|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
Время — странная субстанция. Иногда оно превращает мгновение в вечность. А иной раз летит быстрей сверхзвуковой.
Возможно, дело в беременности, общей усталости или в том, что, потеряв почти всех приближенных каждому из нас пришлось работать минимум за троих. Но я просто не успевала за событиями. Пыталась сделать все возможное и еще немного больше.
Встреча дипломатических миссий. И я отчего-то должна на них присутствовать. Глупость, если подумать. Проку от меня там, как от вазы с цветами. Стою молчу. Вежливо улыбаюсь. И так часами. А ведь могла бы это время потратить на что-нибудь полезное.
Перестройка нашего общества от нужд войны, диктовавшей повестку на восстановление мира. Солдатам требовалась реабилитация. Сиротам — опека. Детям, вступившим в пору юности — образование.
А где найти столько специалистов?
И все это сейчас. Ничего не отложишь до лучших времен. Потому что речь идет о жизнях людей, их судьбах.
Война кончилась. А у нас не было ни минуты на отдых. Мы не жили — работали на износ, как будто бы никакого завтра для нас нет.
Наверное тем, кто верит в воздаяние и жизнь после смерти, легче.
А что остается мне?
Надежда.
Глупая. Иррациональная.
Надежда на то, что я хоть немного изменю этот мир к лучшему.
Но кто будет всем этим заниматься если не мы? Тяжелые нудные обязанности нам скинуть не на кого.
Да и должность у меня... обязывающая. Жена наследника престола — будущая княгиня.
Я так устала от обращения: 'Ваша светлость'. И того, что за ним следует.
Вы должны...
Вам необходимо...
Ждем ваших указаний...
Говорить, что мои приказы неисполнимы или наносят урон их чести, я их отучила. В конце концов, что не зазорно делать мне, остальным и подавно. В Талие нет такого понятия, как 'Первая Леди'. Ее роль выполняет княгиня. А за неимением оной на политической арене, главной женщиной княжества стала я, как супруга наследника.
Этот статус до сих пор вызывает смешанные чувства. Ну какая из меня высшая аристократка? Забыть, что я — нищая сирота из захолустья 'Закрытого' мира. Даже спустя столько времени чувствую себя то ли самозванкой, то ли заложницей династических игр. С другой стороны, власть, которая есть у княжны позволяет мне оставаться самой собой, делать то, что именно я считаю правильным.
Осталось еще понять, почему я такая дура, что пашу, как ломовая лошадь на благо народа, который считает меня чем-то средним между навязанной чужачкой и бесплатным приложением к Энираду? А ведь могла бы жить ни в чем себе не отказывая. Но включилась советь. Весьма вредное для комфортной жизни качество. Особенно в нынешних реалиях.
И вот не знаю, то ли я какие-то неправильные книжки читала, то ли папа Миша меня до сих пор за руку держит.
Я не рассчитывала на всеобщую любовь, но и не ожидала такого... А ведь Лель и даже Ратмир пытались предупредить. Но отвлекаться на всякие глупости сейчас, когда на счету каждый человек и каждая минута, мне казалось преступлением.
Наивная идиотка.
Пока мы работали на пределе человеческих возможностей, по-местному телевиденью уже вовсю крутили сериалы, где талийскую княжну представляли весьма своеобразно. Нет, не явно, а как бы исподволь, вскользь. Наверное, поэтому данный факт остался без внимания. Ведь те, чьей работой это было оказались заняты более важными делами, чем образ жены наследника во второсортных медиа.
Мне по большому счету было плевать на то, что там обо мне думают. Да и не должны меня все любить. 'Делай, что должно и будь, что будет' — хороший девиз. Я старалась, так жить. Но прозрение оказалось неприятным.
То, что я некрасива — не новость. Впрочем, в княжестве достаточно эмигрантов во втором-третьем поколении. И они тоже далеки от местных канонов привлекательности. Да и талийки бывают разными. Не все похожи на фарфоровые статуэтки. Лада — яркий тому пример. Быть не такой, как большинство — не стыдно. Мне, по крайней мере.
Энираду следует сочувствовать. Ибо супружеский долг он исполняет, простите за тавтологию, из чувства долга перед родиной. Закрывает глаза и думает о Талие. Ну, это хотя бы понять можно. Мой муж с виду — та еще ледышка.
Я вульгарна. И не имею ни только что вкуса, но даже и зачатка мозгов.
Все к чему я прикладываю руку, выходит через одно место. А все, что сделано полезного для княжества, получилось совершенно случайно — практически вопреки моему изначальному желанию. Звучало бредово, если вдуматься.
Но вот беда. Сериалы снимают не для того, чтобы зрители думали. А тем, кто к такому склонен, время на помесь агитки с космооперой не тратит.
В надежде, что Талие станет моим домом, я делала для княжества все, что могла. И признаться, не ждала предательства.
Пусть бы не любили. Это понятно. Любовь невозможно заслужить. Ее дарят. Тем, кому хотят подарить. Кто же виноват в том, что у меня не получается тронуть сердца чужих, совершенно незнакомых мне людей?
Пусть бы не приняли до конца. Я ведь действительно не такая, как они. Что поделаешь?
Но задержания именем Верховного совета?
Сопровождение. Вооружённое. Как будто я — опасная преступница и могу напасть на шестерых здоровенных мужиков, а потом сбежать. На седьмом месяце беременности.
Предписание немедленно явиться для дачи показаний. Желательно, сразу признательных.
Лель рванулся за мной. Пришлось рыкнуть на него. Неизвестно, чем все кончится. В конце концов, я — девочка большая. Справлюсь. А даже, если и нет, он мне точно ничем не поможет. А вот усугубить собственное положение — мой друг может. Пусть побудет с Хаят. Он ей нужнее.
