Ничего вкуснее не пробовал! Волшебное чувство вкуса, и оно мне не мерещится, оно всамделишнее, не галлюцинация. Да еще само действо происходит из рук милой сестрички.... Пусть ей и не привыкать, заниматься подобными делами, особенно при наличии большого контингента мужчин, когда изо дня в день видишь восхищенные взгляды, осознаешь, какие чувства у них вызывает твое красивое личико. Трудно оставаться равнодушной в этом случае, ох как трудно. Я ей уже сочувствовал, но поделать с собой ничего не мог, мне в настоящий момент казалось, я-то не они, и точно ей не безразличен, даже вижу это по ее лицу. Под моим восхищенным взглядом оно краснеет, и девушка слегка теряется.

А чувство соприкосновения? Я же ощущаю — наши тела касаются друг друга. И даже одежда не мешает почувствовать, насколько горячи они. Вполне вероятно лишь я один это испытываю, все происходит лишь в моей больной голове. Но как приятно вновь чувственно осязать бархатистую упругую кожу девушки, пусть сквозь одежду, и пусть это всего лишь мое горячечное воображение. Боже, как же оно волнительно и бесподобно прекрасно! Жить, чтобы любить, чтобы любимым быть, чтобы вновь почувствовать обилие ощущений и чувств. Слов нет, мне просто хорошо и хочется, чтобы это никогда не кончалось.

Я с великим трудом пытаюсь отвлечься от греховных мыслей, в большей степени свойственных озабоченным подросткам. Стараюсь напомнить — я пенсионер, грешно так думать в моем положении, да еще и в новом облике. Хотя..., о чем я? Это у меня сознание старого пердуна, а тело то молодое и как понимаю горячее в своих желаниях.

И все-таки необходимо переключиться. Хотя бы воспользоваться присутствием сестрички и уточнить насчет меня. Где нахожусь и в качестве кого уже понял, но вот кто такой этот самый "Я" пока в тумане.

— Excusez-moi, madame. Vous Йtes probablement au courant que je perdu la mИmoire? Donc, si vous ne le faites pas plus difficile d'aider les pauvres soldats et me rappeler qui je suis et comment s'y rendre?

— Ну и накрутил.... Еще бы немного и, как та собачка, встал бы на задние лапки и завилял хвостиком от умиления.

— Mlle Julienne, propose monsieur. Je Sui une infirmiХre de paroisse.

— Un Ruse, one belle mademoiselle Julienne, vous ne possИdez pas?

— Oui, monsieur ... — Девушка явно ждала, что я в ответ тоже назовусь, но...

Так и не дождавшись желаемого, медсестра, коверкая русский язык, да еще и с французским прононсом стала рассказывать:

— Ви, месье есть рюський зольдат. — Достав откуда-то из-под фартука записную книжку и пролистав до нужной информации, продолжила:

— Трифонофф Христофор Е-е-евсттегневич — она при этом старательно выпячивала губки вперед, отчего мне очень захотелось их поцеловать. Видимо поняв по моему взгляду, что у меня мысли далеко не церковные, смешалась и вновь мило покраснела. Погрозив пальчиком, продолжила:

— Ви, есть, контужен, лечить вас доктор Жан Лерон.

— Случайно не Д, Аламбер Жан Лерон? — непонятно откуда, как бы само по себе, выскочило это знание из истории Франции.

— Жульен засмеялась, поняв о каком Д, Аламбере я говорю, и как бы поддерживая шутку продолжила:

— Нет, не то. Наш Леро еще не академИк. Но он, есть Бог от мЕдицины. И вам повезло, что вы в его руках.

— Понятно....

