В зеркале цивилизаций

— Стреляйте на поражение. Не жалейте, — посоветовала девушка, удаляясь.

— Посоветуй еще, посоветуй, ишь, умница выискалась, — пробурчал тот, устраиваясь на камнях.

В лагере было суетливо, как всегда.

Мужчины у костра пекли картошку и делились ею с подбегавшими детьми, пока женщины поодаль готовили жаркое в огромном чане.

— Привет. Как оно? — спросила Алена, присаживаясь на камень у огня. Сняла винтовку, поставила ее рядом.

— За ночь не унесло, — вздохнул Петр и хлопком ладони поприветствовал Рэма. — Тихо?

— Угу, — уселся и взял протянутую Игорем картошину. Вторую получила Алена, вгрызлась в нее, пачкаясь в саже.

Вкус печеной картошки ей помнился с детства, слишком мимолетного и настолько призрачного сейчас, что казалось, его не было вовсе. А вкус остался. А еще мамин и папин смех, их кружение в объятьях друг друга на берегу таежной речушки. Запах промокшей под дождем хвои и влажности стоящей в палатке. Камешки на берегу, из которых Алена строила замки. А еще промокшие кроссовки брата. Его она почти не помнила, а эти проклятущие кроссовки с яркой, красной полосой по бокам, впечаталась.

А может, и не было ничего — придумала?

— Не спи, — толкнул ее Петр.

Алена отряхнула руки от кусочков шелухи и сажи, и спросила:

— Ты помнишь своих родителей?

Мужчины притихли, поглядывая на нее. Девочка, приникшая к седому Георгию не по детски тяжело уставилась на нее.

Больная тема и заводить ее не принято. Что черт Алену за язык потянул? Впрочем, и "черт" произносить тоже не принято — этих чертей по округе бродит полным — полно.

— Что вдруг спросила? — сломав ветку и бросив в огонь, спросил Петр, стараясь не смотреть на нее.

— Так, — пожала плечами, жалея, что задала вопрос.

— Я помню, — протянула девочка.

Гера сунул ей картошину в руку и подтолкнул прочь от костра:

— Иди, Мариша, поиграй.

— Деда-а...

— Иди!

Девочка насуплено поплелась к стайке своих сверстников.

Дети — главное богатство базы, главное достояние последних представителей человечества.

— Говорят, демография тогда ушла в ноль, — протянул молодой мужчина — Серго.

Гера подгреб угли палкой и кивнул нехотя:

— Было.

— А что вообще было? — спросила Алена.

— Тебя что сегодня на вопросы пробило? — недовольно спросил Игорь.

Алена обняла плечи руками, посмотрела в серое, туманное небо:

— Ночью лежала и думала: как такое случилось? Что произошло?

— Я этот вопрос миллион раз себе задавал и сто миллионов раз слышал, — сказал угрюмый бородач — Викентий.

— Как на счет ответов?

— Туманные, как небо над головой. Да и кто остался из тех, кто мог знать, помнить? Георгич и то дитем был.

— Угу, — кивнул тот, подтверждая. — Помню только темноту и... труппы. Жуткий запах разлагающейся плоти. Жуткий, а привычный, будто иных запахов и не было. Мы все прятались и прятались. Потом шли и шли. Один лагерь, другой. Ссоры из-за пищи, каких-то цветных банок, а еще огромные бочки солярки. Мы играли между ними, — протянул, задумчиво глядя в костер. — Дети войны, дети последней битвы...

— Так играли? — кивнула подбородком девушка в сторону группки мальчишек, бегающих друг за другом с импровизированными пистолетами.

Мужчина обернулся, чтобы посмотреть и хмыкнул:

— И так тоже.

— Может в этом дело?

— То есть?

— Они играют в войну. Георгий играл. Выходит из поколения в поколение мы играли в войну. Играли даже в мирное время. Может, так мы ее звали?

— Чушь. Дети перенимают жизнь взрослых и вносят ее модель в игры. Они тренируются, учатся выживать. Как иначе, как нам не воевать? Прикажешь умереть? Лапки вверх, да? И детям тоже?

