Ливонская война в мире князя Барбашина

Горожане, объединённые в гильдии — Большую, купеческую, малую и ремесленную, своё оружие, аркебузы, пики, алебарды, хранили у себя дома и регулярно должны были проходить военное обучение и работать на сооружении и ремонте укреплений. Каждая гильдия знала тот участок стены, который должна была поддерживать в порядке и защищать в случае осады. Город имел много артиллерии, пороха и опытные кадры пушкарей.

Хотя ополченцы и не могли сравниться в боевой выучке с профессиональными солдатами, но для ведения огня из бойниц и с брустверов их умений вполне хватало. А с инженерно-строительными задачами привычные к земляным, каменным и плотницким работам ремесленники справлялись лучше солдат.

Большую помощь в делах обороны оказывали не только Большая гильдия, но и влиятельная в городе купеческая корпорация "Братство Черноголовых", состоявшая из местных или иностранных (ганзейских) холостых купцов и приказчиков (после женитьбы такой предприниматель переходил в Большую гильдию). Во время осады города врагом "черноголовые" выставляли хорошо вооружённый конный отряд.

Так что надежды Бланкенфельда если не взять Ригу с ходу, то после короткой осады оказались построены на песке. Столкнувшись с упорным сопротивлением горожан, он был вынужден перейти к долгой и упорной осаде, обстреливая город из артиллерии, и постаравшись, прежде всего, заблокировать торговый путь по реке, дабы таким экономическим измором вынудить бюргеров сдаться.

В принципе эта тактика могла сработать, но у неё имелся один серьёзный недостаток — она требовала большого количества времени, и гарантий того, что больше никто со стороны не вмешается в ход боевых действий. А вот с последним, как раз были большие проблемы. Ландмейстер, едва только получил известия о том, что в Дерпте появился русский посол, также стал готовиться к войне, но дабы не выглядеть в глазах людей зачинателем новой внутренней смуты, созвал очередной ландтаг, который открылся в Вольмаре 4 июля. И цель этого собрания была ясна уже из того, что Бланкенфельду или его представителям было запрещено на нём появляться. Собственно говоря, большим секретом это не было. Ещё в июне 1525 года рижский синдик Иоганн Ломюллер одновременно написал докладную записку ландмаршалу Ордена Иоганну Платеру фон дем Брёле и письмо земландскому епископу Поллентцу, где предложил реформу управления Ливонии. По его мысли, вся полнота власти, включая духовную, должна быть передана Ордену, а архиепископ и епископат лишались прав управлять своими землями, ибо "магистр вместе со своими гебитигерами пришли в Ливонию милостью божей, чтобы ею править, защищать и оберегать".

Неизвестно, насколько это предложение соответствовали мыслям самого ландмейстера, но на открывшемся заседании Плеттенберг выступил с горячей эмоциональной речью, в которой обвинил Бланкенфельда в измене и сговоре с русскими с целью передачи тем ливонских земель. В качестве доказательства магистр привёл письмо от дерптского магистрата, в котором ратманы сообщали адресату о том, что архиепископ вступил в соглашение с русским царём, попросив у того помощи и поддержки против города!

Утверждения ландмейстера, не смотря на всю сомнительность доказательной базы, были встречены большинством участников ландтага сочувственно, даже нашлись якобы свидетели того, как среди штурмовавших Дюнамюнде воинов была слышна русская речь. А представитель Ревеля предложил отказаться от присяги Бланкенфельду со стороны со стороны Риги, Дерпта, а в особенности Дерптского епископства, в том числе и от лица рыцарства. Вместо этого городам в качестве носителя власти от Бога следовало принимать только орденского магистра, если тот подтвердит их права и свободы.

