6. Edward L. Bernays, Propaganda (1928; репринтное издание, Port Washington, NY: Kennikat Press, 1972), 159.
7. Bernays, Propaganda, 20; Philip M. Taylor, War and the Media: Propaganda and Persuasion in the Gulf War (Manchester, UK: Manchester University Press, 1992), 27.
8. Jeff Gerth, “Military’s Information War Is a Vast and Secret Mission,” New York Times, December 11, 2005; Richard Alan Nelson, A Chronology and Glossary of Propaganda in the United States (Westport, CT: Greenwood Press, 1996), VII
9. Mike McCurry and Liz Rosenberg, “When It’s O.K. to Lie,” New York Times Magazine, February 21, 1999, 28; Пропаганда, направленная на врага, называется психологической войной или «психологическими операциями»; пропаганда, направленная на союзные и нейтральные страны, называется информацией или публичной дипломатией. Для определения явной (белой) и скрытой (черной) пропаганды, см. Propaganda and Mass Persuasion: A Historical Encyclopedia, 1500 to the Present, ed. Nicholas J. Cull, David Culbert, and David Welch (Santa Barbara, CA: ABC-CLIO, 2003), 41, 317, 425.
10. NewsHour (PBS, November 6, 1998).
11 Nancy E. Bernhard, U.S. Television News and Cold War Propaganda, 1945—1960 (Cambridge: Cambridge University Press, 1999), 128.
12. John Steinbeck, Once There Was a War (New York: Viking Press, 1958), XVIII; James L. Baughman, The Republic of Mass Culture: Journalism, Filmmaking, and Broadcasting in America since 1941 (Baltimore: Johns Hopkins University Press, 1992), 1—8; Richard L. Kaplan, “American Journalism Goes to War, 1898—2001: A Manifesto on Media and Empire,” Media History 9, no. 3 (2003): 209—19; Robert M. Entman, Projections of Power: Framing News, Public Opinion, and U.S. Foreign Policy (Chicago: University of Chicago Press, 2004), 4—5.
13. Marguerite Higgins, War in Korea: The Report of a Woman Combat Correspondent (Garden City, NY: Doubleday, 1951), 84
14. Ulysses S. Grant, Personal Memoirs, vol. I (New York: Century Company, 1895), 32; Mary Ann Heiss, “The Evolution of the Imperial Idea and U.S. National Identity,” Diplomatic History 26 (Fall 2002): 511—40.
15. Cecilia Elizabeth O’Leary, To Die For: The Paradox of American Patriotism (Princeton, NJ: Princeton University Press, 1999), 236.
16. Office of War Information, “The Coordinated Distribution of Government War Graphics,” June 1, 1942, OWI, Record Group (RG) 208, Entry 6A, Box 2; “Design of the Post-War World as a Weapon in Fighting the War,” April 16, 1942, Office of Government Reports, RG 44, Box 888, National Archives and Records Administration (NARA), Archives II, College Park, Maryland.
O’Leary, To Die For, 160—62.
17. O’Leary, To Die For, 160—62.
Глава 1. «Божественная миссия». Война на Филиппинах
«И из всех рас Он выделил американский народ как свою избранную нацию, чтобы в конечном итоге возглавить возрождение мира. Такова божественная миссия Америки, и она несет нам всю выгоду, всю славу, все счастье, какие только возможны для человека.»
Сенатор Альберт Дж. Беверидж, 1900 год.
«Я думал, что было бы наверное здорово дать филиппинцам большую свободу, но теперь, наверное, лучше позволить им дать ее самим себе.»
Марк Твен, 1900 год.
НА РУБЕЖЕ XX ВЕКА, американцы и филиппинцы сражались за контроль над Филиппинскими островами. Соединенные Штаты рассматривали тихоокеанские острова как ступеньку на пути к рынкам и природным ресурсам Азии. Филиппинцы, триста лет принадлежавшие Испании, хотели независимости, а не очередного имперского правителя. Для американцев приобретение колонии в тысячах миль от ее берегов требовало разрыва с их антиимперскими традициями. Чтобы оправдать такой разрыв, администрация Уильяма Мак-Кинли провозгласила, что ее политика приносит пользу как американцам, так и филиппинцам, продвигая свободу, христианскую благотворительность и процветание. Большая часть Конгресса, пресса и общественность сплотились вокруг флага, принимая войну как патриотическое приключение и цивилизаторскую миссию. Однако, среди меньшинства, называемого антиимпериалистами, процветало инакомыслие. Создавая прецеденты для всех последующих президентов военного времени, Мак-Кинли усилил полномочия главы исполнительной власти по формированию общественного консенсуса в поддержку экспансионистской внешней политики.