Отступление.
Князь ждал. Затаился, как хищник и ждал, когда жертва подберется поближе.
Возможно, есть и другой путь. Спокойнее. Безопаснее. И дольше... а времени жаль. Не так его много. Поэтому придется чем-то поступиться.
Спокойствием сына, например. Энираду едва сдерживается. Того и гляди — кинется на тех, кто посмел покуситься на его. Страну. Женщину. Жизнь. Он своего никогда не отдаст.
Конечно, хотелось бы обойтись без всего этого спектакля. Беременным лишние волнения ни к чему. Но такой повод прихлопнуть всех, кто ставит личную власть и обогащение превыше интересов своей страны, упускать нельзя. Нет, даже не так. Позволить им самим провалиться в ловушку, которую они старательно готовили. Да и здоровы они: и девчонка, и его будущий внук. А значит, все это, хоть и, безусловно, неприятно, однако не должно им сильно повредить.
Впрочем, сам князь без особых сожалений пожертвовал бы невесткой. Слишком уж она резка и своевольна. Да и бесполезна уже. Война окончена. А, соответственно, роль залога мира подошла к концу. На своего отца или брата у нее влияния нет. Император, наоборот, спит и видит, как избавить мир от неуправляемой пешки, в которой проснулась кровь Ас-Шааров.
Да и с Джаннатом все не так просто. Это сейчас раздражающий фактор в ее лице можно использовать. А потом? Это станет еще одним неразрешимым противоречием, между двумя странами.
Только Раду не позволит как-то серьезно навредить ей. Впрочем, наследник имеет право на маленькие слабости. Любовь к матери своих детей приемлема. Пока эта женщина ему верна и не лезет в большую политику. В этом же плане княжна являлась образцовой супругой будущего правителя. Растит ребенка. Занимается благотворительностью. И бесконечно далека от интриг. Последнее — весьма спорное достоинство. Могла бы хоть немного вникнуть в политический расклад. Принять в свою свиту младшего Эстерази! Впрочем, вышло все неплохо. Молодой человек оказался полезен. Верность его, также, не вызывает сомнений. А с отцом он примирился. Спустя пять лет. И теперь Ратмир стал гораздо более лоялен трону. Это едва не вызвало неожиданные проблемы.
Эстерази не был в числе лидеров консервативной партии. Но авторитет он имел немалый. Как человек, который мало говорит, но всегда по делу и весьма редко ошибается. К нему прислушивались. Сейчас же он выражал явное расположение к Энираду и его жене.
Благо, настоящие предатели слышали лишь то, что слышать желали. А мудрые предостережения ими были гордо проигнорированы.
Эти люди так хотели дискредитировать единственно достойного наследника. Избавившись этим самым и от него самого, и его детей.
Возвести на его место безвольного и управляемого Алеса, который, дня не пройдет, вернет в столицу свою обожаемую мать и будет радостно плясать под дудку тех, кому нужен лишь номинальный правитель.
А самого князя заставить смириться с невозможностью что-либо изменить.
Но для этой цели они выбрали весьма опасное оружие, которое погребет их под обломками той конструкции из правды и лжи, к которой лучше бы не приближаться. Впрочем, их выбор.
Ее привели в зал верховного совета гвардейцы из личной охраны князя. Поэтому это смотрелось скорее почетным караулом. Ребята получили подробную инструкцию о том, как надлежало вести себя с княжной. Вежливо. Предупредительно. Крайне деликатно. Впрочем, этого особо и не требовалось. В армии ее любили. Особенно, простые солдаты. А тем, кто имел что-то против жены Энираду быстро объясняли, их неправоту. Порой, кулаками. Не так давно один молодой и не блистающий умом офицер назвал княжну джаннатской подстилкой. И через пять секунд оказался на полу. Просто, ему одновременно прилетел кулак в лицо и от рядового, и от собственного командира. А медики сутки отказывались лечить сломанные нос и челюсть.
Яра была бледна, но держалась уверено. Даже несколько высокомерно. Она оказывала милость своим присутствием. Это многих покоробило. А Энираду не посчитал нужным скрыть злую усмешку после того, как его жена потребовала стул, отказавшись отвечать на вопросы стоя.
— Мне тяжело долго оставаться на ногах. Отвечать на ваши вопросы я могу и сидя. Или мене надлежит молча выслушать приговор? Так для начала потрудитесь предъявить обвинение, — трепала она нервы Герарду Новаку. — По всей форме. Далее дать отчет о проведенных следственных действиях. А после рассказать, когда это я давала показания? Не помню такого.
В общем допрос начался с извинений, заверений в том, что происходящее — лишь беседа. И массивного кресла, напоминающего трон, которое принесли с оскорбительной задержкой, за которую председателю Верховного совета снова пришлось извиняться. Он сделал это, скрепя сердце, надеясь вскоре поквитаться с наглой выскочкой о которой узнал кое-что. Глупость, если подумать. Но жажда безграничной власти так застила глаза когда-то умному и осторожному политику, что мыслительный процесс явно страдал.
Княжне ввели энтал — 'сыворотку правды', если по-простому. Быстро. Безопасно. Безболезненно. И начался допрос, замаскированный под светскую беседу.
— Ну, что ж... начнем, — сытой акулой улыбался Герард Новак. — Для начала прошу вас ответить. Вы — урождённая Яра Доаннан — дочь императора Тиверии?
— Нет, — девушка расслаблено откинулась на спинку кресла. Улыбнулась. Светло и радостно. И легкомысленно добавила. — Наверное.
— Вынужден просить вашу светлость пояснить.
Председатель Верховного совета удостоился еще одной солнечной улыбки.
