Небо шамана. 3 часть

На улице от лёгкого морозца воздух словно промытый, какой-то удивительно прозрачный и вкусный. И хоть звёзд не видно, но хорошо различимы крупные ориентиры вроде дорожек или входов в землянки, в которых мы с лета уже очень хорошо обжились и даже привыкли к кисловатому запаху горящих, вернее тлеющих торфяных брикетов, которые нам привезли вместо дров. Со стороны нас едва ли кто-нибудь мог разглядеть, но я со своим ночным зрением видел очень хорошо и украдкой любовался своей спутницей, хотя она наверно видела только мой тёмный силуэт. Веселов хорошо заботится о своих немногочисленных подчинённых. Поэтому на ней форсовый белый комсоставовский полушубок перетянутый в узкой талии широким ремнём и белые изящные бурки на ногах, а в руках свёрток с нарядными туфельками, в которых она танцевала. После туфель с каблуками, в бурках Анна стала меньше ростом, и это только добавило ей очарования в моих глазах. Мы шли молча, даже не касаясь друг друга. В стороне раздавались негромкие голоса и смех, так же убежавших от "духоты" или вышедших на крыльцо столовой покурить. Я не рискнул что-нибудь говорить, потому, что единственное, что мне хотелось сказать, было: "Выходи за меня замуж!". У нас с этого в большинстве случаев и начинается знакомство и совместная жизнь. Даже к подготовке к свадьбе новобрачные не привлекаются и друг друга не видят. А такого, как принято здесь — ухаживаний и свиданий у нас вообще нет. Ну, а как, если жених с невестой из разных стойбищ разных племён? Как ходить на свидания, если между стойбищами иногда несколько дней пути? И какие ухаживания, если разные племена или их представители съезжаются только для решения каких-то возникших вопросов или на праздники, не чаще пары раз в году? Нет, все и всё про всех знают, наверно даже больше, порой, чем кому-то хотелось бы. Не зря ведь у нас говорят, что степь только выглядит пустой, на самом деле, не успеешь на одном её конце наступить на колючку, как на другом уже спрашивают: "Левой или правой ногой наступил?". Но информация — информацией, а жить рядом с живым человеком — это совсем другое дело и бывает всякое. Поэтому родственники присматриваются, обсуждают возможную совместимость, а жениху или невесте только намекают, чтобы глазом увидел и издали в толпе выделять начал. Скорее всего, мне брат про малышку Гази не просто так говорил, да и брат её не просто так в драку полез. Но за почти год, как на девушку обратили моё внимание, мы с ней ни одним словом не перемолвились, только переглядывались издали. Может на свадьбе впервые бы и поговорили. Но у нас не бывает разводов, хотя про любовь знают все. Только у нас считается, что любовь начинается после свадьбы и это не упавший с неба подарок или наказание, а результат совместной работы двух взрослых людей, которые решили жить вместе и растить детей. А здесь люди совершенно уверены, что любовь — это подарок чуть ли не Богов и этот подарок нужно искать, а искать перебором, поэтому знакомятся и выбирают постоянно, а к семье и детям это если и относится, то краем и случайно. При этом делают этот процесс таким самозабвенным и азартным, что готовы пожертвовать всем в этой погоне за миражом, даже не за любовью, а за очередной возможностью её найти. Я в госпитале больше половины прочитал роман про Анну Каренину и почти всё время думал и хотел понять, а зачем про такую дуру написали такую толстую книгу? А если вдруг эту самую любовь смогли найти, ну, или поверили, что смогли, то иногда дело доходит до свадьбы, которая является венцом и концом любви, потому, что в семье официально места для любви уже нет. С моей точки зрения — это логика и поведение умственно отсталых детишек, а не взрослых людей, но никто из местных всех этих нелепостей и несоответствий не видит, словно им глаза кто-то отводит. Я пару раз пытался людей расспрашивать, но понял, что не смогу добиться понимания с моей точкой зрения и теперь не лезу умничать, и вообще, здесь говорят, в чужой монастырь со своим уставом не ходят... Только вот при чём здесь паровоз, под который сиганула предательница и ненормальная дурочка, которая предала мужа и родного ребёнка, её же лечить нужно, а не про любовь давать лепетать...