Содействуя национальному единству и прогрессу, Мак-Кинли успешно руководил переходом Соединенных Штатов к статусу великой державы. Опытный политик с многолетним опытом работы в качестве конгрессмена и губернатора штата Огайо, Мак-Кинли знал силу символизма. В президентской гонке 1896 года, он провел кампанию «парадного крыльца» из своего родного города Кантона, проецируя успокаивающий образ ценностей маленького городка, даже когда его партийная платформа поддерживала быстро развивающуюся индустриализацию, которая трансформировала нацию. Став президентом, Мак-Кинли обратился к знакомым темам из прошлого, чтобы заручиться поддержкой далеко идущих изменений во внешней политике. Последний ветеран Гражданской войны на посту президента, он праздновал объединение Севера и Юга для борьбы с общим врагом.1 Он изображал американскую экспансию в Тихом океане как продолжение Манифеста судьбы, сравнивая филиппинцев с коренными американцами, называя их дикими воинами или «младшими коричневыми братьями». Апеллируя к народным установкам того времени, он призывал американцев исполнить свой мужественный долг по распространению христианской цивилизации.
Чтобы влиять на средства массовой информации того времени, администрация Мак-Кинли овладела новейшими коммуникационными технологиями. После Гражданской войны Конгресс стал центром власти в Вашингтоне, привлекая почти все внимание прессы. Во времена администрации Кливленда один-единственный репортер из «Вашингтон Ивнинг Стар» начал освещать деятельность президента, околачиваясь возле административного особняка, позже названного Белым домом, чтобы расспрашивать посетителей, когда те уходили. Мак-Кинли был первым, кто снял свою инаугурацию на пленку и имел секретаря, который ежедневно встречался с прессой «для своего рода семейного разговора», как выразилась журналистка Ида Тарбелл. Репортерам предоставляли стол и стулья в приемной, где они могли поболтать с важными посетителями и даже с президентом, если он подойдет к ним первым. Снаружи, на «газетном ряду», собиралось еще больше репортеров, чтобы взять интервью у чиновников, когда те уходили, скидывая свои сенсации ожидающим мальчишкам-посыльным. Особое внимание Мак-Кинли уделял представителям телеграфных служб — информационных агентств, которые посылали по телеграфу синдицированные репортажи в подписные газеты по всей стране. Штаб президента, который вырос с шести до восьмидесяти человек, следил за общественным мнением, ежедневно изучая сотни газет со всей страны. Чтобы убедиться в том, что репортеры точно передали мнение президента, его сотрудники выпустили пресс-релизы, рассчитав время распространения так, чтобы репортеры в срок подавали только версии репортажей от администрации.2
В отличии от буйных экспансионистов того времени, добродушный Мак-Кинли излучал спокойствие и достоинство. Как отмечал его современник, британский историк и дипломат Джеймс Брайс, американские лидеры прилагали значительные усилия, чтобы возглавить общественное мнение, хотя казалось бы, следовали ему. Президент публично говорил о расширении влияния Америки в Карибском бассейне и Тихом океане, как будто это произошло случайно или по воле Бога. Его действия однако, делали приобретения для империи не случайными. Кроме того, его публичная пассивность затрудняла критикам возможность оспаривать его политику до тех пор, пока она не будет полностью реализована. Мак-Кинли, как заметил проницательный Генри Адамс, внук и правнук президентов, был «замечательным организатором людей». В то время, как представители прессы и военные свободно выражали свою критику политики США, президент и его коллеги-экспансионисты втянули страну в войну с Испанией, создали консенсус для удержания Филиппин и поддерживали развязывание войны против филиппинцев, которые боролись за свою независимость.3
«Помни «Мэйн»! К черту Испанию!»
ВОЙНА МЕЖДУ АМЕРИКАНЦАМИ И ФИЛИППИНЦАМИ была лишь одной из многих колониальных войн, происходивших в конце 19-го и начале 20-го века, когда промышленно развитые державы мира боролись за господство в Африке и Азии. Британия удвоила свою имперскую территорию, Франция приобрела три миллиона с половиной квадратных миль, включая Индокитай, а Россия расширилась на восток. Стареющие Австро-Венгерская, Османская и Испанская империи изо всех сил пытались удержать то, что у них было. Перспективные страны — Германия, Япония и Соединенные Штаты — стремились расширить свое влияние. Имперские силы сталкивались на далеких рубежах и подчиняли себе туземные народы, которые сопротивлялись иностранному правлению. Новые технологии часто делали эти битвы односторонними. В битве при Омдурмане в 1898 году британские солдаты потеряли сорок восемь своих солдат за те несколько часов, которые потребовались им, чтобы убить 11000 суданцев из винтовок Ли-Энфильда и пулеметов Максима, первого легкого и надежного пулемета, выпускавшего одиннадцать пуль в секунду. Чтобы стимулировать экономический рост, бизнесмены и торговцы конкурировали за инвестиции, сырье и рынки, поддерживая строительство железных дорог в Китае, копая медные рудники в Африке и продавая швейные машинки жителям тихоокеанских островов. Миссионеры многих вероисповеданий совершали крестовые походы за души «язычников», проповедуя древние верования, а также западные представления о культуре и потребительских товарах. Исследователи спешили водрузить свои флаги. Претензии на национальную славу сопровождали многие из этих подвигов, наряду с оправданиями распространения прогресса и стабильности. Такая жестокая конкуренция за территорию, экономическую выгоду и души часто приводила к столкновениям.4
