Тетрадь 101

— Пусть попробуют. Ваше прошлое — оно прошлое, я уже говорил. Что у каждого за спиной висит...

— А у тебя что есть? — перебил его Андрей.

— Любопытной Варваре что с носом сделали? — тут же отпарировал Бурлаков и сам ответил: — То-то.

— Меньше знаешь, дольше живёшь, — кивнул Андрей и по-английски: — Резонно, — и опять по-русски: — Своё при себе и держи, это ты правильно. Но вот у Эркина семья. Жена, дочь.

— Женя мне невестка, Алиса — внучка, — уже совсем спокойно ответил Бурлаков и улыбнулся. — Кто ж от такого добра отказывается.

— Слушай, — ухмыльнулся Андрей. — А чего это ты со всем согласен? Так мы тебе уж и нужны?

— Нужны, — стал серьёзным Бурлаков.

— Зачем?

— Детей не зачем-то рожают, а просто, чтобы были. И дружат не зачем-то, а просто дружат. И любят так же.

Андрей задумчиво кивнул, но упрямо продолжил:

— Это ж тебе обуза лишняя.

— Любовь обузой не бывает.

— А ты что, уже полюбил меня?

— Не уже, я всегда тебя любил.

Бурлаков встал и повернулся к плите. Снова зажёг огонь под сковородкой, положил масло. Андрей, выложив на стол сжатые кулаки, молча следил за ним.

— Эркина, — он прокашлялся, — его ты тоже... любишь? А его когда успел?

— Когда узнал, что он твой брат, — ответил, не оборачиваясь, бурлаков.

Андрей улыбнулся.

— Здоровско отбиваешься.

Бурлаков пожал плечами.

— Это правда. Гарнира у меня нет, вернее, его долго делать. Хотя, постой...

— Я сижу, — придурочно поправил его Андрей.

Бурлаков усмехнулся и достал из холодильника кастрюльку.

— Когда поджарятся, разогрею кашу. Будешь с кашей?

— Чего не съешь из вежливости, — ответил Андрей.

Бурлаков весело хмыкнул. Ну всё, главное они друг другу сказали, а это уже так... пузыри-пузырики для куража. Перевернув отбивные, он сдвинул их на край сковородки и выложил в кипящее масло кашу, перемешал. Конечно, отбивные хороши с луком и картошкой, но возиться с этим некогда. Чайник уже закипел, надо заварить свежего чаю.

Андрей сидел и молча следил за его хлопотами. Как тогда в Загорье — мелькнуло вдруг в памяти. Женя хлопотала у плиты, а он сидел в халате Эркина и молча смотрел на неё. Ладно, это он сделал. Правда, ещё кое-что надо уточнить, но то уже так, мелочёвка.

Бурлаков заварил чай и оставил его настаиваться. Достал тарелки.

— Тебе помочь? — решил всё-таки предложить аАндрей.

— Нет, сиди, я сам.

Он накрыл на стол, нарезал хлеб.

— Водку пьёшь?

— Я всеядный, — усмехнулся Андрей. — Отчего и нет, когда компания подходящая.

Бурлаков поставил на стол маленькие стопки и достал из холодильника сразу запотевшую початую бутылку. Нашлись и маринованные огурцы.

Выпили, не чокаясь и без тоста, залпом. Закусили огурцами и чёрным хлебом, и Андрей накинулся на еду.

— Ты обедал сегодня?

— А что? — поднял глаза от тарелки Андрей. — Заметно? — и улыбнулся. — Так, перехватил кое-чего. Не до того было.

Бурлаков кивнул.

— Пьёшь много?

-Не больше других и меньше многих, — усмехнулся Андрей и пояснил: — Меня редко берёт.

— В деда, — одобрительно кивнул Бурлаков.

Андрей неопределённо хмыкнул, но промолчал.

Вторую отбивную он доедал уже спокойно. Сам не ждал, что так проголодался, даже вкуса сначала не почувствовал. От еды и выпитого он разрумянился, глаза блестели уже не зло или насмешливо, а весело.

— А теперь что?

— Чай будем пить.

— Годится, — улыбнулся Андрей. — Сейчас ещё одно дело решим, и баста, освобожу тебя.

— Сначала решим, а там посмотрим, — спокойно ответил бурлаков, убирая тарелки и расставляя чашки. — сахар сам себе клади.

— Ага, — согласился Андрей.

Бурлаков сел и налил себе чаю, отхлебнул.