— При рождении мне дали другое имя. Ярослава. Император сказал, что дочь. Вряд ли он врал. Но я его отцом не считаю.
— Ваша мать Ванесса Доаннан, урожденная Эн-Син.
— Нет.
— А кто?
— Игрушка на пару ночей.
— Почему тогда Император назвал вас дочерью?
— Союзный договор. Талие требовало, чтобы он был скреплен браком наследников. Ланиссу отдать было нельзя. Принцесса несколько лет принимала наркотики и находилась в столь нестабильном эмоциональном состоянии, что ее к людям выпускать опасно, не то, что замуж выдавать. Кроме меня других дочерей у него нет. Наверное.
— Знал ли ваш супруг о подлоге?
— Да.
— Как интересно...
— Что? — Наивно захлопала глазками Яра. А князь удивленно хмыкнул. Сильна. Не настолько, чтобы перебороть действие препарата и молчать. Впрочем, для той, кого не учили энталу сопротивляться ведет она себя очень достойно. Вон как бойко отвечает. Из эмоций пропал лишь страх и агрессия. Воля не подавлена. Просто приглушена эйфорией.
— Ничего, Ваша светлость.
— А мне интересно. Это точно безопасно? Я так странно себя чувствую. Так хорошо. Если с моим сыном что-то случиться, вы ответите. По закону. В этой стране он, к счастью, соблюдается. Перед ним все равны. И нет тех, что ровнее.
— Вам надлежит отвечать ена вопросы. А в остальное время молчать.
— Нельзя быть таким злым.
Новак закипал. Раздражение бурлило в его глазах и выплескивалось словах, которые он цедил сквозь зубы. Он начинал понимать, что все идет не совсем так, как ему виделось ранее. Легкая жертва превратилась в ядовитую тварь, играющую с ним.
А ведь этот спектакль не остановишь. Его онлайн транслируют все главные каналы. А в информации о вещании все могут увидеть вопросы, на которые должна ответить княжна. И не пропустишь ничего.
— Напоминаю вам о необходимости молчания во всех случаях, кроме ответа на прямой вопрос. В каких отношениях вы состоите с шахдияром Джанната Гаяром?
— Мы — дальние родственники. Моя прабабка и его прадед были сводными братом и сестрой.
— Тогда как вы прокомментируете это свое признание?
Голограмма отразила двух молодых людей в которых без труда угадывались сама Яра и шахди.
'Я тебя люблю' — немного неуверенно произносит девушка. А мужчина молчит. Впрочем, если здесь и сейчас покажут его ответ, вопросы отпадут сами собой.
В сеть, кстати, уже минут двадцать, как полная версия этого разговора загружена. И ссылка на него внизу экрана красуется.
— Мне было страшно и совсем не хотелось умирать. А Гаяру я нужна была живой. Мне казалось, что для Энираду этот брак — помеха и он будет рад, если меня убьют. И вел он себя, как индюк напыщенный. Грубил. И я не думала, что найду у него защиты.
— И кто же мог угрожать вашей жизни?
— Император.
— Вы полагаете, что отец, который так берег вашу жизнь, мог навредить своему любимому ребенку?
— Мой биологический отец просто не посчитал необходимым предохраняться, когда спал с моей матерью. Просто, улетая отдал приказ уничтожить последствия. Но 'зачистка' допустила ошибку. Это спустя двадцать лет решено было обратить в пользу Тиверии. Ему нужен был лишь союзный договор с Талие. Сажать же меня на княжеский трон — затея весьма спорная. Он понимал, что не имеет на меня никаких безопасных для него способов воздействия. Более того, я испытываю к семейству Доаннан заслуженную неприязнь. И кто знает, как скоро могу заговорить о маленькой слабость Ланиссы к 'Звездной пыли', о том, как Император выкинул на произвол судьбы свою старшую дочь?
— Оставим ваши отношения с отцом. Что вы чувствуете к Шахдияру Джанната Гаяру сейчас? Вы его любите?
— Уважение. Симпатию. Я бы могла его полюбить. Он хороший. И войны не хотел. Просто у него не получилось это остановить. Иногда один человек может свести с ума половину мира. Но мне никогда не доводилось слышать, чтобы кому-то одному удавалось остановить безумие государств. А ведь вы все не меньше виноваты. Кто позволил начаться войне?
— Вы добровольно дали согласие на брак с княжичем Энираду?
— Согласие принцессы дал отец-Император от моего имени. Бунт был бы пресечен жестко и безжалостно. Мне хотелось жить. И я не люблю боль.
— А к своему супругу какие чувства вы испытываете сейчас?
— Я его люблю. Он, тоже хороший. Но по-другому. Храбрый. Болезненно-честный. Верный.
— Ваша светлость, знали ли вы, что ваш преданный супруг принимает живейшее участие в воспитании сына своей фаворитки Милены Норвак, который родился через несколько месяцев после вашей свадьбы?
— Знаю. — Спокойно ответила девушка и почему-то улыбнулась.
Отступление
Мирана Трейн стояла на малой площади в окружении толпы и смотрела на вынужденную, а от того еще более унизительную исповедь княжны. Кто-то весьма предусмотрительный развернул огромные голо-экраны, чтобы жители столицы не пропустили это шоу. От садистской улыбки Новака, который чувствовал свою власть над беспомощной жертвой, девушке хотелось поежиться.
По людскому потоку то и дело пробегали раздраженные шепотки:
— Они там что... совсем совесть потеряли?
— Да какое право Верховный Совет имеет допрашивать княжну о столь личном, да еще и под энталом?
— После всего того, что она сделала для страны.
— Почему Энираду это позволил?
