Танго дождя

— Сядь, — не оглядываясь говорит Роберт, — не маячь за спиной, не люблю.

Кешка садится на стул, на котором только что стоял. Не гонят — и слава Богу. В баре тихая музыка, тепло, спокойно. Рыжик мог бы так сидеть бесконечно, но через пару часов начнут собираться люди — сначала поварихи, потом официанты. Витек придет с очередной девочкой. Люди потянутся — выпить, закусить. Начнется беготня с грязными тарелками, окрики, пьяные драчки. Обычная ресторанная жизнь.

Роберт заканчивает писать и поворачивается к Кешке.

— А что тебя видно не было несколько дней?

Мальчик смущается.

— Испугался? — Роб опять насмешничает, улыбаясь уголком яркого рта.

— Нет, — Кешка совсем сгорает от стыда.

— Так был сильно занят?

— Да нет же, — мальчик готов заплакать. Он не может объяснить, почему не приходил, потому что видимой причины у него нет. Только какие-то неоформившиеся подозрения и мальчишечье любопытство.

— Ну, ты что, ревешь что ли? — Роберт поднимает лицо Кешки за подбородок сильными пальцами, — ну вот, здравствуйте. Как девчонка.

— Я не девчонка, — Рыжик пытается рассердиться, но у него это плохо получается.

От рук Роба исходит ласковое тепло. Он поглаживает Кешкины щеки, стирая слезы. В полном смятении мальчик чувствует, как его глаз касаются мягкие пальцы, ласково снимая набежавшие соленые капельки.

— Так научить тебя целоваться? — шепчет Роб и, не дожидаясь ответа, целует Кешку в потрескавшиеся губы.

На мальчика обрушивается шквал противоречивых эмоций. Страх, возникший где-то в животе, гонит прочь, как можно дальше от этого странного молодого мужчины. Но ноги стали ватными, и тело совсем чужим, оно не слушается, словно затекшая рука. А все ощущения сосредоточились в обветренных губах, которых так нежно, так ласково касаются чужие твердые губы. От Роберта пахнет дорогим лосьоном, этот запах Кешке всегда нравился, но сегодня он волнует мальчика совсем по-другому. Кешка задыхается, то ли от ужаса, то ли от восторга, и Роб отпускает его, проведя пальцем по горящей щеке.

— Маленький ты, — говорит он с каким-то непонятным Кешке сожалением и отворачивается.

— Я не маленький, — шепчет Кешка Роберту в спину.

Ему бы надо уйти, пока еще не поздно, пока никто не держит, не трогает за лицо нежными руками, но сил почему-то нет. Роберт вновь поворачивается к мальчику и пристально на него смотрит. Какое-то решение зреет в его глазах, внезапно ставших жесткими.

— Брысь со стула. Иди вон, подоконники протри, шторы поправь.

Кешка сползает на пол и идет в зал. Он низко опустил голову, и слезы стекают по щекам, оставляя мокрые дорожки. Обидно и несправедливо — так его прогнать, ни за что. Ведь Роб сам его позвал к себе. Кешка не видит, как Роберт закусывает нижнюю губу, глядя в ссутуленную спину мальчика.

Рыжик начинает оттирать с подоконников грязь, отковыривать прилепленную жвачку, вытаскивать из щелей фантики. Ему горько и одиноко. Друзей у него нет, его дразнят Рыжим, а кто захочет дружить с рыжим? Мама всегда занята — то дежурство, то халтурка в больнице. Вот прибился он сюда, так хорошо все было, так Робу надо было все испортить. Скорее бы уже пришел Витек. Он веселый, с ним можно посмеяться. А как смеяться с Робертом, который совсем стал мрачным и на него, Кешку, даже не смотрит.

Витек вваливается, как всегда, с шумом и гамом. На этот раз с ним сразу две девушки. Он сразу замечает, что Кешка расстроен и начинает выспрашивать, почему.

Кешке не хочется, чтобы Витек знал, как Роберт его прогнал из-за стойки, и он отговаривается головной болью. Виталий тут же советует мальчику шлепать домой и лечь спать, что для Кешки просто невозможно. Сегодня пятница, значит, будет много народу, и можно немного заработать. Да и никакая голова у него не болит, это он так, чтобы отвязаться, сказал.

