Щит. (Меченый-2)

Я закусила губу и отрицательно помотала головой.

— Почему? Вы уже все забыли? Или отказываетесь от своих слов?

'Прежде, чем говорить — думай. Сказав слово — держи...' — мрачно подумала я. И, чувствуя себя так, как будто пытаюсь шагнуть с башни донжона в пустоту, разверзшуюся под ногами, прошептала: — От сторонников графа Иора Варлана, от укуса акрида, от десятка с лишним Серых и приблизительно от такого же количества лесовиков. Но все это — не в один день, а...

— Достаточно... — рявкнул Рендалл. Потом повернулся к хейсару и вопросительно приподнял бровь: — Убедился?

Горец подошел ко мне, уставился мне в глаза и угрюмо усмехнулся:

— Лучше бы ты оказалась ори'дарр'иарой ...

Потом сплюнул себе под ноги и, не глядя на Крома, приказал:

— Пошли, илгиз. Нам пора...

Меченый кивнул, провел пальцами по Пути, прислонил Посох к стене и шагнул к двери. А я вдруг поняла, что он уходит не из комнаты, а из моей жизни. Навсегда!

Ощущение абсолютного бессилия и приближающейся потери было таким острым, что я не удержалась и всхлипнула:

— Стойте!!!

— Извини, ашиара, но нам действительно пора... — не глядя на меня, с легким презрением в голосе повторил горец.

— Я иду с вами. Вернее, со своим майягардом... — вцепившись в налокотник Крома, воскликнула я.

Тот осторожно расцепил мои пальцы и отрицательно покачал головой:

— Не надо...

А горец хрустнул костяшками пальцев и мрачно пробормотал:

— Эйдине ходят другими путями. Ты остаешься тут...

...Слезы не помогли. Совсем. Даже наоборот — через какое-то время до меня дошло, что пока я упиваюсь своим горем в особняке Рендаллов, Кром томится в сырой и грязной камере королевской тюрьмы. Причем не один, а в компании с лесовиками, насильниками и тому подобным сбродом. Или — не дай Вседержитель — находится в пыточной, наедине с палачами!

Последняя мысль вызвала во мне такой дикий ужас, что я мгновенно оказалась на ногах, подлетела к двери, рванула ее на себя и... уперлась в широченную спину стоявшего за ней воина.

— Простите, ваша милость, но выходить из комнаты пока небезопасно... — развернувшись ко мне лицом, густым басом произнес он. — Поэтому, если можно, вернитесь обратно!

Проскользнуть между ним и стеной я не смогла — оказалось, что он двигается намного быстрее. Отодвинуть его в сторону — тоже. В общем, чуть не сломав ногти о кольчугу, я попробовала добиться желаемого по-другому:

— Мне надо срочно поговорить с графом Грассом!!!

— Я передам... — пообещал здоровяк. — Но это будет нескоро — покидать пост я не имею права, значит, смогу это сделать только после того, как сменюсь!

— Я что, арестована? — взбеленилась я.

— Нет, ваша милость! Просто в доме сейчас небезопасно...

Чувствовать себя дурой, которой лгут в глаза, было обидно. Однако шансов переупрямить воина у меня не было, поэтому я фыркнула, развернулась на месте и вернулась к себе в комнату. Думать...

...Как ни странно, воин не обманул — не прошло и часа, как в дверь постучали. А когда я разрешила войти, на пороге возник граф Грасс собственной персоной. Только вот почему-то бледный, как полотно, в окровавленном и изорванном камзоле и с левой рукой, висящей на перевязи.

— Вы хотели меня видеть? — все так же на 'вы' поинтересовался он.

— Д-да... — кивнула я, не отводя взгляда от заляпанной кровью повязки на его плече. — Ч-что случилось?

— Покушение... — устало потерев ссадину на скуле кулаком, буркнул он.

— Вы ранены?

— Ничего особо серьезного. Просто потерял немного крови...

Судя по цвету его лица, крови ему пустили довольно много. Поэтому, вместо того, чтобы потребовать свободы передвижения, я о ней попросила.

Граф криво усмехнулся:

— Я не могу дать вам того, что у вас уже есть: вы совершенно свободны! А в эту комнату вас поселили только потому, что я знал о предполагаемом появлении убийц и беспокоился о вашей жизни...

— Если вы о них знали, то почему позволили себя ранить?