Поэтому я лучше промолчу, слишком велика опасность, что я из лучших побуждений сделаю что-нибудь не так. Ведь даже формулировка вопроса может вызвать нервную реакцию, как у сестры в госпитале, когда я попросил одну сестричку объяснить мне непонятные моменты в прочитанном романе. До сих пор её выпученные глаза и эпитеты "дикарь" и "деревенщина", которыми она меня наградила. А к ней как раз и обратился, потому, что говорили, что она московская студентка, воспитанная и образованная. Вот мы и прогуливались с Анной от столовой до стоянок самолётов и обратно. Сначала долго молчали, наверно, предполагалось, что я проявлю активность и начну развлекать девушку. Но балагурить, как местные сердцееды я не умею, да и не стремился никогда это умение осваивать. Потом потихоньку начался разговор. Анна стала рассказывать, что про своих родителей помнит только из рассказов бабушки, которая её вырастила. А бабушка у неё известная в округе травница и повитуха. Даже когда в районе открыли фельдшерский пункт, старый фельдшер приехал с ней знакомиться, несколько часов они проговорили, и ничего с бабушкой никто делать не стал, как в деревне опасались, чуть на защиту не вышли. Так бабушка и лечила своими травками, а фельдшер её часто звал помочь ему принять роды или травки кому-нибудь подобрать. А недавно пришло письмо, что бабушки не стало, а их деревню немцы сожгли. Анна, когда закончила семилетку, поехала в город учиться в медицинское училище. А когда началась война, она как раз перешла на последний курс, хоть их всех учили по ускоренной программе, но им оставалось ещё больше полугода учёбы. Выпустили их всё равно на два месяца раньше и дали полные дипломы фельдшеров. А вот младшие курсы по ускоренной программе выпустили медсёстрами и медбратьями. Вот так она как военнообязанная пришла в военкомат и её направили в наш полк. Первое время она даже пыталась уговорить Веселова отпустить её во фронтовой лазарет где-нибудь на переднем крае, но он сумел её убедить, что служить нужно там, куда командование направило и что здесь умелые руки нужны ничуть не меньше, чем в другом месте. Я без особых подробностей рассказал про себя, вернее, про Саню Гурьянова.

Так и ходили мы челноком туда и обратно наверно часа два, пока окончательно не замёрзли. Только Тошке было хорошо и удобно. Она с удовольствием скакала с меня на Анну и обратно, словно мы были так любимые ею деревья, по которым она скачет как белка. А чего ей с её тёплой шубкой. Она кажется, вообще решила, что это мы специально для неё такую игру придумали, чтобы малышка попрыгать всласть могла. Так то, я каждый день хожу в комбинезоне, а если какие-то грязные работы, то можно надеть техническую подменку, которую не жалко. А ради праздника все надели парадно-выходную форму. Нет, не довоенные синие бриджи и тужурки из полушерстяной ткани. На фронте не до таких изысков. Просто чистая выглаженная подшитая свежим подворотничком форма из хлопчатобумажной ткани с наградами. Сверху лучше была бы шинель, но в училище мне выдали шинель для рядового и сержантского состава, которая уже давно ещё в первом полку затерялась за полной ненадобностью. Теперь мне положена шинель для среднего комсостава, вот только где её тут возьмёшь, её вообще на заказ шить надо... Поэтому на вечер я пошёл в своём любимом кожаном реглане, он мне достался ещё под Калининым из вещей сбитого Васи Паршина, только поддел снизу под гимнастёрку тонкий свитер, который купил на станции, когда ехали в полк из Москвы. Не особенно мне был нужен этот свитер, просто уж очень грустная пожилая женщина его продавала. А вот пригодился ведь, на голове, как у любого уважающего себя лётчика фуражка с голубым околышем и крылышками на тулье.

