Меченый. (Меченый - 1)

— В этом непотребстве я тебя из покоев не выпущу!

Я закусила губу и с трудом удержала наворачивающиеся слезы:

— Одену зеленое, зайду в трапезную раньше всех, сяду, и... никто ничего не заметит!

Кормилица посмотрела на меня, как на юродивую:

— Ты — дама! Значит, должна покинуть общество задолго до того, как вино развяжет мужские языки и превратит их в похотливых скотов...

Я вспомнила взгляды, которыми меня пожирали барон Олмар и его свита, и обреченно вздохнула:

— Ладно, спою себе сама...

Амата приподняла бровь и довольно улыбнулась:

— Смирение — это шаг к Вседержителю... Я счастлива, что ты приняла его душой, поэтому... сейчас принесу тебе что-нибудь из платьев твоей бабушки...

...По рассказам отца моя бабушка — баронесса Катарина д'Атерн — была одной из самых известных красавиц Вейнара: ее благосклонности добивался чуть ли не весь высший свет королевства, включая первого министра, королевского казначея и камерария. Да что там королевства — к ней сватались посол Белогорья, один из сыновей короля Алата и младший брат вождя эрратов ! А тогдашний король Оммана , увидев ее на одном из балов, назвал Ясным Солнышком Вейнара...

Однако, несмотря на то, что среди ее воздыхателей хватало писаных красавцев, известных рубак и лиц, имеющих влияние на короля, бабушка отдала свое сердце молодому герою только что закончившейся Вейнарско-Рагнарской войны. И ни разу об этом не пожалела: до конца ее недолгой жизни барон д'Атерн не отходил от жены ни на шаг.

Видимо, в благодарность за это бабушка ни разу не дала деду причин усомниться в своей верности: она игнорировала любые знаки внимания со стороны воздыхателей и как-то прилюдно заявила, что будет вскрывать все послания в свой адрес только в присутствии мужа.

Как ни странно, такое поведение Катарины д'Атерн больше всего бесило представительниц слабого пола: они искренне считали ее самовлюбленной выскочкой... однако пытались подражать ее манере одеваться, причесываться и даже улыбаться.

Лиственей в восемь, поняв, что ослепительно красивая черноволосая женщина, изображенная на одном из портретов в кабинете отца, и есть та самая Катарина д'Атерн, я несколько дней в буквальном смысле слова жила в зеркалах — искала в себе хоть какое-то сходство с ней. Увы, ни волосы, поднятые вверх, ни глубокое декольте, собственноручно вырезанное в детском сарафане, ни тщательно скопированная поза не сделали меня ни Ясным Солнышком Вейнара, ни чем-то похожим.

Видимо, поэтому, надев на себя роскошное темно-синее бархатное платье своей бабушки, я долго не могла решиться посмотреть на свое отражение — знала, что увижу все то же рыжеволосое, конопатое и на редкость мелкое создание с впавшими щеками, тощими плечами и костлявыми ключицами.

Потом, все-таки, заглянула, привычно ужаснулась и... с интересом уставилась на свое изображение.

Конечно же, за годы, прошедшие с того времени, рыжие волосы и конопушки никуда не делись. А вот щеки и плечи заметно округлились. Кроме того, бабушкино платье очень выгодно подчеркивало талию, красиво приподнимало грудь и делало меня выше, чем я есть.

Пару раз повернувшись вокруг себя, я кинула взгляд на Амату и застыла: кормилица смотрела на мои бедра и угрюмо хмурила брови. Видимо, пытаясь решить, нравится ей мой вид или нет.

— Это платье делает тебя взрослее! — буркнула она через десяток ударов сердца.

Я потупила взгляд и незаметно осенила себя знаком животворящего круга. Вернее, мне показалось, что незаметно — не успела я закончить движение, как на лице кормилицы заиграла довольная улыбка:

— Ты права, дочка! Раз Вседержитель послал тебе это платье, значит, пришло твое время...

— Спасибо, Амата!!! — воскликнула я и бросилась ей на шею. — Я тебя так люблю!!!

— Я тебя тоже... — ответила она, легонько шлепнула меня пониже спины и добавила: — Ладно, обниматься будем потом. А сейчас займемся твоей прической...

