Влюбился всей невинною душой,
Рождённый этой радостной весной
Певец пернатый, незаметный, серый.
Любимую он приобнял крылом,
Согрел её своим живым теплом,
И всей земле запел певец о том,
Как он безумно обожает розу.
Прильнувши к телу нежного певца,
Готовая быть рядом до конца,
Забыв о том, что рядом сад дворца,
Красавица садов раскрылась в счастье.
Но песнь любви до неба донеслась,
До облаков бегущих поднялась,
И в души горних духов полилась,
Прелестницу пери она пленила.
Сокровище небесной красоты,
Затмившая все смелые мечты,
Раздвинув все колючие кусты,
Пери с небес в дворцовый сад спустилась.
Очарованием пери пленён,
Небесной красотою поражён,
Её рукою нежной привлечён,
Певец замолк, совсем забыв о розе.
"Не расточай зря здесь любовь свою,
Достоин петь в предвечном ты раю,
Я страстью неземной тебя залью,
В небесный сад ты улетай со мною".
Завяла роза в грусти и тоске,
Лишь лепестки остались на песке,
Казалось ей: в небесном далеке
Певца любимый голос уловила.
Затем Ириньисса спела свою песню о далёком возлюбленном. Тут из зала мужчин донеслось сначала пение графа Ликарина, а затем бас царя Ашинатогла, переложившего песню Ликарина о рабе царствующем на агашский. Это послужило сигналом к началу взаимных визитов и танцев.
* * *
Мужчины тем временем, как и обычно, одновременно с пиром пытались решить некоторые политические или торговые вопросы. Цари быстро договорились, что недалеко от порта в Дилосаре будет агашский квартал, где агашцы смогут жить по своим обычаям и судиться между собой по своим законам. Сразу же к Атару подступили князья-горцы, стремясь добиться того же, но царь отшутился, поскольку место для агашцев он, на самом деле, уже присмотрел и предусмотрел, а здесь надо было ещё подумать. Впрочем, соглашение об агашском квартале требовалось подробно обсудить в более подходящей обстановке. Время для этого было: Ашинатогл не собирался уезжать по крайней мере ещё дней десять. Хан Чюрююль тоже доволен: завтра пуников торжественно примут в союз. А о том, что сначала надо было бы согласовать все условия, он по степной простоте не подумал: ведь ему гарантировали, что степняки будут иметь полный почёт и равноправие с другими членами союза (правда, не оговорив при этом, со старшими или же с младшими).
Хан тораканов Улугай получил на пиру место не гостя, а полководца армии: он вместе с тремя своими беками нёс почётный караул около стола высшей знати. Им иногда подносили лучшие вина и изысканные блюда, но понемногу. Четыре степняка выглядели очень эффектно: все они действительно были богатырями и красавцами, в честь победы царь Атар попросил лучших мастеров сковать им лёгкие парадные доспехи и подарил шёлковые халаты, а самому Улугаю халат из шерстяного шёлка, который на Юг попадал исключительно редко. На халатах была вышита эмблема тораканов: лис, поймавший волка, а выше маленькая эмблема Лиговайи: мужчина с мечом и женщина с лютней. У беков шитьё было серебром, а у хана — золотом и жемчугом.
Среди веселящихся горцы выделялись громкими голосами и размашистыми жестами, агашцы какой-то растерянностью и порывистостью, а старки и степняки — естественным и спокойным поведением. Глядя на празднующих, Ашинатогл с некоторой ехидцей спросил своего названного брата:
— Ты, наверно, всю лучшую знать вывез из Империи?
— Нет, брат. Знатью в Империи считались лишь я и барон Таррисань, Убийца Ханов. Просто все наши граждане ведут себя как знать, потому что с детства и даже с утробы матери учатся чести, достоинству и правилам поведения.
— Интересно! Ещё с утробы матери! То есть, когда беременность уже невозможно скрывать, вы начинаете учить ребёнка?
— Это у вас на Юге беременность считается нечистым и постыдным состоянием женщины. У нас же затяжелевшим, наоборот, оказывается уважение и почёт. Поэтому женщина как можно быстрее объявляет о своей беременности, и немедленно ребёнка представляют отцу и семье, пытаясь объяснить ему положение его семьи. А принца или сына владетеля, как ты догадываешься, брат, ещё в утробе матери представляют подданным.
— Интересные у вас обычаи! Кое-что я бы взял для своих людей, точнее, для знати. Представить сына ещё в утробе матери как будущего властителя — это замечательно!
— Да. А мастер представляет сыну свою мастерскую и подмастерий. Крестьянин — свою землю. Купец — свою лавку и свои товары.
— А вор — свои отмычки? — с хохотом уточнил Ашинатогл.
— Всё верно! Ведь воры всегда были, есть и будут, и чаще всего сын вора станет тоже вором. Пусть уж лучше он с детства впитает правила чести этой бесчестной профессии, чем станет беспредельщиком, не признающим никаких норм и законов.
— Я чувствую, что так вы из воров скоро выведете что-то необычное, как из шлюх вывели своих гетер и художниц.
— Ну не из шлюх их вывели, а из куртизанок высокого полёта. И разве плохо получилось?
