| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
Однако есть и существенные отличия.
До "эталонного" 1913-го года и, в течении онного в России только от оспы ежегодно умирало от тридцати пяти до ста тысяч человек.
В не менее "эталонном" 1937-ом году — было расстреляно "сто тысяч пятьсот миллионов" гениальных стратегов, талантливых конструкторов и выдающихся политических деятелей — имеющих огромные заслуги перед мировым революционным движением. Потери, конечно ужасны и невосполнимы...
Но от оспы не умер ни один человек!
Точно так же, позже была ликвидирована или минимизирована смертность от сибирской язвы, чумы, сыпного тифа, полиомиелита и так далее.
Кто-то, скажет: "Да фигня это, твоя оспа".
Согласен: "фигня". Но фигня — благодаря именно большевикам, а не прежней правящей элите — которая после Октября разбежалась по безопасным заграницам, подобно крысам с зачумлённого корабля.
Кто-то из альтернативно одарённых не подумав ляпнул, а за ним как попугаи повторяют глупость:
"Если бы не революция, если бы не большевики — население России в конце 20-го века было бы не менее восьмисот миллионов...".
Деточки!
Вы хотя бы кроликов разводили, чтоб такое так безапелляционно утверждать?
Чем больше популяция при том же ареоле обитания — тем выше вероятность возникновения какой-нибудь инфекционной заразы. В течении двадцатого века, от одной лишь оспы, в мире умерло — от трёхсот миллионов(!) до полумиллиарда(!!!) человек. Эти цифры на порядки превышает число жертв обоих мировых, всех локальных войн вместе взятых и тем более — "жертв коммунизма".
Так что, если бы не большевики с их принудительной вакцинацией, то вполне возможно — население России к 21 веку, не дотягивало бы и до нынешних ста сорока миллионов "с хвостиком".
Знаю, скажите:
"Дык, вакцинацию могли бы провести и, имперские власти — не вытури их большевички, дав хорошенького пенделя!".
Позвольте усомниться!
Вакцинация против оспы была известна ешё с 18 века, мало того — первой привитой на Руси была сама Императрица Екатерина Вторая... Однако, до массовой вакцинации, руки так и не дошли. Других дел-забот у имперских властей был полон рот: братьев-славян от турецкого ига освобождать, "Жёлтороссию" в Китае строить, линкоры-дредноуты для прибрежных луж клепать и казённое бабло пилить...
А народ нехай от оспы дохнет, да с щербатыми рожами ходит — диких медведей от барских усадеб отпугивает, где хрустят французской булкой ещё не резанные большевиками помещики.
Да, что там какая-то оспа?
В дореволюционной России — которую мы могли бы потерять и лет на сто раньше, младенческая смертность была на уровне четверти от всех родившихся маленьких и беспомощных человечков. Страна, в которой гимназистки — так упоительны по вечерам под шампанское, а лакеи и юнкера — румяны, "уступала" по этим показателям только Мексике, Гондурасу и Голандской Индии. Имеются в виду, конечно, те страны — где эта мрачная статистика вообще велась...
Большевикам, не строя дополнительно больниц, не изобретая чуда-лекарств и без массовой подготовки медработников — за двадцатые годы удалось снизить смертность среди новорожденных вчетверо.
Каким же образом, спросите?
За счёт санитарного просвещения населения.
Напечатали и развесили повсюду плакаты типа "Мойте руки перед едой!", "Мухи — разносчицы заразы!", плюс лекции в каждой деревенской избе-читальне.
И ВСЁ!!!
Получили "бэби-бум": население России увеличилось с — 94,4 миллионов человек в 1924 году — до 105,7 миллионов в 1929-м. Высочайшая рождаемость (6,8 младенцев на одну женщину) в истории страны.
Прежняя российская элита, заступившаяся в 1914 году за "братушек-сербов" — стонущих под австрийским игом, додуматься до этого не смогла...
...Ой, ли?
Скорее — не захотела.
Ещё вот...