В меня как будто вселился кто-то незнакомый и несвоевременно веселый, и он все порывался шутить, хохмить и вообще... произвести впечатление на девушку, что для моего реального возраста было вроде несвойственно. Я и в молодости не считал себя донжуаном, а тут прямо как из рога изобилия, так и сыплются шутки, перемешанные с попытками ухаживания. И когда Жюльен после моей неудачной попытки пошутить, насчет того, что я бы с удовольствием попробовал "Жульен с грибами", посмотрела с недоумением и явным желанием отправить меня к психиатру, то я начал пытаться себя остановить. Чрезмерная эйфория била струей через край, и я стал понимать — неспроста бред несу. Ощущение что я — это "Я", живой и невредимый, относительно конечно, да еще и в молодом теле.... Естественно, меня это будоражило, отсюда и странные желания. Так и в самом деле можно диагноз поставить неутешительный, типа какого-нибудь психического расстройства. А в моем положении только этого и не хватает. Да и информация, поступившая от Жульен, просто требовала, внимания и осмысления.

— Трифонов — моя фамилия. И здесь я Трифонов.... Так-так, Христофор значит.... Но ведь это же выходит... — брата моего деда Трифонова Ивана Евстигнеевича звали также. Неужели я каким-то образом заполучил тело двоюродного дедушки? Ошибка? Или однофамилец? Вряд-ли. И насколько я помню он погиб в империалистическую войну в двадцать пять лет. Совсем еще молодой. Был. Даже семьей еще не обзавелся. Остались лишь две фотографии — все, что сохранилось. Вспоминается, но расплывчато, и я как-то не удосужился в свое время более подробно узнать о брате деда. Так только, что-то не очень существенное. Был брат, погиб в войну на германском фронте. А где? Как именно? Ну, вот такой я, историей семьи не интересовался особо. Может кто-то и проявлял любопытство, и где-то в папке с моей автобиографией лежат такие данные, но я о себе и генеалогическом древе семьи знал только то, что мне рассказал мой дед.

Очень интересно! Каким же "макаром" меня занесло в это тело и причем — не в будущее, а в прошлое время. Зачем? Случаи, когда в детей подселяются чьи-то чужие знания, мне приходилось слышать, да и в прессе иногда мелькало, а там, как я понимаю, и не такое могут написать и выдать за правду, никем не подтвержденную. В основном за фантастику сходит, так как наукой не доказаны подобные случаи переселения душ. Одни предположения, но, тем не менее, было такое, было. Пусть и на слуху всего лишь, чаще из домыслов состоящих. Но вот чтобы подобное перемещение произошло со мной.... Это что-то! Короче — охренеть.

Глава 4

Мое желание добраться до сути, все размышления и сомнения заканчиваются с появлением доктора. Он с помощью переводчика обращается громко ко всем лежащим с новостью. Оказывается, сегодня, госпиталь посетит кое-кто из командования Французских военных сил и даже будут высокопоставленные члены правительства с благотворительной миссией.

Не знаю, как все здешние раненые понимают переводчика, в палате, насколько я знаю, кроме французов и англичан лежат и русские. Я в недоумении, это что же получается, они никаких прав тут не имеют, даже переводчиков нет? Ан, нет. Оказывается, не так. Врач обращается к сидящей на краю моей кровати Жульен и просит повторить сообщение на русском языке. Та, недолго думая рекомендует меня в качестве толмача. Доктор, видимо вспоминает, как я уверенно говорил по-французски, и уже обращаясь ко мне, просит помочь с переводом. Тут же торопливо добавляя уточнение — если я смогу встать с кровати.

