На следующий день Нэтти с утра добилась от Андреевой чтобы та выделила ей помещение под лабораторию. Нашлись комнатка и чулан без окон на первом этаже. Это более чем устроило девушку. Она тут же привела нескольких местных женщин, с которыми успела познакомиться днём раньше, и начала всё отмывать, в потом и красить. Никифор Вилонов, которому было в обстановке курорта скучно, активно взялся ей помогать, и к обеду они уже были на "ты". Из всех возможных уменьшительных форм имени Никифор Нэтти выбрала короткую англизированную форму "Ник". Почему-то Вилонову это понравилось куда больше, чем ранее применявшееся "Никуша".

Нэтти быстро заметила тяжёлое дыхание Никифора и нездоровую бледность его кожи. Она отвела его в свою комнату, вытащила из рюкзака не обычную докторскую слуховую трубку, а хитрую конструкцию с гибкими резиновыми шлангами и мембранной из блестящей никелированной стали и внимательно прослушала.

— Нет, Ник, ты у нас в лаборатории не лаборантом будешь, а подопытным кроликом. У тебя очень запущенный случай. Поэтому как поедем в Неаполь рубин продавать, берём тебя с собой и делаем в лучшем местном госпитале рентгеновский снимок.

— Но это дорого...

— Это расходы не на твоё лечение, а на доказательство эффективности нового лекарства. Нужно будет ещё раза три сделать снимки с интервалом примерно в месяц, по мере того как лекарство будет действовать, и потом опубликовать всю историю болезни.

— Но я собирался в Россию ехать...

— Ник, нельзя тебе сейчас в Россию. Поездка в Россию, да ещё в межсезонье, тебя убьёт. Если бы туберкулёз был неизлечим, это было бы твоё дело, как распорядиться остатком жизни. Но сейчас, когда мы делаем лекарство, я как твой лечащий врач запрещаю тебе покидать Италию.

В этот момент в дверь заглянул Горький:

— Нэтти, тут какой-то итальянец с телегой приехал.

— Ага, я сейчас.

На телеге оказался довольно увесистый керосиновый мотор от рыбачьей лодки. Для того чтобы затащить его во двор виллы, возчику потребовалась помощь всех мужчин в доме, кроме Вилонова, которому Нэтти запретила таскать тяжести.

Когда мотор водрузили на подготовленный для него деревянный настил на заднем дворе, а Никифор, наконец, нашёл себе применение — сверлить дыры под болты, крепящие мотор к настилу, Богданов поинтересовался:

— А это-то зачем?

— Ну электричество надо чем-то вырабатывать, — пожала плечами Нэтти. — Мотор, конечно старенький, но ещё поработает. А мне достался почти по цене металлолома. Вот поедем в Неаполь, куплю там отдельно генератор. Обойдётся гораздо дешевле.

— А что, без электричества нельзя никак?

— Ну, во-первых, я не умею. Я росла в мире, где электричество доступно почти так же как воздух, и привыкла к тому, что в лаборатории всё — от лампочки в колориметре до сушильного шкафа питается электричеством. Во-вторых, мне нужно не просто получить лекарств на курс для Ника, а отработать промышленную технологию. А вот её имеет смысл сразу разрабатывать под электрифицированную фабрику. В-третьих, все мои машинки с информацией нуждаются в подзарядке электричеством, и в-четвёртых мне понадобится ещё и фотолаборатория. А это красный фонарь и увеличитель как минимум. В общем, лучше сразу озаботиться электрификацией дома. Думаю, в ближайшие лет пять на Капри всё равно появится электричество и хозяин виллы нам ещё спасибо скажет, что мы в доме проводку ему сделаем.

За ужином Наталья Корсак пожаловалась на запах краски, заполнившей всю виллу. Нэтти всячески извинялась. Богданов с Луначарским взялись за обсуждение программы партийной школы. Нэтти слушала, слушала и внезапно спросила:

— Александр Александрович, так вы отзовист или ликвидатор?

