Налево от полярной звезды

...Никаких сил у меня нет. В автобусе я сижу с трудом и хочу скорее домой. Там, в холодильнике, есть водка, и душ холодный, и постель мягкая. И никто меня не будет трогать. Слишком много всего за последние два дня. На мое несчастье, Натан пообещал, что наше "свидание" не последнее. Совсем не хочу этого живодера в любовники, но, скорее всего, тут мне не отвертеться. Разве что, уволиться. Одним словом, малоприятная перспектива.

Ползу по лестнице, второй этаж, третий, ковыряю ключом в замке, и тут дверь сама открывается. Ронен дома! Он стоит на пороге, и с лица его сползает улыбка. Видок у меня, конечно, аховый. Никаких вопросов не требуется — по мне видно, что я опять занимался черт знает чем. Немая сцена, и в этот момент тренькает пелефон. Это не вызов на разговор, это пейджер. Не иначе, как Авив, потеряв надежду до меня дозвониться, шлет сообщение. Ронен выхватывает из моих рук аппарат и судорожно тыкает в кнопки. "Геня, я не могу тебя забыть". Ронька читает вслух кривящимися губами. И это последняя капля. Пелефон летит в стену, мой несчастный друг кидается вглубь квартиры. Медленно иду следом. Мда, меня, оказывается, ждали. В салоне накрыт стол, стоит мое любимое Мартини, фрукты, тлеет электрогриль. Две свечи на столе разгоняют полумрак. Лучше бы ты уехал, милый.

Прохожу в спальню. Ронен лежит на кровати, обхватив голову руками, и что-то бормочет. Наверное, проклинает себя за наивность, доверчивость и прочие недостатки. Сажусь рядом, кладу руку ему на бедро.

— Прости меня, Ронни.

Ронена подбрасывет на кровати, глаза у него сумасшедшие.

— Ты... ты... — и, не находя больше слов, с размаху бьет меня кулаком в лицо.

Меня сметает с кровати к противоположному углу комнаты. Сижу на полу, ощущение, что в голове взорвалась бомба. Ронен стоит, не зная, что делать дальше. Бить меня ногами он еще не может, а садиться рядом и лупить на корточках — не умеет. Смотрю на него снизу вверх. Ему 42, мне 24; он — сабра, коренной израильтянин, эта страна — его родной дом, я — нищий эмигрант-ашкенази, ничего у меня нет— ни дома, ни приличной работы; в год Ронен платит налогов больше, чем я зарабатываю. Он, по большому счету, меня кормит, поит, одевает. А я позволяю себе ходить налево. Где ж справедливость? Эта мысль прямо-таки написана на его лбу.

Медленно, очень медленно встаю, выхожу из комнаты. Беру свою сумку, проверяю, что там есть. Удостоверение личности, проездной, немного денег. Прощай, Ронен, я ведь предупреждал тебя — не смей поднимать на меня руку.

Отшвыриваю ногой обломки пелефона, иду на лестницу. Ронен что-то кричит мне вдогонку — я не слушаю, не хочу слушать. Жаль, визитку Авива он порвал — я бы позвонил в Рамат-Авив, может, перекантовался бы...

Кассирша в супермаркете, где я покупаю водку и сигареты, смотрит на меня со странным выражением в глазах. Жми себе на кнопки, что ты на меня таращишься? Работай, девочка, живи, любись, рожай детей. Какое тебе дело до моего разбитого лица, потрескавшихся губ, багровых пятен на шее? Тебе любопытно, я часто здесь отовариваюсь, но в таком плачевном виде в первый раз. И в последний, скорее всего. Ну так и забудь, не создавай себе проблемы. Во многих знаниях — многие печали, меньше знаешь — лучше спишь. Спи спокойно, детка, тебе нечего бояться. Видишь, я честно плачу за покупки. Кому какое дело, что это — последнее, что у меня есть.

