— Не может быть, — почти беззвучно прошептали его губы. Голос был очень тихий, но все равно приятный. Таким голосом хорошо читать сказки детям перед сном, особенно тем, у которых нет папы. Уж я-то знаю.

— Почему? — изумилась я.

— Вы... так молоды... — сдавленно проговорил молодой человек и глаза его как будто потемнели. Чего в этом странного непонятно, учитывая, что он и сам примерно моего возраста?

— Ну, вы тоже не дряхлый старец, а я ничего, в панику не впадаю!

Мои слова немного привели его в чувство.

— Извините, — более спокойно сказал чужак. Я развернулась, чтобы уйти, мне казалось он может быть опасен, даже несмотря на то, что сейчас белый день, а вокруг люди.

— Стойте, — чужая рука крепко схватила мое предплечье и я обернулась...

То, что случилось потом, удивительно походило на безумие — все мое тело наполнилось чем-то вроде пузырьков, как стакан газировки, а после они все стремительно и быстро потянулись к нему. Всю меня потянуло к нему, неудержимо, с непреодолимой силой, легко сводящей несводимое вместе, сближающей безо всякой причины, просто по какой-то своей прихоти. Его глаза — странная смесь зеленого и коричневого — становились все ближе, пока не стали всем миром, и мне стало страшно, и я боялась не завязнуть в этом болоте, а наоборот, что если я не брошусь в него прямо сейчас, в следующий раз я могу его уже не найти, и тогда все будет потеряно.

Когда я была помладше, то как и многие мои подружки мечтала о всепоглощающей любви с первого взгляда. Казалось, такое чудо — стоит увидеть человека и понимаешь, что никого ближе, роднее и дороже у тебя теперь нет. Вот так запросто и безо всякого труда получить свою единственную на свете половину.

Реальность оказалась совсем другой... Передо мной стоял человек, совершенно незнакомый человек, о котором я ровным счетом ничего не знала. И это человек теперь имел надо мной странную власть. Это было очень страшно — знать, что совершенно незнакомый тебе парень отныне запросто может что-нибудь сделать с твоей жизнью. Здесь пахло не чудесным родством душ, а могильной обреченностью.

В груди закололо. Услышав резкий звук, я поняла, что судорожно вздохнула. Болотные глаза внезапно меня отпустили и я отшатнулась назад. Самое странное, что и незнакомец выглядел таким же потрясенным, он крепко сжал зубы и хмурился, не переставая пристально меня разглядывать.

Я быстро развернулась и ушла в комнату, где спряталась за монитором. В тот день мне постоянно мерещился настороженный взгляд из-за стеклянной перегородки, но я боялась оглянуться и проверить, существует ли он на самом деле. Все происшедшее было отложено на потом, в место, где уже копились мои странные полнолунные припадки. Я пока не готова об этом думать.

Когда рабочий день закончился и я раскладывала на столе вещи по местам, позвонил Борис Сергеевич и попросил принести пришедший сегодня отчет по остаткам фруктового склада.

Стоило войти к нему в кабинет, как сразу стало понятно, что шеф в кабинете не один. В углу, за ширмой затемненного стекла, где была обустроена зона отдыха, в одном из кресел виднелся силуэт сидящего человека.

Борис Сергеевич принял отчет и тут же небрежно бросил его на стол, тепло и фальшиво поблагодарил, а уж его улыбкой можно было запросто растопить целую глыбу льда. Может, она и на меня бы подействовала, если бы не глаза странного болотного цвета, из которых до сих пор не получалось выпутаться.

— Да, кстати, — как будто вдруг вспомнил Борис Сергеевич, когда я уже развернулась к двери. — У меня к вам огромная просьба. Ко мне племянник приехал. Он здесь впервые и совершено никого не знает. Не могли бы вы ему немножко показать город?

