Вера лжи

Антон подался к ней, пристально всматриваясь в глаза; левое веко чуть подёргивалось, меж бровями пролегла складка. Пригладив растрёпанные волосы, криво усмехнулся:

— Как тебе в моей шкуре? Прониклась, ощутила?

— Это неправда... неправда! — Вера отчаянно замотала головой. Мысли разбегались, перескакивая с третьего на десятое: гнусное предложение, отказ от сделки, тьма, объявшая мир, программный сбой. Пациент, который знает то, что не должен знать. Исчезнувшие точки входа. Договор! — ударило вдогонку. Обещанное свидание, шанс взамен на шрам. Вот почему...

— Договор? — переспросил Антон. — Шанс? Серьёзно? Нашла кому верить.

Вера изумлённо уставилась на него: она что, бормотала вслух? Вроде нет.

— Не вслух. — Он махнул рукой. — Я... Нет, ты не поймёшь.

— Считаешь, стекляшка не выполнит обещание?

— Даже не сомневаюсь. Одно дело устроить ничего не стоящее свидание, другое — позволить уйти.

— Ну хоть ты-то не ври. Сам же говорил, что не хочешь. Или забыл, как и я?

Антон смотрел вскользь, избегая встречаться взглядом. Произнёс глухо:

— Говорил.

— Были причины?

— Были? — фыркнул он. — Есть и никуда не делись.

— Пойдём, — отбросив колебания, удивляясь своей настойчивости, сказала Вера. — Вставай и пошли. Хватит играть по ее правилам.

— Да какие, к чёрту, правила?! — Антон вскочил, спугнув голубя, бросил раздражённо: — Не будь наивной, стекляшка не выпустит ни меня, ни тебя. Особенно тебя. Просто так — не выпустит, зря стараешься. Нет у нас никаких шансов, всё ровно наоборот, мы — ее шанс.

— Откуда ты...

— Господи, Вера! — Он сорвался на крик, так вымотанный капризами ребёнка отец орёт в ответ на безобидное "почему". — Оставь идиотские вопросы, послушай... — На лоб наползла тень, Антон осёкся, лицо исказили судороги; выдохнув через стиснутые зубы, промычал: — У тебя проблемы. Там, в феврале, и здесь — со стекляшкой. Нам надо... — прервавшись на полуслове, схватился за голову.

Гримасы становились сильнее, резче, лицо рябило, распадаясь на фрагменты, пересобираясь и вновь распадаясь, кружа обрывками конфетти. В глазах таяла чернота.

Вера отшатнулась. Антон шагнул ближе, навис горой, уперев ладони в спинку скамейки. Он трудно, с присвистом дышал; щёки побледнели, на лбу выступили бисеринки пота.

— Я устал, я не могу, — прошептал еле слышно. — Устал бороться, держать ее, сопротивляться тебе. Сил уже нет...

Приступ, кажется, миновал, Антон справился — с чем, вернее, с кем? Или не справился? Вера боялась, что это уже не совсем Антон или совсем не. Может, его вообще не было, и это лишь очередная уловка. Измученный вид вызывал жалость пополам со страхом, Вера не знала, что делать, как реагировать; виски нестерпимо ныли, словно в них толкли песок. Он наклонился, неразборчивый шёпот перерос в крик:

— Думаешь, я не хочу выйти из комы? Хочу! — Кожа на скулах натянулась, покрывшись сеточкой трещин; Антон впился ногтями в лицо, будто пытаясь содрать приросшую маску, освободиться от чужого присутствия. — Она жаждет вырваться, понимаешь? Воплотиться в реальности — и не вместе со мной, а вместо меня!

Кожа лопнула, сочась капельками крови; лоскуты расползались, обнажая не кости и не мясо, а... пустоту. Сквозь прорехи колкими искрами просвечивали... Вера зажмурилась, по-детски надеясь, что морок рассеется, сгинет и ей не придётся удирать, спасаясь от непонятно кого или чего, петляя меж кустов и поскальзываясь на округлой брусчатке.

— У нас мало времени, Вера, почти нет! А ты еще лезешь куда не надо, мешаешь. Себя спасай, не меня! Слышишь? Себя!