— Их было слишком много, а я не люблю прятаться за спинами своих вассалов...

— Ясно... Тогда, получается, что теперь, когда убийцы мертвы, а опасность миновала, я могу идти, куда хочу?

— Увы, уничтожить удалось далеко не всех. Поэтому в течение нескольких дней дом вам лучше не покидать...

— Мне нужно в королевскую тюрьму! И чем быстрее — тем лучше!!!

— Если с вами что-нибудь случится, я себе не прощу. Поэтому давайте сделаем так: через час-полтора, когда рассветет, я отправлюсь во дворец. По дороге туда... или обратно я заеду в тюрьму и узнаю, что там с вашим спутником. А вечером вам расскажу...

Глава 3. Кром Меченый.

Шестой день четвертой десятины третьего лиственя.

...От толчка в спину я увернулся без особого труда — увидел, как дернулась тень тюремщика, следующего за мной, и сместился в сторону. Жирная туша, обтянутая начинающей ржаветь кольчугой, не удержала равновесие и упала на колени, выронив из рук окованную сталью дубинку.

Я неторопливо подошел к отполированной не хуже моего посоха деревяшке и стопой пододвинул ее поближе к хозяину. А когда тот перестал проклинать скользкий пол, меня и Двуликого, негромко сказал:

— Следующий раз сломаю. Тебя...

Тюремщик побагровел, вскочил на ноги, угрожающе набычился и зашипел:

— Да ты... Да я... Да ты знаешь, что...

— А потом прокляну... — бесстрастно добавил я. — Кстати, могу это сделать прямо сейчас...

Жирнягу проняло. Причем мгновенно — он прикусил язык, зачем-то оглянулся и отрицательно замотал головой:

— Не надо! Я все понял!!!

— Тогда веди...

Повел. Периодически сбиваясь с шага на бег. Вернее, на то, что он считал бегом. При этом напрочь игнорировал чуть ли не все требования к сопровождению заключенных: вместо того, чтобы сопровождать меня, следуя в нескольких шагах позади, он бежал передо мной и смотрел куда угодно, но не на меня. Во время открывания решеток, перегораживающих лестницу перед каждым следующим этажом, он позволял мне стоять рядом, а, открыв их настежь, не запирал, а торопливо уносился дальше.

Будь у меня желание его убить или оглушить, я бы сделал это без особого труда. Несмотря на кандалы, сковывающие мне руки за спиной. И во двор выбрался бы тоже без труда, благо забрать связку ключей с тела смог бы даже ребенок. Только вот особого толка в этом не было: чтобы пройти два десятка шагов от входной двери и до внешних ворот по плацу, патрулируемому стражей и простреливаемому со стен, требовалось быть Богом. Или невидимкой...

...Поднимать вверх по лестнице пять-шесть ведер жира, да еще и бегом, было затруднительно. Поэтому к моменту, когда мы добрались до площадки шестого этажа, тюремщик уже не дышал, а хрипел. Однако, вместо того, чтобы остановиться и перевести дух, попробовал вставить ключ в замочную скважину очередной решетки. Увы, не попал — руки тряслись, как во время лихорадки.

Стер пот со лба. Потом бросил на пол дубинку(!) и вцепился в ключ двумя руками!

Я мысленно восхитился: кажется, такого страха я еще ни в ком не вызывал.

'Вызывал...' — тут же мелькнуло в голове. А перед внутренним взором возникла леди Мэйнария. Лежащая в кровати и с ужасом глядящая на меня. Потом я явственно услышал ее 'мама!!!' и увидел, как она теряет сознание...

Видимо, я ушел в воспоминания слишком глубоко, так как не сразу понял, что дверь уже открыта, а мой сопровождающий тихонечко канючит:

— Эй!!! Как там тебя? Нелюдь!!! Идем, а?

Я открыл глаза, оглянулся по сторонам, сообразил, что нахожусь в тюрьме, и заскрипел зубами: коротенький отрезок жизни, подаренный мне в самом конце Пути Светлой половиной Двуликого, закончился...

Услышав скрип моих зубов, тюремщик почему-то решил, что это — часть ритуала призвания Проклятия Двуликого. И дико перепугался: побледнел, вжался спиной в решетку и принялся безостановочно осенять себя знаком животворящего круга. При этом он с непередаваемой мукой смотрел на валяющуюся рядом со мной дубинку и, не переставая, кусал губы.