— Э-э-э, — я судорожно пыталась придумать отговорку. Да и собственно, что у нас показывать? Всех достопримечательностей — полуразрушенная церковь, построенная больше ста лет назад на замешанном яичными желтками цементе так прочно, что до сих пор развалить ее окончательно не удалось ни вандалам, ни мэру города.

— Не отказывайтесь, прошу вас. Пожалуйста, — мягко продолжил шеф, а после повернулся и обратился к человеку за ширмой. — Кирилл, иди сам проси.

К тому времени, как незнакомец вышел на свет, я уже догадалась, что это чужак, с которым утром мы столкнулись в коридоре. Не так уж и часто у нас в городе появляются новые люди. Он подошел ко мне чересчур близко для шапочного знакомства и торжественным голосом сказал:

— Пожалуйста!

Я боялась смотреть ему в глаза, вдруг случится то же самое, что и днем? Что подумает Борис Сергеевич? Но они ждали ответа. Причем неудобно было не только мне — шеф отвел взгляд и напряженно косился на Кирилла, который единственный из нас троих был совершенно спокоен и просто ждал положительного ответа. Конечно, отказать его просьбе я уже не могла.

-З... завтра, — удалось выговорить, смотря на шефа.

— Спасибо, — выдохнул Кирилл и мне показалось, что его дыхание долетело и прикоснулось к моей щеке.

Я, всё так же боясь на него взглянуть, попятилась к двери и самым трусливым образом оттуда сбежала.

Стоило оказаться на улице, как перед глазами сразу же предстала картина сегодняшнего вечера — мама и многочисленные гости, болтающие ни о чем и в который раз смеющиеся над древними бородатыми историями.

Нет, сейчас не время ни для болтовни, ни для одинокого просиживания в своей комнате за закрытой дверью. Даже больше того, возникло четкое ощущение чего-то другого, как будто мне нужна... помощь. Пояснение кого-то всезнающего, его недоуменное пожатие плеч, говорящее, что ничего особенного сегодня не произошло, просто какая-то мелочь, ерунда, на которую не стоит обращать внимания. Снисходительный кивок потустороннего, для которого все пугающие меня события — просто суета, мышиная возня.

Я направилась прямиком к Насте. Нашла ее у дома на детской площадке — малыш медленно ходил по траве, поглядывая на других детей, а Настя плелась за ним по пятам, готовясь подхватить в случае, если он соберется падать.

Мое появление немало ее удивило, а потом, как ни странно, обрадовало. Мы сразу же отправились к ней домой, где устроились в самом подходящем для бесед месте — на кухне. Сыну Настя ту же на полу постелила одеяло и тот спокойно уселся возиться с игрушками, похоже, привык к тому, что у мамы всякие незнакомые тети в гостях.

Когда чай был готов и Настя, наконец, замолчала, я попросила ее об одолжении. Попросила, чтоб они с мужем отвезли меня к Тарасовне, одной их тех бабок, к которым народная молва велит обращаться за помощью, когда больше обратиться не к кому. По утверждениям жителей нашего города она лечит сглаз, венец безбрачия и заодно снимает с детей порчу. Я всегда так скептически улыбалась в ответ на их истории чудесного излечения, что сейчас, услышав мою просьбу, Настя сильно удивилась.

— Зачем тебе? — вырвался у нее невольный вопрос. — Ты же не веришь в такое.

Верить-то я может и не верю, но похоже Тарасовна единственный человек, который знает что-то, чего не знают все остальные. Говорить правду Насте я не решилась, это из тех вещей, о которых, я уверена, нельзя упоминать вслух, потому пришлось изворачиваться.

— Не знаю точно, зачем мне к ней, просто как бы больше идти не к кому.

— Да что случилось-то?

— Понимаешь, в моей жизни как-то так все складывается, как будто мне слишком сильно везет. А почему, я не знаю.

Эта отговорка была недалека от истины. Мама жива, работа, пожалуй, лучшая из тех, что можно найти в нашем городе. А теперь еще и этот странный молодой человек, к которому я еще не знаю, как относиться.