Словом, когда мы подошли к медсанчасти, я уже решил бегом бежать к себе, чтобы в пути хоть немного согреться. Сердитый Веселов решительно втащил нас обоих внутрь и уже через пару минут мы сидели и пили из кружек обжигающий горячий чай, а Веселов нам выговаривал, какие мы глупые и что пороть нас некому.

— Что один, едрит твою, лётчик-герой, в фуражечке по морозу менингит себе ищет и в одном реглане воспаление лёгких в добавок. А ты, то! Взрослый и умный медработник! Анна! Как не стыдно!? Панталоны ведь тёплые не надела? А детишек потом когда захочется, что делать будешь? Дубины стоеросовые! Обоим сидеть! Отогреваться! Пить чай с мёдом! Я сейчас ещё вам аспирина и аскорбинки принесу...

Спорить с рассерженным Веселовым? Нет уж, я помолчу лучше. Есть и более гуманные способы самоубиться. И Анна вся пунцовая сидит молча, глаза прячет и чай прихлёбывает, стыдно наверно, про панталоны слушать, аура аж полыхает... Так мы и стали официальной парой, не муж и жена и не невеста с женихом, а как здесь принято, перешли в стадию оказания взаимных знаков внимания, то есть ухаживаний. Опыта у меня в этом вопросе — ноль, а когда я попробовал расспросить старших товарищей, по их оговоркам понял, что и у них опыта не намного больше, а ведь многие женаты давно...

Я бы наверно очень серьёзно озадачился и мучился, но через три дня после нового года пришёл приказ о присвоении Бурдуже — подполковника, Цыганову — майора, Морозову — капитана, мне лейтенанта, Гордееву, Озерову, Польчикову и Телегину — младших лейтенантов и почти всем остальным пилотам и большинству техников и стрелков тоже повышение званий на ступень. Кроме этого Бурдуже, Гамбузову, Цыганову и мне быть готовыми к убытию четвёртого января. В последний момент уточнили, что нужно быть в парадной форме на штабном аэродроме восьмой воздушной армии к десяти утра...

Несколько транспортных "Дугласов" (не знаю, может Дугласов и не было, а были наши Ли-два, но за этими машинами название закрепилось вне зависимости от места изготовления) понесли собравшуюся совсем не маленькую группу нарядно одетых и весёлых лётчиков в далёкую Москву. Встречу, размещение и всё последующее организовал штаб ВВС. Времени свободного ни у кого не было, так плотно программа была насыщена разными событиями и пунктами подготовки к большому приёму авиаторов в Кремле Верховным главнокомандующим. Почти шоком для всех стало то, что когда всех переодели в новенькую парадную форму, а привлечённые портные с огромной скоростью и ловкостью штуковали дырочки для наград, по известной им логике явно оставляя на груди пространство для вполне определённых наград, где уже имелись подготовленные дырочки. Но потрясло не это, а то, что у всех на кителях были золотые парадные погоны с голубыми просветами и звёздочками. Оказалось, что именно сегодня с утра был опубликован приказ ГКО о том, что во исполнение преемственности традиций победоносной русской и Красной армий вводятся погоны, унифицируются звания в армии, флоте, НКВД и пограничных войсках. Кроме этого вводятся определения "солдат", "матрос" и "офицер". Вот во исполнение этого приказа нас и одели в форму с погонами. У Цыганова и Гамбузова на погонах с двумя просветами в центре под эмблемой ВВС одна звезда в центре, а у нас с Бурдужей по две поперёк, только у него на двух просветах и большие, а у меня на одном и маленькие.

