Убить менестреля Часть 1

Бывший главнокомандующий не мог этого описать словами. Он просто смотрел на людей, которые ходят, дышат, живут — и сердце дрожало от счастья. Этому не было логического объяснения, ведь разум не видел никаких особых выгод из-за этого. Но сердце чувствовало, что эти люди стали ему ближе и роднее любого из соплеменников. Исключая, конечно же, Шамана.

Это потому, что мы спасли их, — подумал бывший главнокомандующий, — и стал в некотором смысле дарителем жизни. Наверное, похожее чувство возникает у неполноценных рас... каких неполноценных?! — оборвал он себя и тут же поправился:

У нормальных рас это чувство испытывают родители — и поэтому они защищают своих детей, не щадя себя, жертвуют жизнями даже не ради спасения ребёнка — а просто ради того, чтобы он прожил хоть немного дольше. Я никак не мог этого понять. В нашем цивилизованном государстве всё не так — личное благо важнее всего, и дети воспринимаются как досадная помеха. Их стараются не заводить, а если заведут — пытаются поскорее от них отделаться. Я не понимал людей, но теперь — понимаю. Зато я перестал понимать своих сородичей. Как можно, хоть раз испытав это чувство, забыть о нём, отшвырнуть его в сторону? Как?!

— Известно, как, — сурово ответил Шаман, не прекращая совершать руками магические пассы, и бывший главнокомандующий понял, что последние слова он произнёс вслух. — Это закономерное следствие нашего принципа жизнеустройства. У нас каждый сам за себя — и это неизбежно проникает и в семьи. Да и семьи образуются не так, как у людей.

— Ты намекаешь на...

— Нет, — брезгливо отмахнулся Шаман. — Я имею в виду принцип. Люди, эльфы, гномы семью образуют с теми, кого любят. Именно любят. А у нас, где чувство любви освистано и осмеяно, семью образуют с теми, с кем выгодно. Неужели ты не чувствуешь разницы?

Бывший главнокомандующий озадаченно умолк. Действительно, он давно мечтал накопить достаточно денег, чтобы какая-нибудь длинноногая блондинка согласилась выйти за него замуж. Все так делали — и ему даже в голову не приходило поступать иначе. Он совершенно искренне считал, что чем красивее супруга, тем приятнее будет с ней жить — забывая о прочих факторах. Это было нормально, как на рынке — чем лучше вещь, тем дороже она стоит. Вещь?

— Получается, у нас женщины выставляют себя на продажу? Жену приходится покупать? Как какую-то вещь? — горестно прошептал он.

— Нет, — покачал головой Шаман. — Покупают очень редко — у тебя денег на это не хватит. У нас женщины сдают себя во временное пользование — за очень хорошую плату. И в любой момент срок этого пользования может окончиться — если ты разоришься... или просто возникнет на горизонте некто, у кого на один золотой больше!

— Но это же ужасно! Разве можно женщин, таких красивых... я хотел сказать — таких милых, воспринимать вот так?

— Ты ещё не видел настоящего ужаса. Ты не встречал женщин, которые довели этот принцип до логического завершения — и очень хорошо, что не встречал. Они обратились в свою противоположность.

— Как это? — недоумённо спросил орк, но его прервал резкий грохот.

Бывшему главнокомандующему на миг показалось, что он ослеп. Тьма сгустилась, став почти упругой, осязаемой, нависла над ним, намереваясь поглотить всякое биение жизни, ударилась об огненное кольцо, отскочила, опять ударилась...

Огненный круг съёжился. Шаман прилагал бешеные усилия для его восстановления, но получалось не очень — если рядом с орками Огненная Стена в несколько раз превышала рост человека, то на противоположном краю она была вровень с ростом Шамана. Миг — и через неё ринулись хищные чёрные тени, казавшиеся на фоне огненной стены посланцами чего-то потустороннего, жуткого и крайне враждебного всему живому.

— Удержи! — бросил сквозь стиснутые зубы Шаман.