Я обрадованно метнулась к пуфику, стоящему напротив зеркала, села... и тут же вскочила на ноги: в коридоре раздался топот подкованных сапог:

— Ваша милость, вы у себя?

— Что тебе тут надо, а, Кулак? — раздраженно рыкнула Амата. И, распахнув дверь, высунулась из комнаты.

— Его милость срочно требует баронессу к себе в кабинет! — преувеличенно громко — видимо, чтобы мне было слышно каждое слово — протараторил десятник.

Я тут же оказалась на ногах: в его голосе звучали нотки, которых я еще ни разу не слышала!

Видимо, его тон подействовал и на Амату, так как она помрачнела и коротко поинтересовалась:

— Что-то случилось?

— Только что прилетел почтовый голубь от его величества... — угрюмо буркнул Кулак. — В Авероне мятеж...

Я выдернула из волос поддерживающие их шпильки, влезла в туфельки и, торопливо посмотрев на себя в зеркало, вылетела в коридор...

...В замке было шумно, как на Меллорском рынке. Или, скорее, как в военных лагерях, о которых так любят рассказывать мужчины: по лестницам носились перепуганные слуги, со стороны оружейной комнаты доносился лязг железа, этажом ниже ворочали что-то тяжелое, а выше — причитали.

Причитания доносились и с улицы — через настежь распахнутое окно Восточной башни, заглушая шелест дождя, до меня доносился многоголосый женский ор. Заглавную скрипку в котором играла Инария — жена десятника Урмана по прозвищу Ворон. Голосу ее мог позавидовать даже королевский глашатай, поэтому ее душераздирающую мольбу слышал, наверное, весь лен:

— ...и на кого же ты меня бросаешь, сокол мой сизокрылый? Что я без тебя делать-то буду, счастье ты мое окаянное? Иди же, обними меня напоследок, услада ночей моих...

Голоса 'услады ее ночей' слышно не было. Видимо, он занимался делом и не обращал на вопли супруги никакого внимания.

Голосила Ворониха недолго — когда я добежала до четвертого этажа, с улицы раздался рев отца:

— Заткни жену, Ворон! А то ее заткну я...

Я перепугалась еще сильнее: отец никогда не повышал голоса на вассалов, предпочитая словам действие. В общем, еще прибавила ходу и влетела в кабинет, не постучавшись. Чуть не расквасив себе нос об отцовскую спину, затянутую в кольчугу...

— Вы хотели меня видеть? — присев в реверансе, спросила я.

— Смирения тебе, дочка... — поздоровался он, снял со стены щит, аккуратно прислонил его к столу и повернулся ко мне. — Я уезжаю. В Аверон...

Потом оглядел меня с головы до ног и грустно улыбнулся:

— Готовилась к ужину?

Я сглотнула подступивший к горлу комок и кивнула:

— Да, отец...

Он подошел ко мне вплотную, провел пальцем по моей щеке и поцеловал в лоб:

— Ничего, вернусь — устрою пир на десятину. С музыкантами, фокусниками, акробатами... и танцами! Обещаю...

— Вседержитель с ними, с танцами! Вы, главное, возвращайтесь побыстрее, ладно?

— Я постараюсь... — вздохнул он, забросил на плечо переметную суму и поднял щит: — Значит, так: старшим остается Волод. И не сверкай глазами: в его возрасте я уже взял своего первого медведя...

— Так это вы... — еле слышно пробормотала я. — А он пока даже с Вороном не справляется...

— Ворон — боец, каких еще поискать... — усмехнулся отец. Потом снова помрачнел и с хрустом сжал правый кулак: — В общем, так: с утра выставите из замка всех посторонних, включая фокусников, Бездушного и гостей брата Димитрия. По-хорошему, надо бы сделать это сейчас, да вечер и ненастье, забери их Двуликий...

Я похолодела: в замке был один из слуг Двуликого! И не только был, но и должен был остаться до рассвета!!!