— Ну, так что за дело?

Андрей ухмыльнулся.

— Семейное. У Эркина двадцать первого свадьба.

— Как?!

— А просто. Годовщина у него с Женей. Так что хотим отметить, собраться, — Андрей снова ухмыльнулся, — по-семейному. Ну как, приедешь?

— Обязательно, — сразу ответил Бурлаков. — Тем более по такому случаю. О подарках ты уже подумал?

— А что положено дарить? — с искренним интересом спросил Андрей.

Бурлаков задумчиво кивнул.

— Обычно, что-нибудь в хозяйство. Посуду или бельё.

— Какое? Ну, нательное:

— Это слишком интимный подарок, — улыбнулся Бурлаков. — Столовое или постельное.

— Аг-га! — Андрей отхлебнул чаю. — Ну, посуды много, скатертей тоже, простыней...

— бельё лишним не бывает. Сколько смен должно быть?

— Три, — сразу ответил Андрей. — В ходу, в стирке и запасная. Ну и сверх как получится.

— Бельё всегда считали дюжинами.

— Двенадцать смен?! — изумился Андрей. — Ни хрена себе!

Бурлаков рассмеялся его изумлению

— Полудюжина-то у тебя наберётся?

— Не обо мне речь, — отмахнулся Андрей. — Ладно, давай белья. Красивого. Я видел, с кружевами там, с прошвами. Как раз свадебное.

— Хорошо, — согласился бурлаков. — Если хочешь ещё, сам наливай.

Андрей покачал головой.

— Ладно, спасибо, что накормил. Теперь что ещё?

— Спешишь куда? — спокойно поинтересовался Бурлаков.

— Тебя ж там ждут, — Андрей кивком показал куда-то на стену. — Я слышал, ты сказал, что позвонишь. Так что я пойду, пожалуй.

— Никуда ты не пойдёшь.

Андрей прищурился.

— Свяжешь или запрёшь? Или всё вместе?

— Или ты дурить не будешь, — в тон ему ответил Бурлаков. — Куда ты сейчас пойдёшь, сам подумай. И зачем? — и повторил: — Не дури.

Андрей настороженно оглядел его и, помедлив, кивнул.

— Допустим, останусь, дальше что?

— Ничего особого, — Бурлаков улыбнулся. — Ляжем спать, с утра позавтракаем.

— А дальше? — и сам, не дожидаясь вопросов: — Поезд у меня в шесть.

Бурлаков кивнул.

— Посмотрим город, по магазинам пройдёмся. Устраивает?

— Отчего ж нет, — пожал плечами Андрей и посмотрел на свои часы. — Ну что, на боковую?

Бурлаков встал.

— Иди, приводи себя в порядок, в ванной всё есть. Я тебе в кабинете постелю.

— Ладно, — встал и Андрей.

Он ощущал подкатывающую, придавливающую его усталость и не хотел, чтобы Бурлаков это заметил. Потому и не спорил. Да и глупо спорить с очевидным. Куда, в самом деле, он бы подался ночью в чужом городе. На вокзале ночевать, что ли?

Ярослав сказал, что приедет обязательно, но не раньше двадцати трёх.

— Хорошо, Ярик, — согласилась Елизавета Гермогеновна. Мы тебя ждём. До свидания.

Положила трубку и пошла в спальню. Степан Медардович лежал под пледом на диване. Кадошка и Фиделька, свернувшиеся клубочками на своём законном месте в его ногах, подняли головы и завиляли хвостами.

— Ярик будет в одиннадцать.

— Спасибо, Лизанька, я отдохну пока, а вы ужинайте, не ждите меня.

— Не выдумывай, — улыбнулась Елизавета Гермогеновна. — Мальчики жаждут услышать рассказ. Отдыхай спокойно, я зайду за тобой.

Она вышла, прикрыв за собой дверь, и закрутилась в неизбежных домашних хлопотах.

Без пяти одиннадцать зазвенел звонок, и Кадошка с Фиделькой бросились вниз облаять и приветствовать гостя. По верхнему коридору они пробежали молча и залаяли только на лестнице. Степан Медардович встал и сменил халат на домашнюю куртку. В спальню заглянула Елизавета Гермогеновна.

— Как ты?

— Всё в порядке, Лизанька. Ярослав приехал?

— Да. Сядем по-семейному.

— Разумеется, Лизанька.