Голос отдавался в затылке тупыми, размеренными ударами; шея задеревенела от напряжения, виски ломило. Она до боли в лопатках вжалась в скамейку, скорчилась, заткнув уши, точно маленькая испуганная девочка, которой некому помочь и некому защитить.

Край горизонта заволокло мглой, тьма сгущалась; солнце тонуло в чернильной дымке, наливаясь дурным багрянцем. Дохнуло стужей. Там февраль, всплыло из глубин сознания, за окном метёт, и фуры размалывают снег в кашу... Тучи за спиной Антона стягивались в тугой узел, сминая и выворачивая пространство.

— Не меня! Себя!!

Он схватил впавшую в ступор Веру за плечи и тряс, тряс, пока та не завопила от ужаса.

* * *

Благополучно забытый ноутбук до сих пор пылился в шкафу — впопыхах я не забрала с витрины блок питания, и ноут мёртвым грузом осел на полке. Не сразу сообразила — откуда он, собственно, взялся? Потом дошло: довольная, как слон, тащу, прижимая к груди... Ну да, еще и стекло разбила. Вечером наведалась в магазин оргтехники, где, кроме блока, разжилась мышкой и портативными колонками. Заодно присмотрела офисное кресло с удобными подлокотниками, к сожалению, слишком тяжёлое, чтобы дотащить до дома. Пришлось, как и прежде, сидеть на стуле.

С ноутбуком привычнее раз этак в сто — писать от руки не люблю, корябаю как курица лапой. Если я здесь надолго, стоит вести дневник, пригодится. Тем более, что ощущение — всё это было, было! — порядком раздражает. Явных доказательств нет, но найти и отметить странности с дневником будет легче.

Едва загрузилась система, ноут шустро прицепился к бесплатному вай-фаю, и виндовс предложила скачать обновление. Удивительно, тут есть интернет! Я ожидала чего угодно, но о подобном и мечтать могла. Открыла браузер — яндекс, гугл, надоедливые баннеры, запросы на уведомления от сайтов. Всё как полагается. Из любопытства сунулась проверить почту, соцсети, блог. Вдвойне удивительно, что блог реально был моим, как и публичные записи в соцсетях. Старые, недельной давности записи. Вот только пароль не подходил.

Ненастоящий, ну конечно же! Клон, калька — с поправкой на объём информации, доступной стекляшке. Причём не ясно, насколько копия расходится с оригиналом. А что если — ошарашила дикая мысль — условные там и тут в цифровом мире пересекаются? И можно подать весточку, связаться с куратором проекта, другими операторами или сотрудниками института? Предупредить. Попросить о помощи.

Завела себе новый аккаунт и новый почтовый ящик.

Через минуту в ящик упало сообщение: "Уговор дороже денег". Без подписи, адрес отправителя скрыт. Долго соображала, от кого? Затем пришло второе, лаконично-угрожающее: "Сучка" и ссылка на видео. Забавное такое, с черепашками.

Мне стало дурно, я вспомнила. Пруд, дорожки как символ выхода из тупика, разговор с Антоном, закончившийся панической атакой. А еще — своё потрясение, испуг и бессилие. Чувство унизительного, мучительного стыда вогнало в краску, затмевая рассудок. Я кинулась в ванную, шикарную, с зеркалом в полный рост — ломать, крушить, мстить. С гантелью наперевес, первым, что подвернулось под руку. Мстить за ложь, крушение надежд, глумление над моей доверчивостью. Фурия, дщерь Эреба! Кровавоглазая, змееволосая, карающая. Дверь была заперта, и визгливый женский голос кричал: "Занято! Валера, дебил, что ли?!"

Почтовый ящик переполняли однотипные сообщения: "Вера, у тебя проблемы".

"У тебя, — ответила я на последнее. — Проблемы будут у тебя, мразь".

Пешком спустилась на восьмой, чтобы опять не застрять в лифте, если честно, я боялась им пользоваться. В жажде нарушить запрет — любой! все! — ворвалась в квартиру этажом ниже, под ноги с мявом метнулся облезлый безухий кот. Разумеется, в квартире никто не жил; из разбитого окна на кухне веяло вечерней прохладой, на полу валялся растерзанный пакет кошачьего корма, воняло экскрементами. За что меня наказали в прошлый раз, вашу мать?!

