— В фильме подсмотрела, — буркнула на немой вопрос. — Заказала еще очки зеркальные, но пока напыление не готово, что-там перемудрили юные коршуновцы. Зато мы готовы, Иван Александрович. Давайте нам вашу экспедицию. Мы договорились, чтобы владельцы промежуточной базы разместили двоих-троих человек на год. С вашей стороны место для портальной установки. Лучше всего на Торбеевом озере.

— Отчего не на Плещеевом, например? Отчего именно на Торбеевом?

— Там энергетически выгодное место для переходов. Наверное, от Великих Древних канал остался.

— Хорошо. А что же вы собираетесь транспортировать через этот портал?

— То самое, что мы в прошлый раз обсуждали, помните?

— Порошок... Прах... Ага, помню. А толк в нем какой?

Хоро поглядела за окно, где в мареве над горячими крышами сонно колыхались дирижабли, снова улыбнулась:

— Надеюсь, ваши ученые мне это и скажут. Мы, собственно, запланировали его промышленную добычу. Но для этого нам нужен тот ваш капитан. Организовать открытый город-государство людей и фавнов.

Из пастушьей сумки на боку Хоро вынула трубочку старинного вида пергамента. Развернула, прижав подаными пресс-папье. На свитке оказалась карта, составленная по всем правилам топографии: с сеткой параллелей-меридианов, с цветной растушевкой высот и глубин, с яркими клюквенными городами, разве только с непривычными символами в наименованиях.

Принесли чай. Серов поглядел на карту, улыбнулся:

— Мужик с серпом гонится за драконом и перепрыгивает рыбу.

Хоро показала мизинцем область в рыже-коричневой затушевке горного массива:

— Вот здесь у нас устойчивая точка выхода, очень удобно. Севернее Вейла, между Вейлом и Атласом примерно так. Чтобы высасывать фавнов из экономики Вейла и Мистраля. И конкурент для фанатиков из Белого Клыка. Конкурент Менажери, потому что не надо плыть за океан. Высшая награда — возможность эмигрировать на Землю, где нету гримм. Хм, если, конечно, вы согласитесь. Учитывая политические последствия уже здесь, для вас.

— А эти ваши фавны не того... Физически? Они вообще на Земле жить смогут? Насколько их фавновство завязано на этот ваш Прах?

Гостья хмыкнула:

— Вот заодно и узнаем.

Одним глотком Серов допил чай и внимательно изучал карту минут пятнадцать, пока свою чашку допивала Хоро.

— Понятно, что ничего не понятно... — Серов потер виски. — Если Кеннеди узнает про фавнов... Он от лис-оборотней еще не проср... Просох, извините. В общем, надо идти к Хрущеву. Только тут есть одна загвоздка.

Хоро вскинула брови.

— Ваш капитан болеет. Этим, как его... — нашарив бумажку в кармане, Серов расправил ее и прочитал по слогам:

— Вис-це-раль-ный лей-шма-ни-оз. Лихорадка, короче. Догнала его Африка, рукожопый контингент... Континент. Лумумбарий долбаный, мобуту ему в кабилу салазаром через ньереньере с чомбе по самые гизенги, и хаммершельдом утрамбовать до характерного щелчка... Простите.

Хоро нахмурилась, но не проявила желания срочно бежать и спасать. Напротив, сказала спокойно:

— Тем важнее открыть стационарный портал. А то я сейчас даже дочку за лекарством послать не могу. Ее запросто может выкинуть под этот ваш Мусохранск Новосибирской области.

— И что? — Серов пожал плечами. — По сравнению с вашими масштабами все наши расстояния — буквально пара шагов...

Хоро ухмыльнулась:

— Только шаги строевые и по карте СССР, капитан эту шутку рассказывал.

— Тогда пошли. Я сразу о вас доложил, но там длинное совещание. Вот, на селекторе огонек — похоже, закончили. Пойдемте, вы же наверняка еще не видели большой кабинет с модельками?