Но следующий вопрос о ребенке, заданный Герардом Новаком заставил всех затихнуть, тревожно вслушиваясь в ответ Яры:
— Знаю. А кто еще о Райлине позаботится? Дура-мамаша? Единственным ее более или менее адекватным поступком в жизни, было найти мальчику нормального отчима. Или папаша? Алес никогда ни о ком, кроме себя любимого не думает. Нет, на него в этом вопросе лучше не надеяться. Я этого ребенка видела года три назад. Не удержалась. Тогда думала, что он — сын Раду, а не племянник. Даже предложила малыша к нам забрать. Раду удивился. Думал, что я злиться буду. Или ревновать. Обидно, конечно, было, что он тайны развел.
— И вы поверили в сказку о том, что фаворитка княжича Энираду, с которой он поддерживал отношения два года, родила ребенка не от него, а его несовершеннолетнего брата? — Герард Новак презрительно ухмыльнулся, показывая свое истинное отношение к недалекой княжне.
— Вы думать умеете? Хотя, о чем это я? Зачем это? Раду в отличие от своего недоумка-братца всегда понимал и принимал ответственность, возложенную на него его положением. Он никогда не позволил бы фаворитке забеременеть. Потому что понимал, как для его страны важен брак с тиверийской принцессой. Это же гарантирует соблюдение союзного договора. Ребенок, рожденный другой женщиной через несколько месяцев после свадьбы должен был сильно усложнить жизнь, вообще, всем. Принцесса вряд ли простила бы такое пренебрежение и вряд ли захотела бы сама рожать. А наследник ведь нужен. Действительно нужен. Поэтому он не мог жениться на Ланиссе. Милена была бы вынуждена уделять все свое время сыну, компенсируя отсутствие отца в жизни малыша. Нет, Раду не стал бы пренебрегать ребенком. Вам не понять, но его так воспитали — ставить на первое место не личные привязанности, а долг перед страной.
— Достаточно, — зло прошипел Новак.
И княжна замолкла. На мгновение — не более. Лишь для того, чтобы снова улыбнуться.
— Энтал должен гасить волю. Так вот, что я хочу сказать? Не работает. А это значит, что мне ввели что-то другое? Мысли путаются, — она совсем хихикнула и запрокинула лицо к потолку. — Это попытка убийства? В зале Верховного совета? Какая пошлость. Или устранить вы пытаетесь не меня, а моего ребенка? Конечно! Разве имеют право на жизнь князья с примесью крови Ас-Шааров? Хаят пытались убить и до рождения, и после. А меня так... за компанию. Чтобы не было других 'неправильных' детей. Вами ведь должны править чистокровные талийцы, и никто иной. Вы — отражение всех тех пороков, которые так порицаете, такие же расисты, как и джаннатцы. Но они хотя бы имели храбрость заявить о своих убеждениях открыто, а не прятаться за личиной добродетельной терпимости.
— Замолчи! — сорвался председатель Верховного совета.
— Нет, он реально тупой. С первого раза не понятно? Не гасит та дрянь, что вы мне ввели, волю. Молчать будете вы. И слушать. Имеет же право ваша княжна на последнее слово? Надоело. Мне надоело, что работать сутками напролет, а вместо заслуженной благодарности получать презрительные взгляды и едкие комментарии высших аристократов. Надоело делать вид, что не скучаю по Раду, и не злюсь на него за то, что он не может уделить мне в день и четверти часа. Надоело молчать о той, кто организовал покушение на мою дочь, но не понес настоящего наказания. Княгиня ведь не может отказаться преступницей. Как не может и Верховный совет преследовать собственные интересы перед благом страны. А ведь вам нужна власть ради самой власти. Для этого мы здесь. Хотите спровоцировать моего мужа, чтобы он отказался от прав на престол? Разумно. Он же вам всем покоя не даст — работать на благо общества заставит. А воровать не даст. Алес в этом плане гораздо удобнее. Общественной поддержки особо нет. Умом не блещет. С совестью, также, беда. Отсутствует она. Даже в зачатке. Амбиции же имеются. Я была бы гораздо счастливее, если бы могла, наконец, скинуть весь этот груз ответственности, который на меня повесили этит браком. Устроилась бы на какую-нибудь обычную работу. Занималась бы детьми. Сбежать бы из этой золотой клетки. Но я люблю его — моего звездного принца. А он не сможет бросить свою страну, понимая, кто в случае его ухода получит всю власть...
Вещание прервалось совершенно неожиданно и вызвало тревожный ропот людской волны. А рядом с Мираной раздался сильный, хорошо поставленный голос:
— Сколько еще мы будем терпеть это? Долой джаннатскую потаскушку! Пусть убирается, откуда пришла! Мы не примем такую княгиню.
— А если Энираду ее не отпустит? — прервал его пафосную речь немолодой офицер.
— Если какая-то девка смогла задурить ему голову, зачем Талие такой княжич? Не достоин он нашего доверия. Пусть катится вместе со своей подстилкой! Где он был, когда мы воевали? Отсиживался в штабе.
Из толпы послышались одобрительные выкрики, но они быстро смолкли, наткнувшись на стену укоризненного молчания.
— Энираду всегда был на острие атаки и обороны. Пять лет жил в командной рубке, — Мира не узнала свой голос. Столько было в нем ледяной уверенности и странного спокойствия. А ведь внутри все кипело от ярости. Война, окончание которой она совсем недавно ждала сильнее всего на свете, еще не окончена. Недавно она плакала от счастья и облегчения, услышав ноту о капитуляции Джанната. Сейчас же отчетливо понимала: война за их будущее... тихая, никем не объявленная идет сейчас, но этого никто не замечает. — Прежде чем открывать рот на Командующего, скажи: где служил ты все эти пять лет? Что-то я на кителе наград не вижу. За сколько тебя купили? Впрочем, провокации — отличное хобби для труса.