Запал прошёл, и я вернулась домой.

На тёмном экране ноутбука мерцала заставка — лопающиеся мыльные пузыри. В тусклом свете лампы на экране, если наклониться поближе и присмотреться, отражалась комната, я... и стекляшка.

Привет, говорит стекляшка.

Иди в задницу, отвечаю я.

Давай, шарахни гантелью. Или ноутбук жалко?

Ты меня обманула!

Серьёзно? Экран вспыхивает дугой электросварки, яркой, как тысяча солнц, а пол прыгает навстречу с резвостью горного козла. Едва не упав, успеваю схватиться за спинку стула. Глаза жжёт, в них словно швырнули песок. С трудом разлепляю веки, предметы плывут и двоятся.

Затылок не напекло, солнышко? — участливо интересуется стекляшка.

Обманула! Подсунула пруд вместо речки, ненастоящего Антона. Заставила забыть, что случилось раньше.

С чего ты взяла, что ненастоящего? У тебя был шанс, ты его упустила. Сама виновата.

Врёшь. У того Антона лицо текло и пересобиралось — прямо как твоя мерзкая физиономия.

Прелесть, что за дурочка, хихикает стекляшка. Верунчик, как ты собираешься отличать настоящее от ненастоящего здесь, во сне? Способ не подскажешь?

Растеряно молчу.

Правильно, никак.

Ладно, соглашаюсь. Но ведь шансов не было, не прикидывайся. Из-за тебя я забываю, что происходит, потому и не могу ничего сделать. Вхожу в сеанс — и не помню, выхожу — не помню. Каждый раз как первый, лишь иногда что-то всплывает в сознании. Путает, сбивает с толку. Мешанина взамен цельной картины, куцые обрывки.

Нет, стекляшка трясётся от беззвучного смеха. Я ни при чём, не перекладывай с больной головы на здоровую. Сеанс не прерывается, просто раньше ты подключалось на десять-двадцать минут, а теперь подключена всегда.

В курсе, отвечаю сухо. И что?

То, говорит стекляшка. Есть медленный сон и есть быстрый, они чередуются. Ты вообще знаешь о цикличности, о смене фаз? Период активности во время подключения — нечто вроде быстрого сна с ярким обособленным сюжетом. Затем наступает медленная, глубокая фаза, и тебя вырубает.

Складно рассказываешь, да только сомнограф так не работает.

Не веришь? Смысл мне врать? Тебя вырубает, и воспоминания стираются. К тому же сновидения слабо связаны между собой. Затем опять идёт быстрая фаза — с новыми персонажами и новой, в кавычках, историей. Старые отправляются в архив.

Да какой новой? Я устала бежать по кругу, крутится белкой в грёбаном колесе.

Не придирайся к словам. Раз память не сохраняется, отчего бы и нет?

Я же частично помню... Плохо, урывками, но помню.

Верунчик, технические вопросы будешь задавать программистам. Выберешься — спроси.

Ты явно недоговариваешь. Откуда взялась закольцованность событий? Что за долбаный день сурка?!

Петли, стекляшка зевает, временные. Ей наскучило объяснять прописные истины. Со временем, если заметила, творится бардак.

Хватит заливать! Пруд вместо речки, по-твоему, бардак со временем?

Речки нет, точка входа с мостиком недоступна.

Почему?

По кочану, стекляшка касается виска. За тобой должок, солнышко.

Нет, возражаю. Должок за тобой, тварь, честная встреча с настоящим Антоном. С реальной, твою мать, возможностью вытащить пациента и прекратить сеанс.

Вот настырная, говорит стекляшка. Знаешь, что будет потом? Лучше тебе не знать.

На тёмном экране ноутбука лопаются пузыри. Если наклониться ближе и присмотреться, в нём отражается комната и моё лицо — лоб, губы, нос, шрам у виска. Я, настоящая.

* * *

Над прудом вились чайки — пикировали к самой воде, взмывали ввысь, закладывая вираж за виражом. Ловили рыбу? В обмелевшем, заросшем тиной пруду? Не смешите. Похожие на крупных белых голубей, они сновали между помойкой на дальнем берегу и разгрузочной зоной супермаркета поблизости. Чайки отличались от своих морских товарок, но были такими же крикливыми.