Ночь

На пляже, хотя уже темно и поздно, еще много народа. Впрочем, я знаю один уютный уголок. Никого никогда там не бывает. Здесь уже нет пляжа, берег нависает над морем, вместо песка — камни. Иду туда, в темноту, подальше от всех. Там, где узкая полоска песка истаивает на нет, останавливаюсь и сажусь на огромный валун. Он еще теплый, как тело друга. Свинчиваю пробку, пью водку прямо так, обжигая горло. Багровая тьма обрушивается на меня. Господи, как же я устал. Где-то рядом ровно шумит море. Стаскиваю с себя одежду, пропахшую чужой любовью, иду к воде. Море обнимает меня ласковыми руками.. Оно примет меня, смоет с моего тела чужие поцелуи и чужие пощечины, возьмет себе мою тоску и мое одиночество. Я иду к тебе, море. Сегодня ночью мы будем только вдвоем...

— — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — — —

Уик-энд на двоих

— Признаться, я принимаю участие

в судьбе этой молодой женщины. Она

не такая плохая, как о ней говорят. Но страсти

ее погубят.

— Страсти? Что это такое — страсти? Просто она

дурно воспитана.

М.Швейцер,

"Маленькие трагедии"

Дорога на Кинерет

Из Южного Тель-Авива до озера Кинерет утром в четверг можно доехать часа за четыре. Это если не повезет. Если повезет — то за три с половиной. Ронни разбудил меня аж в пять утра. Я даже на работу встаю на полчаса позже, поэтому просто завернулся в одеяло и стал досматривать сон. Но неутомимый Рон стащил одеяло и посадил меня, сонного, на кровати.

— Ну-ка, вставай, а то попадем в пробку — будем до коттеджа полдня добираться.

Пришлось вставать и ползти в ванную, потом на кухню — с закрытыми глазами. А этот негодяй даже чайник не включил. Ползает где-то в комнате, сумку собирает. Говорил же я вчера — давай с вечера соберем, поспали бы подольше. Так ведь нет. Опять на меня повесил завтрак готовить, может, еще и кофе ему в салон принести?

Хмурый и невыспавшийся сижу я в машине. Конечно же, на Северном шоссе сумасшедшая пробка, ползем уже полтора часа — все никак из города не выехать. Кроме кофе я ничего не съел, и уже проголодался по-настоящему. Ронен, зато, натрескался — и за себя, и за меня. Мурлыкает что-то под нос — радио подпевает. Толстяк!

Ну вот, наконец-то, Тель-Авив позади, но теперь уже я требую остановится в придорожной забегаловке и перекусить. Делать нечего, тормозимся, я хватаю сэндвич с кока-колой, а, заодно, бутылку белого сухого "Совиньона". Из чистой вредности и духа противоречия. Ронен неодобрительно ворчит, но я решительно несу вино в машину. Ехать еще прилично — должен же я немного поправить себе настроение.

— Стакан хоть возьми, — Ронни бросает на меня косые взгляды, но мне наплевать.

Потягиваю вино из горлышка, просто назло, хотя в бардачке есть пластиковые стаканчики. Вот так всегда — если мы куда-то едем вдвоем, обязательно будем ссориться. Из-за всего подряд.

Над перевалом висит серый туман, мы еле-еле ползем. Хорошо, машин мало, да и перепад высот небольшой. По склонам гор — арабские деревни. Как они тут живут, на этих камнях, — ума не приложу. Пока вскарабкаешься — умереть можно. Лепятся друг к другу разнокалиберные домики, словно ласточкины гнезда. Мечети и те на разных уровнях. Высокие тонкие минареты, верхушка кажется прозрачной из-за каменной вязи. Некоторые дома — прямо произведения искусства — с арками, колоннами, украшенными орнаментом. И ни единой травинки-былинки. Голый камень. Да еще сетка вдоль дороги — от осыпей. Унылый пейзаж.

Ну, вот и перевал миновали, дорога идет немного вниз.

— Ронни, остановись, я хочу выйти.

— Здесь нельзя, нет остановки, сам не видишь что ли?

Тогда я берусь за ручку дверцы. Зная, что я запросто могу открыть дверь на полном ходу, Ронен резко тормозит, съезжая на обочину. Выхожу, сажусь на капот спереди, опираясь ногами на бампер. Мне просто надоело ехать, да и мутит немного от вина. Ронни тоже вылезает и останавливается передо мной:

— Ну и долго ты сидеть тут будешь?

Я смотрю на него — большого и сердитого, и мне хочется от души похулиганить.

— Ронни, давай целоваться, а?

— Псих, а машины кругом?