Перед внутренним взором тут же возникла картинка из рассказов Аматы:

...Могучий воин... Косматый, как медведь... В кожаном нагруднике с нашитыми на него металлическими пластинами, кожаных штанах и сапогах... С черным посохом, сверху донизу испещренным зарубками и клевцом или чеканом на поясе... Он поворачивается ко мне, левой рукой откидывает с лица седую прядь и смотрит мне в глаза... Взглядом, в котором живет Бездна...

...— Мэй! Ты меня слышишь? — рявкнул отец. И, выждав мгновение, дернул меня за плечо.

— Да, слышу... — непослушными губами вымолвила я.

Злиться он не стал. Просто поцеловал меня в лоб и грустно улыбнулся:

— Далее, пока меня не будет, держите ворота на замке. И не отворяйте их даже отпрыскам Латирданов... Единственный человек, которого можно впускать и выпускать из замка в любое время дня и ночи — это мэтр Давер: он обещал приехать то ли завтра, то ли послезавтра с каким-то чудодейственным лекарством для твоей матери ... Запомнила?

— Д-да, отец... — кивнула я и снова присела в реверансе...

...Не успели отскрипеть цепи подъемного моста, как Волод, стоявший перед входом в захаб, повернулся ко мне и хитро прищурился:

— Снежного барса видела?

— Кого? — не поняла я.

— Барса! Снежного!!! — повторил он. — Сидит в одной из клеток, которые занесли в каретный сарай... А еще там есть медвежонок, здоровенный такой волчара, орел, заморская птица фараллан...

Я закатила глаза: брат не понял, куда и зачем поехал отец! И собирался жить так, как и прежде, то есть развлекаться и проказничать!

— Волод! В королевстве — мятеж. Отец просил присмотреть за замком... и за мамой... — поплотнее запахнув полы плаща, напомнила я.

— Замок — вот он! Что с ним сделается? А мама уже спит. Кстати, Тая сказала, что сегодня отвар получился сильнее, чем обычно, и до утра она не проснется...

'Слава Вседержителю...' — облегченно подумала я. — 'Хоть мучиться не будет...'

— А с утра фокусники уедут... — глядя в сторону каретного сарая, продолжил брат. — Значит, увидеть зверинец ты можешь только сегодня. Или сейчас, или ночью... Но ночью там темно — хоть глаз выколи. Значит, надо идти сейчас...

— Сходите, ваша милость! Это интересно... — поддакнул Ворон, оставленный отцом за начальника стражи. — Только близко к клеткам не подходите.

Я подумала и согласилась...

...В каретном сарае тошнотворно воняло мокрой шерстью, нечистотами и чем-то тухлым. Я поморщилась, пошире распахнула дверь, откинула капюшон плаща и с нетерпением посмотрела на Волода, пытающегося разжечь факел.

Кресало било по кремню, высекало длинные плети искр, а огонь все не занимался. Я презрительно фыркнула, и донельзя возмущенный брат продемонстрировал мне трут:

— Отсырел и не загорается...

— Дай сюда!

— Я сам! — воскликнул он, чиркнул еще раз, и трут, наконец, вспыхнул.

Дожидаться, пока разгорится пламя, я не стала, а шагнула к ближайшей клетке и осторожно отодвинула полотнище, которым она была накрыта...

...'Здоровенный волчара' — тощий, облезлый волк размерами раза в полтора мельче моего любимца Ворчуна — лежал у самой решетки и, часто-часто дыша, смотрел на меня. Взгляд у зверя был угрюмым и каким-то затравленным.

Мда, смотреть тут было не на что: этот 'страшный зверь' явно доживал последние дни.

Когда Волод справился с факелом и подошел поближе, я обратила внимание, что шерсть у волка тусклая и свалявшаяся, на спине и задних лапах — проплешины, а бока ощутимо впали.

— Кормят его абы как... И не всегда мясом... — заметив мой сочувствующий взгляд, усмехнулся брат, днями и ночами пропадающий на псарне. — А еще двигается он слишком мало, поэтому так ослаб...

Я согласно кивнула.

— А его хозяева, небось, едят от пуза! — возмущенно зашипел он, потом сунул мне в руку факел и набросил на голову капюшон: — Так, я — на кухню, за мясом! А ты пока посмотри на остальных...