— Я желаю великого будущего для своей страны! Джаннатское отродье, носящее княжеский титул... что может быть страшнее? — презрительно бросил мужчина. Обычный такой. Посмотришь и взгляду не обо что зацепиться. Один из тысячи. И от того становится еще страшней. Вдруг все они так думают?
И Мирана срывается с места. Хватает его за грудки и притягивает к своему лицу:
— Подлость. Неблагодарность. Предательство. На это ты, сволочь, людей подбиваешь. А про княжну, только еще слово скажи, и я с превеликим удовольствием тебе что-нибудь сломаю. Нечаянно. В состоянии аффекта. Она — жена офицера, которого я уважаю. Она все то время, что жила здесь, вела себя, как и должна вести себя будущая княгиня. Ее именем и волей организовывались приюты и госпитали. Дети моих друзей, знакомых, соседей не оказались на улице, не голодали, а жили и учились. Да, в скромных условиях, но у них было самое главное — ощущение безопасности.
— Будущая княгиня крутила задницей перед шахди. Прямо под носом офицера, которого ты, девчонка, так уважаешь.
Девушка ударила раньше, чем заводила успел среагировать. Инструкторы рукопашного боя были бы довольны. Десять секунд. На ней ни царапины, а ее противник лежит со сломанными носом, ключицей, лучезапястным суставом и голенью.
Полиция прибыла быстро. И двух минут не прошло. Мира поморщилась. Вероятнее всего арестуют. Штраф заплатить придется, а денег у нее не сказать, чтобы очень много. Впрочем, обойдется она без новой одежды. Совесть и честь... они дороже денег.
— Не может быть, чтобы хрупкая девушка нанесла вам такие травмы. Она же на две головы вас ниже и весит в два раза меньше. Возможно, вы упали, ударились головой и вам это показалось? — издевательски-сочувственно произнес один из двух патрульных, обращаясь к пострадавшему. — Ах, как жаль, что никто не видел кто вас ударил и ваши слова некому подтвердить. И камеры, как на зло, этого не зафиксировали. Сбой. И так по всей столице. Если бы на улицах начались волнения, подстрекателей призвать к ответу было бы сложно.
— Молчи, — шепнул второй полицейский, склонившись к ее уху. — Все, что ты скажешь будет использовано против тебя. А нам бы этого не хотелось.
— Пойдешь со мной на свидание? — с удивлением для самой себя спросила она, силясь вспомнить, когда в последний раз была на свидании. По всему выходило, что пять лет назад, когда в академии училась. Потом война началась и как-то не до этого было. — Сегодня вечером.
— Пойду, — ответил парень одновременно смущенно и радостно. А от его улыбки ледяной комок, сковывающий сердце начал таять.
— Эй, я тоже хочу на свидание, — вклинился его сослуживец. — Я тоже свободен сегодня вечером. Вот не поверишь, всю войну мечтал пойти любоваться фонтанами радужной площади в компании очаровательной девушки и лучшего друга.
— В восемь я буду возле 'Звездной дорожки'. Не опаздывайте, — улыбнулась Мира, раздумывая, что надеть. Парадную форму? Она новая и чистая. Блестит значком младшего офицера и парой медалей. Или платье? Белое. Купленное с первой стипендии. Единственное, оставшееся от прошлой жизни. Мама сберегла, хотя сама Мира просила отдать все старые вещи в приют. Там они были нужнее.
Тем временем, парни вежливо сопроводили в полицейский кар ее бывшего оппонента, который, почуяв недоброе, начал громко возмущаться и требовать справедливости. А Мирана выдохнула с облегчением.
Все будет хорошо.
Ее страна выстояла перед угрозой религиозного милитаризма, проповедующего уничтожение всех генетически измененных существ. Неужели они не смогут остановить националистов и ксенофобов в самом Талие?
И, возможно, это окажется даже проще, чем ей показалось на первый взгляд. Если эту невидимую войну вместе с ней будут вести миллиарды ее сограждан.
Часть 24
С Энираду мы не поссорились. Нет, мне, конечно же очень хотелось устроить скандал, изливая на него свои страх, боль, ощущение беспомощности и разочарование всем и вся.
Но любовь зла. И я просто не могу трепать нервы этому венценосному интригану, даже, если он это заслужил. Мне дуре его жалко. Он это знает. И пользуется без малейших угрызений совести.
С совестью у него, кстати, все хорошо. В смысле: спит она. Гораздо дольше и крепче, чем мне бы того хотелось. А вот моя в анабиоз впадать не желает категорически, если речь идет о некоем княжеском наследнике с золотыми глазами. И грызет, зараза, пока я держу тревожную паузу, а Раду изо всех сил изображает чувство вины и сожаление.
Мы были в его каюте на орбитальной станции. Возвращаться нам в особняк Эстерази князь посчитал неразумным. Ребенку вредно наблюдать истерическое состояние матери. Наверное, стоило поспорить. Но сил на это не было.
— Это было самым безопасным способом вывести тебя и наших детей из-под удара. Неприятным. Унизительным. 'Но твоей жизни ничего не угрожало', — сказал мой муж с тяжелым вздохом. А потом увлек вслед за собой на не слишком широкую постель.
— В итоге мы имеем катастрофу. — Мой голос дрогнул.
— Всего-лишь скандал.
— Который погребет под обломками нас всех. Я наговорила такого, что за свою жизнь не дам и осколка индиголита.
Энираду немного грустно усмехнулся и покачал головой:
— Не думай об этом. Этот камнепад не затронет мою жену и детей.
— А тебя?
— Выбора не было. Это — меньшее из зол.
— Нам придется развестись?