Заручившись, таким образом, необходимой поддержкой, Плеттенберг, вдохновлённый также сообщениями о начавшемся крымском набеге на Русское государство, смог наконец-то спокойно объявить войну архиепископу, и приступить к сбору войска, которое, по его замыслу, состояло из двух отрядов. Первый отряд, численностью около четырёх тысяч бойцов, базировался в районе Вендена — резиденции магистра, имея задачей борьбу с силами архиепископа. Одновременно с этим, по распоряжению Плеттенберга, ландмаршал Иоганн Платер собирал второй отряд около Вейсенштейна, с целью атаки Дерпта и оккупации этой епископии.

Сообщение о столь быстром сборе войск Ордена стало для Бланкефельда неприятным известием, вынудив того в конце июля снять осаду с Риги и отступить в Кокенгаузену, где он стал готовиться к обороне. В свою очередь, Плеттенберг двинул своё войско на Роннебург. Находящаяся на расстоянии менее одного дневного перехода от Вендена резиденция рижского архиепископа располагалась в труднодоступном месте и представляла собой хорошо укреплённый замок, который магистр побоялся оставлять у себя в тылу, поскольку вполне резонно опасался, что его гарнизон может перекрыть дорогу между Венденом и Кокенгаузеном, отрезав орденскую армию от баз снабжения в центральной части Ливонии.

Спустя три недели, после окончания работы ландтага, 26 июля 1525 года, не дожидаясь полного сосредоточения всех сил, армия ландмейстера окружила Роннебург, который защищало около 150 человек, и после того, как комендант отказался сдать замок, приступила к его планомерной осаде.

Доставленные из-под Вендена пушки методично били по стенам и башням замка, которые, не смотря на всю свою прочность, не смогли долго выдерживать обстрел, и в некоторых местах спустя десять дней после начала осады образовались крупные проломы. Воспользовавшись этим, Плеттенберг отправил своих людей в атаку. Но защитники замка проявили немалую стойкость, сначала попытавшись не пропустить штурмующих сквозь образовавшиеся прорехи, а затем отступив со стен, которые стало невозможно удерживать, в центральную цитадель. Теперь огонь орденской артиллерии сосредоточился на ней, и спустя несколько дней, видимо больше не надеясь на помощь со стороны архиепископа и понимая, что отбить второй штурм у него нет сил, комендант замка пошёл на переговоры о почётной сдаче.

10 августа 1525 года орденские войска вошли в Роннебург, отпустив остатки его гарнизона. И дав своей небольшой армии двухдневный отдых, магистр продолжил наступление. Лежащий в 16 вёрстах южнее замок Зербен сдался без боя, но под Пебалгом орденское войско встретила армия архиепископа. Два дня обе армии стояли друг против друга, не решаясь первыми начать сражение. Орденские силы имели численное преимущество, но отряд архиепископа занимал удобную позицию между двумя озёрами, мешавшими обходу его с флангов, и атаковать которую можно было только в лоб. Однако, как показали последующие события, Плеттенберг времени зря не терял, вступив в тайные переговоры с вассалами архиепископа, убеждая тех прекратить сражаться с Орденом и арестовать собственного господина как изменника. И хотя окончательно убедить их магистр не сумел, но свою роль эти переговоры сыграли с самые ближайшие дни.

18 августа к Плеттенбергу подошло подкрепление, увеличившее его силы до четырёх с половиной тысяч человек, и он наконец-то решился на бой. Используя своё численное превосходство в кавалерии, орденцы атаковали укрывшихся за возами бойцов архиепископа, которые встретили их залпами из аркебуз и фальконетов. Но атаковавших это не остановило, и прорвав защитную линию из телег они смогли прорваться внутрь лагеря. Бланкенфельд пытался отбросить их встречной кавалерийской атакой, но среди его вассалов, как писали русские книжники, обнаружилось "шатость и нестроение", в результате чего орденцы полностью оказались хозяевами положения.

Поняв, что сражение окончательно проиграно, Бланкенфельд с немногими верными людьми бежал в Кокенгаузен, где находился сильный гарнизон и достаточно припасов, чтобы выдержать долгую осаду. Ливонцы бросились за ним в погоню, но тому, к их досаде, удалось уйти.