Алена неопределенно повела плечами — ответа у нее не было.

К костру быстрым шагом подошел Забелин и кивком позвал за собой:

— Скала, Федор, к Генералу.

Молчавший все это время кудрявый мужчина вскинул голову, оглядывая лагерь, по которому уже сновали солдаты, поднимались мужчины от костров, прихватывая оружие, женщины собирали детей и уводили в укрытие.

— Неужели опять желтые идут? — протянул бледнея Петр.

— Тьфу ж ты! — сплюнул Георгий, поднимаясь и пристраивая автомат на плечо. — Поели...

Генерал — было и прозвище и должность. Здоровяк с тяжелой челюстью и не менее тяжелым взглядом темных глаз был непререкаемым авторитетом на базе. Всегда собранный, волевой, казалось напрочь лишенный сантиментов, он был похож на вожака испуганной стаи, которая держалась вместе и не бежала врассыпную поджав хвост, лишь благодаря его влиянию.

Никто не знал, как его зовут, не знал, откуда он. Только шрамы на лице давали понять, что был он в самом пекле и вышел живым, а значит, знает, как выжить, значит, хитер, силен, умен, осторожен. Для вожака очень ценные качества.

Он стоял на пригорке у импровизированного корпункта и смотрел в старый, потертый армейский бинокль. Именно так он назвал его один раз и Алена запомнила, сложила — раз есть армейский бинокль, значит была армия, а раз была армия... Не таким уж мирным было человечество и возможно ее версия об агрессии, заложенной в человеке и вышедшей в час X из-под контроля, посеявшей то, что сейчас пожинают осколки былого человечества, не такой уж бред. Да и не может быть бредом, потому что косвенно подтверждается и другими фактами — оружием, в котором не было нужды в отличие от пищи, умению убивать, которому учились быстрее, чем арифметике.

С одной стороны — естественно. Человек, как любое животное стремится выжить.

Но с другой — отчего те же моралы выживают без автоматов и винтовок, не вырывают кусок галеты изо рта соседа, их детеныши не носятся с пистолетами из палок и не обстреливают камнями деревянные мишени?

Генерал покосился на девушку и сунул ей в руку бинокль:

— Сопка слева, посмотри.

Алена прижала окуляры к глазам, навела прибор на сопку. Первое что увидела — худые, исцарапанные ноги, обернутые тряпками. Потом края некогда белой то ли рубахи, то ли платья. Чуть подкрутила фокусировку и смогла рассмотреть всю группу: женщина, мужчина, два парня, лет пятнадцати, не больше и девочка лет пяти. Они, шатаясь, плелись вперед, судя по виду, не соображая куда. Оружия при них не было, клади тоже. Это и насторожило.

Алена пристальней оглядела лица, пытаясь посмотреть в глаза и, смогла лишь на секунду встретиться взглядом с парнем. Но того было довольно.

— Инферно, — констатировала, отдавая мужчине бинокль.

Генерал недоверчиво глянул на нее, посмотрел в бинокль, опять глянул на девушку и закаменел лицом. Процедил, глядя перед собой:

— С чего взяла?

А то неясно!

— Зрачков нет.

— Есть.

— Нет. Границы размыты.

Мужчина повесил прибор на грудь и упер руки в бока, свесив голову:

— Ты понимаешь, что мы сейчас их уложим? А потом окажется что они люди. Греха не боишься?

— Генерал, вы спросили — я ответила. Что вы хотите еще?

— Она ни разу не ошибалась, — заметил тихо Федор. Генерал глянул на него: ты-то помолчи, коль не спрашивают.

— Отсюда снять сможешь?

— Не проблема, — снял с плеча винтовку, пристроился на валуне.

— Мужчину, — отдал приказ Генерал и вновь приник к окулярам.

Щелчок и разрывная пуля вспорола лоб мужчины, разорвала голову. Тело осело на мох... а группа даже не заметила этого — упрямо шагала вперед. Минута ожидания, всматриваясь в останки плоти и вот пошло движение — колебание воздуха, загустение. Останки тела задымились, еле видный дымок превратились в ярко сиреневый шар. Он рванул вперед и за долю секунды достиг корпункта, влетел в лиственницу у валуна. И рассыпался с оглушительным треском и искрами. Присутствующих обдало удушливой волной, заставляя невольно сжаться, и все стихло, пропало.