Витек требует у Роберта водки себе и шампанского для девушек, шоколад, лимонад и что-то еще. Налив в бокал на палец водки, он доливает его до краев лимонадом и протягивает Кешке:

— Хлебни, голова болеть не будет.

— С ума сошел? — Роб вырывает у приятеля бокал, — Водку мальчишке. Девок вон своих можешь поить.

— А чего такого? — Витек пожимает плечами, — Тут водки-то пятнадцать грамм.

— Ничего. Рано ему еще пить. И не болит у него голова, выдумывает, — Роб без размышлений выливает содержимое бокала в раковину.

— Ай, ну тебя, тоже мне, праведник, — Витек отмахивается и берет бутылку с шампанским, — Девочки, подставляйте посуду.

Ближе к ночи Кешка уже не чувствует ног. Народу много, он убегался из зала в моечную и назад. Под потолком плавает дым, так что трудно дышать, в зале шумно, гремит музыка. Роберт отлавливает мальчика с очередной порцией грязных тарелок, забирает их, ставит на стол к официантам и ведет Кешку куда-то внутрь. Оказывается, у него есть ключ от кабинета директора. Роб сажает Кешку на диван и приносит ему тарелку с дымящимся харчо:

— Поешь и отдохни. Мы сегодня поздно закроемся, так что работы еще у тебя много, если захочешь задержаться.

— А Игорь Михалыч придет? — Кешка стесняется, ему немного боязно сидеть вот так, в кабинете хозяина.

— Сегодня не придет. Ешь.

Тетя Галя готовит очень вкусное харчо. Кешка сам не замечает, как пустеет тарелка. Его начинает клонить в сон. Мальчик решает посидеть совсем немного, а можно и прилечь на мягком диване на пять минут. В конце концов, он крепко засыпает и не слышит, как в кабинет заходит Роб, наклоняется над ним, проводит пальцами по его щеке и уходит, погасив свет и прикрыв дверь.

— Рыжик, Рыжик, просыпайся, — кто-то похлопывает Кешку по спине, пытаясь вырвать его из сна, — вставать пора, Рыжик.

Не открывая глаз, Кешка бормочет что-то, в чем с трудом можно разобрать отдельные слова. Но этот кто-то не унимается — поднимает мальчика на руки и начинает с ним ходить, тормоша и щекоча:

— Рыжик, уже поздно, домой тебе пора.

Кешка с трудом открывает глаза. Это Роб его носит на руках, щекочет и будит.

— Ну ты и спать, Желтухин, третий раз бужу, все уже домой пошли, только я с тобой тут нянькаюсь.

Кешке не хочется просыпаться. На руках у Роба уютно и спокойно. Мальчик обнимает его за шею и сонно говорит:

— А ты тоже здесь спать ложись.

Роберт от неожиданности садится на диван, где только что лежал Кешка:

— А мама твоя? Волноваться же будет.

— Мама на дежурстве, — Кешка теперь полулежит в объятиях Роберта и снова начинает засыпать.

— Ох, Рыжик, что же ты со мной делаешь, — негромко и растерянно произносит Роберт.

В кабинете хозяина только один диван, да еще кожаное кресло, в котором не очень-то удобно спать. Роб осторожно кладет тихо сопящего мальчика и отходит к окну. Там, на улице, темно и холодно, ветер бросает горстями мокрый липкий снег, раскачиваются фонари, пляшут от них по стенам домов огромные уродливые тени. А тут — тепло и тихо, негромко шумит калорифер, толстые бархатные портьеры отгораживают кабинет от любопытного глаза луны, подмигивающего из-за туч.

Роберт возвращается к дивану. Кешка свернулся комочком, прижав колени к животу и подложив под щеку ладошку. Он чему-то улыбается во сне, морща курносый нос. Роб осторожно ложится с краю, боясь потревожить Кешкин счастливый сон. Самому Роберту совсем не спится. Он тихонько обнимает мальчика и проводит ладонью по худенькой, детской еще, спине.

— Ты чего? — голос у Кешки совсем не сонный. — Ты меня разбудил.

— Да тебя пушкой не разбудишь, — таким же шепотом отвечает Роберт, — не ври, что спал.