— Ну, хорошо, — растеряно ответила Настя. Ее муж вскоре пришел с работы и вот уж кого уговаривать не пришлось — он сам был не прочь покататься. Пока он ужинал, Настя быстро отнесла сына бабушке и вскоре мы выехали. Тарасовна обитала в какой-то дальней деревеньке километрах в тридцати по грунтовке, так что нам повезло, что сейчас лето и сухо, в грязь мы бы точно далеко не уехали.

Деревенька оказалась крошечной, пересечённой посередине единственной дорогой и вся сплошь низкие посеревшие дома и кривые заборы. Единственное украшение — зелень, она даже такое глухое место превратила в сказочное поселение. Нет в нашем мире украшения лучше.

Дом Тарасовны был деревянным, на вид из окружающих самым крепким, но крыша казалась слегка просевшей. Стены покрашены зеленой краской, а ставни — голубой. Во дворе, заросшем хилой травкой, захлебывалась лаем мелкая собачонка. Как только мы остановились у калитки, Настя тут же отправила меня в дом, оставшись с мужем ждать у машины.

Пришлось побыстрее выходить из машины и направляться к калитке, чтобы в последний момент не передумать. Какой-то частью разума я все-таки считала, что вся эта поездка занятие на редкость глупое.

Калитка оказалась открытой, как и ведущая в дом кривая обшарпанная дверь. Я постучала об косяк, спросила, дома ли хозяйка и почти сразу услышала доносящийся изнутри голос. Тарасовна приглашала не стесняться и проходить.

Сквозь выцветшие занавески я попала в большую комнату с массивной белой печью в углу. Деревянный пол, покрытый самодельными дорожками, много икон и черно-белых фотографий на стенах, вышитые полотенца, одеяла из кусков ткани. Тарасовна сидела у дальней стены на кровати, заваленной большим количеством подушек. В комнате было очень тихо, прохладно и пахло чем-то травяным. Мне тут понравилось.

— Пришла? — спокойно спросила бабка, — тогда сядь куда-нибудь.

Я сделала шаг по направлению к ней.

— Нет, нет, — слабо отмахнулась Тарасовна. — Сядь там, у двери, а то у меня от тебя голова болит.

Оглянувшись, я села на стул прямо у входа. Даже он был накрыт связанной крючком салфеткой — вот такое у Тарасовны представление о красоте. Теперь следовало что-нибудь сказать и, наверное, сказать правду.

— Я... не знаю, зачем точно пришла, — сообщаю ей.

— Ну, зачем, — спокойно ответила бабка. — Все за тем же. Зачем все молодые ходят? Любви хотят. Все хотят любви, придут и просят, как будто я помню, что это такое, — она тихонько засмеялась. — У тебя-то есть, кого любить?

— Понимаете, — ответ сформулировать было очень сложно, но уж когда получилось, он удивил меня саму, — такое ощущение, что за меня все уже решили и даже мнения моего не спросили. Как будто сказали — на, бери, это тебе и... все.

Я замолчала. Глупое какое-то объяснение получилось, что и говорить.

— И ходят девки, все просят, — невпопад заговорила бабка. — Хотим, говорят, любить так, чтоб до смерти. Хотим, чтоб на всю жизнь да сквозь любые трудности. А сами совсем не того хотят. Хотят, чтоб их самих любили, да на руках носили, да все ночи напролет сладкие слова говорили. А мужик, он не может так, ему ласка нужна да забота. Хиреют они без любви хуже баб. И ходят девки, любви хотят. Я им говорю, кто ж мешает? Выбирай одного да люби до старости, ан нет, все подавай им такого, чтоб на коленях пред ними стоял да крепко за подол держался.

Я, честно говоря, совсем не понимала, к чему она все это бормочет и какой глубокий смысл нужно из этих слов извлечь.

— Ты, деточка иди, иди себе с Богом, — вдруг сказала Тарасовна. — У меня от тебя голова разболелась совсем.