— А если так? — супруг посмотрел на меня с интересом. — Что будешь делать?
— Подамся в фаворитки. Возьмешь?
— Все будет хорошо. — Энираду обнял меня за плечи, целуя в висок.
— Теперь все знают, кто я. А княжеский наследник не может быть женат на подменыше.
Мне хотелось плакать. От разочарования этой жизнью и боли предстоящей утраты. Потому что развод станет неизбежной точкой в наших отношениях. И дело даже не в том, что мне претит роль любовницы после статуса супруги. Это скорее принесло бы мне столь желанный покой. Но статус наследника вынудит его вступить в новый брак.
Заставлять любимого мужчину разрываться между мной и той другой... пока еще неизвестной? Не хочу. Отнюдь не потому, что не готова бороться за любимого мужчину.
Раду легко просчитать. И воспользоваться его благородством.
Они не преминут этого сделать.
Ему в жены подберут кого-то вроде Дианы Спенсер — прекраснейшей леди Ди. Красота, обаяние и чувство стиля будет подчеркнуто безукоризненным происхождением. А как финальный штрих — тонкая, чувствительная натура. Невинной девушке так легко внушить влюбленность и надежду на то, что это чувство получит ответ.
Ради того, чтобы быть со мной... редко, урывками он вынужден будет растоптать, искалечить чистое сердце. И все равно, Энираду будет чувствовать себя предателем, а я преданной. Так зачем множить боль?
— Все будет хорошо, — снов повторил пока еще мой мужчина. — Те, кто был причастен к покушениям на твою жизнь получат по заслугам. Политика диктует определенные правила игры. Но первый шаг сделан. Тиверия уже содрогнулась. А княгиня, ныне уже бывшая, никогда не сможет вернуться. Потому что от ее репутации не осталось даже пепла. А младший сын — ее надежда на возвышение проявил недостойное правящей семьи малодушие. И я даже не о том, что он бросил собственного ребенка. Алес не отметился ни на войне, ни в политике. Никто не видел его рядом с тобой, налаживающим работу госпиталей или приютов. Так может он отвечал за какое-то из ключевых направлений? Но тяжелая промышленность и сельское хозяйство не были отмечены его вниманием. А эта скотина Новак...
— Прости, но мне совершенно безразличны Тиверия, твои родственники и председатель Верховного совета. Я просто хочу побыть с тобой. Пока могу. Давай сегодня сделаем вид, что нет никого и ничего, кроме нас? Пожалуйста. Ты мне должен. Один вечер. За пять лет войны. Из меня не вышло идеальной княжны и примерной супруги высшего аристократа. Но я старалась поддерживать тебя в меру своих сил. Не желаю делить тебя с кем-либо хотя бы сегодня.
— Ты просто устала или успела навыдумывать себе всяких ужасов? — муж отстранился и посмотрел на меня с явственной тревогой. — Яра, я жду ответа.
— Нам придется развестись.
— Одной усталостью такой экзотический бред объяснить сложно. Ты как себя чувствуешь?
— Раду, твоему народу, от поддержки которого зависит твоя работа, открылась нелицеприятная правда о том, кто я.
— Милая, ты прожила в моей стране пять лет. Именно здесь нашла семью и друзей. Многое сделала для простых людей. Но понять культуру и менталитет Талие так и не смогла. Здесь все проще и сложнее, чем в том мире, где ты провела детство. Наши традиции предписывают членам правящего рода опираться на ряд ограничений при выборе пары. И они относятся к генетической карте невесты или жениха. Я мог жениться и на принцессе сопредельного государства, и простой талийке. Это было моим правом. А ты — моим выбором. Удар был не по тебе и твоему происхождению. Они желали представить меня в негативном свете. Вот представь. Я знаю, что тебя вынудили вступить в этот брак. Вероятнее всего шантажом и угрозами. Ты любишь другого. Я знаю или догадываюсь о его личности. Меня вряд ли это радует. Но до шахди не дотянуться, а единственная на ком можно сорвать злость — ты.
— Не понимаю.
— Ты слишком быстро забеременела. Брак может быть тысячу раз политической или финансовой сделкой. Но насилие в нем неприемлемо. Дай ты хоть малейший повод, то, что происходило в нашей постели, разобрали бы по минутам и оттенкам эмоций.
— Мне было приятно. Любопытно. Тепло. В первый раз. Я понимала, чем мы собираемся заняться. И знала, что могу сказать: 'Нет'. Ты шесть раз спросил, точно ли я этого хочу и явно не был настроен меня к чему-либо принуждать. Я помню, тот вечер. Все-таки это был мой 'первый раз'.
— Энтал все еще действует? — Раду немного отстранился, с тревогой заглядывая мне в глаза.
— Нет. — откидываюсь на подушки, заложив руки за голову. — Что еще я не поняла в этой интриге?
— Мы с тобой пользуемся достаточно большой поддержкой подданных. Суммарно. Прости. Наверное, стоило тебе объяснить твою роль. Но разговор этот ожидал быть премерзким. Да и отец... не рекомендовал. Говорил, что ты, делая все искренне и по собственному желанию добьешься большего. Не злись. Так принято. Княжеский род служит Талие. В меру своих талантов и возможностей. У тебя талант понимать беды и чаяния простых людей. Ты даже не представляешь, сколько людей вдохновившись твоей работой тоже начали помогать госпиталям и приютам. Особенно в провинции. Не все могли взять чужого ребенка в семью. Но многие приносили одежду или игрушки. Кто-то после работы абсолютно бесплатно занимался с ребятами: помогал с домашними заданиями, учил тому, что умел сам. В реабилитационных центрах катастрофически не хватало персонала. Но туда приходили мальчишки и девчонки — только со школьной скамьи и просто были рядом с теми, кто учился ходить, чтобы поддержать. Ты помогала самым слабым. Это дело достойное княжны. Тебя любит народ, хлебнувший горя в этой войне. За умение не отгораживаться от чужой боли, а пропускать ее сквозь себя. Меня поддерживает армия. За верность долгу. Если у меня нет достаточного опыта или знаний, я отойду в сторону, позволяя генералам выполнять свою работу. На моей совести нет не единой атаки, когда я бы посылал людей на смерть по собственной глупости, чтобы доказать кому-то что лучше разбираюсь в тактике. Также, меня поддерживает аристократия и элита. Немного за твой счет. Моя страна, несмотря на всю ее прогрессивность, весьма традиционна. Иначе монархия здесь была бы невозможна. Традиции предписывают представителям княжеского рода определенную линию поведения. Этикет, регламентирующий все сферы жизни.