Мне стало смешно — один из Богов королевской тюрьмы боялся! Причем не человека, а слуха, распущенного жрецами Бога-Отступника для защиты его слуг от человеческой неблагодарности!

— Покидая этот храм, ты окажешься один на один с миром, в котором Двуликого считают воплощением зла... — глядя на меня с затаенной грустью, вздохнул брат Арл. — Выжить в этом мире тебе будет непросто. И не потому, что ты недостаточно силен или быстр — просто все то время, которое потребуется тебе, чтобы пройти свой Путь, ты будешь ощущать только два чувства — страх и ненависть...

— Что ж, быстрого Посмертия тебе, Идущий! — выдохнул жрец. И добавил что-то непонятное: — И благословения Светлой половины Двуликого...

— Иду... — стряхнув с себя оцепенение, угрюмо буркнул я. И первым вошел в грязный и жутко воняющий нечистотами коридор...

...С душераздирающим скрипом закрылась дверь. Глухо лязгнул задвигающийся засов. Щелкнула дужка навесного замка, и из малюсенького смотрового окошка раздался облегченный вздох.

'Ну да, довел. И почти без проблем...' — мысленно усмехнулся я, растер слегка затекшие запястья и обвел взглядом камеру, в которой мне предстояло дожидаться суда.

Десять на двенадцать локтей. Испещренные надписями и рисунками каменные стены. Небольшое зарешеченное окошко под самым потолком. Четыре ряда узких трехъярусных нар. Нависающий над головой потолок и зловонная дырка в полу в дальнем правом углу камеры, если смотреть от входной двери.

Кстати, над этой самой дыркой в позе орла восседал седовласый мужик с покрытым оспинами лицом. И при этом грозно хмурил брови. Видимо, чтобы выглядеть как можно страшнее.

Мельком отметив, что он держится уж очень уверенно, я оглядел остальных сокамерников и мысленно восхитился: меня подселили к Серым! У большинства которых наверняка хватало причин, чтобы не любить слуг Двуликого...

Тем временем седовласый опростался, подтерся куском тряпки, встал, подтянул штаны и царственно прошел в левую половину камеры. Потом сел на белые нары, скрестил руки на груди и соизволил меня заметить.

Видимо, его взгляд был каким-то знаком, так как с места над его головой тут же раздался голос кого-то из первачей

— Обзовись...

— Кром Меченый. Нелюдь... — буркнул я и неторопливо двинулся к единственному ложу, которое, по мнению Роланда Кручи, мог занимать в камере настоящий мужчина.

Радость, мелькнувшая в глазах местного головы после моего представления, куда-то улетучилась. Уступив место удивлению:

— Ну, и куда ты прешься, отрыжка Двуликого?

Предложение было слишком длинным — на слове 'отрыжка' я оказался рядом с ним. И, наклонившись, вцепился пальцами правой руки в его правую ключицу.

Хрустнуло. Плечо седовласого опустилось на половину ладони ниже. А мои пальцы переместились на шею.

Весил он чуть больше годовалого кабанчика. Поэтому я без особого труда сдернул его с нар и легонечко встряхнул:

— Ты что-то сказал, или мне послышалось?

Начавшийся, было, ропот как отрезало — первачи ждали реакции своего главы. Ибо в моих словах прозвучал вызов.

'Вся жизнь Серых — борьба за место под Дейром...' — утверждал Круча. — 'Со дня вступления в братство Пепла они рвутся вверх. По головам друзей и врагов, по локоть, если не по шею в крови. Они быстро отвыкают бояться смерти, поэтому, общаясь с ними, всегда жди удара. В горло, в спину, в пах. И никогда не показывай своего страха...'

Роланд оказался прав: несмотря на то, что Седовласый задыхался у меня в руке и был не в состоянии пользоваться правой рукой, он все-таки ударил. Левой. Метя мне в подреберье.

Я был готов и встретил его руку весьма жестким блоком. А когда заточка, выпавшая из руки, звякнула о каменный пол, сломал ему еще и вторую ключицу:

— Ты — слаб... Значит, твое место — на ветке ...

Серого перекосило от бешенства. Но вымолвить хотя бы слово он не смог — чтобы он не смог позвать на помощь, я чуть сильнее сдавил пальцы, а когда он начал хрипеть — взял и отшвырнул его к двери: