе позабудешь о прежнем женихе, то и его дорожка совсем в другую сторону ляжет. Не вернуться ему тогда в края родимые, да и буйну голову на плечах уже не сносить.

А потому, пока есть ещё время, подумай, девица, по плечу ли тебе такая ноша? Ведь потом слово данное уже не отменить будет.

Не испугали Дарёну речи старой монахини, а в своём решении была она тверда как тогда, так и сейчас, но чужая воля грозила теперь порушить всё, что было ей дорого. А такого девушка допустить не могла и под уготованное ей тиуном ярмо подневольного замужества идти не желала. А, раз так, в Озёрки ей возвращаться было нельзя, но следовало искать укрытие в другом месте. Хотя бы и в монастыре Иоанна Предтечи — тамошние монахини жили просто и скромно, от боярской милости не зависели, а потому вряд ли бы выдали беглянку ищущему её Елисею. Особенно, если захочет она принять обет монашеский. А Дарёна и на это бы пошла, чтобы слово данное не порушить и Семёна дождаться.

Но есть тут одна загвоздка. До лесной обители седьмица пути по дороге, на которой поймать беглую невесту будет легче лёгкого, ведь даже паломница получится из неё слишком уж приметная, а, значит, к людям ей до поры до времени выходить было нельзя.

Тяжело вздохнув, поднялась Дарёна на ноги, и вновь посмотрела на обступающий её лес, что, несмотря на славу заклятого да колдовского, был в этот час щедро освещён солнцем. Тишина же вокруг стояла такая, что со стороны казалось, что старая лесная чаща спит вместе со всеми своими обитателями. Лишь лёгкий, едва ощутимый, ветерок продолжал играть с густою листвой, отчего резные тени вокруг Дарёны то и дело меняли свои очертания, образовывая каждый раз новый узор. Но в этих меняющихся тенях не было и следа угрозы. Как и во все те бесчисленные разы, когда Дарёна тайком пробиралась в зачарованную часть леса.

Иногда, конечно, она, разыскивая целебные травы или собирая ягоды, замечала то свившуюся чёрным кольцом на полянке, греющуюся в солнечных лучах, гадюку, то мелькнувший в зарослях волчий хвост, но эти лесные обитатели вели себя привычно и, казалось, опасались девушки больше, чем она их.

А раз так, не будет ли лучше пересечь заколдованную чащу, чтобы выйти в другой вотчине, и уже оттуда пробираться к монастырю? Лес то всяко подобрее к одинокой путнице будет, чем люди. И уж точно не любопытнее... Да и лето сейчас — волки не стаей ходят, а потомством заняты, а потому и не опасны особо. Да и другому зверю об этой поре не будет дела до забрёдшей в чащу девушки. Рассудила так Дарёна, последний раз обернулась в ту сторону, где стояла покинутая ею деревенька, и скользнула под низко опущенные еловые лапы. Миг, и пропала девушка — точно и не было её никогда на поляне. Только ветерок ей вслед тихонько вздохнул.