Мне и самому не терпелось попробовать подняться, поэтому поспешил согласиться. С помощью Жульен я встаю с койки, при этом мои полосатые "пижамные" штаны чуть не сваливаются с тела. Торопливо хватаюсь за убегающие вниз шаровары, натыкаюсь на руки Жульен, которая тоже пытается поймать за пояс мои брюки. Ситуация получается смешная и несколько неловкая. В основном для меня. Других не затрагивает моя неуклюжесть, для них вполне естественная, сестричка помогает раненому, а в моем случае контуженому солдату. Что тут такого? Ей и "утки" подкладывать приходится под зад мужиков. Так что все нормалек. Это я, неуклюжий и "застенчивый". Фиксирую рукой сползающие шаровары, и вот уже стою на ногах. Вполне уверенно себя чувствую и даже особо не напрягаясь, перевел все, что говорил доктор, получив одобрительный гул русской аудитории. Заодно и осмотреться получилось. Когда обзор был с кровати, то помещение представлялось немного по-другому, а вот сейчас вижу — палата рассчитана примерно на тридцать коек в один ряд и все они заняты лежащими в различных позах перебинтованными больными. Запах тут естественно, как..., ну примерно так воняет в плацкартном вагоне, "набитым" людьми, с их съестными припасами и вдобавок давно не мытыми гнойными ранами.

Я бы и дольше постоял, чуть ли не в обнимку с девушкой. Моя правая рука, как бы ища поддержку, лежит на талии Жульен. И я не ошибусь, если стану утверждать — талия присутствует, и я бы сказал, фигурку девушка имеет неплохую, весьма впечатляет, да и фактурная задняя часть тела тоже на месте. Девушка, вроде как ничего против моего "нечаянного" прикосновения к притягательной части тела не имеет. А для меня чуть ли не испытание. Может это всего лишь опять разыгравшееся воображение, тело то у меня молодое, требует любви и женской ласки, а для нее всего лишь привычная работа. Вполне возможно, что так ей удобнее поддерживать неустойчивого пациента. Вот только чувствую, меня эта поддержка заводит и, не смотря на общую слабость — возбуждает, а мое "естество" реагирует соответствующим образом. Испугавшись, что вполне нормальная реакция тела со стороны может показаться не совсем приличной, я поспешил улечься на кровать. Слава богу, никто не обратил внимания или сделал вид, что не заметил. Только насмешливый взгляд карих глаз Жульен мне как бы говорил:

— Я не против..., проказник.

Утверждать, что именно так и было, не стану. Странный я какой-то. Да и я ли это вообще? Чувства человека, только-только осознавшего себя, явно не мои. Я и в молодости не особо увлекался девушками. Однолюб, и к тому же верный избраннице. Вероятно, для мужчины подобное положение вещей и не свойственно, но вот такой я. Поэтому все происходящее со мной можно отнести к стрессовому состоянию организма, в который вселилось нечто, пусть и с моими мыслями. Только вдуматься, во что я вляпался, и то уже ум за разум заходит. И непонятно при этом, толи плакать, то ли смеяться и прыгать от счастья, то ли тихо — мирно лежать в ожидании, когда же все исчезнет и я в том числе.

Жульен вновь присела на мою кровать, помогая мне напиться. Вовремя, в горле от волнения пересохло, и я с удовольствием подставил свой заросший волосами рот, принимая ее помощь, заодно жадно впитывая ее слова на русском языке, совершенно не обращая внимания на страшный акцент. Мило картавя и тягуче растягивая сложные слоги, получая, судя по мимике лица, огромное удовольствие от разговора, она старательно произносила:

— Я нисколько не удивлена, увидев месье, имя ближайшего сподвижника Господа нашего Христофор, и тебе подходит как никому другому. Ведь согласно догмам и канонам христианской веры он отличался высоким ростом и огромной силой. Не всякому мог доверить Христос себя при переправе через реку. Увидев тебя, мне не нужно было узнавать, какое имя ты носишь, оно само просится на язык. Внешне, во всяком случае, ты именно такой и есть. Только уж очень длинное имя, можно я тебя стану называть Крис? Так переводится имя Христофор на наш язык.

— Я не против, называй...те, как будет удобно и привычно вам произносить.

— А ты в курсе, что именно он, имея сан святого, может исцелять раны? Видимо он и тебе помог вылезти с того света.

— Я был так сильно контужен?

