Глава 23-24

— Нам придется развестись.

— Одной усталостью такой экзотический бред объяснить сложно. Ты как себя чувствуешь?

— Раду, твоему народу, от поддержки которого зависит твоя работа, открылась нелицеприятная правда о том, кто я.

— Милая, ты прожила в моей стране пять лет. Именно здесь нашла семью и друзей. Многое сделала для простых людей. Но понять культуру и менталитет Талие так и не смогла. Здесь все проще и сложнее, чем в том мире, где ты провела детство. Наши традиции предписывают членам правящего рода опираться на ряд ограничений при выборе пары. И они относятся к генетической карте невесты или жениха. Я мог жениться и на принцессе сопредельного государства, и простой талийке. Это было моим правом. А ты — моим выбором. Удар был не по тебе и твоему происхождению. Они желали представить меня в негативном свете. Вот представь. Я знаю, что тебя вынудили вступить в этот брак. Вероятнее всего шантажом и угрозами. Ты любишь другого. Я знаю или догадываюсь о его личности. Меня вряд ли это радует. Но до шахди не дотянуться, а единственная на ком можно сорвать злость — ты.

— Не понимаю.

— Ты слишком быстро забеременела. Брак может быть тысячу раз политической или финансовой сделкой. Но насилие в нем неприемлемо. Дай ты хоть малейший повод, то, что происходило в нашей постели, разобрали бы по минутам и оттенкам эмоций.

— Мне было приятно. Любопытно. Тепло. В первый раз. Я понимала, чем мы собираемся заняться. И знала, что могу сказать: 'Нет'. Ты шесть раз спросил, точно ли я этого хочу и явно не был настроен меня к чему-либо принуждать. Я помню, тот вечер. Все-таки это был мой 'первый раз'.

— Энтал все еще действует? — Раду немного отстранился, с тревогой заглядывая мне в глаза.

— Нет. — откидываюсь на подушки, заложив руки за голову. — Что еще я не поняла в этой интриге?

— Мы с тобой пользуемся достаточно большой поддержкой подданных. Суммарно. Прости. Наверное, стоило тебе объяснить твою роль. Но разговор этот ожидал быть премерзким. Да и отец... не рекомендовал. Говорил, что ты, делая все искренне и по собственному желанию добьешься большего. Не злись. Так принято. Княжеский род служит Талие. В меру своих талантов и возможностей. У тебя талант понимать беды и чаяния простых людей. Ты даже не представляешь, сколько людей вдохновившись твоей работой тоже начали помогать госпиталям и приютам. Особенно в провинции. Не все могли взять чужого ребенка в семью. Но многие приносили одежду или игрушки. Кто-то после работы абсолютно бесплатно занимался с ребятами: помогал с домашними заданиями, учил тому, что умел сам. В реабилитационных центрах катастрофически не хватало персонала. Но туда приходили мальчишки и девчонки — только со школьной скамьи и просто были рядом с теми, кто учился ходить, чтобы поддержать. Ты помогала самым слабым. Это дело достойное княжны. Тебя любит народ, хлебнувший горя в этой войне. За умение не отгораживаться от чужой боли, а пропускать ее сквозь себя. Меня поддерживает армия. За верность долгу. Если у меня нет достаточного опыта или знаний, я отойду в сторону, позволяя генералам выполнять свою работу. На моей совести нет не единой атаки, когда я бы посылал людей на смерть по собственной глупости, чтобы доказать кому-то что лучше разбираюсь в тактике. Также, меня поддерживает аристократия и элита. Немного за твой счет. Моя страна, несмотря на всю ее прогрессивность, весьма традиционна. Иначе монархия здесь была бы невозможна. Традиции предписывают представителям княжеского рода определенную линию поведения. Этикет, регламентирующий все сферы жизни.

— Почему же меня с ним не соизволили ознакомить?

— Чтобы следование ему стало твоим персональным адом? Выдрессировать человека на условно-верное поведение, конечно, можно. Но ошибки при таком подходе неизбежны. Тяжело контролировать каждое слово, каждый жест. Я с рождения живу по этим правилам. Для меня это также легко и естественно, как дышать. Для тебя вероятнее всего стало бы неподъемной ношей. Принцессе — уроженке чужого мира не зазорно быть иной. А мне это добавляет очков. Брак во имя долга — достойный шаг для княжеского наследника. То, что я смог построить прочный брак со столь эксцентричной женщиной, вызывает уважение.

— Любить вульгарную дуру, которая к тому же еще и далеко не красавица, сродни подвигу?