* * *

Большой кабинет с модельками, прославленный американским телевидением на всю планету, заполнился сотрудниками сразу нескольких контор. Во-первых, люди Соколовского, "советский RAND", пытающийся прогнозировать будущее на сколько-нибудь научной основе. Во-вторых, референты из Ефремовского "института коммунизма", на предмет подготовки конституции, основных кодексов и агитационной литературы. В-третьих, практики из внешэкономторга и десятого управления. Первые на предмет создания более-менее рабочей экономики в новорожденной социалистической стране, вторые на предмет защиты от завидущих глаз и загребущих лап.

Новая рабочая группа получила первую полностью реальную задачу. Естественно, пока что в общих чертах, для выработки списка вопросов к группам разведки. Территория, климат, половозрастной состав населения, разбивка по профессиям и образованию. Как организовать город-государство, откуда людей брать, какие варианты рассчитывать, а какие оставить на потом, как маловероятные — но все же не забыть, потому что раз в год и палка стреляет, сами понимате, товарищи...

Наконец, долгое совещание закончилось и в большом кабинете остались лишь маленькие машинки-самолетики за сверкающими витринами, да два усталых пожилых человека, чувствующих себя точно такими же фигурками под стеклом, с которых вот-вот осыплется старый лак.

Никита Сергеевич Хрущев, первый секретарь ЦК КПСС того самого СССР, где Серов служил начальником Госбезопасности, вернулся за привычный стол, утер лысину и отложил платок.

— Ну что, Иван Александрович, доигрался напильник на треугольнике? Это сколько у нас уже пересечений? Осколок этот, плюс мир промежуточной базы. Плюс наш собственный мир. Какие-нибудь джунгли Судана. Да что там, казахские баи с подземными тюрьмами, и это ведь у нас, в Союзе! А все равно, как на другой планете...

Хрущев снова протер испарину платочком. Серов побарабанил пальцами по кожаной папке.

— Вот что, — Хрущев подтащил чистый лист, на котором написал размашисто:

"Серову, Келдышу, Ефремову. Никакой кустарщины. Научно все организовать. Институт изучения исторических последовательностей. При нем кафедру прикладного применения. На опыте Африки, Малайзии, Кубы и т.д. Финансирование из фонда новой техники."

Расписался и подал записку Серову со словами:

— Десятому управлению ГРУ все равно же, куда военных советников посылать, в Анголу или на Осколок. А что там с капитаном? Если он болеет, что, замены нет?

— Есть. Но на той стороне хотят именно его.

— Понравился, что ли?

Иван Александрович вложил приказ в кожаную папку. Прищурился на солнечные блики по стеклянным витринам:

— Я уже почти это спросил. А потом спохватился: вот сейчас она ответит: "Ага, люблю, жить без него не могу". И дальше какие наши ходы?

— Капитан же у тебя холостой... Эх, черт, я понял!

— Вот-вот. Хотя, — тут Серов уже вздохнул без наигрыша, и с настоящей тоской, — думаю, он все равно уйдет. И пусть бы себе шел, чего за него цепляться. Два новых мира и черт знает сколько еще в перспективе... Мы дивизии в сорок первом сжигали за меньшее, а тут один капитан. Тем более, что не в концлагерь его и зовут.

— А со снаряжением что? Снова ручная тележка и лентами патронов замотаться от головы до жопы?

— Ну вот ученые предложили скоростной поезд, чтобы влетал в портал за сколько-то микросекунд. Но Хоро вполне логично возразила, что на той стороне тогда тоже рельсы нужны, и оборудование, и электростанция для всего, и жилье для персонала, и так далее... Следовательно, строить переход лучше сразу на Осколок, не через эту их промежуточную базу. В общем, это дело далекого будущего. Пусть пока она своего капитана вылечит, а вся эта толпа умников рекомендации напишет. В начале и тележки хватит.

Серов засмеялся глухо, с усилием:

— Помнишь, ты шутил, что у нас есть уставы на случай землетрясений там, беспорядков и так далее?

— Помню, что я приказал такие уставы разработать.

— Вот мы и доросли до прогрессорства. Давай-ка организуем работать настоящих профессионалов. У нас же они есть, мы оба читали, вспомни?