— Отзовист, — удивлённо ответил Богданов. А причём здесь это?

— А программа у вас совершенно ликвидаторская. Если вы рассчитываете на то, что выпускники школы будут вести нелегальную работу, то чему их надо учить? Уходить от слежки, выявлять провокаторов, организовывать подпольные типографии. Тактике баррикадных боёв, тактике диверсионной работы, стрелковому делу, минно-взрывному делу, шифровальному делу. А вы чему их учить собираетесь? Философии, риторике, экономике. Это набор знаний для ведения полемики в легальных СМИ.

— В чём-чём, — переспросил Луначарский.

— Ну, — неожиданно замялась Нэтти, — в средствах массовой информации. У вас, наверное, говорят "в изданиях" поскольку даже радиовещания ещё толком не изобрели.

— Но вообще, — почесав подбородок, продолжила девушка, — я неправа. Нельзя учить всем перечисленным мной практическим навыкам. То есть учить можно, если у вас есть два-три года на интенсивный курс и на входе — выпускник какого-нибудь более или менее приличного военного училища или хотя бы кадетского корпуса. А у нас есть несколько месяцев и на входе — рабочие, вчерашние крестьяне. За это время мы можем только снять барьеры в сознании. Сейчас скорее всего они убеждены, что господские науки им не по зубам. Мир в их представлении — что-то обладающее неизмеримой сложностью, которую может постичь только всеведущий Бог. Ну есть специальные колдуны-инженеры, которые могут постичь маленький кусочек, а остальным остаются только инструкции по эксплуатации конкретного станка.

Вот чему их надо научить, так это тому что мир прост и логичен. И его устройство можно постичь, читая книги. Правда, эти книги ещё предстоит написать. Вот ваш, Александр Александрович, "Краткий курс экономической науки" это один из хороших примеров того, что надо сделать. Но такое нужно не только по экономике и даже не только биологии и физике. Это всё науки, они помогают понять окружающий мир. А надо уметь это понимание приложить к практике. Кто-то из Бэконов, я вечно их путаю, сказал "Знание — сила". Так вот нам нужно продемонстрировать на практических примерах нашим ученикам, что так оно и есть и дать им какие-то ориентиры для будущего самостоятельного плавания в море знания.

— Но ведь мы собственно это и задумали, — возразил Луначарский. — Наш курс философии познания именно про это.

— Этот курс хорош для выпускников университетов. Если человеку шесть лет в гимназии и пять лет в университете набивали голову чем попало, попутно ставя навыки работы с текстами, он этот ваш курс сможет переварить. Потому что в процессе гимназического и университетского обучения человек не просто прочитывает гору разрозненных эклектичных текстов. Он приучается быстро читать и схватывать суть, конспектировать, извлекать из текста главное. Ну и набирает гору разрозненных фактов, этакую кучу кирпичей, которую можно путём приложения плана, содержащегося в вашем курсе, превратить в красивое здание научной картины мира.

А у нас будут совсем другие люди, с совсем другим жизненным опытом. И опираться на то, что они изучили на практике, надо совсем по-другому. Да, они из уважения к вам вежливо выслушают всё, что вы захотите им прочитать. Но многое ли из этого усвоят? Попробуйте хотя бы на Нике свой курс. Ник не первый год революцией занимается, далеко продвинулся по пути самообразования, и кое-что из того, что вы собираетесь преподать, уже самостоятельно проработал. Но я уверена, что даже он вам скажет, что курс для рабочих сложноват.

— И что вы предлагаете взамен?

— А я знаю? Я только вчера поняла, что я могу поучаствовать в таком полезном деле, как школа для воспитания людей следующей экономической формации. Надо порыться в книгах, почитать, подумать. Возможно поискать какие-то тесты на скорость усвоения информации, чтобы можно было по ходу дела корректировать программу.