Ярослав приходился Степану Медардовичу племянником по родству, так как братьями были их прапрадедушки, и по возрасту, будучи ровесником Захара, бывал у них часто, и потому можно спокойно ужинать на кухне. Тем более, что совсем недавно, в войну, кухня слишком часто бывала единственным тёплом местом в огромном доме, а в одну из зим даже спали здесь же.

— Добрый вечер, дядя, — улыбнулся Ярослав входящему в кухню Степану Медардовичу. — Как съездили?

— Добрый вечер, Ярик. Отлично. В провинциальных сокровищницах всё ещё попадаются настоящие бриллианты. Основная экспертиза будет после реставрации, но уже ясно, что подлинный Мартелли. Двести лет считался безвестно утерянным. Будет о чём поговорить с итальянцами. И у тебя, гляжу, дела в гору, уже майор милиции. Поздравляю.

— Спасибо, дядя, — Ярослав немного смущённо повёл плечами с новыми погонами.

Лариса и Зоренька уже поздоровались с гостем и ушли к детям, хозяйничала за столом Елизавета Гермогеновна.

— Ты прямо со службы, Ярик?

— И на службу, тётя, — улыбнулся Ярослав, садясь к столу. — Так что случилось?

Степан Медардович принял у жены стакан с чаем, со вкусом отхлебнул.

— Спасибо, Лизанька, очень хорошо. У меня в дороге было небольшое приключение.

Ярослав стал серьёзным.

— Нужна моя помощь?

— Скорее консультация. Закончилось всё благополучно, я жив, здоров, и даже с деньгами.

Рука Елизаветы Гермогеновны, раскладывающей по тарелкам ломтики холодного варёного мяса, на мгновение замерла.

— Даже так? — сурово спросил Роман.

— Энде гут аллес гут, (или лучше дать немецкий текст: Ende gut — alles gut.) — ответил старинным присловьем Степан Медардович.

— И всё же, отец, — Захара покрутил ложечку. — Ведь думали... Лучше бы я поехал с тобой.

— И кто бы улаживал в ГАУ (нужна расшифровка: Главное Артиллерийское Управление?) и на заводе? Нет, Заря, я ни о чём не жалею, но за заботу спасибо.

Ярослав слушал внешне спокойно, и голос его был спокоен, но не безмятежен.

— Так что же случилось, дядя?

Степан Медардович кивнул.

— У меня был очень интересный попутчик. Познакомились в вокзальном ресторане. Милый провинциальный мальчик из приличной семьи.

Ярослав понимающе кивнул.

— Представляю. И что этот мальчик?

— Кое-что показалось мне несколько... противоречивым ещё в ресторане, но я не обратил на это внимания. А нам оказалось на один поезд и даже в один вагон, купе, правда, разные. Ну, ночь как обычно, а сегодня с утра началась игра.

-Тоже, как обычно, — вставила Елизавета Гермогеновна, стараясь немного разрядить обстановку.

— Совершенно верно, тётя, — кивнул Ярослав, оставаясь серьёзным.

— Да, Лизанька. Шесть человек. Этакий кондовый купчина, моряк-фронтовик, мелкий чиновник, молодой... — Степан Медардович на секунду запнулся, подбирая определение, — человек неопределённых занятий, я и этот мальчик. Играем в "двадцать одно".

— Кто предложил? — вежливо, но жёстко спросил Ярослав.

— Именно этот мальчик. Назвался он, кстати, ещё в ресторане Андреем. Ну, а в поездной игре представляться, ты знаешь, не принято.

— А что, Яр? — спросил Захар. — Узнал кого-то?

— Ещё не уверен. Продолжайте, дядя.

Степан Медардович кивнул.

— Благодарю. Ну, играю с переменным успехом. В проигрыше, но разумном. А купец разошёлся. Вожжа под хвост, и всё к этому полагающееся. К Воложину купец проигрался вчистую и сошёл. Мы остались впятером. И тут, — Степан Медардович с ухваткой опытного рассказчика обвёл взглядом слушателей. — Я никогда такого не видел. До этого момента я всё понимал. А дальше... и вот тут, Ярик, ты знаешь, меня... фольклором расейским не удивить, но этих слов не знаю, не встречал.

— А именно?

— Болдох зелёны ноги. Кого так называют, Ярик?

— Беглого каторжника, — по-прежнему очень спокойно ответил Ярослав. — Термин старинный, применяется редко и по очень серьёзным основаниям. И кто кого так назвал?