Это следует понимать как окончание беседы? Я удивилась, но сразу же поднялась.

— Может... скажите что-нибудь про меня? Мне... нелегко, — словно само собой вылетело напоследок.

— Ах, милая, — спокойно ответила бабка. — Что про тебя сказать? У тебя своя указчица, ее воля мне не открыта. У нее и спрашивай. Только вот, пожалуй, одно скажу. Ему-то... тоже, видимо, нелегко.

Я поблагодарила и вышла. На Настин вопрос, как все прошло, только плечами в недоумении пожала.

— Мне кажется, она немного не в себе, — сообщила подруге, но у нее насчет Тарасовны свое давно сложившееся мнение, которое моими невнятными намеками не изменить.

Зато после такого заявления всю дорогу домой Настя с мужем в два голоса перечисляли, скольким людям и как именно Тарасовна помогла. Может и помогла, а может и нет. По большому счету, без разницы.

Перед тем как заснуть я думала, и что же мне дал разговор с бабкой? Неужто в нем был какой-то смысл? Может он мне что-то разъяснил? Ничего подобного, туман все такой же плотный, только теперь из него исчезли смутные фигуры, которые могли дать совет или вообще хоть чем-то помочь. Осталась только я и напротив — он, плохо различимый силуэт странного незнакомца.

Что же, придется возвращаться к старой, испытанной временем практике — я окончательно откладываю все мысли о происшедшем на потом.

Следующим утром я долго думала, что надеть. Хотелось нацепить что-нибудь закрытое, с длинными рукавами и высоким воротником. Но одеваться подобным образом в жару довольно глупо. В конце концов, я решила, что строгая юбка и блузка будут выглядеть достаточно солидно, чтоб меня не заподозрили в чем-нибудь несерьезном. Например в том, что я могу увязнуть в чьих-то малознакомых глазах.

День тянулся невыносимо медленно. Света появилась в новом платье и целый день смотрела на меня благосклонно. Я даже рискнула отправиться на обед в ее компании, а там нас поджидала Маша с известием о приезде племянника Бориса Сергеевича. Не успели за стол сесть, как Маша уже выбалтывала новости.

— Отношу ему вчера вечером документы, как обычно, — на лице смесь любопытства и намерения любыми способами раскрыть тайну целиком и полностью, — а он там с незнакомым молодым человеком разговаривает. Да что там разговаривает, почти кричит! Я, когда входила, услышала: "Она съест тебя с потрохами и даже костей не выплюнет!". Потом увидел меня, а у самого глаза испуганные и немного злые, я даже не помню, чтоб его когда-нибудь раньше таким видела. Говорит нетвердым голосом, спасибо Мария, идите домой, мы с племянником будем уходить, сами все закроем. А племянничек этот развалился себе преспокойно на стуле и вовсю улыбается. Не знаю, чем он Бориса Сергеевича так довел, но я даже волновалась по дороге домой, не станет ли ему там плохо.

Мы немного порассуждали, кто же эта таинственная "она", которая угрожает племяннику Бориса Сергеевича такими ужасными вещами, как поедание заживо, но ничего толкового так и не придумали. Был момент, когда у меня промелькнуло подозрение, не из-за меня ли весь сыр-бор? Это было бы лестно, но вряд ли правда — я видела-то Кирилла всего раз и вряд ли одна мимолетная встреча может напугать или обеспокоить такого серьезного человека, как Борис Сергеевич.

В конце обеда я все-таки спросила:

— Маша, а это племянник... он светловолосый такой, лохматый, в серой футболке?

— Да, откуда знаешь? — изумляется сестра и я тут же становлюсь центром всеобщего внимания.

— Борис Сергеевич просил показать ему город, — отвечаю, старательно сохраняя на лице полную невозмутимость и вижу как Машины и Светины глаза расширяются, а губы открываются, готовясь вывалить на меня целый ворох вопросов.