— Инферно, — просипел Федор, стряхивая с себя россыпь обугленной коры. — Что ж они шатаются и шатаются?

— Они ищут, — тихо сказала Алена, которая даже не пошевелилась за это время.

— Кого? — в унисон спросили мужчины.

— Своих.

— Жертв они ищут!

— Они не понимают, что мертвы и ищут пристанища, свое прошлое, своих близких. А эти переносчики.

— Убирай всех, — приказал Федору Генерал, не обратив внимания на слова девушки.

Какая разница чувствуют мертвые себя мертвыми или нет? Ищут пристанища или пищи? Они несут смерть живым, эпидемию безумия.

— Может не стоит их убивать?

Бред!

— Что? — наморщил лоб Генерал. — Скала, повтори.

— Эээ... так, — очнулась Алена. Мужчина смерил ее подозрительным взглядом и кивнул:

— Иди отдыхай. Это приказ.

Девушка развернулась и пошла в лагерь. И уже в спину услышала голос Федора:

— Устала она, Генерал. Баба все же.

— Нервы как у робота. Такие не устают.

Не прав, — подумала девушка, пристраиваясь на лапнике на камнях у кривой сосны.

Обняла винтовку и закрыла глаза, но знала — не заснет. Это у нее с рождения — не может спать и все. Два — три часа максимум. Наверное, стресс, еще полученное в детстве психическое повреждение. Георгий говорил — так бывает.

Впрочем, кто не в стрессе здесь? А ведь спят, порой так крепко и долго, что на дозор не добудишься и в дозоре толкаешь — не спи.

Ноздри защекотал запах варенной картошки с олениной — готов обед. Внизу, в шатровой палатке меж деревьев поежился от холода ребенок, сильнее прижимаясь к матери. А та спит — дыхание ровное, ничего ее не тревожит.

Шишка упала за палаткой. Ребятня потянулась с мисками к чану. Ручеек журчит меж камней и кто-то брякает эмалированным ведром и кружкой, набирая воду. Трещат полешки в кострах, разговоры, разговоры, тихий шелест губ...

— Найди деда, — шепчут, белея на глазах. Бескровное лицо, огромные глаза в которых ужас и понимание — конец.

— Найди деда... Найди!!!

Алена вскочила, покрывшись мурашками. Огляделась — фу, ты, опять привиделось!

— На, — Рэм поставил перед ней, еще полоумной от видения, миску с варевом. Сел рядом, прислонившись спиной к стволу. Забрякал ложкой, поглядывая на девушку. — Чего одуревшая такая?

Алена потерла лицо ладонями, взяла миску. А в пище, как в зеркале — серые огромные глаза и перекошенный в крике рот. И шелест веток над головой словно повторил: "найди деда, найди деда".

Алена хлопнула миску на землю и забрала у Рэма кружку с водой, ледяной настолько, что зубы сводило. Выпила залпом и прижала руку к губам, унимая ломоту в деснах.

— Ну, ты сильна, — хмыкнул мужчина. — А поесть?

— Не хочу.

— Хочешь, чай принесу? Девчонки с Матушкой брусники набрали. Вкуснотища!

"Найди деда!!" — дунул ветер в лицо. Алена шарахнулась, толкнув мужчину.

— Да ты чего?! — придержал ее тот, возмутившись.

"Если б знала", — сторожась оглядела лесок, пригорок, камни.

— Глюки, — тряхнула волосами.

— Сходи к Батюшке, отчитает.

— Ходила, — буркнула, поднимаясь.

— Тогда к Матушке — травку настоит, напоит — полегчает.

Алена качнула головой — не поможет.

Матушка и Батюшка фигуры на базе приметные, неизменные и более полезные, чем любой рядовой живущий здесь. И более важные, чем сам Генерал.