Бывший главнокомандующий и сам не помнил, как оказался возле низвергающегося через стену водопада волчьих тел. Жалобно замычал телёнок, в ужасе закричал кто-то из пастухов — и бывший главнокомандующий стремительно и самозабвенно ворвался в зубастые ряды хищников.

Так сражаться орку ещё не доводилось. Обычно он с безупречной логикой просчитывал наперёд развитие тех или иных комбинаций, оценивал их, выбирая наилучшую, и мало кто из сородичей мог в этом искусстве с ним сравниться. Неполноценные... нормальные расы — другое дело. Строгой и безупречной логике движений орочьего ятагана они противопоставляли вихрь, интуицию, фантазию и импровизацию из защит и контратак, которые орк просчитать так до конца и не смог.

Но сейчас просчитывать было нечего. Логика и холодный рассудок явственно говорили орку, что уцелеть он не сможет — просто потому, что это невозможно. Невозможно вычислить направления атак ощетинившегося клыками чёрного водоворота, сверкающего бусинами красных глаз.

— Уйди в сторону! — наперебой кричали логика, рассудок и страх. — Прячься посреди стада, волки отвлекутся на коров и до тебя не доберутся!

Бывший главнокомандующий выругался сквозь зубы, посылая незваных советчиков подальше. И ринулся в самый центр смертельного водоворота.

Почему-то орк вспомнил осаду Города Людей и того долговязого паренька с копьём, принявшего вызов на поединок. Паренька, уступающего орку всем, чем только можно — силой, умением, разнообразием тактических приёмов, скоростью, опытом, наконец! Уступающего, обречённого на неизбежное поражение — и всё равно побеждающего. Царапина на груди, оставленная копьём паренька, напомнила о себе короткой болью — и орк вздрогнул, вспомнив глаза своего противника. В них горела не ярость, не ненависть и не злоба — в них светилась любовь. Любовь к своему городу, к своим согражданам, а может быть — и к кому-то ещё... Орк вспомнил пронзительный взгляд эльфийской принцессы с натянутым луком — взгляд, дырявящий его душу ничуть не хуже, чем стрелы бы пронзили тело. Сущностью паренька была любовь — и поэтому орк ничего не смог с ним сделать! Именно она дала пареньку и силу, и ловкость, и мастерство. Она уравновесила преимущества орка, а потом — и помогла превзойти их.

Сейчас бывшим главнокомандующим двигало похожее чувство. Эти люди, Шаман, да и стадо — проникли внутрь его, заполнив какую-то часть души — а его душа проникла в их души. Они оказались взаимосвязаны — добротой, интересом, симпатией. Это состояние представляло разительный контраст с оркским обществом, где внутренняя сущность каждого замкнута на себя, и только на себя! Поэтому бывший главнокомандующий не мог оставаться на месте. Не мог отгораживаться стадом и пастухами от клыкастой смерти, ибо в них была его часть, и со смертью любого из них умирала и часть орка. Каждая рана человека болью отдавалась и в бывшем главнокомандующем, притом гораздо, гораздо сильнее. Он не раз опускал глаза, ожидая увидеть разорванную волчьими клыками руку — но рука была целой, хоть и в крови. В волчьей крови. Чёрного цвета.

Почему я до сих пор жив? — запоздало удивился орк. — Ведь логика говорила...

Но логика ошибалась. Бывший главнокомандующий на миг увидел себя как бы со стороны — его тело атаковало и уворачивалось от ударов, не столько видя, сколько предугадывая их направление. Ему не нужно было видеть врагов, он вёл бой на уровне инстинктов, когда нет времени следить за противником глазами. Орк чувствовал их замыслы, предугадывал движения и нёсся вперед на волне наития, опережая чужую мысль. Намерения волков полыхали перед глазами тёмными полосками, и от них можно было увернуться. Бой превратился в сплошную импровизацию — и она принесла плоды в виде устеленной волчьими трупами земли.