— Мы все думали, что ты не выживешь, почти пять дней без сознания, а когда приходил в себя, то бредил, непонятные слова какие-то говорил. Но это и следовало ожидать, не ты один в таком положении оказался. Тебя же привезли товарищи чуть ли не мертвого. Они и рассказали, в каком состоянии нашли тело. Двенадцать часов пролежал под землей засыпанным в результате артобстрела на нейтральной полосе. Глубокой ночью, когда санитары стали собирать погибших с поля боя, тебя откопали. Думали мертвый, а ты вот, живой и ..., — она видимо хотела добавить типа того, что я чересчур живой, но постеснялась и сказала совсем другое — бородатый и усатый. Ты не возражаешь, если я тебя немного приведу в порядок. Может ты не такой уж и страшный на вид, и я смогу... — она удержалась от неловкого слова и постаралась все перевести в нейтральную плоскость — увидеть таким, каким ты и должен быть.

Мне и самому интересно лицезреть свой облик, и я вдогонку уходящей сестричке попросил, чтобы она захватила и зеркальце. Пока Жульен готовила причиндалы к бритью, я вновь стал пытаться проанализировать случившееся со мной. Было, честно говоря, немного не по себе от такого выверта судьбы, и хотя в жизни многое приходилось принимать на веру, но я всегда искал ответы на непонятные для меня вопросы. Так уж устроен, тем более что и относился я по жизни к формации военных инженеров — ученых теоретиков. Даже сумел адъюнктуру закончить вполне успешно и, хотя докторантуру не получилось, в связи с нехваткой времени, но, тем не менее, мои работы широко известны в кругу заинтересованных и допущенных к ним лиц, и я считался одним из ведущих специалистов в своей электронно-технической специализации. Узковат был мой круг, так как и тут большую роль играла необходимость изоляции и секретности проводимых работ по созданию оружия. Но именно поэтому специфика моей жизни сама по себе подразумевала наличие мозгов в голове, так что думать и анализировать, мне не привыкать. Единственно плохо — незнание и неумение себя позиционировать в других обыденных жизненных позициях. Я не уверен, что смогу вот так вот сразу, взяв в руки винтовку, понять, как из нее произвести выстрел, хотя знаю оружие не понаслышке, и даже стрелять случалось периодически, но это было давно, уже и не помню, когда в последний раз держал оружие в руках. Вероятно, и отличия в приемах есть, меня учили одному, а сегодня на дворе семнадцатый год, оружие другое, не то что в будущем, совсем не то, а мне предстоит не просто держать его в руках, но еще и стрелять, и в атаку ходить. Не стану же я, попав в это время в тело военного, постоянно отлеживаться на койке? Нет, конечно. Вот только одно смущает. Как себя вести в таком случае? Какую придумать причину, объясняя мое незнание и неумение? Рассказать правду...? И что тогда со мной будет? Чего ждать? Психушку? А может и в самом деле спихнуть на контузию? Мол, тут помню, а тут забыл, так что учите вновь азам солдатской науке воевать, или комиссуйте. Да, уж, хоть и маленькая, но проблемка вырисовывается. Видимо так и надо себя позиционировать, по-другому не получится.

— А вот и я. — Оперативность появившейся медсестры показывала, я не первый попадаю в руки девушки с необходимостью привести неходячего раненого в порядок. Да еще и обещание доктора, что к нам приедут гости, тоже сыграло роль в желании персонала госпиталя навести внешний лоск на лица пациентов. Я смотрю, тут не одна Жульен торопится ко мне с прибором для бритья, вон еще несколько сестричек с подобными приспособами спешат к не ходячим больным, а два солдата в униформе принялись возюкать швабрами по полу. Тут как там. Начальство любит порядок и красоту, грязь сочтет безобразием и всыплет по "самое не хочу" за нерадивое исполнение обязанностей. Надеюсь, что "елочки" втыкать в землю не будут. Как-никак на дворе война, которая все спишет.