Даже не упоминая про индустриализацию времён Первых пятилеток — экономические достижения которой во многих случаях достаточно спорны, даже оставляя за поребриком "вторую экономику мира" и путь "от сохи к ядерной бомбе", большевикам удалось к сороковым годам ликвидировать неграмотность в России.
Прежним правящим элитам, для этого не хватило тысячелетней истории страны!
Так что у коммунистов, вместе с великими преступлениями — были и великие достижения, за которые им надо памятники ставить.
А за какие реальные достижения — сравнимые с вышеприведёнными, можно добром помянуть революционеров-либералов 90-х годов?
Молчим...
* * *
Отдёрнув штору и посмотрев на сереющее берлинское небо, Давид недвусмысленно сказал:
— Пора закругляться, Серафим...
Яков Самуилович Рейх, он же "товарищ Томас", почуяв неладное, закишевал:
— Что со мной будет?
Стараясь как можно более равнодушным тоном:
— Всё плохое в жизни у тебя уже было и, оно уже далеко позади, гражданин Рейх! Дальнейшую твою судьбу решит наш пролетарский суд — самый гуманный суд в мире...
Тот, вмиг успокоился, видно вспомнив про "крышу".
— ...Подпишешь протокол, отведём тебя на кухню, напоим кофиём, а потом все втроём отправимся в Посольство — оформлять тебе явку с повинной. Правда, вид у тебя слегка не товарный... Надеюсь, у товарища Томаса лишняя пара сухих штанов найдётся?
После подписи протокола, стараясь не дышать испарениями, развязываю руки-ноги и между делом интересуюсь:
— А теперь напомни мне, кто такой товарищ Альский ? Про товарища Пятникого, я сравнительно хорошо знаю...
Иметь на примете двух честных политиков для каких-либо дальнесрочных планов-задумок — могущих в любой момент возникнуть, попаданцу не помешает ни в коем случае.
Тот, со смефуёчками:
— Аркадий Альский — какой-то неправильный еврей!
Выслушав, плавно подвожу к наиболее заинтересовавшему меня персонажу из "чистосердечного признания" товарища Томаса:
— А товарищ Ганецкий — еврей правильный, по-твоему? Как его хоть по имени-отчеству, какую должность ныне занимает?
— "Ганецкий" — это партийный псевдоним. Он же — "Генрих", "Куба", "Микола", "Машинист". Настоящее же имя — Яков Фюрстенберг, из семьи варшавских зажиточных евреев. Ближайший помощник Ленина по...
Едва уловимое взглядом движение, товарищ Томас коротко взвизгнул "предрождественским" поросёнком: "И-иии...!!!" и, после недолгой агонии, замер с торчащим в сердце кухонным ножом — удивленно уставившись широко открытыми мёртвыми глазами на развороченный череп товарища Абрамова.
"Эге..., — только осталось резумировать, — по ходу, здесь имеется ещё какая-то кремлёвская тайна, знать которую смертельно опасно".
— Чисто сработано, молодец, — похвалил я Давида, — вот только какого чёрта? Договаривались же на кухне его завалить?
— А тебе или ему не всё равно?
— Да мне-то, по большому счёту — вообще нас рать! Ему, в его-то "положении" — теперь, тоже всё покуй... А вот для полиции — нет, не всё равно.
— Обоснуй?
— Выглядело бы более правдоподобно, коль мы решили эту мокруху на хозяина квартиры повесить: по статистике, большинство бытовых убийств — происходит именно на кухне.
Тот, озадаченно чешет затылок:
— Так, давай его перетащим...?
Указываю на небольшую лужицу мочи под стулом недавно убиенного, куда уже успело набежать и свернуться немного капающей крови:
— Вместе с этим дерьмом? Теперь уж давай оставим всё как есть.
Быстро пробежавшивь по квартире, проверив не наследил где и, протерев кое-где гладкие поверхности — избавляя берлинских криминалистов от отпечатков собственных пальцев, собрались на выход.