— А мне холодно, вот и не спал, — Кешка прижимается к Роберту.

Роб с трудом удерживает стон, рвущийся сквозь зубы. В кабинете жарко, а уж на этом, много чего повидавшем диване, — тем более. Наивное мальчишеское кокетство заставляет Роберта почти потерять голову, и он еще крепче обнимает Кешку. Мальчик жарко дышит куда-то ему в плечо. Роб поворачивает голову и находит губами вспотевший лоб Рыжика. Отводит пальцами прилипшие рыжие пряди, касается языком виска, плотно зажмуренного глаза. Мальчишке и страшно, и любопытно — он впервые в жизни испытывает такие странные чувства, когда внутри все обрывается и замирает — то ли от восторга, то ли от страха. Роберт целует Кешкино лицо, а руки его скользят по телу мальчика, подбираясь все ближе и к ближе к самым потаенным местам.

Внезапно Роб останавливается и резко поворачивается на спину, с шумом выдыхая воздух сквозь сжатые губы. Кешка и не подозревает, с каким трудом Роберту удается остановиться. В отличие от мальчика, Робу хорошо известно, чем могут закончиться подобные игры.

— Знаешь, Рыжик, — негромко говорит он, — пойду-ка я на кресло спать. А то все это плохо кончится.

— Почему плохо? — Кешка совсем не хочет, чтобы Роб уходил. Он почти прикоснулся к ТАЙНЕ, а дверь захлопнулась перед самым носом.

Роберт встает и молча уходит на кресло. Кешке обидно, и он долго сопит носом, демонстрируя свои чувства. Но Роб не реагирует и, в конце концов, Рыжик засыпает.

Утром Витек в изумлении обнаруживает за столиком бара сердитого и не выспавшегося Роберта и Кешку, которые в молчании завтракают чем-то, что Бог послал из ресторанного холодильника.

— Братцы, вы что, здесь ночевали?

— Кешку было не добудиться, вот и ночевали, — хмуро отвечает Роб.

Витек долго смотрит на них, потом, не говоря ни слова, уходит внутрь переодеваться.

Когда он возвращается, Роберт сидит уже один, ковыряя вилкой холодный салат.

-А Рыжик где? — Витек присаживается рядом.

-Домой пошел, не сидеть же ему здесь опять до вечера, — Роб в раздражении кидает вилку на стол.

Витек кладет ладонь на запястье друга:

— Робка, ты с ума сошел? Под статью попадешь. Ему же двенадцать лет.

-Да не было ничего, не было, понимаешь? Не бы-ло! — Роберт резко встает, так, что стул отлетает и падает на пол, — Он спал на диване, а я в кресле. И не будет, можешь не волноваться!

Витек с сомнением качает головой, но ничего не говорит, только вздыхает. Они с Робертом дружат со школы, и он искренне переживает, что Роб может вляпаться в крупные неприятности. А у Роберта их и так хватает с избытком.

Кешка появляется в баре под вечер, как ни в чем не бывало, опять бегает, носит посуду, салфетки. Роберт не пришел, и Кешка испытывает сожаление, что за стойкой один Витек.

Впрочем, особенно долго он не грустит по причине сильной занятости.

Идут дни, недели, и однажды, когда Кешка возвращает Роберту очередную книжку, тот разводит руками:

— Рыжик, я уже и не знаю, что тебе нести. У меня книг много, но всю фантастику с приключениями ты уже перечитал.

Кешка ненадолго задумывается. И тут же находит выход из положения:

— Я к тебе приду и сам выберу, ладно?

Роберт долго молчит, и мальчик уже начинает заранее огорчаться, уверенный, что ему откажут, но, наконец, Роб кивает головой.

— Хорошо, приходи. У меня будет завтра выходной.

— А сегодня можно? — Кешка просительно заглядывает Роберту в глаза.

— А мама твоя? Мы же поздно закрываемся, сегодня суббота, ты же знаешь, — в горле у Роберта внезапно пересыхает.

— А мама сегодня дежурит, только завтра придет, к вечеру, — радостно сообщает Кешка и бежит в зал, не дожидаясь ответа.

Роб смотрит ему вслед и еле слышно шепчет сухими губами:

— Можно и сегодня...