— Сволочи, — нарушив молчание, Вера хрустнула пальцами. — Уже уши болят.

Чаячий гомон напоминал что-то среднее между кряканьем и карканьем.

Вера с Антоном сидели на скамейке, в тени высокого клёна, наблюдая за суетой в закатном небе. От воды тянуло сыростью, и Вера куталась в олимпийку, галантно предложенную Антоном. Точка входа изменилась: мостик канул в небытие, речку сменил пруд, уток — чайки. Хороший знак. Наконец-то, после цепи неудач ей повезло. Теперь нужно закрепить контакт с пациентом и, целиком завладев его вниманием, увлечь за собой, начав длинный, долгий и трудный путь... Мысль споткнулась. Что-то подобное уже... было? Неясно отчего накатывало беспокойство, сердце сжималось в тягостном предчувствии, мучило странное ощущение дежа вю. К тому же она, хоть убей, не помнила, как удалось увести Антона с мостика.

— Сволочи, — согласился он и подсел ближе.

От неожиданности Вера отодвинулась. Антон смотрел на нее с непонятным выражением, пристально, изучающе.

— Твой шрам, — он тронул висок, — как-то связан с работой?

Вера напряглась. Пациент развивает контакт, надо бы подхватить, продолжить, расширив границы общения. Пойти навстречу, постепенно направляя беседу в нужное русло. Но вопрос слишком неудобный, слишком личный, костью поперёк горла.

— Ты не обязана отвечать.

Она кивнула: да, не обязана. Да, связан. Откуда тебе известно? Первый спасённый с того света оказался тем еще ловеласом, обаятельным, настойчивым; у Веры был сложный период — развод, разочарование в жизни, и она пала жертвой пустяковой интрижки. Потом выяснилось — у ловеласа жена в другом городе, гражданская, но тем не менее. Эта жена припёрлась в исследовательский центр, закатив скандал прямо на рабочем месте с битьём и швырянием хрупких предметов... Стоп, какая, к дьяволу, работа?! В узких рамках легенды тема работы вообще не должна возникать. Вдобавок, мы в отпуске.

Наверное, мысли отразились на лице, слетели с губ возбуждённым шёпотом.

— Мы не в отпуске, Вера.

— Что?..

— Ты застряла в индуцированной коме. Из-за меня.

Вера обмерла, в мыслях дурацким рефреном крутилось: как белку в колесе, раз за разом... Хляби памяти отверзлись, хлынув библейским потопом; ковчег, получив пробоину, шёл ко дну. Образы мелькали с безумной скоростью, наслаивались друг на друга: "дождь" из стеклистых нитей, шанс взамен на шрам, пруд с черепахами, последний разговор со стекляшкой. Ты меня обманула! Правда? Экран вспыхивает дугой электросварки. За тобой должок, солнышко. За тобой, тварь, честная встреча с настоящим Антоном. Не выйдет, точка входа с мостиком недоступна. Почему? Спроси у него.

— Антон... точка входа не та.

— Точек входа нет, ни одной. Ты застряла.

— Как нет? Это аппаратная возможность.

— Стекляшка уничтожила их. Точнее, я вынудил ее.

— Зачем?!

— Чтобы ты даже не пыталась.

Вера дёрнулась, словно от пощечины. К зоне разгрузки магазина, обдав улицу дизельным выхлопом, подъехал здоровый фургон. Смуглые подсобные рабочие, гортанно перекрикиваясь, волокли в недра супермаркета ящики и коробки. Над ними кружили чайки.

— Допустим, — Вера скрипнула зубами, — мне понятно, в чём выгода упыря: он жрёт тебя, час за часом. Когда сожрёт, примется за меня. Но отчего ты. Добровольно. Отказался.

Антон встал, прошёлся вдоль скамейки и, подобрав невзрачный камушек, зашвырнул в пруд. Брызги вспыхнули радугой — красноватой в закатных лучах.

— Выгода? Нет, стекляшка не упырь, она просто... нечеловек и не отягощена ни моралью, ни принципами. Любые средства для нее хороши и оправданы: надо будет — убьёт, не надо — равнодушно пройдёт мимо.