Хрущев пощелкал в воздухе пальцами:

— Ты чего, предлагаешь туда... Этих?

Серов простецки пожал плечами:

— Сам смотри. В той истории они уже написали такой образ коммунизма, что все прямо аху.. Ахнули. В нашей-то истории ни разоблачений на двадцатом съезде, ни истеричной кампании по реабилитации, ни кровавого подавления Будапешта. Да и с Прагой теперь не все так однозначно... Ну, надеюсь, что нормально получится. И вот, у них теперь, выходит, и поводов особых нет сомневаться в коммунизме.

Хрущев поморщился:

— Шило в жопе при них осталось. Характер, ум и образование никуда не делись.

— Так это же и хорошо! Эксперимент: чего они в таких условиях напишут? Капитана только предупредить, чтобы про источник ничего не болтал. Хватит с них и Хоро.

Никита Сергеевич поднялся и некоторое время ходил между стеклянными гробиками, теряясь в неимоверно тоскливых бликах рыжего низкого солнца. Наконец, из дальнего края комнаты Серов услышал:

— Слушай, а это вообще... Нормально... Так с людьми поступать? Чего уставился? Я вот смотрю, раньше мы об этом не задумывались, а в итоге-то оно и вышло: дякуй тобi, боже, шо я не москаль, — Хрущев разгладил вышиванку под пиджаком.

Серов перешел на тот же край комнаты, чтобы не кричать. Помолчал тоже и криво ухмыльнулся:

— Ты же мне сам говорил еще когда вся эта петрушка началась, вспомни, в пятьдесят третьем еще...

Повернувшись спиной к закату, Серов отчеканил, подчеркивая сомкнутой ладонью каждое слово:

— Разрешается все! Буквально все! Если оно идет на пользу Советскому Союзу!

И добавил уже без прежнего запала:

— Хорошая книга умных авторов Союзу точно не повредит... А то ишь ты, "пряничный СССР", шерсть на носу!

На память Хрущев не жаловался:

— Действуй. Разрешение дано.

И уже в спину выходящему Серову бросил:

— Только подбери толкового фельдъегеря.

* * *

Фельдъегерь приехал тертый, не пышущий идиотским щенячьим энтузиазмом. Увидевши в глубине прихожей еще и старшего брата, кивнул себе довольно: сразу оба письма выдам. Только паспорта, товарищи, прошу предъявить. Распишитесь в получении. Вот ваши пропуска, а вот билеты. Послезавтра ждут вас, не опаздывайте...

Козырнул хмурой Ленке, даже улыбнулся извинительно: служба, мол, не серчай, хозяйка...

И пошел по лестнице вниз, только дверь машины не хлопнула, не заурчал мотор. Сперва Ленка на это внимания не обратила, а потом и вовсе стало ни до чего. Из вежливости она дотерпела лишь до мига, когда оба мужчины свои конверты вскрыли и прочли.

— Ну, Лена, — только и начал старший, пока младший, чуя крепкую драку, отползал к новому холодильнику.

— Елена Ильинична! Что "Лена"? Что "Лена"? У меня одной тут хер до колена! Больше мужиков нету в доме! Я одна могу послать в жопу этих упырей? Мало им твоей службы в Самаре и на Камчатке?

— Лена! Да как вы можете! — младший всегда вспыхивал очень быстро. — Какие они упыри! Это большевики! Как ни говори, они страну построили!

— Костей только под ноги чрез меру вложили. Ты вообще молчи, немочь пухлая, бледная. Ты о них ничего знать не можешь! Это мой отец с ними всю жизнь хороводился, через них и погиб.

— Да что же вы за столько-то лет не наоретесь никак! Лена! — старший отважно вклинился между спорщиками, пытаясь ухватить за руки то Лену, то брата, получая с обеих сторон то полотенцем, то костлявым женским кулачком, то сапогом по голени, и понемногу погружаясь в кипяток бешеной ссоры.

— Они великие люди и народные герои! — младший упрямо склонил голову.

— Все они, Молотовы эти твои, Кагановичи, Ворошиловы — кровавые бандиты, и притом сущеглупые!