За время пока нас гоняли от портных к парикмахерам, а потом от сапожников к кадровикам, которые дотошно уточняли у всех точные анкетные данные, многие успели перезнакомиться. Здесь оказались представители почти всех полков двух наших воздушных армий. Многие были ещё с повязками из госпиталей и полковых лазаретов. Про "Пастуха" и "Цыгана" здесь почти все знали и столкнувшись с первыми реакциями, мы старались больше не озвучивать свои позывные. Штурмовиков кроме нас было только два командира полков. Мы уже почти договорились с ними вечером посидеть в ресторане гостиницы, где нас разместили, вернее Цыганов договорился, как вы понимаете. Но примчался заполошный майор, который занимался нашим приёмом и всеми процедурами. Бурдужу, Гамбузова и Цыганова срочно вызывали в Кремль, их усадили в роскошный чёрный "Паккард" Новикова и увезли. Вернувшиеся уже глубокой ночью жутко довольные и возбуждённые командиры сообщили, что их возили на чаепитие к самому товарищу Сталину. Что Цыганову пришлось повторить многое из того, что с Новиковым обсуждали. Их подробно расспрашивали про их самолёты, что они думают про другие самолёты, что лучше в них сделать, а что уже неплохо. Бурдужа рассмеялся, что Цыганов на эту тему так разошёлся, что его останавливать пришлось. А перед чаем у вождя они были на награждении командного состава. Там Бурдуже вручили Звезду Героя, Цыганову орден Ленина, а Гамбузову орден Боевого Красного Знамени. Может покажется, что Гамбузову орден дали незаслуженно, ведь он не летает с нами на боевые вылеты, но уж мы то знаем, сколько он умудряется делать в полку. Хоть он и не летает с нами, но надёжный тыл и хорошее наземное обеспечение во многом его заслуга. Авиационное хозяйство — довольно сложная и разноплановая структура и тут кроме ясных и прописанных в инструкциях и должностных обязанностях взаимодействий, есть множество других не менее важных, но не заметных и не вылезающих на первый план. Я даже не буду приводить очевидный пример с организацией качественного и своевременного питания. Вроде бы наземная техническая служба — это однородный организм в составе БАО и что тут обсуждать? Но есть техники полковых мастерских и полковых служб, а есть техники в составе экипажей отдельных самолётов. Должности похожи, а вот цели, задачи и подчинение совершенно разные и далеко не всегда комфортно сосуществующие. То есть между ними возможны и возникают трения, а таких конфликтных зон в полку не мало. И это не говоря про то, что между людьми конфликты могут вспыхивать и без особых причин, тем более в условиях фронтовой нервотрёпки. Вот это всё Николай Ильич умудряется держать под контролем и организовать работу всех служб полка с полной отдачей. А полк — это единый организм, лётчики — просто остриё его боевой работы. Когда полк выполнял несколько дней подряд по три-четыре вылета в день, все вкалывали как проклятые, к концу, когда нас перевели на два вылета, весь полк уже просто качало от усталости, а кто всё это поддерживал и организовывал? То-то! Вот и выходит, что награду свою наш комиссар честно отработал, может ему следовало дать орден Трудового Красного Знамени, но комиссар ведь на действительной военной службе и заслужил свой орден на фронте, а не в глубоком тылу. Между прочим, наш аэродром трижды пытались бомбить и то, что мы вышли из этих налётов без потерь тоже часть заслуги комиссара. Положенного дивизиона зениток у нас нет, так вот Гамбузов и организовал из техников свою службу ПВО, которые приспособили в качестве зениток все, что нашли стреляющего...

А назавтра в четыре началось общее награждение. Некоторых старших командиров уже наградили, но и так награждение больше двух сотен человек растянулось на долгое время. Мне, как и Цыганову дали третий орден Ленина. Звание Героя присвоили и Лёшке Гордееву, и комиссар сказал, что он скоро вернётся в полк, что этот вопрос уже согласован, а врачи дают самый благоприятный прогноз. После награждения нас пригласили за накрытые для торжественного ужина столы в очень большом красивом зале, а когда к нам вышел сам Сталин, лётчики долго не могли за столами успокоиться и хлопали, пока Сталин не взял бокал с вином и начал говорить.