Несмотря на проигранный бой, Бланкенфельд и не думал прекращать борьбу. В Москву от него отправился гонец с вестью о переходе орденцев в наступление, а укрепления и артиллерия находящегося неподалёку от беспокойной литовской границы Кокенгаузена были в гораздо лучшем состоянии, чем в Роннебурге. В него стали стягиваться силы из других замков, а в самом городе учинён розыск на предмет поимки и обезвреживания магистровых "доброхотов". Таким образом, архиепископ вполне рассчитывал отсидеться за стенами Кокенгаузена до подхода подкреплений из России.

В северо-восточной части Ливонии события тем временем развивались своим чередом. Собрав в Вейсенштейне отряд в количестве около полутора тысяч бойцов, ландмаршал Иоганн Платер фон дем Брёле, хоть и с некоторым запозданием по сравнению с магистром, начал выдвижение в сторону Дерпта. Разумеется, численность его войска была недостаточной, чтобы захватить такой крупный город, но тут его надежды были связаны с готовящимся восстанием горожан, которые обещали открыть городские ворота перед орденскими силами.

И действительно, дерптский магистрат был готов полностью поддержать армию Ордена. Требования Поджогина о выплате постоянного налога в одну марку с каждого подворья, плюс недоимки за все годы — всего 50 тысяч талеров, плюс выделение "кормов" на содержание русского отряда и особое требование о восстановлении за счёт городской казны всех разрушенных православных церквей и наказания виновных, окончательно восстановили против русских весь городской рат, и когда 15 августа к Дерпту подошёл отряд Платера, в городе началось давно планируемое восстание. Всех находившихся вне пределов епископского замка русских, будь-то солдаты или купцы, хватали и убивали без жалости. Но около 200 человек сумело забаррикадироваться в замке и отбить нападение восставших.

Войдя в город ландмаршал потребовал от Поджогина покинуть Дерпт вместе со своими людьми, на что последовал гордый ответ, что не он их сюда приглашал. И уйти они могут только по приказу царя, который их в этот город и направил по договору с законным господином Дерпта.

Видя нежелание русских решить дело "по-хорошему", Платер был вынужден перейти к военным действиям. Не имея тяжёлой артиллерии, ливонцы 17 августа организовали штурм замка, но были отбиты с большим уроном, потеряв более 70 человек убитыми и множество раненых. Более того, спустя два дня Поджогин организовал масштабную вылазку, сумев подпалить лагерь осаждавших. Стало ясно, что взять замок можно либо измором, дождавшись когда у защитников закончатся припасы, или где-то раздобыть тяжёлые пушки, способные своим огнём разрушить стены цитадели.

Первоначально Платер запросил Венден на тему присылки необходимой артиллерии, но на тот момент все имевшиеся в наличии пушки были отправлены под Кокенгаузен, в который тащились по размякшим от начавшихся дождей дорогам, и командующему орденскими силами пришлось обходиться тем, что было у него под рукой. Хуже всего для осаждавших было то, что у ландмаршала заканчивались деньги на оплату услуг наёмников, и перестав получать жалование оные просто могли оставить службу. Попытка стребовать деньги с горожан также не увенчалась успехом: те, жалуясь на то, что они и так были обчищены русскими и оскудение торговли, согласились предоставить в распоряжение Платера всего шесть тысяч гульденов, которых хватило бы, в лучшем случае, на выплату месячного жалования наёмникам.