Его цель, как сказал Мак-Кинли губернатору штата Висконсин Роберту Лафоллету, состояла в том, чтобы «добиться превосходства США на мировых рынках». Соединенные Штаты вышли на свою западную границу, завершив тридцатилетний конфликт с коренными американцами. Имея в своем распоряжении собственную континентальную империю, американские экспансионисты, казалось, больше интересовались косвенным империализмом, неформальным доминированием через экономическую власть, чем прямым империализмом, который предполагал прямое управление. Например, американские компании уже сколотили состояние на бананах и минералах из Латинской Америки. В целях дальнейшей экономической экспансии, капитан ВМС США Альфред Тайер Мэхен выступал за строительство канала через Центральную Америку, создание сильного военно-морского флота для защиты торговых путей и овладение угольными станциями в Карибском бассейне и Тихом океане. Идеи Мэхена получили мощную поддержку со стороны Мак-Кинли, сенатора Генри Кэбота Лоджа, помощника министра военно-морского флота Теодора Рузвельта и других экспансионистов, называемых «джинго». В частности, Соединенные Штаты хотели получить доступ к Китаю, с его миллионами потенциальных клиентов. Так же, как и Япония, Британия, Германия, Россия и Франция. Имперские державы угрожали разделить Китай, так же как они разделили Африку. В январе 1898 года американский посланник в Китае предупредил Вашингтон: «Разделение приведет к разрушению наших рынков». В течении нескольких месяцев Мак-Кинли пытался предотвратить такой раздел, превратив Соединенные Штаты в тихоокеанскую державу, способную проводить политику прямого империализма на Филиппинах и продвигать косвенный империализм в Китае.5
Американские экспансионисты белого, англосаксонского и протестантского происхождения из среднего и высшего классов были уверены, что они должны вести за собой дома и за границей. Ссылаясь на социал-дарвинизм и научные исследования, которые демонстрировали превосходство белой расы, они считали белых американцев доминирующими в силу их развитого хорошего характера, цивилизованного самоконтроля и успешного создания функционирующей Североамериканской империи. Люди в декадентской Испании, по их мнению, стали мягкотелыми. Они считали небелых людей не более чем примитивными и дикими детьми, нуждающимися в руководстве старшего брата или великого белого отца. Женщины, считающиеся слабыми и пассивными, также нуждаются в защите. Такое отношение убедило лидеров в их естественном превосходстве, в то время, когда миллионы католических и еврейских иммигрантов прибывали из Южной и Восточной Европы, женское избирательное движение агитировало за предоставление права голоса, афроамериканцы бросали вызов «цветной линии», проведенной сегреционистами на Юге, а рабочие и фермеры требовали радикальных реформ. Эти выдающиеся люди обычно предпочитали сохранять статус-кво дома. Война за океаном обеспечила бегство от «угроз и опасностей социализма и аграрности», как думал Генри Уоттерсон, редактор журнала «Луисвилл Курьер», точно так же, как «Англия избежала их, проводя политику колониализма и завоеваний». «Мы меняем внутренние опасности на внешние» — заключил он. В стране, находящейся в состоянии войны, полагали экспансионисты, каждый будет знать и принимать свое место в обществе, как наверху, так и внизу. Свобода была только для «людей способных к самоограничению», сказал Теодор Рузвельт, который по иронии судьбы сам считался слегка диким человеком.6
Американские экспансионисты использовали эти убеждения для оправдания войны с Испанией летом 1898 года и последовавших за ней боевых действий на Филиппинах. Для большинства американцев конфликт с Испанией был связан с освобождением Кубы. К 1896 году кубинские повстанцы, которые вели беспощадную экономическую войну, уничтожая тростниковые поля, сахарные заводы и железные дороги, захватили более половины острова. Чтобы помешать мирным жителям поддерживать мятежников, испанский генерал-губернатор Валериано Вейлер вынудил кубинцев покинуть свои деревни и поселиться в охраняемых «концентрационных лагерях», где 100 000 человек умерли от болезней и голода. Затем Вейлер, который будучи восторженным военным наблюдателем сопровождал генерала юнионистов Уильяма Т. Шермана в его походе через Джорджию, приказал своим частям опустошить сельскую местность. Пока кубинцы и испанцы сражались, американские инвесторы в кубинские железные дороги потеряли миллионы долларов. На своей инаугурации в марте 1897 года президент Мак-Кинли заявил, что Соединенные Штаты не хотят «никаких завоевательных войн». Соединенные Штаты действительно хотели на Кубе стабильности и доступа к экономике. Мак-Кинли сообщил Испании, что она должна положить конец восстанию, провести реформы, прекратить политику «концентрации» и уважать права человека в отношении кубинцев. Мадрид отозвал Вейлера и предложил некоторые реформы, которые никого не удовлетворили. Поскольку беспорядки продолжались, Мак-Кинли усилил давление, приказав новому броненосному крейсеру ВМС США «Мэйн» прибыть в Гавану для защиты жизней и имущества американцев.