— Яра, ты переворачиваешь мои слова самым гадким образом. Я считаю, что ты прекрасна. И плевать на каноны. В моих глазах женщины красивей просто нет. Ты часто видишь и понимаешь больше моего. А эксцентричность — не порок, а чудесная особенность. — Раду тяжело вздохнул и продолжил чуть более серьезно. — В том, где и как тебя воспитывали, нет твоей вины. Не нужно смотреть на меня с таким возмущением. Я бесконечно благодарен твоему приемному отцу за то, что он научил тебя любить и поступать по совести. Это ценнее всего того, чему должны были учить принцессу крови. Но отрицать то, что у тебя нет ряда навыков, необходимых для управления аристократами, бессмысленно. Ты прешь напролом там, где принято плести интриги, просишь там, где имеешь право не просто приказывать, а ждать безропотного подчинения.

— Все так плохо?

— Княжна-чудачка добрая и бескорыстная для моей страны может сделать больше, чем аристократка, скованная сотней условностей. Прости.

— Да чего уж там? Я знала в кого влюбляюсь. Талие всегда на первом месте в твоем сердце. Но так и должно быть. Слишком много людей зависят от тебя.

Раду снова притянул меня к себе и весело хмыкнул. А что? Я ведь и вправду понимала, что он из себя представляет. Это лишь в дурных романах принцы и принцессы считают, что имеют право поставить на карту собственный народ во имя своей любви, чести и прочей ерунды. Истинный правитель отдаст своей стране всего себя от первого и до последнего вздоха. И поставит на путь служения все до чего дотянется. Мне стоит быть благодарной уже за то, что он нашел применение моим безусловным достоинствам, а не пожелал переделать, сломав в процессе.

— Давай сбежим к океану? — вдруг спросил он мне на ухо. — Заберем дочку и полетим. Будем гулять по пляжу, купаться. Я всю войну об этом мечтал. Талие как-нибудь выстоит пару дней без нас.

— Сейчас?

— Завтра. Сегодня был слишком тяжелый день. Надо бы поспать. А Хаят увидев песок и волны, нам отдохнуть не даст.

Отступление

Яр Андлелле стоял на площади перед возводимым заново дворцом в компании бывших сослуживцев. Весельчак и балагур. Забияка. Верный товарищ. Пилот-ас.

Младший офицер, имеющий равное количество наград и взысканий. Для него не было ничего невозможного в бою. И быть бы ему в больших чинах, если бы не дрянной характер. Но при всех своих несомненных талантах и способностях он не умел молчать и стоять в стороне.

Обостренное чувство справедливости крайне вредно для карьеры. И Яр посылал эту карьеру в темную бездну.

А теперь, когда в мастере космического боя отпала нужда, он оказался на планете с крошечной суммой подъемных и без малейшего представления, что будет делать в этом новом мире без войны.

Он был до сих пор пьян от счастья. С тех самых пор, как услышал объявление о капитуляции Джанната.

И все же, не представлял, чем сможет заняться теперь. Порой с горечью думая о том, что такому, как он было бы лучше героически погибнуть, защищая родные рубежи. Это было бы по крайней мере красиво. А так...

Дома нет. В родительском ему, конечно, найдется угол в гостиной. Его детская комната занята маленькой сестрой вокруг которой сосредоточено внимание семьи. Яр ведь давно взрослый.

Деньги есть, но на сколько их хватит, если не устроиться на работу в самое ближайшее время?

Девушки... и той нет. Были. Летели, как мотыльки на свет, очарованные шармом и обаянием, и уходили, не выдержав взрывного темперамента пилота. Возможно, если бы он отдал кому-нибудь свое сердце... да только любить женщину из плоти и крови сложно. Безумным романтикам нужна мечта. Прекрасная, недостижимая и неосязаемая. Неспособная обмануть или предать.

Но обо всем этом Андлелле будет думать завтра. А сегодня пить с боевыми товарищами и радоваться. Ведь есть чему.

Энираду был избран председателем Верховного совета.

А это значило, что правительство будет работать, а не раскачивать бюрократическую машину. Ведь княжич не состоял ни в какой из партий, а его единственным интересом было счастливое будущее его страны.

За столько лет его ни разу мне смогли подловить на любви к роскоши или праздной жизни. Его не смели обвинить в трусости или нерешительности.

Княжич с трибуны произнес речь. И его словам вторили динамики.

Яр не вслушивался. Кружево риторики — это не его. Он смотрел по сторонам и видел, как глаза людей вокруг загораются надеждой. Ловил шальные улыбки и улыбался в ответ.

И даже не заметил, когда торжественные слова сменились музыкой, а новый председатель с супругой спустились к людям. Их приветствовали выкриками: 'Слава Талие'.

Рядом кружились в танце счастливые пары.

— Это твой шанс, — толкнул его локтем в бок Май. А потом продолжил более ехидно в ответ на удивленный взгляд боевого товарища. — Кто говорил, что, после победы, пригласит Ее на сакаду? Или то была бравада? А теперь увидел ее и оробел?