Натужно, словно преодолевая нешуточное сопротивление, высота Огненная Стены выросла вдвое — и от льющегося водопада остался быстро иссякающий поток серого пепла. Бывший главнокомандующий ткнул в бок ятаганом последнего волка и со стоном упал на колени. Ятаган, ставший вдруг непомерно тяжёлым, выскользнул из ослабевшей руки. Рана последнего волка оказалась не смертельной — он оскалил клыки, готовясь к прыжку, и орк едва успел испугаться и потянуться за ятаганом, при этом хорошо понимая, что не успевает — как вдруг на голову волка опустился тяжёлый топор. Бледный пастух стопором в руке улыбнулся орку и шагнул к нему, чтобы помочь подняться. Бывший главнокомандующий бросил взгляд на усталого, но довольного Шамана, и благодарно поднял большой палец. Шаман с улыбкой кивнул, но тут же его лицо исказилось от невероятного ужаса. Раздался испуганный вскрик пастуха.

Тёмной искрой сверкнуло предчувствие: неведомый враг, возникнув из ниоткуда, летел к горлу бывшего главнокомандующего, и орк отчётливо и страшно понял — не увернуться. Не успеть. Это смерть. Время замедлилось; разрывая вязкий и неподвижный воздух, орк протянул руку к ятагану, одновременно пытаясь рвануться вбок — и ясно сознавая, что он безнадёжно опаздывает. Бывший главнокомандующий ожидал смертоносного прикосновения огромных клыков, вспышки боли и победного рычания врага.

Рык, хруст, крик! Только вот боль почему-то всё не приходила. Орк подхватил ятаган — и время рванулось вперёд, словно пришпоренная лошадь. Орк резко развернулся, готовясь разить врага — и на миг застыл, как вкопанный. В локте от его горла висел окутанный чёрным ореолом вожак — огромный волк свирепого вида, чьи челюсти, казалось, были способны перекусить мифрил. Меж лопаток бывшего главнокомандующего пробежал холодок — он ясно представил себе, как эти ужасные клыки впиваются в его шею. И впились бы — если бы не пастух, выставивший руку, на которой вожак и повис. Оцепенение орка прошло, и на замену ему пришла злость. Серия резких ударов — и с вожаком было покончено.

Орк бросился к оседающему наземь пастуху, бледному от шока и потери крови. Аккуратно усадив своего спасителя наземь, орк коротко поинтересовался:

— Зачем?

Пастух ответил непонимающим взглядом.

— Зачем ты меня спас? — тихо спросил бывший главнокомандующий. — Ты пожертвовал своей рукой ради какого-то орка. Зачем?

— А как же иначе? — побелевшими от боли губами прошептал пастух.

— Я не понимаю. Объясни! — от встряски орка голова пастуха качнулась из стороны в сторону.

Пастух пожал плечами и, неловко улыбнувшись, развёл руками. Это усилие оказалось для него чрезмерным — глаза человека закатились, и он потерял сознание.

Орк резко встал и обернулся к Огненной Стене. Ярость горела в нём — постоянным, ярким огнём. И этот огонь настойчиво требовал выхода — хотелось завыть и разорвать врага в клочья, кем бы он ни был. Чужая боль, вернее, боль небезразличного человека оказалась гораздо сильнее своей собственной — намного сильнее. Орк сжал рукоять ятагана и шагнул к Огненной Стене.

Словно дожидаясь этого мгновения, Стена мигнула и погасла. Во внезапно сгустившейся темноте была видна лишь россыпь багровых точек. И только услышав озлобленное рычание, орк понял, что это алчные волчьи глаза. Бывший главнокомандующий зло ухмыльнулся и двинулся им навстречу, рыча при этом что-то нечленораздельное.