Вообще есть одна идейка. Помните образ Рахметова у Чернышевского? Как его Николай Гаврилович вводит? Что, мол, надо человеку, всю жизнь прожившему в лачуге, чтобы он не принял обычную добротную избу за дворец, показать уголок дворца. Вот и у нас задача показать уголок дворца. Чтобы люди понимали куда им развиваться. Но учить — класть фундамент для добротного сруба.

Ладно, я поняла, что пришла на ваше собрание неподготовленной. Пойду готовиться к следующему.

Девушка подхватила со стола свою книгу с единственной стеклянной страницей и выбежала из гостиной.

— Слушай, Саш, где ты её взял? — поинтересовался Луначарский.

— Сама приблудилась, — ответил Богданов. — На пристани в Сорренто, где я ожидал пароходика на Капри, подошла, мол хочу пообщаться на тему организационной науки. И уже продемонстрировала что по этой самой науке я больше пары не заслуживаю.

— Она что, действительно марсианка? Вот про стены в сознании она хорошо сказала. У нас у всех стены в сознании. Мы считаем что вот учить надо так и так. Она смотрит на нас, и ей очевидно, что это не прямой путь, а лабиринт. Такое впечатление, что она выросла в совсем другой культуре.

— Ну, собственно так и есть. И одежда, и манеры и всякие артефакты в её рюкзачке — всё это не может происходить из любой из европейских стран. И тем более не может из азиатских или американских. Она — явно продукт несколько более высокой цивилизации, чем наша. Правда то, что она так хорошо владеет русским и довольно неплохо — итальянским и английским, а также свободно ориентируется в земной истории и том, кто есть кто в современной науке, скорее похоже на пришелицу из будущего, чем на гостью с другой планеты. Но у меня возникло впечатление, что она старательно не опровергает версии о своём марсианском происхождении. Если её сейчас спросить про межпланетные полёты или там про природу Марса, она наверняка вывалит кучу интересной и правдоподобной информации. Мне кажется, что если мы поддержим её марсианскую легенду, получится большая и красивая игра, которая собьёт с толку многих наших противников. Пусть Охранное Отделение высылает экспедицию на Подкаменную Тунгуску в поисках обломков того корабля, на котором она сюда прилетела, и который там разбился в августе прошлого года.

— Интересно, что у неё в багаже. Аня говорила, что большую часть багажа она оставила в гостинице в Неаполе.

— И почему-то упорно хочет съездить за ней сама, а не заказать доставку по телеграфу. При этом ещё взять с собой меня, чтобы продать этот загадочный цилиндрический рубин.

— Ну съезди ты с ней. Интересно же, что она с собой притащит. И на что собирается потратить деньги в Неаполе.

Неаполь

Путь до Неаполя занял почти полдня. Первое, что сделала Нэтти, это потащила Никифора в Оспиталле дель Маре, где, как она уже выяснила, была рентгеновская установка. Местный врач заявил что и без рентгена видит, что всё не слишком хорошо, но Нэтти честно призналась ему, что этот больной согласился на новую, экспериментальную методику лечения, поэтому необходимо получить возможно более подробную клиническую картину на момент начала лечения.

Пока Нэтти вместе с итальянскими врачами занималась Вилоновым, Богданов отправился к рекомендованному ей ювелиру. К его собственному удивлению, разговор с ювелиром прошёл как по маслу. Когда она заставляла его несколько раз репетировать этот разговор, приглашая на роль ювелира то Горького, то Луначарского, то даже местного лодочника Чезаре, и добиваясь впечатлению "Верю" по системе Станиславского, Александр Александрович про себя посмеивался. Но оно сработало неожиданно удачно. Из конторы ювелира он вышел с чеком в Банка Монти дей Паски ди Сиенна на сто тысяч лир. Немедленно отправился в отделение этого банка и завёл там счёт. Так что поджидал он Нэтти и Никифора в небольшой траттории напротив входа в госпиталь уже с чековой книжкой в кармане.