— Фронтовик Андрея. А тот ответил странным вопросом. Куму доклад готовишь?

— Правильно ответил, — кивнул Ярослав. — Как и положено. Кум — это начальник оперчасти в тюрьме и на каторге.

— Интересно, — протянул Роман. — И что, отец?

— Из участника меня сделали наблюдателем, и Андрей играл только с этими тремя. Забрал карты и не просто держал банк, а заставил их играть на своих условиях. Сам назначал им ставки и...

— Выигрывал? — не выдержал Роман.

— Не то слово. Пятнадцать конов и пятнадцать раз подряд у него двадцать одно, а у них то перебор, то недобор.

— И они не сопротивлялись? — спросил Ярослав.

— Стоило им хотя бы чуть-чуть слегка намекнуть на сопротивление, и он давил их... Даже нож показал. Прятал в рукаве, выпустил на ладонь и снова убрал, — Степан Медардович вдруг улыбнулся. — Ах, какой нож, Ярик. Рукоятка самая обычная, явно рабочая, но лезвие... заточка... полировка... Я еле удержался, чтобы не спросить о мастере. Привёл бы нашу коллекцию в порядок.

— Хорошо, что не спросили, дядя, — улыбнулся Ярослав. — Такая любознательность слишком дорого обходится.

— Да, этот... Андрей так и сказал, что один его знакомый покойник тоже много спрашивал.

Ярослав кивнул.

— Ещё о чём-нибудь говорили?

— Его спросили, не "мокрушник" ли он.

— И что ответил?

— Что его масть выше.

— Выше "мокрушника" только "мочила", — Ярослав отпил чая, оглядел сидящих за столом и продолжил академически спокойно: — "Мокрушник" убивает, но по делу, грабя, воруя или насилуя. Убийство не цель, а средство, или побочный продукт. "Мочила" — только убийца и, как правило, по заказу. На той стороне их откровенно и почти официально называют киллерами. Эти трое — шулеры или, на этом языке, "каталы". Что он их задавил и отобрал у них деньги, правильно. По воровской иерархии он несравнимо выше. Но как вы уцелели, дядя?

Степан Медардович кивнул и продолжил.

— Я сидел молча и смотрел. Если честно, любовался виртуозной работой. К Скопину он их обыграл вчистую, мелочь медную из карманов заставил выгрести и выгнал. А потом рассортировал все деньги. Отделил и забрал, что проиграл вначале, отделил и отдал мне мой проигрыш, а остальное поделил пополам и половину отдал мне, — Степан Медардович усмехнулся. — Компенсация за моральный ущерб. И немного просветил. Что эти трое шулеры, а колода с крапом... Кстати, колоду он мне отдал на память. Лизанька, у меня в пиджаке, в кармане.

— Я сейчас принесу, — встала Елизавета Гермогеновна и вышла.

Когда за ней закрылась дверь, Степан Медардович быстро спросил, понизив голос.

— Татуировка, точка на верхней губе под носом, что это за знак?

— У кого он был?

— У Молодого. Андрей называл его петушком. Когда, судя по тону, оскорблял.

— Это и есть оскорбление. Это название... пассивного гомосексуалиста. И точка на губе... оказывает любые услуги, в том числе и сексуальные.

— Понятно, — кивнул Степан Медардович.

Захар брезгливо поморщился, а Роман передёрнул плечами, но оба промолчали.

Вошла Елизавета Гермогеновна и положила на стол колоду.

— Вот.

Ярослав быстро, тасуя, просмотрел её и передал Захару и Роману.

— Профессионально сделано. У кого из трёх она была?

— Принёс проводник. Я его давно знаю, Арсений, и Андрей мне сказал, что проводник всегда заодно с шулерами и даже указывает им потенциальные жертвы.

— Так и сказал? — улыбнулся Ярослав.

— Нет, он сказал: в доле и даёт наводку. На это моих знаний хватило. И вот кстати, Ярик, ещё в ресторане, я говорил о странностях, скорее, несовпадениях. Сказал, что репатриант, угнали ребёнком, а говорит совершенно чисто, без малейшего акцента. Представился рабочим в цеху, а речь вполне интеллигентная, словарный запас опять же скорее студенческий. Столичного гонора, правда, нет, но для провинциального института вполне приемлемо. И одет. Во всём джинсовом. Рубашка и брюки, новенькие, от Страуса, знаешь эту фирму?