Сама схватка запомнилась орку плохо — память сохранила лишь отдельные эпизоды боя. Точнее сказать — бойни. Ятаган разил без устали, намного превосходя в скорости волчьи тела, чьи движения в ускоренном восприятии орка казались медленными и неуклюжими. Звуки боя слились в одну басовитую ноту, давящую на уши, и бывший главнокомандующий время от времени встряхивал головой, пытаясь отвязаться от надоевшего звука.

Внезапно раздавшийся ясный и чистый звон от удара металла о металл заставил орка выпасть в режим реального времени. Он оглядел окрестности, и злая усмешка, искривлявшая его губы во время боя, превратилась в довольную улыбку. Багровых глаз больше не было видно — лишь далеко, на самой границе поля зрения удирало прочь несколько серых теней. А перед орком маячила человеческая фигурка с огромным двуручным мечом в тонких руках. Лицо фигуры было скрыто капюшоном.

— Ты кто? — дружелюбно спросил бывший главнокомандующий, опуская ятаган. — Не бойся, я друг...

В этот момент фигура перешла в атаку. Двуручник атаковал стремительно и безжалостно, но отголоски боя ещё жили в восприятии орка, и ему удалось избежать прикосновения смертоносного металла. Опомнившись, орк и сам перешёл в атаку. Мощный удар — и тяжёлый меч выскользнул из руки противника.

— Не убивай! — крикнула фигура, и бывший главнокомандующий использовал всё своё мастерство, чтобы остановить клинок у самой шеи противника. Вернее, противницы — ибо голосок явно принадлежал женщине.

— Я сдаюсь, я твоя пленница, только не убивай, — скороговоркой выпалила она, откидывая капюшон с головы. Да, лицо несомненно принадлежало человеческой женщине, но вот что-то в нём было не так... Орк опустил ятаган и, напряжённо всматриваясь в её лицо, пытаясь понять, что же его насторожило, успокаивающе начал:

— Я тебя не трону...

Женщина взмахнула рукой. Орк дёрнулся в сторону, но опоздал — левое плечо пронзила острая боль. Женщина удовлетворённо осмотрела окровавленный кинжал, словно по волшебству возникший у неё в руке, и медленно улыбнулась. Так, как улыбалась бы змея, умей она улыбаться. С выражением крайнего удовольствия на лице женщина принялась слизывать кровь с кинжального острия. При этом её глаза горели столь безумным вожделением, что даже видавшего виды орка передёрнуло от омерзения. Он понял, что его насторожило в её облике. Казалось, что её лицо совершенно не могло выражать нормальные женские чувства — добрую улыбку, нежность, достоинство, любовь. Оно было способно лишь к выражению противоположных эмоций — злобы, жестокости, подлости и ненависти. Именно это заставило орка оцепенеть — он чувствовал себя так, будто перед его взором открылось нечто дорогое, но немилосердно исковерканное и изгаженное.

— Нет... — в отчаянии простонал орк.

Женщина тем временем успела поднять двуручник и снова ринулась в атаку. Бывший главнокомандующий поднял ятаган. Вновь закипел бой и послышался звон стали. Она очень неплохо владела своим оружием — у обычного бойца было бы мало шансов выжить в такой схватке. Но орк не был обычным — он был лучшим из лучших. Несмотря на необычную силу его противницы, двуручник был всё-таки тяжеловат для её женских рук, и поэтому шансов не было именно у неё. Она всё-таки исхитрилась отбить три удара — но четвёртый пронзил ей сердце.

Со всех сторон к бывшему главнокомандующему потянулись тёмные нити, своей чернотой выделяющиеся даже на фоне ночного неба, но орк их не замечал. Он смотрел в лицо поверженной им противницы и всё повторял, как в бреду:

— Как это возможно? Кто посмел сделать с ней такое?

— Мы. Мы и посмели, — Шаман, оказавшийся рядом, взмахнул рукой — и орков прикрыла сияющая полусфера, в которой тонули все тёмные нити. — Это идея, о которой я говорил, доведённая до своего логического завершения — женщина, убившая в себе всё женственное, и обратившаяся в свою противоположность.