Меня, не оставляло чувство нахождения в какой-то сюрреалистичной компьютерной игры:
"Фраги" завалены, время собирать "лут"!
* * *
Без особых проблем, после предъявления квитанций изъяв чемоданы с купюрами из камер хранения двух железнодорожных вокзалов и, двух же съёмных берлинских квартир (где деньги находились где угодно — в книжных шкафах, в самих книгах, в ящиках письменных столов), мы с Давидом "всерьёз, но ненадолго" обосновались на третьей. Здесь, кроме где кроме бумажных банкрот, нашлась пара картонных коробок с николаевскими империалами, весом порядка более десяти килограммов каждая.
А вот шёлкового мешочка с "последними бриллиантами" не нашли, хотя покойный про него упоминал...
Давид, саморучно обшмонав квартиру и не обнаружив "брюликов", искренне возмущался:
— Всё-таки надул, гореть тебе за это в Аду!
Я, перебирая-пересчитывая "ликвидность", его как мог успокаивал:
— Бриллианты — весьма специфический товар, партнёр! Головной боли с ним может быть ещё больше прибыли, так что давай условимся: "Всё что ни делается — делается к лучшему".
Всего, денег было невероятно много...
Даже не скажу, сколько именно!
Ибо, они были в разных валютах, курсы которых постоянно колебались, изменялись.
Судя по кое-каким найденным финансовым документам, покойный Рейх занимался не только банальным воровством казённого бабла — но и его "круговоротом": он активно играл на товарно-сырьевых биржах, спекулировал на валютных операциях и довольно успешно.
Лёйман торопился как голый в баню, но я действовал не спеша:
— Наш пароход отчалит из Гамбурга лишь через неделю. Так чего поперёд него волну гнать, местный электорат смешить? Один неверный шаг, напарник и, мы с тобой не только с голой жоппой — но и на нарах... А там поди, тебя уже давно заждались!
Тот шипел, аки библейский аспид, но вынужден был признать мою правоту и мне же довериться.
* * *
Денёк отдохнул-выспался и принялся за дело.
Сперва по объявлениям в русскоязычной прессе, нашёл среди эмигрантов несколько специалистов по финансово-банковскому делу и после беседы с каждым из них, отобрал одного — наиболее внушающего доверие.
Это, уже достаточно пожилой, ещё довоенный "вынужденный" эммигрант — до начала Великой войны имевший дело с николаевскими вкладами в "Дойче банке". После объявления войны между странами, вместе с другими российскими поданными мужского пола — он был арестован и до самого Брестского мира сидел в лагере для интернированных.
По приблизительно такой же схеме нашёл русскоязычного юриста — пронырливого, как глист и поднаторевшего в местном законодательстве.
В присутствии Давида Леймана, который не отходил от меня ни на шаг и, даже у дверей туалета стоял и прислушивался — писцаю я или какаю, объясняю этой "сладкой парочке" весь расклад:
— Господа! Неизвестный даритель пожертвовал "Международной рабочей помощи" крупную сумму денег, с условием что эта организация официально выйдет из состава Коминтерна...
Бла, бла, бла...
В конце разговора, видя на лицах некие сомнения в конечном успехе этой сомнительной афёры:
— Извините, чуть не забыл сказать самое главное: при успешной реализации этого незначительного дельца, каждому из вас полагается премия в виде одного процента от всей суммы...
С величайшим усилием задушив "жабу", добавил:
— КАЖДОМУ!!!
После ожесточённого "бодалова", процент бонуса пришлось увеличить до трёх, но сделка состоялась.
Мой напарник, видимо считая, что эти двое обязаны были трудиться за его красивые карие глазки, был не согласен с таким моим ходом — покраснел и надулся большим спелым помидором, но промолчал — хотя и пыхтел от злости.
Ещё день убил на переговоры с Председателем "Межрабпома" Вильгельмом Мюнценбергом, опасающегося идти на столь радикальный шаг.
