— Крокодилицей я тебя назвала! — прошипела и... замолчала! Мне так много хотелось сказать, я так долго злилась и репетировала, что сейчас просто не знала, с чего начать.

— Ну? — она снова наклонила голову вбок, улыбаясь все ярче, ничуть не смущаясь ни моей яростью, ни клыками, которые у меня, что скрывать, были! Да и что ей смущаться? Это ведь я лежу со связанными руками и ростом ей даже до плеча не достану! — У меня есть ощущение, что это далеко не все.

— А ты мне руки развяжи — вкрадчиво предложила я, — а там и поговорим.

— А руки причем? Насколько мне известно, они в этом процессе участия не принимают.

Издевается, гадюка.

— Откуда вам, темным эльфам, знать, как изъясняются ... бесноватые? Может, без рук ну никак!

— Откуда вам, бесноватым, знать, как далеко простираются наши знания? — не осталась в долгу эта зараза и аж губу прикусила, что б не смеяться. Но отпираться, что вот, мол, какие темные эльфы, что вы, не стала.

— Били тебя в детстве мало. — тяжело вздохнула я, растеряв внезапно всю злость и перекатываясь на спину. Да и за что мне злиться? На ее месте я б и сама так поступила. Может, просто слишком поразила меня ее неожиданная прыть, вот и взбеленилась так. И руки не спешила бы такой вот подозрительной особе, как я, развязывать — мало ли, не просто так ведь девица в кибитке про клыки верещала. Так что...не мне пальцами тыкать.

Она тихо завозилась, снова меняя положение, и через мгновение ее лицо заслонило мне пол-неба. Волосы переброшены на спину, лишь несколько ровных, будто наутюженных, прядей мазнули меня по лицу. Ни единой эмоции, чистой воды эльфийка.

— Ты мне должна ' спасибо' сказать, а не губы дуть. — прогудела она, внимательно глядя сверху.

— Спасибо — неожиданно для себя легко согласилась я и спокойно вытянула вперед связанные руки. Сбоку, почуяв, что гроза отбушевала, не успев как следует и разразиться, крякнул хранивший до сих пор молчание дед.

— Ээээ..

Мы с монашкой переглянулись. Избавительница моя чуть-чуть, малость лишь, надломила брови, и закатила очи долу:

— Уважаемые, вы, наверное, хотите сказать?

— Тебя как зовут-то хоть, сказительница? — я смотрела на языки пламени, переливавшиеся всеми оттенками желтого и красноватого. Монашка сидела чуть сбоку, снова напялив на голову покрывало.

— Ну, — и блаженный бы заметил, что дева замялась, что, согласитесь, странно при таком вопросе. Щас опять заврется — Ядвигия! — выпалила она и выжидающе замолчала.

— Угу. Ну-ну, неспроста пить из твоей фляги-то мне было так опасливо! И яблочки предлагать будешь? — для достоверности я оскалилась и скрючила пальцы.

Вельвильеретта и Ядвигия Трианские, две эльфийские принцессы, прославили и себя, и свой Дом тем, что не было такого способа смертоубийства, который бы они друг к другу не пробовали применить. Особенно нежные эльфийские лани тяготели к разного рода отравам, коими и потчевали друг друга с переменным успехом. (Заметьте, обе по сей день находятся в добром здравии). Причиной такого странного поведения был, естественно, мужчина, ого-го какой, сам наследный кронпринц светлых эльфов. Имя у его Высочества такое, что сами эльфы краснеют, запинаясь, куда уж мне запомнить, да и не в имени суть. Дамы так расстарались в брачной гонке, что, по слухам, определенный период времени в родовом доме Белой Совы, к которому обе принадлежали, ни один представитель Признанных Рас, будучи в здравом уме, не садился за стол. Многострадальный глава дома наконец устал и от такой стыдобищи, и от сухомятки с перекусами по гостям, а может, призрак грядущей язвы протянул к нему свою костлявую руку — точно не скажу, но девиц услали ко двору, на глаза к предмету страсти, что б присмирели. Тут -то бы и радоваться дамам, но они уже чересчур в азарт вошли, и кронпринц, поглядев на эти проявления любви, глубоко задумался о бренности бытия и скоротечности чувств. В результате до сих пор его Высочество изволят ходить в холостяках, а дамы с тех пор лично пробуют все, что подается на стол заметно посвежевшему главе Дома Белой Совы.