В такой ситуации ландмаршал решил прекратить осаду Дерптского замка, переложив эту задачу на плечи городского ополчения, а имевшиеся в его распоряжении силы отправить в набег на русские земли, дабы не получавшие жалования кнехты не разбежались, а смогли "подкормиться" с грабежа чужой территории. Усилив свою армию за счёт добровольцев из городской милиции, а также добившись присылки ещё пяти сотен кнехтов из Ревеля, он 1 сентября перешёл Нарову под Нейшлосом и вторгся в Гдовский уезд. Гдов был осаждён, а окрестности подверглись опустошению. Но, к досаде ливонцев, фактор неожиданности, на который они так рассчитывали, был утерян. Уже по получении известий из Дерпта, Москва распорядилась начать сборы сил псковских и новгородских для контрудара по ливонцам. Так что, когда новгородскому наместнику князю Михаилу Барбашину-Шуйскому доложили о появлении "немцев" под Гдовом, то он, хотя и не закончил мобилизацию, но уже имел в наличии уже около 5 тысяч человек, с которыми и двинулся на выручку города. Узнав о его приближении, ливонцы прямо в ночь 16 сентября начали отступление, но были настигнуты русскими и потерпели поражение в бою на реке Черма. Начав преследование, князь Барбашин послал вперёд полторы тысячи сынов боярских. А после того, как они завязали бой, подошёл с основными силами. Не выдержав русских атак ливонцы, потеряв 400 человек, обратились в бегство, с трудом оторвавшись от русского преследования.

Но на этом ничего не закончилось. Дав своим войска небольшой отдых и получив подкрепление, князь Барбашин решил не терять инициативу и перешёл в наступление, 23 сентября скрытно переправив своё войско через Нарову, вновь обрушив его на приводящего свои силы в порядок ландмаршала. Не ожидавшие появления противника на своей территории, деморализованные ливонцы бежали, а русские без боя заняли замок Нейшлос, чем породил панику во всей восточной Эстляндии.

Дальнейшие действия князя Михаила Барбашина до сих пор вызывают споры среди историков. Некоторые германские хронисты из ливонских эмигрантов утверждали, что если бы Барбашин пошёл бы сразу на Ревель, тот пал бы в его руки словно перезревшее яблоко. Но сам Михаил Иванович, по всей видимости, предпочёл журавлю в небе синицу в руках, и повернул своё войско на Нарву, под стенами которой вот уже третью неделю шли бои.

Узнав о вторжении ливонцев на русскую территорию, ивангородский воевода, не мудрствуя лукаво, счёл это актом агрессии со стороны соседа, и недолго думая приказал открыть по стоящей на другой стороне реки Нарве огонь из всех орудий, который продолжался несколько дней, пока нарвские ратманы не запросили прекращения огня и перемирия. Государевы воеводы согласились с их предложением и дали им сроку две недели, пригрозив, что в противном случае они снова начнут обстрел города. Но по истечению срока выяснилось, что нарвский рат использовал предоставленную им передышку лишь для укрепления обороны города, и "обиженные" этим воеводы возобновили обстрел. Очень скоро нарвитянам пришлось убедиться, что помощи ждать неоткуда. Ревель и желал бы прислать подмогу, но все воинские резервы выгреб у них Платер, и как жаловался ревельский комтур Дитрих Бок, из пятисот забранных у него кнехтов, назад живыми вернулись только полторы сотни. Сам ландмаршал с жалкими остатками своего войска отступил к Вейсенштейну, откуда отправил магистру паническое письмо, в котором утверждал, что вся северо-восточная Ливония полностью беззащитна перед русским вторжение. И как показали последующие события, был не так уж и неправ.

А русские, тем временем, не стали ограничиваться одним только обстрелом Нарвы. Армия Барбашина блокировала город с запада, полностью прервав его сообщение с остальной Эстляндией. Очень скоро Нарва стала испытывать нехватку продовольствия и фуража. Но хуже всего было то, что русские стали применять при обстреле калёные ядра, которые вызывали в городе частые пожары, с которыми горожане уже не могли справиться. И 30 сентября в городе вспыхнул пожар такой силы, что охватил большую часть нарвского предместья. Не в силах справиться с огнём городские ополченцы запаниковали, и стали оставлять свои позиции. Чем тут же воспользовались русские, которые ринулись на штурм пылающего города. Захватив городские ворота, штурмующие открыли их, впуская в город основные силы осаждавших. Видя такое дело, последние защитники города окончательно пали духом и побежали в замок, в котором они ещё надеялись отсидеться до подхода подкреплений, оставив город на милость русских войск.