— Да нет никого, ты что, — я замечаю за спиной моего друга выползающую из-за поворота легковушку, обхватываю его ногами, руками притягиваю голову к себе и целую в губы — взасос.

Машина проползает мимо на скорости километров двадцать, я замечаю краем глаза изумленные физиономии за стеклом.

Наконец, отпускаю возмущенного моим коварством Ронни. Уворачиваюсь от его руки, которой он пытается сграбастать меня за шиворот, и спрыгиваю за машину. Ну погоняйся, погоняйся за мной — все равно не догонишь. Мы делаем пару кругов вокруг машины.

— Я сейчас один уеду, — возмущенно кричит мне Ронни.

Ой, да ради Бога. Поворачиваюсь и иду назад по шоссе. Сзади хлопает дверца, шелестят шины — Ронен едет за мной задним ходом. Останавливаюсь — он тоже встает. Выходит, подходит ко мне, берет за руку и пытается усадить на заднее сидение.

А я свободной рукой хватаю его между ног. У, милый, да ты и сам не прочь. Пока Ронен в обалдении от моей наглости, быстро опускаюсь на корточки, сдергивая с него шорты вместе со всем остальным. С шоссе из-за машины меня не видно, это уже хорошо.

Все, милый, теперь ты мой. Ты в плену моих губ, моих пальцев. Ты уже обхватил руками мою голову, я уже слышу твой стон. Плевать тебе и на машины, и на тех, кто на нас смотрит.

Следующие полчаса — сплошное сумасшествие. Кто-то проезжает мимо, не обращая на нас внимания, кто-то резко тормозит, увидев две странные фигуры — одна животом поперек багажника, а вторая сзади совершает странные и не очень-то пристойные движения. Один, особо близорукий, даже остановился впереди нас на обочине, но, рассмотрев повнимательнее, газанул так, что из-под колес полетел гравий.

Потом я поливаю остатками вина заднее крыло, смывая следы наших безумств. Довольный, разваливаюсь на заднем сидении. Ронен косит на меня в зеркало заднего вида.

— Ты, все-таки, хулиган и бандит.

Улыбаюсь и закидываю ноги на спинку переднего сидения.

— Зачем ты это сделал, а?

Откуда я знаю, зачем. Просто так.

— Вы, русские, все такие сумасшедшие?

Может быть, и не все. Может, я один такой псих. Но мне осточертели любопытные взгляды и скабрезные намеки на работе. Я видеть не могу снисходительно-понятливые лица соседей, когда я говорю им ежеутреннее "Шалом". Я хочу доказать — им всем, "нормальным", глазевшим на нас сегодня, вывернув шеи, — что я имею право на любовь,-я, обыкновенный, не герой порнофильма или любовно-слащавого романчика — такую, которую я сам выбрал. И на секс — где я хочу и как я хочу. И на свой маленький собственный кусочек счастья — засыпать и просыпаться рядом с любимым, всем телом, каждой клеточкой ощущая его тепло и нежность.

Слава Богу, что никто еще полицию не вызвал, провели бы мы уикэнд в свое удовольствие.

Шоссе, петляя, спускается все ниже в ущелье. Еще поворот — и навстречу выплывает озеро — длинное и синее. Пальмы всех размеров, на которых висят огромные гроздья фиников, выстроились вдоль дороги почетным караулом. Один частный пляж, второй, вот уже и коттеджи начинаются.

— Сядь нормально, бандит, — Ронни улыбается мне в зеркале. — Мы уже приехали.

Ночь над Кинеретом

Я сижу в ночном баре на берегу Кинерета. Один, без Ронена, от которого я тайком сбежал. Впрочем, при желании он меня легко найдет — бар чуть ли не единственный, остальные давно закрыты. Заказываю официанту Мартини и какой-то "острый салат". Что за салат — я не имею ни малейшего понятия, но мне все равно. Уикэнд получается каким-то тоскливым, мне давно уже не было настолько тошно. Идиот-официант притаскивает мне чистое Мартини и салат, в которм угадывается элементарная капуста, обильно политая уксусом. Приходится просить еще апельсиновый сок и лед, которого, оказывается, нет. Ну хоть мороженое мне принеси, балбес, обыкновенное, сливочное, безо всяких добавок. Делаю сам себе коктейль. Официант осторожно спрашивает, не нужна ли мне свеча на стол, для интима. Интим, ага, тихо сам с собою. Заодно прошу принести очень крепкий и очень сладкий кофе с кардамоном, по-арабски. Не сейчас, а когда за столик сядет такой большой и толстый господин.