Липовая Ядвигия хмыкнула на всю поляну, распугав притихшую живность.

— Ты не хмыкай, то ли еще будет! Я ведь всерьез возьмусь тебя Ядвигией звать.

Девица была не из пугливых и ответила мне правдивым, до крайности серьезным взглядом. Мы поглядели друг на друга с минуту, кусая губы, но я все же не эльф — не выдержав, уткнулась носом в свою пыльную накидку и застонала от смеха, дрыгая плечами.

— И ничего смешного — смеющимся голосом протянула за спиной лжеЯдвигия.— Хватит заходиться, если б меня и в самом деле так звали?

Малость успокоившись, я посмотрела на нее и чуть опять не расхохоталась.

— Я в жизни не видела такой несерьезной дроу. Мало того, что Ядвигией добровольно зовется, так еще и смеется с представителем низшей расы! Ладно, как тебя все же звать?

Она смотрела на меня уже спокойно, без тени улыбки.

— Тианиэль. Зови меня Тианиэль.

Мне, по сути, было все равно, к какому дому дроу она принадлежит и кто ее папа, поэтому имени вполне хватило. Вообще, по причинам личного характера, мало интересуюсь, кто чей папаша.

Я поднялась на ноги, отряхнула колени и присела в шутливом реверансе, метя растрепанными волосами по земле.

— Почту за честь, высокая госпожа, обращаться к Вам по имени.

Тианиэль поморщилась.

— Какая я тебе госпожа? И, раз уж на то пошло, как твое имя?

— Я Велея. А насчет госпожи... Уж прости, но если быть предельно откровенной — из тебя такая же монашка, как из меня — гоблин-наемник.

Она молча на меня смотрела, и даже мускул не дрогнул ни один. А потом наклонила голову, уже почти привычно мне, и вкрадчиво поинтересовалась:

— А кто же ты на самом деле, Велея?

Мгновенно кожа моя покрылась мурашками, стало холодно и куда-то испарилась легкость, с которой я секунду назад смотрела на эту странную эльфийку со взглядом тысячелетнего старца. Бессознательно потерев ноющее на виске клеймо, я мрачно посмотрела в звездное небо.

— А ты не знаешь?— Она знала, это было понятно.

— Знаю. Но не могу поверить. Молва людская, знаешь ли, совершенно иначе тебя живописует.

Вечер стремительно переставал быть приятным. Дернув озябшими плечами, я отвернулась от ее синих глаз.

— Каждому свое. Я вот до сих пор не могу поверить, что благородная дроу без зазрения совести рассказывала толпе головорезов всякую похабщину про завлечение невинных отроков в сети порока.

Она наконец слабо улыбнулась, но ясно было сразу — сбить ее с курса не получится.

Я рассеянно потерла плечи, придвигаясь ближе к огню.

— Что, хочется на всемирскую страшилку поближе посмотреть?

Тианиэль спокойно встретила мой взгляд.

— Сказать по правде, я даже и близко не могу понять, какое у тебя лицо, поэтому, думаю, ты сейчас не это имеешь в виду, так?

Я молчала.

— И, если тебя не этот аспект интересует — тогда нет, меня мало заботят все те побасенки, которые сочиняют честные менестрели. А вот лицо твое я на самом деле хочу увидеть. Ты когда-нибудь весь этот маскарад смываешь?

— Когда рядом нет никаких подозрительных личностей. Например, всяких странных девиц дроу, прикидывающихся послушницами.

— Слава Богам, что тут такие и близко не ходят! А что, ты и на, гм, свой пол производишь, эээээ, определенное впечатление? — голос у нее стал каким-то уж слишком вкрадчивым.