Потом Нэтти потащила своих спутников куда-то в центр, на Виа Стелло, где её почему-то заинтересовало фотоателье. Что удивило Богданова ещё больше, там её встретили как старую знакомую.

— О, сеньорита Нэтти! — эмоционально приветствовал её пожилой итальянец с коротко стриженными седыми волосами. — Наконец-то. Ваша рамка уже два дня как готова.

— Добрый день, сеньор Джузеппе, — не менее сердечно отозвалась она. — Хотите испытать её в деле?

И она извлекла из кармана небольшой цилиндрический предмет, завёрнутый в бумагу.

— Что это? — шёпотом спросил Богданов по-русски.

— Кусочек киноплёнки, на который я снимала фотографии. У Джузеппе есть увеличитель для плёнки Кодак тип 120. А у меня фотоаппарат использует 35-миллиметровую киноплёнку. Под неё увеличителей ещё не производят, пришлось делать рамку на заказ. А когда я делала заказ, я поснимала и самого Джузеппе и виды улицы. Так что сейчас пойду ему демонстрировать что на таки маленьких кадрах умещается вполне достаточно подробностей, — ответила она и удалилась вместе с фотографом в задние комнаты ателье.

Примерно через полчаса она вернулась, и продемонстрировала своим спутникам несколько отпечатков сцен во дворе виллы "Спинола", на улицах Неаполя и даже в этом самом ателье.

Потом Джузеппе вытащил запакованный в фанерный ящик увеличитель, добавил к нему красный электрический фонарь, несколько эбонитовых кювет, коробку с банками реактивов и запечатанный рулон киноплёнки.

В общем, набралась приличная партия груза. Нэтти сказала отправить её в порт, назвав имя некоего явно местного жителя, которому это следовало передать.

Богданов выписал чек, ведь деньги полученные за рубин хранились на счету, оформленном на его имя, и они отправились дальше. Нэтти целенаправленно повела спутников в магазин химической посуды, адрес которого ей был откуда-то известен. Там тоже покупок набралось на большой ящик. Следующей остановкой были мастерские порта. И только потом они добрались до гостиницы, где она оставила на хранение свои вещи.

После некоторого небольшого спора рюкзак взвалил на себя Богданов. Вилонову Нэтти не позволила как больному, а позволить девушке самой тащить тяжёлый груз даже до извозчика мужчины не могли.

Извозчик привёз их в порт где Нэтти поздоровалась с владельцем какой-то рыбачьей лодки, на палубе которой уже стояли коробки с наклейками посещённых сегодня магазинов.

— Я прикинула, — пояснила она. — что зафрахтовать этот баркас до Порто-ди-Капри обойдётся дешевле, чем ночевать втроём гостинице и потом добираться рейсовым пароходом.

Наталья Корсак

Наталья Богдановна заглянула в лабораторию, где Нэтти возилась с какими-то хитрыми стеклянными конструкциями. Постояла минут пять в дверях, и дождалась момента когда девушка вынула руки из вытяжного шкафа и присела на стул.

— Ната, можно с тобой поговорить? — спросила она.

— Заходи, присаживайся, сейчас чай вскипячу. У меня тут сейчас процесс минимум полчаса вмешательства не требует. А про что поговорить? Про Александра?

— Да, — тяжело вздохнула Наталья Богдановна.

— Ох, — столь же тяжело вздохнула Нэтти. — Ну как тебе это объяснить... Он революционер, человек стремящийся изменить мир. А значит у него есть избыток жизненной энергии, которая из него так и прёт во все стороны. Один умный человек назвал таких "пассионарии". Вот ты хоть на Ника посмотри. Помирает совсем человек, ему если бы не мой изониазид год жизни бы остался. Но тоже крутится как может, школу организует, если бы я не запретила, поехал бы в Россию в разгар весенней слякоти учеников собирать. Естественно, на таких бабы липнут как мухи на мёд. А он — любит весь мир, и всех женщин мира, в том числе. Поэтому у пассионария всегда будет толпа пассий.