STAY WITH ME FOREVER AND NEVER

Очам твоей души — молитвы и печали,

Моя болезнь, мой страх, плач совести моей;

И всё, что здесь в конце, и всё, что здесь в начале, —

Очам души твоей...

И. Северянин

Чижик. Подвижный, быстроглазый, рыжий. Ни секунды на одном месте. Вот только что шлепнулся в кресло перед телевизором, а через минуту он уже около клетки с Дрыном. И ведь предупреждал я его — не суй пальцы к попугаю, злой, кусит. Так нет, гонит его мальчишеское любопытство, вечный вопрос — "что будет, если..."

Дрын мальчишек не уважает. Он и меня не очень-то, но я его кормлю, поэтому ко мне попугай относится терпимо. Появился он у меня странно. Как-то весной я услышал на кухне звон.

Заглянул и оторопел, — по столу расхаживал крупный сине-желтый попугай и долбил внушительным клювом по забытой тарелке. В руки дался спокойно, цапнул меня между делом за палец, не больно, а чтобы я понял, что он натура серьезная. Для очистки совести я расклеил объявления по окрестным столбам, но за месяц так никто и не позвонил. Дрын у меня прижился, я купил ему высокую клетку с большим кольцом, на котором попугай и висит большую часть времени, причем вниз головой. Разговаривать Дрын не умеет, зато очень искусно подражает звонку в дверь, чем доводит меня по ночам до бешенства. Подозреваю, что его предыдущие хозяева перекрестились, когда он улетел.

Ну, так я и знал, — за спиной слышу громкое "Ой". Оборачиваюсь — Чижик сует в рот укушеный палец. По себе знаю, что клюв у Дрына приличый, запросто может раздробить кость. Глаза Чижика наливаются слезами. Пока я вожусь с йодом и бинтами, он начинает тихонько всхлипывать.

— Сам виноват, я же тебе говорил — не лезь к нему.

— Я погладить хотел, — голос у Чижика севший от боли.

— Погладил? Теперь будешь знать, что если запрещено — лучше не трогать.

На самом деле мне страшно хочется Чижика пожалеть — посадить к себе на колени, поцеловать, погладить, но... нельзя. Пока — нельзя.

Справившись с раной — не особо глубокой, но очень уж кровавой — мы идем на кухню. Чижик проголодался, а открывать холодильник и смотреть, что можно взять, он стесняется. Первый раз в гостях и ведет себя скромно. Впрочем, он вообще не нахальный. Не научился еще, слава Богу.

Предлагаю ему выбрать, что душа захочет, а сам сажусь покурить.

Чижик скромно вытаскивает колбасу и сыр. Меня такие бутреброды не устраивают, приходится заниматься поздним ужином самому.

Гость с удовольствием подкрепляется ветчиной. От чая или кофе он отказался, но на пирожные согласен. Как Чижик может есть сладкое и сладкой же кока-колой запивать — уму непостижимо. Смотрю на его губы — ярко-алые, на измазанные в шоколаде пальцы, на блестящие от удовольствия карие глазки... Чижик-пыжик, как же я хочу тебя. До безумия, до перебоев пульса. Боюсь испугать, оттолкнуть, увидеть ужас на его круглом довольном личике. Но и сдерживать себя — совсем невыносимо.

— Ты наелся? Еще хочешь?

— Нееее, — Чижик, улыбаясь, крутит головой и вспоминает, — Спасибо.

— Не за что, малыш.

Разговор не клеится. Я мучительно ищу подходящую тему, Чижик вообще не задумывается о происходящем. Он пришел в гости, даже — с ночевкой, у меня много интересного для его мальчишеской души, и он опять умчался в комнату. Надеюсь, к Дрыну Чижик больше не подойдет.

Странно, в другой обстановке мы с Чижиком общаемся вполне спокойно, но сейчас я просто не могу ни о чем другом думать, кроме как о его пухлых губах. Я уже целовал их однажды, очень давно, и сейчас меня вновь преследуют эти воспоминания.

Наверное, надо выпить что-то — слегка успокоиться или, наоборот, для смелости. Чижик влетает в кухню как раз в тот момент, когда я наливю себе водки.