Страшные видения Феньки, дочери сельского кузнеца, промелькнули перед мысленным взором, и ладони мои трусливо вспотели. Фенька была вся в папу, внушительной стати и крутого нраву, и когда впервые она с потерянным видом тихой лунной ночью притопала под мое окно, я, признаться, была способна на всякий отчаянный поступок, как, например, лезть в дымоход и прыгать с конька крыши.

— Спасибо вам, миситресса Тианиэль, за этот вопрос! И, на будущее — ни одна благочестивая монашка и не подумала бы такое спросить. А ты, раз назвалась груздем, уж будь добра, соответствуй.

Тианиэль насмешливо подняла брови и с самым непринужденным видом улеглась на бок, подперев голову рукой.

— Ну, раз уж мы решили, что монашка из меня никакая, думаю, и стараться не стоит. При тебе, по крайней мере. Так как? Дамы тоже валятся к ногам Инкубы?

— Приличные девушки таким не хвастают — отрезала я, чувствуя себя все более неловко под этим взглядом. — И что это вообще за тема для беседы такая? Давай лучше о благородном происхождении порассуждаем, вы, дроу, на подобные темы горазды часами распинаться.

— Откуда такие познания?

Я открыла было рот, но передумала и промолчала. Не будешь же, в самом деле, рассказывать, что меня с детства учили, у кого какие слабые места и кому на какие мозоли можно и нужно наступать, а на какие — ни в жисть.

— Прости, Велея, ты что, уснула?

Надо отдать должное Тианиэль, терпела она долго. Я отмерла и повернулась к невозмутимой эльфийке.

— Никакого покоя несчастным бесноватым.

— Это, думаю, перспектива бесед о тонкостях происхождения на тебя сон нагнала посреди разговора. Я, как особа воспитанная, намек поняла и, так уж и быть, о благородных кровях даже заикаться не буду, как это ни прискорбно для меня. Мало ли тем для интересных бесед? Вот, например, что некая мелкая проныра делает так далеко от Оборотнева Мыса и своего сверхзаботливого дедули?

Даже появись сейчас в небе кроваво-красная комета, я вряд ли была бы так изумлена. Ну, предположим то, что эльфийка знала, что я та самая трижды клятая Инкуба — это еще куда ни шло, многие это знали, а еще большее количество всякого люда делало вид, что знает. Но вот Оборотнев Мыс... Незаметно для самой себя я подобралась и привычно сгорбила спину. Можно, конечно, сделать простодушное лицо, вытаращиться и бестолково бубонеть, как дед учил: что, мол, за Оборотнев Мыс, знать не знаю, ведать не ведаю, не местная я — да только это дохлый номер. Лучше уж сразу узнать, как далеко простираются знания этой подозрительнейшей особы. И тут, собственно, тонкие намеки и всякие хиханьки-хахоньки мне не помогут. Для успокоения я мысленно быстренько поделила несколько сотенных, пару раз вздохнула и ринулась на этот монолит лбом. Фигурально выражаясь, конечно.

— А скажи -ка мне, любезная Тианиэль, что еще такого ты знаешь, о чем простые всемирцы и не подозревают?

Эльфийка хищно усмехнулась, снова погнав мурашки мне по коже.

— Что за манера отвечать вопросом на вопрос? Хотя, пожалуй, это тебе от дедушки передалось. Вот уж кто умеет языком молоть, ничего существенного при этом не говоря.

Я помертвела.

С трудом прокашлявшись, сощурилась на эльфийку, стараясь всем своим видом выразить глубочайшую степень равнодушия и бесстрашия. Даже глаз от усилий задергался. Тианиэль ( если и это на самом деле ее имя, да уж черт с ним, все лучше, чем Ядвигия) опять заухмылялась самым неподобающим образом. Демон, а не девица, ей-Богу.