— А вот и нет, — насмешливо бросил Андлелле и шагнул вперед.

Они все мечтали вслух, собираясь в тесных кают-компаниях. О том, как наверстают все, что отняла у них война.

Станут заниматься тем, что нравится.

Вернутся в университеты.

Будут гулять под звездным небом.

Заведут семьи.

Иногда надежда на что-то хорошее в будущем позволяет сохранить разум сейчас.

Сначала это было шуткой. Яр и Яра. Почти тезки. Он говорил, что, если доживет до победы пригласит на танец княжну.

Но в своих фантазиях он никогда не проигрывал сценария, при котором жена командующего на сакаду соглашалась. Бывший пилот придумал, кажется пару тысяч остроумных отказов. Заставляя окружающих покатываться со смеху. Истинный ответ: 'В теории я это танцевать умею' Андлелле шокировал. С княжича, который должен был прекратить это безобразия, вообще, добили. Его Светлость взял с супруги обещание, что следующий танец она подарит ему.

Она улыбалась герою этой войны. С гордостью глядя на него.

Яр вдруг понял, что она могла отказать кому угодно, но не простому солдату. В нем эта странная женщина видела свой народ, совершивший подвиг. Для нее не имело значения то, что сама она устала, почти не знает шагов и совершенно не чувствует ритма.

Стало стыдно за мятый китель, встрёпанные волосы и алкоголь, которым он него сейчас разило. Хотелось провалиться сквозь землю.

— Простите меня, — выдавил он, сквозь ком вставший в горле.

— За что?

— Я не достоин стоять сейчас рядом с вами. Вы ведь смотрите на меня и видите тех, кто умер, исполняя свой долг. Среди них было столько отличных ребят. Гораздо лучше меня.

— А что с вами не так?

— Не знаю. Неприкаянный я какой-то. Вместо того, чтобы жить, все пытаюсь смысл этой жизни найти. Постоянно попадаю в переделки, пытаясь сделать этот мир лучше, а он не меняется. И горю каждый мин, а толку нет.

— Это от безделья, — ответ княжны подействовал, как ушат ледяной воды. — У вас слишком много свободного времени. Но мы это исправим. Завтра вам надлежит поступить в распоряжение старшего офицера моей гвардии. Он найдет применение вашей энергии. И да, я серьезно. Вас будут ждать. Приходите, если готовы служить княжеству, спасать жизни и судьбы, делать этот мир лучше. Если готовы заплатить соответствующую цену.

— Какую?

— Мне нравится, что я не услышала бравурное: 'Все, что угодно'. Придется отдавать всего себя, буквально жить на работе прекрасно понимая, что вам не удастся прославиться, разбогатеть или дослужиться до громких званий. Наш удел оставаться в тени. Благотворительность должна быть тихой. Чтобы те, кому мы помогали не чувствовали себя обязанными. Наша задача помогать, а не плодить должников, лелея собственное эго.

Тело сработало быстрее мозга. Яр даже не успел понять, что и почему делает. Он просто закрыл ее собой, принимая удар, предназначенный той, что что пыталась сохранить страну, за которую они сражались. Вопрос 'Кто' пришел вместе со вспышкой боли.

Девушка со стеклянным взглядом. Почти подросток. На нее никто не обращал внимания. Она подошла почти вплотную. И с криком: 'Умри, джаннатское отродье' дернула пояс, состоящий из множества жемчужных нитей, подрывая себя и всех, кому не повезло оказаться рядом.

Мужчина немного приподнялся, освобождая княжну, свернувшуюся калачиком на каменной плитке. Она смотрела на него испуганными глазами, и, кажется, не решалась даже сделать вдох. Боль обжигала сжигала его в невидимом огне, но в то же самое время так хотелось улыбаться.

Успел.

Спас.

Ее и ребенка.

За такое не страшно и умереть.

— Я не разрешала своему гвардейцу умирать, — прошептала она одними губами. Или это взрыв его оглушил? Потому что вместо криков боли он слышал лишь каой-то непонятный гул. — Я тебе приказываю выжить. Помощь скоро придет. Ты только дождись.

Через секунду к ним подскочил Раду. Упал на колени и прижал к себе жену, закрывая от нее раненых и кровь, залившую этот пяточек площади.

Андлелле криво улыбнулся. У него всегда были сложные отношения с приказами старших по званию. Даже с теми, которые он мог выполнить, если бы хотел. А тут...

Разрывная бомба в радиусе пары шагов.

Но главное, террористка не достигла своей главной цели. За такое, действительно, не жалко умереть. А те, кто останутся, вытравят экстремистскую заразу. В память о нем.

Быть в тени и тихо выполнять свой долг, граничащий с подвигом у него все равно, вряд ли получилось бы.

Но выжить он попробует.