— Почему же меня с ним не соизволили ознакомить?
— Чтобы следование ему стало твоим персональным адом? Выдрессировать человека на условно-верное поведение, конечно, можно. Но ошибки при таком подходе неизбежны. Тяжело контролировать каждое слово, каждый жест. Я с рождения живу по этим правилам. Для меня это также легко и естественно, как дышать. Для тебя вероятнее всего стало бы неподъемной ношей. Принцессе — уроженке чужого мира не зазорно быть иной. А мне это добавляет очков. Брак во имя долга — достойный шаг для княжеского наследника. То, что я смог построить прочный брак со столь эксцентричной женщиной, вызывает уважение.
— Любить вульгарную дуру, которая к тому же еще и далеко не красавица, сродни подвигу?
— Яра, ты переворачиваешь мои слова самым гадким образом. Я считаю, что ты прекрасна. И плевать на каноны. В моих глазах женщины красивей просто нет. Ты часто видишь и понимаешь больше моего. А эксцентричность — не порок, а чудесная особенность. — Раду тяжело вздохнул и продолжил чуть более серьезно. — В том, где и как тебя воспитывали, нет твоей вины. Не нужно смотреть на меня с таким возмущением. Я бесконечно благодарен твоему приемному отцу за то, что он научил тебя любить и поступать по совести. Это ценнее всего того, чему должны были учить принцессу крови. Но отрицать то, что у тебя нет ряда навыков, необходимых для управления аристократами, бессмысленно. Ты прешь напролом там, где принято плести интриги, просишь там, где имеешь право не просто приказывать, а ждать безропотного подчинения.
— Все так плохо?
— Княжна-чудачка добрая и бескорыстная для моей страны может сделать больше, чем аристократка, скованная сотней условностей. Прости.
— Да чего уж там? Я знала в кого влюбляюсь. Талие всегда на первом месте в твоем сердце. Но так и должно быть. Слишком много людей зависят от тебя.
Раду снова притянул меня к себе и весело хмыкнул. А что? Я ведь и вправду понимала, что он из себя представляет. Это лишь в дурных романах принцы и принцессы считают, что имеют право поставить на карту собственный народ во имя своей любви, чести и прочей ерунды. Истинный правитель отдаст своей стране всего себя от первого и до последнего вздоха. И поставит на путь служения все до чего дотянется. Мне стоит быть благодарной уже за то, что он нашел применение моим безусловным достоинствам, а не пожелал переделать, сломав в процессе.
— Давай сбежим к океану? — вдруг спросил он мне на ухо. — Заберем дочку и полетим. Будем гулять по пляжу, купаться. Я всю войну об этом мечтал. Талие как-нибудь выстоит пару дней без нас.
— Сейчас?
— Завтра. Сегодня был слишком тяжелый день. Надо бы поспать. А Хаят увидев песок и волны, нам отдохнуть не даст.
Отступление
Яр Андлелле стоял на площади перед возводимым заново дворцом в компании бывших сослуживцев. Весельчак и балагур. Забияка. Верный товарищ. Пилот-ас.
Младший офицер, имеющий равное количество наград и взысканий. Для него не было ничего невозможного в бою. И быть бы ему в больших чинах, если бы не дрянной характер. Но при всех своих несомненных талантах и способностях он не умел молчать и стоять в стороне.
Обостренное чувство справедливости крайне вредно для карьеры. И Яр посылал эту карьеру в темную бездну.
А теперь, когда в мастере космического боя отпала нужда, он оказался на планете с крошечной суммой подъемных и без малейшего представления, что будет делать в этом новом мире без войны.
Он был до сих пор пьян от счастья. С тех самых пор, как услышал объявление о капитуляции Джанната.
И все же, не представлял, чем сможет заняться теперь. Порой с горечью думая о том, что такому, как он было бы лучше героически погибнуть, защищая родные рубежи. Это было бы по крайней мере красиво. А так...
Дома нет. В родительском ему, конечно, найдется угол в гостиной. Его детская комната занята маленькой сестрой вокруг которой сосредоточено внимание семьи. Яр ведь давно взрослый.
Деньги есть, но на сколько их хватит, если не устроиться на работу в самое ближайшее время?
Девушки... и той нет. Были. Летели, как мотыльки на свет, очарованные шармом и обаянием, и уходили, не выдержав взрывного темперамента пилота. Возможно, если бы он отдал кому-нибудь свое сердце... да только любить женщину из плоти и крови сложно. Безумным романтикам нужна мечта. Прекрасная, недостижимая и неосязаемая. Неспособная обмануть или предать.
Но обо всем этом Андлелле будет думать завтра. А сегодня пить с боевыми товарищами и радоваться. Ведь есть чему.
Энираду был избран председателем Верховного совета.
А это значило, что правительство будет работать, а не раскачивать бюрократическую машину. Ведь княжич не состоял ни в какой из партий, а его единственным интересом было счастливое будущее его страны.