— Поскольку у тебя нет хвоста и крыльев, а сложного морока я на тебе, если только этого карнавального костюма не считать, не вижу, — ты точно не драконица. Да и не с руки драконицам заниматься подобной ерундой. А это значит, что кто-то любит подслушивать под дверями его Величества. При условии, конечно, что у этого кого-то есть возможность свободно разгуливать по дворцу Повелителя, где даже сильф без веской причины не прошмыгнет — я бессознательно склонила голову набок, глядя на безмятежную эльфийку и поцокала языком. — Ай-я-яй, ваше Высочество, и откуда же Вам, при вашем воспитании, знать про похабные куплеты? Где-то упустил вас Владыка, да продлятся дни его. И, кстати, Тианиэль — это ведь вроде имя вашей матери? Хотя, простите, я припоминаю, что это также и второе имя принцессы.

Она как-то странно на меня посмотрела, вовсе не так, как, на мой вкус, должны смотреть разоблаченные особы королевской крови, шастающие в ряженом виде без ведома сиятельного брата по безлюдным трактам. Может, я ошиблась? Но из темных дроу только один Повелитель и знал о моем родстве с великим Марой. А кто может слоняться, развесив острые уши, под его дверями, и совать свой аристократичный нос в чужие дела, как не светлейшая сестра его Величества?

И тут в наступившей тишине мне почудился какой-то странный звук. Как будто неподалеку кто-то пытался унять икоту.

Глухой ночью посреди леса недурно было бы выяснить, кто это тут разикался. Мы с эльфийкой мрачно переглянулись, на мгновение позабыв про собственные препирательства и, не сговариваясь, обернулись к давно почивавшему под развесистой сосной деду.

Дед, конечно, старательно делал вид, что сон его богатырский и беспробудный, хоть в пушки пали. Если б только не икал — можно было бы и купиться, так правдоподобно старец изображал мирный отдых усталого путника.

— В жизни не видела, чтоб во сне икали, да так, чтоб и не проснуться даже — задумчиво протянула Тианиэль — А ты?

Я с умным видом поцокала языком.

— И я. Так что это либо уникальный случай, либо кто-то тут балаган ломает перед честными девицами, а сам тем временем уши распустил и старательно на пышные усы все услышанное наматывает!

Дед икнул буквально на весь лес и затих, но глаза упорно не открывал.

Тианиэль очень натурально изобразила лицом праведное негодование. Странно, что я сразу не распознала в этой девице принцессу. Несмотря на весь этот кордебалет с монашьим покрывалом и истинно-сельской манерой рассказывать о бесчинствах бесноватой, в ней было то естественное достоинство, которое казалось правильным и уместным даже мне, несмотря на крайнюю мою придирчивость к подобным материям.

— Да ты что! Не может быть! Не к лицу это почтенным старцам! Когда я расскажу эту историю Владыке, уверена, он тоже не поверит!

— А вот Мара может засомневаться, он вообще полон предубеждений в отношении людей.

Дед не стал дожидаться дальнейших рассуждений, быстро осознав, что мосты сожжены и час его пробил. Приоткрыв стратегически один глаз и оглядев наши ироничные лица, почтенный муж несколько изменился лицом, но достоинства старался не уронить, изображая, натурально весьма, пробуждение от крепкого сна.

Сказать по правде, он был ужасно милый, хотя я лично редко встречала милых людей. Мы с эльфийкой для отстрастки еще немного покорчили укоризненные мины, но в меру. Тианиэль первая перестала закатывать глаза и села рядом с нашим оробевшим спутником.

— Уважаемый — тут уж настала моя очередь ухмыляться — вас зовут-то как?

Дед сел и расправил усы. Оглядел нас внимательно.Весь его вид внезапно преисполнился в моих глазах какой-то многозначительности и превкушения.

Мы ответили ему не менее внимательными взглядами. И, крякнув для крепости голоса, представился:

— Диан... — тут он слегка замялся, и мне почудился лукавый проблеск в выцвевших, некогда голубых, глазах старца — .. Лиотанский. Мое вам почтение, сударыни.

После этого слегка прищелкнул пальцами в воздухе. Как оказалось — для снятия некого хитроумного морока, которым, как оказалось, он был мастерски окутан.

Наступила такая тишина, что можно было услышать, как шуршат в траве усами давешние красноспинки.