Ашинатогл уже посмотрел перед пиром на Высокородных гетер, которые, конечно же, сразу продемонстрировали свое искусство обаяния и впечатлили царя. Атар же специально перевёл разговор на женщин, поскольку в Империи был клан ниндзя, который произошел именно от воров. Легенды о ниндзя ходили и в других странах, но имперцы старались, чтобы никаких достоверных сведений о них не проникало никуда. В первую партию колонистов ни один ниндзя не записался.
— Ты, брат, прав, — продолжил агашец. — Один взгляд этих женщин прожигает до самых костей. Но я теперь не отступлю и докажу, что настоящего мужчину такие особы не согнут. А какое наслаждение я от этой борьбы получу, я уже с дрожью представляю себе. Наверно, хилый телом может вообще умереть в их объятиях?
— Хилый душой тоже, или выйти из них презренным рабом, как тот, что нёс опахало за Ириньиссой. А ведь был царевичем. Но стал предателем и выродком.
— Немного слышал я об этой истории. Это урок всем царствам Юга. А то наши царьки ведут себя как внезапно разбогатевшие мужики: обставляют всё вокруг нелепой роскошью и перестают заниматься делами, только развлекаются и наслаждаются. Но я-то уверен, что сегодня получу такое наслаждение и развлечение, что они и представить себе своим убогим умишком не могут.
— Не сомневаюсь, брат, что ты с честью проведешь сражение ночью.
— Я слышал, что через некоторое время, когда все перепьются, у вас женщины и мужчины смешиваются прямо на пиру?
— Ты путаешь царский двор с борделем, брат! — расхохотался Атар. — Мы станем ходить друг другу в гости, будем танцевать, и наши обольстительницы будут искушать своих жертв. Но у нас есть свои приличия, и очень строгие.
Тут из комнаты женщин донеслось пение на пуникском языке. Все посмотрели на царей. Ашинатоглу явно хотелось послушать песню поближе и посмотреть на певицу, но он не знал, прилично ли это? Атар улыбнулся, взял побратима за руку и повёл к широкому проходу в залу женщин. За ними сразу же потянулись и другие со стола высшей знати. Горцы с нижнего стола хотели было двинуться вслед за титулованными, но старки удержали их, объяснив, что это неприлично. Мужчины остановились у входа в другую залу и стали наслаждаться пением и видом красавиц.
Выслушав песню и полюбовавшись на женщин, мужчины сдержанно поаплодировали и вернулись за свой стол (поскольку вернулись два царя: оба они считали, что переходить ко второй части пира ещё рановато).
— Когда я гляжу на твоих людей, брат, — продолжил беседу Ашинатогл, — я понимаю, что с ними действительно можно советоваться. Они в беде не бросят, не станут усугублять твои ошибки своей лестью, а если ты занесёшься, прямо скажут тебе об этом. Счастлив царь, имеющий вокруг себя такую знать.
Атар внутри себя порадовался, что побратим, не задумываясь, употребил слово "знать" для всех старкских граждан. Ведь именно такое отношение было сейчас единственным спасением для колонистов и одновременно залогом процветания в будущем.
— Но, брат, ведь эти люди способны сказать мне, чтобы я снял корону и уходил, если я буду править плохо, а если заупрямлюсь, то скинуть меня и мой род, — слегка возразил Атар.
— Моя знать и мой народ тоже способны на это. Но знать скорее будет желать скинуть того, кто правит слишком хорошо, и посадить вместо него безвольную куклу. А народ тупо поддержит любого смутьяна. Хорошо, что у нас все накрепко поверили, что трон отдан Судьбой нашему роду, и лишь мы способны сидеть на нём. Однако из-за этого же мне приходится уничтожать слабых сыновей и родственников.
— У нас в королевствах иногда нового короля выбирают. Первого нашего короля поставил народ. И при восстановлении царства, которое затем стало Империей, тоже выбрал короля народ. В королевстве Айвайя каждого нового короля избирают.
— Не понимаю, как они живут с выборными королями. Такое кое-как можно представить здесь. Твои люди соберутся и выберут достойного властителя, потому что сами достойны лишь такого.
— Нет. Этого не будет. Ведь мой род не выродился, как ты сам видишь по моим детям. А, значит, чтобы всё было законно, честно и правильно, я представлю наследника и народ просто примет его.
— А ты можешь представить любого сына?
— По нашим законам и обычаям я имею право представить народу предложение лишить старшего сына положения наследника и низвести его до обычного принца. Но это будет скорее похоже на суд: я должен всё тщательно обосновать и убедить народ. После этого наследником становится второй по старшинству. У нас в королевствах обычно расписано по крайней мере пять наследников, чтобы даже в самых страшных ситуациях корону немедленно поднял тот, кому она должна принадлежать по закону. Но часть из этих наследников заведомо не будут брать корону, если останутся в живых следующие: это почтенные старцы, не имеющие своих детей.
— Значит, у вас корону берет практически всегда старший сын, а если он не сможет её взять, то уже известно, кому она достанется в этом случае. А второй наследник не может разве убить своего брата и захватить престол?