...Факел оказался довольно тяжелым и так и норовил вывернуть кисть. Поэтому я воткнула его в держатель на стене, откинула ткань со следующей клетки и восхищенно зацокала языком: зверек, сидящий в ней, выглядел, как помесь рагнарского камышового кота с белкой. Только очень маленького и на редкость пушистого.

Обойдя клетку сбоку, я посмотрела на спящую мордочку 'котобелки' и невольно улыбнулась: огненно-рыжее чудо забавно морщилось во сне и еле заметно шевелило усами.

— Какой же ты красавец... — тихонечко прошептала я. — Будь ты моим, я бы назвала тебя Огоньком...

Зверек открыл один глаз, лениво шевельнул ухом и, потягиваясь, вытянул перед собой одну из передних лап. Подушечки на лапе были треугольными и ужасно мягкими на вид. А между ними пробивалась беленькая шерстка.

Я приблизила лицо к клетке и легонько дунула на 'котобелку'. Зверек смешно сморщил носик и фыркнул. Я дунула еще раз. Чуть посильнее. И захихикала: зверек обиженно выпятил нижнюю губу и жалобно мяукнул!

— Прости! Я больше не буду... — виновато пробормотала я, просунула руку сквозь прутья решетки и... вскрикнула: в глазнице Огонька возникла рукоять метательного ножа!!!

Несколько долгих-долгих мгновений я смотрела на бьющееся в агонии тельце и умирала вместе с ним. Потом в душе что-то оборвалось, а по щекам потекли слезы.

В этот момент справа что-то хрустнуло. Я сообразила, что человек, убивший зверька, может злоумышлять и против меня, судорожно вцепилась в висящий на поясе кинжал и уставилась на темный силуэт, возникший рядом с массивным столбом, поддерживающим крышу.

Силуэт выждал мгновение, неторопливо двинулся вперед... и вышел из тени...

...Воин действительно могуч. Из-под мокрого плаща виден кожаный нагрудник с нашитыми на него металлическими пластинами, кожаные штаны и сапоги. В правой руке воина черный посох, сверху донизу испещренный зарубками. На поясе — чекан и кинжал.

Волосы — не седые, а черные. Стриженные очень коротко. На левой щеке и подбородке — многодневная щетина. На правой — жуткий шрам от ожога...

...Он посмотрел мне в глаза взглядом, в котором не было ничего человеческого. Потом прошел мимо, просунул руку в клетку с 'котобелкой', выдернул свой нож и одним движением стряхнул с него кровь.

'Кром по прозвищу Меченый...' — запоздало вспомнила я, вцепилась рукой в прутья решетки и изо всех сил вдавила ногти в ладонь, чтобы боль помогла мне удержаться в сознании...

Глава 4. Принц Неддар Латирдан.

Пятый день четвертой десятины второго лиственя.

— Ты выглядишь, как настоящий хейсар , ашер ! — воскликнул Вага.

Принц Неддар затянул ремень левого налокотника, несколько раз сжал и разжал кулак, а потом продемонстрировал побратиму прядь своих волос:

— Видишь, светлые! И глаза у меня синие! То есть я — настоящий Латирдан...

— Да я не про внешность... — улыбнулся горец. — А про оружие, одежду...

Принц пару раз подпрыгнул на месте, прислушался к звукам, которые издавало снаряжение, потом проверил, как выходит из ножен кинжал, и пожал плечами:

— Не одежда красит человека, а человек — одежду, не так ли?

— А я о чем? — развеселился Вага. — Ты двигаешься, как хейсар, смотришь, как хейсар, дышишь, как хейсар...

— Так бы стразу и сказал... — ворчливо пробормотал Неддар. — А то 'оружие', 'одежда', 'обувь'...

— Про обувь я ничего не говорил, ва-а-аше вы-ы-ысочество! — ехидно оскалился побратим. — Наверное, потому, что вы ее еще не надели...

Принц посмотрел на свои босые ноги и ухмыльнулся:

— За 'вы' — получишь... в печень! Вот только обуюсь... Кстати, если бы граф Рендалл увидел меня в таком виде, он, наверное, упал бы в обморок: по его мнению, наследники престола Вейнара даже в походе должны ходить обутыми, исключительно по коврам и степенно, как старейшины, разменявшие седьмой десяток лиственей...