За столько лет его ни разу мне смогли подловить на любви к роскоши или праздной жизни. Его не смели обвинить в трусости или нерешительности.
Княжич с трибуны произнес речь. И его словам вторили динамики.
Яр не вслушивался. Кружево риторики — это не его. Он смотрел по сторонам и видел, как глаза людей вокруг загораются надеждой. Ловил шальные улыбки и улыбался в ответ.
И даже не заметил, когда торжественные слова сменились музыкой, а новый председатель с супругой спустились к людям. Их приветствовали выкриками: 'Слава Талие'.
Рядом кружились в танце счастливые пары.
— Это твой шанс, — толкнул его локтем в бок Май. А потом продолжил более ехидно в ответ на удивленный взгляд боевого товарища. — Кто говорил, что, после победы, пригласит Ее на сакаду? Или то была бравада? А теперь увидел ее и оробел?
— А вот и нет, — насмешливо бросил Андлелле и шагнул вперед.
Они все мечтали вслух, собираясь в тесных кают-компаниях. О том, как наверстают все, что отняла у них война.
Станут заниматься тем, что нравится.
Вернутся в университеты.
Будут гулять под звездным небом.
Заведут семьи.
Иногда надежда на что-то хорошее в будущем позволяет сохранить разум сейчас.
Сначала это было шуткой. Яр и Яра. Почти тезки. Он говорил, что, если доживет до победы пригласит на танец княжну.
Но в своих фантазиях он никогда не проигрывал сценария, при котором жена командующего на сакаду соглашалась. Бывший пилот придумал, кажется пару тысяч остроумных отказов. Заставляя окружающих покатываться со смеху. Истинный ответ: 'В теории я это танцевать умею' Андлелле шокировал. С княжича, который должен был прекратить это безобразия, вообще, добили. Его Светлость взял с супруги обещание, что следующий танец она подарит ему.
Она улыбалась герою этой войны. С гордостью глядя на него.
Яр вдруг понял, что она могла отказать кому угодно, но не простому солдату. В нем эта странная женщина видела свой народ, совершивший подвиг. Для нее не имело значения то, что сама она устала, почти не знает шагов и совершенно не чувствует ритма.
Стало стыдно за мятый китель, встрёпанные волосы и алкоголь, которым он него сейчас разило. Хотелось провалиться сквозь землю.
— Простите меня, — выдавил он, сквозь ком вставший в горле.
— За что?
— Я не достоин стоять сейчас рядом с вами. Вы ведь смотрите на меня и видите тех, кто умер, исполняя свой долг. Среди них было столько отличных ребят. Гораздо лучше меня.
— А что с вами не так?
— Не знаю. Неприкаянный я какой-то. Вместо того, чтобы жить, все пытаюсь смысл этой жизни найти. Постоянно попадаю в переделки, пытаясь сделать этот мир лучше, а он не меняется. И горю каждый мин, а толку нет.
— Это от безделья, — ответ княжны подействовал, как ушат ледяной воды. — У вас слишком много свободного времени. Но мы это исправим. Завтра вам надлежит поступить в распоряжение старшего офицера моей гвардии. Он найдет применение вашей энергии. И да, я серьезно. Вас будут ждать. Приходите, если готовы служить княжеству, спасать жизни и судьбы, делать этот мир лучше. Если готовы заплатить соответствующую цену.
— Какую?
— Мне нравится, что я не услышала бравурное: 'Все, что угодно'. Придется отдавать всего себя, буквально жить на работе прекрасно понимая, что вам не удастся прославиться, разбогатеть или дослужиться до громких званий. Наш удел оставаться в тени. Благотворительность должна быть тихой. Чтобы те, кому мы помогали не чувствовали себя обязанными. Наша задача помогать, а не плодить должников, лелея собственное эго.
Тело сработало быстрее мозга. Яр даже не успел понять, что и почему делает. Он просто закрыл ее собой, принимая удар, предназначенный той, что что пыталась сохранить страну, за которую они сражались. Вопрос 'Кто' пришел вместе со вспышкой боли.
Девушка со стеклянным взглядом. Почти подросток. На нее никто не обращал внимания. Она подошла почти вплотную. И с криком: 'Умри, джаннатское отродье' дернула пояс, состоящий из множества жемчужных нитей, подрывая себя и всех, кому не повезло оказаться рядом.
Мужчина немного приподнялся, освобождая княжну, свернувшуюся калачиком на каменной плитке. Она смотрела на него испуганными глазами, и, кажется, не решалась даже сделать вдох. Боль обжигала сжигала его в невидимом огне, но в то же самое время так хотелось улыбаться.
Успел.
Спас.
Ее и ребенка.
За такое не страшно и умереть.
— Я не разрешала своему гвардейцу умирать, — прошептала она одними губами. Или это взрыв его оглушил? Потому что вместо криков боли он слышал лишь каой-то непонятный гул. — Я тебе приказываю выжить. Помощь скоро придет. Ты только дождись.
Через секунду к ним подскочил Раду. Упал на колени и прижал к себе жену, закрывая от нее раненых и кровь, залившую этот пяточек площади.
Андлелле криво улыбнулся. У него всегда были сложные отношения с приказами старших по званию. Даже с теми, которые он мог выполнить, если бы хотел. А тут...
Разрывная бомба в радиусе пары шагов.
Но главное, террористка не достигла своей главной цели. За такое, действительно, не жалко умереть. А те, кто останутся, вытравят экстремистскую заразу. В память о нем.
Быть в тени и тихо выполнять свой долг, граничащий с подвигом у него все равно, вряд ли получилось бы.
Но выжить он попробует.
|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