Огонек колеблется в круглом низком коньячном бокале. Негромко поют "Битлз", хозяин, похоже, бывший фан — все простенки увешаны огромными постерами с их изображениями.

Скрипит стул напротив, разрушая мое одиночество.

— Опять ты пьешь, — Это Ронни пришел, конечно.

— Разве так пьют, Ронен? Всего лишь Мартини.

— А с утра было вино, а днем ты пил пиво. Утро чем встречать будешь? Абсолютом, текилой?

Официант приносит кофе. Вкусно и резко пахнет пряностями.

— Видишь, Ронен, я и о тебе позаботился. А ты все недоволен.

— Ты бы о себе позаботился, — Ронни отодвигает чашечку.

Все как всегда. Смотрю пустыми глазами на огни, отражающиеся в черной воде Кинерета. Что-то разладилось между нами, милый. Неужели ты этого не чувствуешь? Что мы упустили, на каком повороте наших отношений мы пошли в разные стороны? Или это только мне кажется? Но почему тогда мы перестали понимать друг друга? Где оборвалась та незримая нить, что связывала нас так недавно? И так давно.

— Ты все время был где-то далеко. На катамаране отказался со мной покататься, с этими девками полдня болтал, — Ронни обижен моим невниманием, он даже не замечает, что я его почти не слушаю.

— На катамаране? Ты весишь в два раза больше, тебе нравится, когда над тобой смеются? Мне нет. И это не девки, а туристки, из моего родного города.

Две подружки-хохотушки из Питера, приехали на месяц отдыхать в Израиль. В полном восторге. Не стал я их разочаровывать, повосхищался с ними, как тут все прекрасно. Они все допытывались, кто такой Ронни, и чего он на них зверем смотрит. Догадались, наверное, да мне-то что. У нас тут эта, демократия, с кем хочу, с тем и сплю. Вот только хочу ли?

Ронен бубнит, вспоминая прошлые обиды — реальные и вымышленные, а на меня все сильнее наваливается беспросветная тьма депрессии. Душная влажная ночь давит виски, тяжело дышать. Вспоминаю, что забыл дома все лекарства. Значит, опять до утра — разламывающая боль в легких, невозможность вздохнуть всей грудью, до конца. Опять бесплодные поиски такой позы, чтобы можно было уснуть, не чувствуя, какими неровными толчками бьется сердце. Мартини тут не поможет. Ты прав Ронни, встречать мне утро "Абсолютом". Хватит уже ныть, ты что, не видишь, как мне плохо?

Не видит. Или не хочет видеть.

— Куда? Ты куда пошел? Геня!

За водкой я пошел, отстань от меня. Уйди, дай мне побыть одному сегодня ночью. Может быть, утром все будет иначе, и я с улыбкой буду вспоминать свои сомнения. А сейчас я хочу тишины и одиночества. Хочу смотреть на воду, слушать шорох прибоя. Я редко бываю один и устал от вечной суеты, шума, гама. Ну посиди хотя бы молча, Ронен, раз уж твердо решил быть со мной рядом сегодня.

На полпути я передумываю и покупаю только сигареты. Как ни странно, после них мне легче дышать. На лице Ронни облегчение, он уже заранее был уверен, что я куплю водку. Кофе он все-таки выпил, слегка подобрел и нотаций больше не читает. Тем более, что это все равно бессмысленно.

Сижу, курю, слушаю музыку, глядя мимо Ронена. Ничего не хочется. Зачем мы сюда приехали? Все то же самое есть и рядом с домом — пляжи, бары. Катамаранов нет, так они мне даром не нужны. Дома к нам привыкли, а тут я постоянно чувствую на себе взгляды из соседних коттеджей. Вроде, уже давно пора притерпеться, а все равно дискомфорт. На папу Ронни не тянет, слишком мы разные. Что забавно, дома он стесняется демонстрировать наши взаимоотношения, а тут чуть ли не напоказ выставляет.