— В этом случае Монастыри объявят коронацию не освящённой, поскольку убийца осквернён кровью родственника, а народ скинет его и в самом лучшем случае отправит каяться в Великий Монастырь.
— Значит, у вас народ следит за наследованием? Весь народ или только знать?
— Весь.
И тут Ашинатогл расхохотался.
— Я уже вижу, что вы, старки, стремитесь не лгать без необходимости и в особенности избегаете такой лжи, которая очевидна, однако её все говорят вслух, поступая на самом деле по-другому. Но сейчас ты сказал нелепицу. Народ у вас в Империи слишком большой, чтобы весь следить. На самом деле могут делать это лишь знать и жители столицы.
Атар тоже расхохотался в ответ. На самом деле агашец затронул больную точку. Двоемыслие в Империи считалось страшнейшим пороком. Все знали, что народы и цивилизации, прибегшие к такому внешне очень удобному и на первых порах кажущемуся выгодным и практически безвредным способу манипуляции сознанием, умирают в медленных мучительных конвульсиях и заражают трупным ядом всё вокруг.
— У нас у всех граждан есть право рокоша. Если правители нарушают законы и обычаи, народ может подняться против них. Я был одним из вождей такого рокоша несколько лет назад.
— Значит, и здесь без знати не обойтись! Но насчёт столицы я беру свои слова назад. Сколько я понимаю, вы восстали не в столице, но все вожди были высшей знатью?
— Брат, ты проницателен. Народ с детства воспитан в военной дисциплине и сразу выдвигает достойных военачальников, поднявшись на борьбу. А ведь все предпочитают подчиняться тому, кто с чрева матери подготовлен в искусстве повелевать и управлять людьми.
Тут Атар заметил, что следящий за их разговором граф Лазанский Урс Однорукий слегка ухмыляется, и решил не давать ему повода для иронии. Но беседу вновь прервала песня на ту же мелодию, на сей раз на старкском языке. Опять мужчины вышли послушать и полюбоваться, тем более что немедленно после этого запела агашская принцесса Штлинарат, со значением глядя на царя Атара. Атар, заметив, что художницы внимательно прислушиваются и намерены эту песню тоже переложить на старкский, решил пока им не мешать, и увлёк мужчин вновь на свои места, что они проделали уже с некоторой неохотой.
— Но я одного не понимаю, — вернулся агашец к теме, судя по всему, глубоко захватившей его. — Всё-таки народ в Империи слишком большой. Собраться в одном месте может лишь его случайная группка, как же она может решать за всех?
— В Империи есть Сейм, а в королевствах Советы. В эти собрания простые граждане избирают достойнейших из равных себе, а высшая знать входит по сану своему. Сейм и Советы служат голосом всего народа.
— Ну не могут они быть голосом всего народа! Вот я и нащупал слабое место у вас. На Юге, ты, брат, как мне кажется, можешь воплотить идеалы вашей Империи, ведь граждан здесь немного и они смогут прямо участвовать в совете и в случае необходимости в правлении. А все остальные будут обычным народом, который должны пасти добрые пастыри и который сам не способен ничего решить.
Атар вновь поразился логике и уму побратима. Неявный второй слой его фразы был в том, что перенимать обычаи гражданской свободы, не имея достаточно граждан, воспитанных с утробы в строжайшей самодисциплине и ответственности, гибельно. Третий: не принимайте в граждане кого попало, а то я лишусь ценного союзника! Четвёртый: если я сам решу в своем царстве делать что-то подобное, я сначала выращу слой высшей знати, в воспитание которого заложу всё лучшее, что увижу у вас, друзья... А, может, здесь были и другие слои.
— Достойнейшие чаще всего у нас, действительно, высокородные, — несколько сменил направление разговора Атар. — И лишить высокородную персону достоинства царь в одиночку не может. Нужно сразу четыре решения: самого короля или Императора, если титул имперский, суда равных, народа в лице Сейма или Совета, благословение Храма или Великого Монастыря. Единственное исключение, если такой высокородный оказался по уши замешан в богомерзостях и признан виновным Имперским Судом, но и в этом случае решение формально утверждается Императором и Сеймом. Но иногда в высшую знать выдвигаются достойные из самой глубины граждан. Сидящий рядом с нами знаменитый покоритель горцев, граф Урс Однорукий, был простым крестьянином-гражданином по происхождению. Подвиги, мудрость и достойное поведение подняли его в ранг высшей знати.
— Ну и что здесь удивительного? — искренне возразил Ашинатогл. — Я всегда могу достойного поднять в самую высшую знать. И низвести знатное семейство я тоже не могу без совета знати и благословения Храма. Вот снести голову знатному подонку — в любой момент!
Неожиданно для Атара Ашинатогл показал преимущество деспотизма: нет формальных препятствий для возвышения достойных.
— Ты, брат, мудр и благороден. Но ведь бывают царьки такие, что лучше бы они рабами были. Урс насмотрелся на подобных и сложил про них прекрасную песню. Сейчас, я чувствую, наши художницы исполнят на старкском вашу агашскую песню о соловье, розе и небесной разлучнице, а после этого Урс споёт свою и мы начнем визиты и танцы.