Батюшка, высокий, не старый еще мужчина с русой бородкой. Взгляд добрый, но острый, голос сильный, но тихий. Ни разу его не повысил. А говорлив, как балаболка. И так заговаривает, что себя забываешь, проваливаешься словно в кисель и легко становится, спокойно. Что трогало, волновало, пугало, печалило — все прочь, будто не было. Смотрит говорун на тебя, бубнит и весь ты таешь, исчезаешь. Хоть режь по живому — не почувствуешь.

А заговаривать ему все равно кого — хоть человека, хоть рысуху, хоть ветер и дождь.

А вот, что с инферно, что с желтыми — мимо. И с Аленой...

Матушка, говорят, сестра его.

Улыбчивая вечно, словно иного и не знает, женщина, владела тайными, как называли, знаниями, о влиянии трав. Хворь изводила легко. Поколдует что-то над мисочкой с водой, покидает в нее, отламывая от пучков сухой травы листиков, лепестков, корешков, сушеных ягод, напоит и словно заново родит. Матушка, одно слово. Правда, Георгий говорил, ее Лена зовут.

Да какая разница. Их всех кто-то когда-то как-то звал. Рэма вон, Василием зовут, а фамилия Рэм. И зовут Рэм — за фамилию и за имя. И ее Аленой не кличут — Скала и все.

— Не поможет мне Матушка, не поможет Батюшка. Самой надо вспомнить и понять.

— Что?

— Кто эта женщина.

— Какая? — огляделся Рэм. — Ты же всех знаешь.

— Не эти, а та что во сне приходит.

— Ууу... Часто?

— Третий день.

— Может мать?

— Мама? — задумчиво посмотрела на него девушка. — Нет, — головой качнула. — Она бы не могла мне сказать "найди деда". У меня не было деда, точно помню.

— А бабушка?

Алена нахмурилась:

— Не помню такую. Да и молодая эта для бабушки, скорей подруга мне.

— Тогда не знаю.

— Угу. Вот и я, — протянула и потопла в сторону ручья — умыться да от наваждения избавиться.

— А поесть?! — возмутился Рэм.

Девушка склонилась над ручьем, подставляя ладошки ледяной воде, но до лица пригоршню не донесла. Услышала то ли шорох посторонний, то ли намек на звук необычный, неправильный. Взгляд вскинула, мгновенно насторожившись, и руки дрогнули, выплескивая воду.

Буквально в трех метрах от нее стояла та женщина из видения, смотрела укоризненно, давяще. А зрачков не было!

Инферно!

Откуда здесь, почти в центре лагеря? Бедааа...

Рука потянулась к оставленной на камнях винтовке, а взгляд цепко держал мертвую в поле зрения.

"Найди деда!" — впилось в мозг, заставляя поморщиться от неожиданности и резкости в голосе. Только рта-то женщина не открывала.

Точно, инферно. Рука сжала дуло винтовки, подтягивая ее, только поможет ли? Если эта не переносчица, как то семейство — нет.

Женщина поморщилась как от боли, застонала. В глазах не укор, боль такая, что Алену невольно скрутило и пронзило не словами — пониманием, что женщина хоть и мертва, но не инферно. И затратила она массу сил, чтобы явиться ей и сказать эти два слова. И огорчена, буквально раздавлена тем, что глупая ничего не поняла.

Женщина растаяла, Алена без сил опустилась на камни и, дрожащей рукой почерпнув воды, обтерла лицо. В груди еще ныло неизвестно отчего и было жаль, опять же, непонятно что.

Может, правда, к Батюшке сходить?...

Отползла к лиственнице, спиной притулилась и глаза закрыла — минута, приду в себя и схожу.

Все гремело и трещало. Огромные лиственницы, кедры, сосны падали как спички. Их сносило, как косило колосья.

Маленькое сердечко выскакивало от страха, взгляд метался: куда? Куда?!!

Грохот падения очередного ствола и ветки по лицу, заставляя сжаться, зажмуриться.

"Беги!" Но куда?!

Рев падения, пыль и перед глазами шершавые стволы исполинов и рука, тонкая как отломанная веточка ракиты.

— Баба?...

Рывок и она встретилась с глазами полными боли и отчаянья.