Старший помотал головой и полез в шкафчик за сердечными каплями. Прооравшись, младший и Лена отскочили в разные углы кухоньки, яростно толкнувши задницами кто подоконник, кто холодильник, так что грохот в дверь квартиры услыхали далеко не сразу.

Старший, чудом удержавший агрегат от падения, с артистической укоризной выпил сердечные капли; наигрыш весь, однако, испортило белое-белое лицо, куда там свежекупленному "Днепру". И, конечно, Лена не вынесла, и уже без прежней злобы сдернула младшего с подоконника за рубашку, пихнула к двери:

— Там соседка, наверное. Извинись, нашумели... — и захлопотала вокруг все так же артистично осевшего на табурет старшего. Тот после добрых пяти минут тяжкого сопения выговорил:

— Ленка, ну что же ты за меня никак не идешь?

— Аркашка, ну на кой же черт тебе связываться с дочкой врага народа? Катьку я тебе родила, чего еще? Сияющий хер в анкету, чтобы вовсе уже никуда не брали?

— Не понимаю. Тогда почему ты все время спрашиваешь, когда же я на тебе женюсь?

Лена состроила улыбку — как она сама думала, коварную:

— Мне нравится видеть ужас в твоих глазах!

Тут вошли младший с соседкой, и Лена поняла, что раскричалась она все-таки зря. Приперлась не относительно спокойная Мария Викторовна из третьей квартиры, с которой всегда можно обсудить Катькины сопли и мужские фанаберии — приперлась "фрау Шшшс", полоумная старуха-немка из первого нумера, ветеранш-ш-ша и лауреатка, на которую управы не наш-ш-шлос-сь ни в профкоме, ни домкоме, ни, наверное, даже Верховном Совете — потому что в Горсовет Ленинграда на нее точно писали. И ш-ш-што, и ниш-ш-што — об стену горох!

Вышли в проходную комнату, недо-гостиную, выгороженную, когда расселяли коммуналку. Лена снова поморщилась: коричневые шкафы, серо-бурые стулья, невнятного оттенка половик, подлинное черт знает что на стене... Ну да Борис тут и не живет почти, что расстраиваться.

Соседка встала точно посреди комнаты, под самой двухрожковой лампой, что называлась гордо люстрой — пока кто-то не расколотил абажур. Лена приготовилась уже каяться и обещать: "никогда больше", но вдруг непонятно почему запнулась и всмотрелась в гостью внимательней. Прямо сейчас выглядела "фрау Шшшс" как-то больше "фрау", чем "Шшшс", но Лена никак не могла сформулировать, в чем же отличие. Тем более, ничего не поняли и мужики. Аркадий уже сколько лет жил с Ленкой в Москве, наезжая к брату в гости, вот как сегодня. А Борис тоже в обычное время пропадал в Пулково, взахлеб восторгаясь новыми вычислительными машинами и новыми теориями, даже не молодыми аспирантками — что уж там о старухе, оставившей молодость в противотанковых рвах под Лугой.

Фрау Шшшс выпрямилась и неожиданно мягко попросила:

— Не ругайтесь, мальчики. Не ругайтесь. Будьте добрее. Пойдемте лучше ко мне. Будем пить ч-ш-шай. Мне сейш-ш-час торт привезут. Киевский. Я уже Маш-шу приглас-сила.

Да она же одета в чистое! Умыта и глаза подведены!

Лена, не глядя, выхватила у Аркадия пузырек с каплями, отмерила в крышечку и выпила.

— У вас... Что-то случилось?

Женщина, прямо на глазах сбрасывающая годы, помахала официальным конвертом:

— Фридриха наш-шли. Его и того молодого грузина, ах, я забыла. Мы танцевали. Вот в этом платье. Приш-шлось рас-спороть, но совс-сем чуть-чуть. Я влезла, да, я все еще влезла! Ах да, я жила на Вас-сильевс-ском и "ходила по-среднему", ах, это казалос-сь так с-смеш-шно. Глупая девш-шонка, конеш-шно. Фридрих так ревновал, я помню... Но я забыла имя...