Вдалбливаю ему через переводчика:
— Газеты читаешь, знаешь, что творится? Анализируешь общеевропейские и мировые тенденции? Вот-вот эта обанкротившаяся лавочка под брэндом "Коминтерн" — закроется и ты останешься при куче битой посуде, Вилли!
Не знаю, что больше подействовало — "тенденции" или названная мной сумма бабла, которая пройдёт через кассу "Межрабпома".
Конечно, были у него подозрения, почему бы им не быть...:
— Откуда, из какого источника деньги?
— Жертвует один американский предприниматель.
— Отчего вдруг такая щедрость, Серафим?
— Встретишься с ним в Гамбурге — сам спросишь.
...Но он согласился.
Впрочем, благодаря нашему юристу официальное заявление об выходе из Коминтерна — было составленно в достаточно лояльных к последнему тонах, ни один комиссар — свой горбатый шнобель не подточит. Мол, в связи с текущей обстановкой, в интересах международного рабочего движения и на благо трудящихся всего мира... Бла, бла, бла... Случилась вот такоя вот "петрушка" — вынуждены на время расстаться со штабом Мировой революции.
Ну а там, если что — так мы тут как тут!
Главное же в договоре что?
По его условиям, деньги должны быть потраченны на развитие кооперативной промышленности Нижегородской губернии и, каждая операция могла быть проведена только с согласия двух управляющих: меня — представителя "Красного расссвета" и Вильгельма Мюнценберга — Председателя "Межрабпома".
Те же двое русских эмигранта, составили Контрольный совет, следящий за правильностью соблюдения условий договора.
Конечно же мой "аппетит" несколько вырос и вместе с предыдушими хотелками, я попросил Вилли поитересоваться оборудованием для радиопромышленности. Насколько мне известно, Советское правительство — не так давно закупило у французов, уже устаревшие технологии времён Первой мировой войны. Я же, собираюсь с помощью "Межрабпома" подобраться как можно ближе подобраться к новейшим немецким...
Warum nicht?
* * *
Лейман сперва не понял, такого "хода конём":
— Что за муйню ты сотворил?
— Всё будет в шоколаде, напарник! Как окажемся в Союзе, выпишем с Вилли чек на всю сумму, предъявишь его начальству... Кто у тебя в начальстве?
"Явно не Ягодка — он лишь посредник, предоставивший подвязки в парижском отделе ИНО ОГПУ и выделивший для операции своих людей. Меня, то бишь — других под рукой не оказалось".
— Не важно!
— Предъявишь товарищу Неважно чек и, получишь если не орден Боевого красного знамени — так красные же революционные шаровары, что тоже просто неимоверная круть.
Тот, играет желваками:
— Иногда мне кажется, что я разговариваю с контрой!
Если забыл сказать, товарищ Лейман несмотря на сравнительную молодость, успел повоевать-покомиссарить в нашу Гражданскую и даже сумел на ней геройски отличиться...
— Лучше такая "контра" — как я, чем "революционер" — типа товарища Томаса, согласись.
Печально кивает:
— Вот здесь, ты как никогда прав, Серафим...
* * *
После того как деньги исчезли из квартиры, перекочевав на счёт "Межрабпома" в один из германских банков — Давид Лейман быстро успокоился, снял с меня плотную "опеку" — по крайней мере отпускать одного в магазин за хавчиком, хорошенько выспался и несколько начал скучать. Заскучав, он пару раз ходил в какой-то "особо центровой" берлинский бордель и меня туда звал, но я отказывался под предлогом, что в парижском — свой "свисток" почти "до кости стёр".
Кроме походов "за хавчиком", под грандиозную газетную трескотню про обнаруженные в берлинской квартире тела "двух комиссаров из Коминтерна", я снял копии с показаний-признаний обоих покойников. Заверив по всем правилам у нотариуса, оставил их в запечатанных пакетах у юриста из Контрольного совета, с распоряжением по моему сигналу — предать их огласке, опубликовав в немецкой прессе:
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
